всю жизнь нормальным, просто не знал об этом. Никто ведь не
сказал, что ненормальным для него было бы обратное —
действительно полюбить девушку!
Может, слова, что он хочет влюбиться, и были шуткой, но Юра
увидел в них надежду. А ещё где-то очень-очень глубоко в сердце
кольнула ревность. Совсем немного кольнула, но он понимал, насколько
это глупо сейчас, и опять улыбнулся.
Стал читать дальше. На следующем конверте был указан апрель
1996 года.
«Юра, я так напортачил! Как я её подвёл! Она мучается,
звонит иногда, а я как могу успокаиваю. Кто бы меня
успокоил. Какой я дурак! Года с девяностого всё вокруг
кричало, что такие, как я… ну нет, не нормальные, но, во
всяком случае, не такие монстры, как мне раньше казалось.
Нет, я до сих пор разделяю не всё и не со всем мирюсь —
такие, как Моисеев и травести, мне отвратительны, но хотя
бы задуматься стоило! Но нет, я решил испортить жизнь
себе, а потом и Свете.
Жалко её. Она такая весёлая и смешная… на тебя
похожа. Светлая, совсем как её имя. А я причинил ей боль!
Такие люди, как она, просто обязаны быть счастливыми!
Я её любил. Вернее, мне это казалось. Так сильно
старался поверить в то, что смогу полюбить, так сильно
этого хотел, что и её убедил, и себя!
Знаешь, мы начали встречаться через месяц после
знакомства. Я виноват, я запутался в себе. Перепутал
симпатию к ней как к человеку с настоящей симпатией —
как к девушке. Мы так много говорили и гуляли. Наверное,
глупость скажу, но она передавала мне свой свет и свою
теплоту. Я не смог устоять! Я снова понадеялся, что моя
болезнь излечима, я видел в Свете свой шанс измениться!
Мы стали жить вместе, а два месяца назад у неё
случилась задержка. Она сразу сказала мне об этом. Меня
будто оглушило! Сидел, ничего не понимая, и чёрт меня
дёрнул ответить ей сразу. Сразу! Я ни дня не подумал! Как
порядочный человек сказал, что если она забеременела, то
женюсь, это даже не обсуждается. Сообщили родителям и
пошли в клинику сдавать анализы. Клиника хорошая,
платная. Сидели со Светой в коридоре, я смотрел вокруг: на
фото младенцев, на беременных. А Света вся светилась!
Улыбалась, листала журнал, протянула его мне, показала
фото молодой семьи: счастливая мама, у неё на руках милый
младенец, и их обоих обнимает отец. Света мне: „Смотри,
какая лапочка!“ — а я… на мужика смотрел! И сказал, мол,
да, красивый. И меня будто громом поразило — что я
творил?! Что я здесь делал, как меня вообще угораздило
влипнуть в такое?! В каких мечтах я жил, на что надеялся?
Совсем ничего не видел? Свету позвали в кабинет, а я в
туалет побежал. Думал, приведу себя в чувство, отпустит,
раньше ведь помогало. Ничего подобного! Только хуже
стало. Что я за отец такой? Я же неуравновешенный,
суицидник какой-то! При малейшей ерунде в ванной прячусь
и руки под кипяток. А каким мужем я буду?
Несколько дней, пока ждали результаты, места себе не
находил. Я будто попал в какой-то ад. Настолько хреново мне
даже в армии не было!
Мне и так, чтобы со Светой переспать, надо было себя
заставлять, а потом настраиваться по полчаса. Света,
конечно, любитель прелюдий, но я-то делал это не ради неё.
Если всё настолько плохо сейчас, то что будет дальше? Два
варианта: либо буду ей изменять, либо руки на себя наложу.
А ведь Света меня любила и любит, надеялась на меня. А тут
ещё ребёнок! Он не успел родиться, а я его уже ненавидел.
Потом пришли результаты анализов — оказалось,
ложная тревога. Я был настолько этому рад, что не спал
сутки! Света подумала, что у меня бессонница, наоборот, от
расстройства. А родители мои сказали — женитесь. Они-то,
конечно, Свету любили. Видимо, за то, что сына-педераста
якобы исправила. Светины родители поддержали моих,
сказали: „Благословляем, а дети — дело наживное“. Но я,
только пришёл в себя, сразу ей сказал, что хочу расстаться.
Она, бедная, до сих пор думает, что это из-за той не-
беременности. Плачет всё время, звонит по ночам. До двух
ночи не сплю, вишу с ней на телефоне. Жалко. Правды я ей
так и не сказал — и не скажу никогда. Вообще никому не
скажу. Но что делать с
этим
, не знаю. Понял уже, что
неизлечимо. Смотрю на таких же и вроде бы ненависти к
ним не испытываю. Но они — это одно, другое дело — когда
сам такой. Не могу себе этого простить.
Мне кажется, будто я живу чужой жизнью. Но какая она,
„моя“ жизнь, не знаю. И не могу решиться узнать. Она меня
пугает».
Достарыңызбен бөлісу: |