правильное слово „вмешательство“ — в моей голове всё и
так было перевёрнуто, а он и это вконец раскурочил.
Единственные внятные отношения начались у меня
поздно — в тридцать один год. Сейчас я понимаю, что
никогда его не любил как человека, как личность. Я любил в
нём только одно — его пол. То есть сам факт, что он мужик.
Что он
мой
мужик! Дорвался наконец! В какой бешеный
восторг я приходил от того, что у него мужские плечи, руки
и… остальное. Его личность,
характер, даже внешность на
самом деле мне были безразличны. И окончательно я
убедился в том, что не любил его, когда мы расстались — я
тосковал не по нему, а по близости. Но я ничуть не жалею о
том, что он был в моей жизни. Он помог мне переступить
через свой страх, я простил себя, принял, и, чёрт побери, как
же мне стало легко! Мы были вместе почти два года. Хотя
как сказать „вместе“ — мы встречались, виделись, общались,
спали, но речи о том, чтобы, например, съехаться, никогда не
заходило — он был женат. Мне надоели его метания, и я
закончил эти отношения.
Но в моей жизни изменилось не только это. Юра, я
здесь! Поверить не могу — здесь, и всё это моё! Вот теперь-
то я точно могу сказать, что у меня есть всё. Хотя… терять
всё равно нечего…»
Юра развернул письмо, намереваясь читать дальше, но отвлёкся
— из сложенного листа что-то выпало. Он поднял с земли
заломленную посередине чёрно-белую фотографию, развернул её, и у
него перехватило дыхание — это было то самое фото, сделанное
после спектакля. За неполные восемнадцать лет Юра совершенно
забыл его. Посмотрел на молодого себя и на Володю, приобнимающего
Достарыңызбен бөлісу: