Ложная память. Почему нельзя доверять воспоминаниям

«Туки стянул мои трусики» Сатана, секс и наука

жүктеу/скачать 1,48 Mb.

бет	17/19
Дата	20.12.2023
өлшемі	1,48 Mb.
	#197763

1 ... 11 12 13 14 15 16 17 18 19

Байланысты:
false memory

«Туки стянул мои трусики»

Сатана, секс и наука

Почему у нас могут возникнуть ложные воспоминания о травмирующих событиях

Иногда ложные воспоминания могут превратиться в настоящие кошмары.

Когда все идеи и подходы, которые мы обсудили в этой книге, пересекаются, может возникнуть самый настоящий девятый вал. Его создают неверные представления о работе памяти, ошибочные техники извлечения воспоминаний и чрезмерная уверенность в собственной памяти. И тогда мы оказываемся в водовороте невероятно запутанных, до безумия нелепых страшных сказок, которые могут иметь ужасающие последствия для наших близких, для нас самих, а также для правосудия.
Сейчас вы поймете, о чем я. Дело, о котором пойдет речь, крайне сложное. Зафиксировано большое количество воспоминаний о событиях той истории, о них вспоминали разные люди, и вспоминали неоднократно, но я представлю вашему вниманию ту версию произошедшего, которую лично составила по кусочкам. Считаю, что она является правдивой и с ней, скорее всего, согласится большинство людей, к тому же многие из событий, которые я опишу, документально подкреплены подробным отчетом, который составил в 1995 г. журналист Чарлз Сеннотт^²⁰⁷, занимающийся независимыми расследованиями.
Итак, весна 1984-го. Мы в городе Молден, штат Массачусетс. Здесь живет Мюррей Кейси, ему всего 4 с половиной года. По словам мамы Мюррея, мальчик уже давно страдает энурезом, но в последнее время ситуация ухудшилась. Летом он начал подражать лепету своего младшего брата, которому лишь год и четыре месяца, и делает это все чаще. Мюррея также застали за непристойными играми сексуального характера с одной из его маленьких родственниц. Подобное поведение сына начинает серьезно беспокоить мать мальчика.
Однажды вечером, испытывая сложности с мочеиспусканием, Мюррей ударяется в слезы. Его мать начинает подозревать, что расстройства в поведении могут быть вызваны ужасным событием, которое произошло с ее сыном. Подозрения и домыслы растут как снежный ком, и женщина, по всей видимости, задается вопросом, не стал ли ее сын жертвой сексуального насилия. Возможно, подобные мысли посещают женщину потому, что ее брат в детстве подвергся сексуальному насилию.
В итоге мать Мюррея просит своего брата поговорить с мальчиком. Брат, в свою очередь, рассказывает ребенку о событиях, которые произошли с ним в детстве, когда он, сам будучи мальчиком, отправился к лагерь, где и подвергся домогательствам. Мужчина говорит мальчику, что тот должен рассказать ему, если нечто подобное с ним когда-либо происходило, если кто-либо прибегал к тем или иным действиям, чтобы раздеть его или вынудить делать что-либо против его воли. Мюррей обдумывает слова дяди, а потом рассказывает о Туки, который увел в комнату и – далее цитата – «стянул мои трусики». Туки – это прозвище Джеральда Амиро, сотрудника детского сада Феллс-Эйкерс, который посещает Мюррей. Однажды, несколькими месяцами ранее, учитель Мюррея в детском саду попросил Амиро переодеть мальчика после того, как тот обмочился.
В тот воскресный вечер, 2 сентября, мать Мюррея звонит на горячую линию Управления социального обеспечения и заявляет, что Амиро отвел ее сына в тайную комнату и домогался мальчика. Сотрудники управления и молденская полиция приступают к допросу Мюррея. Они расспрашивают мальчика о произошедшем, но ребенок не в состоянии объяснить, что это было – насильственные действия сексуального характера или же что-то иное. Он может говорить лишь о том, что Амиро спустил его трусы и коснулся пениса мальчика.
На следующий день полиция задерживает Джеральда Амиро и предъявляет ему обвинение в совершении в отношении Мюррея насильственных действий сексуального характера. Неделю спустя полицейские наведываются в детский сад и запрашивают полный список детей, которые его посещают. Возможно, Амиро домогался и других воспитанников? Затем сотрудники полиции опрашивают других детей, большинство которых, согласно материалам дела, заявляют, что ничего подобного с ними не случалось.
В этот момент о произошедшем становится известно средствам массовой информации, и беспокойство среди родителей начинает расти. 12 сентября полиция проводит собрание с родителями воспитанников злополучного детского сада. Присутствует больше сотни родителей. Всех вводят в курс дела. За чем неизбежно следует паника. Соцработники, также присутствующие на собрании, раздают родителям листовки, в которых описано то, как ведут себя дети, ставшие жертвами сексуального насилия. При наличии в поведении ребенка соответствующих симптомов родителям рекомендуют немедленно обращаться в полицию, с тем чтобы детей в комфортной обстановке могли опросить специалисты. Список симптомов включает в себя такие явления, как непроизвольное мочеиспускание, кошмары, плохой аппетит и плач по дороге в сад.
Поведение некоторых детей соответствует описанным в листовке критериям. Полиция дает дальнейшие рекомендации. Родителям предписывается настойчиво и неоднократно расспрашивать детей о насилии. Их убеждают не принимать на веру заявления детей, отрицающих факт совершения над ними насильственных действий. По словам некоторых из присутствовавших на тот момент в участке, полицейские открыто заявляют, что «Бог запрещает кому бы то ни было поддерживать обвиняемых. Ваши дети, возможно, никогда не простят вас».
Вскоре еще сорок воспитанников признаются жертвами насилия. Девятнадцать из них проходят собеседование с детской медицинской сестрой Сьюзан Келли, которую привлекают к расследованию, ввиду того что она широко известна своими многочисленными публикациями об ужасах сексуального и сатанинского ритуального насилия над детьми. Многие из воспитанников изначально отвергают утверждения о том, что были какие-либо насильственные действия сексуального характера, однако Келли заявляет, что эти дети попросту еще не готовы признаться в том, что с ними произошло. Чтобы дети чувствовали себя комфортно, в ходе сеансов женщина использует перчаточных кукол Берта и Эрни, а также анатомически правильных кукол, с помощью которых Келли побуждает детей обсудить ужасы, которые они якобы пережили.
В соответствии с материалами дела, дети после этого начинают весьма красочно и в деталях описывать невероятные ситуации, в ходе которых по отношению к ним были совершены насильственные действия. Так, они заявляют, что принимали участие в голых вечеринках у бассейна или же что плохой клоун уводил их в «волшебную комнату». По словам детей, «плохой клоун», применяя к ним насилие, «плевался огнем» и домогался до них своей волшебной палочкой. Также они описывают «робота наподобие R2D2» из «Звездных войн», который кусал их за руку, если они не выполняли его команд сексуального характера. Они также говорят, что их домогались омары. Говорят, что видели жертвоприношения животных. Одна из воспитанниц четырех лет заявляет, что ей во влагалище вставляли тридцатисантиметровый нож мясника.
И все это лишь часть уголовного дела о событиях, произошедших в детском саду Феллс-Эйкерс. Последовали новые обвинения. В деле появились новые фигуранты. Многие воспитанники дали показания против Джеральда Амиро, который впоследствии был признан виновным в совершении действий сексуального характера и приговорен к длительному сроку заключения. Мать осужденного Вайолет и его сестра Шерил, также являвшиеся сотрудниками детского сада, были осуждены по той же статье, что и Джеральд. В ходе расследования все трое отрицали, что совершали инкриминируемые им деяния, и вину свою так и не признали. Подобные насильственные действия, если они на самом деле случаются, конечно же ужасны, и одна лишь мысль о том, что их жертва останется неуслышанной, потрясает до глубины души. Однако такие дела, как наше, вызывают у экспертов значительное беспокойство из-за того, какими методами были получены показания детей, особенно если отсутствуют иные объективные доказательства.
В 1998 г. судья Исаак Боренштейн выразил озабоченность обстоятельствами дела о насилии в детском саду Феллс-Эйкерс, эти обстоятельства привели его к убеждению о необходимости пересмотреть дело, и в результате судья отменил принятое ранее решение в отношении Вайолет и Шерил. В решении по делу штат Массачусетс против Лефейв от 1998 г. Боренштейн высказался предельно ясно: «Проявившие чрезмерное усердие и обладающие недостаточным уровнем профессиональной подготовки следователи применили неподобающие методы при проведении допроса и руководствовались неправильными методиками проведения следствия в целом, вероятно не подозревая, насколько велика опасность подобных действий, допросы детей и их родителей проходили в атмосфере если не истерии, то паники, что повлекло возникновение огромного числа предубеждений и непоправимых ошибок. Наличие подобных серьезных ошибок привело к выводу, что свидетельства детей являются сомнительными»^²⁰⁸. Решение в отношении Амиро осталось без изменения, но впоследствии он был условно-досрочно освобожден от отбывания наказания исправительным учреждением штата Массачусетс в 2004 г. Сестра Амиро даже после освобождения и снятия с нее всех обвинений была вынуждена участвовать в судебных тяжбах относительно первоначального обвинительного решения. Джеральд и Шерил Амиро на протяжении всего этого времени продолжали заявлять о своей невиновности. Вайолет Амиро умерла в 1997 г.
Я не могу со стопроцентной уверенностью утверждать, что в этом деле правда, а что вымысел, но считаю, что здесь применялись некоторые проблемные методики работы с памятью, которые мне хотелось бы осветить более подробно. Надеюсь, мне удастся пролить свет на то, каким образом мы могли бы избежать подобного кошмара в будущем. Предлагаю вам ознакомиться с несколькими особо важными моментами, которые непосредственно связаны с тем, что мы уже знаем о податливости и изменчивости памяти. Рассмотрим же кусочки мозаики памяти, из-за которых могут возникнуть ложные воспоминания о травмирующих событиях, например о сексуальном насилии. Это и недостаток скептицизма, и допущение о наличии «симптомов» пережитого сексуального насилия, презумпция виновности, научная неграмотность и даже, как бы невероятно и дико это ни звучало, предположение о существовании сети подпольных организаций, практикующих сатанинское ритуальное насилие.

Скептицизм

Давайте проанализируем все эти моменты по отдельности. Начнем со скептицизма. Быть скептиком означает искать доказательства истинности того или иного утверждения, а не принимать его на веру бездоказательно. Быть скептиком не то же самое, что быть критиком, потому как критики всегда ищут, к чему придраться, в то время как скептики принимают во внимание факты, доказывающие как истинность, так и ложность утверждения. В деле о насилии в детском саду Феллс-Эйкерс мы можем с очевидностью утверждать, что большинство из тех, кто проводил следствие, особым скептицизмом не отличались.

Один из учителей, работавших в детском саду, давая интервью Чарлзу Сеннотту, заявил: «Они меня до чертиков напугали… Все шло к обвинительному приговору, и никто не задавался вопросом «Неужели это действительно происходило?». О здравом смысле никто и слышать не хотел». Вместо того чтобы подвергнуть сомнению дикие рассказы о домогательствах со стороны клоунов, роботов и омаров, лица, проводившие допросы, сочли эти описания разумными, поскольку дети были не в состоянии до конца осознать природу произошедших с ними событий. О бремени доказывания, что лежит на стороне обвинения, было позабыто в угоду желанию поймать монстров, которых все считали реально существующими.
В этом деле действительно наблюдается просто чудовищная нехватка объективных доказательств. Некоторые заявления детей, в частности шокирующее признание о ноже мясника, должны были быть подкреплены отчетом об имеющихся ранах и повреждениях. Однако ни у одного из воспитанников ни шрамов, ни каких-либо повреждений странного происхождения обнаружено не было. Также вполне разумно было бы допустить, что, если бы подобные чудовищные зверства происходили неоднократно, кто-то из учителей должен был заметить неладное. Однако ни один из сотрудников не давал подтверждающих показаний. «Волшебную комнату», которую описывали дети, тоже не нашли. Когда записи допросов, проводимых сотрудниками полиции и терапевтом, позднее были пересмотрены, следователи увидели, что изначально дети практически всегда отрицали насильственные действия, но допрашивающие с помощью кукол продолжали беседы, наводящие на мысли о насилии, до тех пор, пока дети не давали ответ, предполагающий, что насилие имело место.
Психолог Мэгги Брук из Университета Джонса Хопкинса провела обширные исследования тактик опроса, которые могут побудить детей сочинять небылицы. Исследовательница заявила следующее: «Не возьмусь утверждать, говорили дети правду или нет в деле Амиро. Но я точно могу сказать, что в ходе допросов к детям применялись наводящие методики, причем существенные, а в таких ситуациях, как показывают наши исследования, дети начинают выдумывать». Если мы применим знания, полученные нами в предыдущих главах, то увидим, насколько примененные в этом деле следственные методы были наводящими и побуждающими к определенным ответам, к тому же они использовались вкупе с упражнениями для развития воображения, что, как известно, способствует порождению ложных воспоминаний.
Все эти соображения не были учтены, вероятно, из-за того, что показания детей были подробными и эмоциональными. Естественно, когда дело строится на заявлениях о столь шокирующих событиях, важно доверять потенциальным жертвам, но слепо верить воспоминаниям опрометчиво. Даже самые ярые критики, которые верили в то, что никакого насилия не было, не говорили о том, что дети лгут, а утверждали лишь, что дети запутались в собственных воспоминаниях. Как мы уже знаем из трудов о ложных воспоминаниях, которые обсуждались в нашей книге, ложные воспоминания выглядят реальными и такими же ощущаются, к тому же, не будучи формой лжи, они, как правило, не похожи на обман.
Итак, в ходе расследования были использованы противоречивые методы ведения допроса, которые ставят под сомнение доказанность обвинения. Судье, конечно же, проще оценивать события ретроспективно, в таком случае ошибки, возникшие вследствие недостаточно скептического восприятия ситуации, более очевидны. Хотя, если бы наши дети, друзья или родственники обратились к нам с заявлениями о столь циничном преступлении, разве мы не отреагировали бы так же? Голословные заявления привели бы к допущениям, а те, в свою очередь, вызвали бы инстинктивную ответную реакцию. «Поймать монстра!» – вероятно, закричали бы мы. И не остановились бы до тех пор, пока виновник не будет пойман и посажен. И вряд ли учитывали возможность того, что близкий нам человек мог бессознательно создать яркое ложное воспоминание о подобном травмирующем событии. Не говоря уже о воспоминании столь невероятно подробном.
Это дело, как и многие другие дела, построено на утверждении, будто на основе поведения и эмоционального состояния определенного лица мы можем судить, совершались ли в отношении этого лица насильственные действия сексуального характера. Но можем ли мы действительно судить об этом?

Синдром аккомодации при сексуальном насилии

В деле о насилии в детском саду Феллс-Эйкерс все посчитали, что мальчик Мюррей проявляет симптомы, свидетельствующие о пережитом сексуальном насилии. Эти симптомы включали в себя плохое поведение, игры сексуального характера и непроизвольное мочеиспускание. Утверждение о существовании поведенческих симптомов, свидетельствующих о пережитом сексуальном насилии, получило дальнейшее распространение, когда родителям других воспитанников детского сада были розданы списки таких симптомов, которыми родителям рекомендовано было руководствоваться при наблюдении за своими детьми. По словам одного из родителей, «у них был список из газеты, на что нужно обращать внимание, когда ребенка изнасиловали… бессонные ночи, кошмары, недержание мочи».

Все это неудивительно, ведь в 1983 г. в законодательство США были внесены значительные поправки относительно сообщений о насильственных действиях над детьми, в том же году было предложено ввести термин «синдром аккомодации при сексуальном насилии».
Впервые о синдроме аккомодации при сексуальном насилии заговорил врач Роланд Саммит^²⁰⁹. Саммит намеревался создать действующую модель, поскольку в то время наблюдался рост беспокойства и опасений относительно сексуального насилия. У него было много идей, в том числе относительно непосредственного раскрытия детьми в ходе бесед информации о совершении в отношении их действий сексуального характера. Врач заявлял, что сексуальное насилие оказывало крайне травмирующее воздействие на детей, в связи с чем впоследствии они могли страдать от ряда психологических проблем, в том числе испытывать стыд, смущение, привязанность к преступнику и чувство собственной ответственности за произошедшее. По мнению Саммита, именно из-за подобной психологической ответной реакции дети зачастую медлят сообщить о случившемся, отрицают факт совершения в отношении их действий сексуального характера и отказываются от своих заявлений. Психолог Камала Лондон и ее коллеги из Университета Толедо в 2008 г. опубликовали исследование^²¹⁰, в котором отметили, что «работа Саммита 1983 г. оказала колоссальное влияние на практику проведения следственных допросов».
Особое влияние работа Саммита оказала на терапевтов вроде тех, которые были привлечены к расследованию дела о насилии в Феллс-Эйкерс. Это означало, что первоначальное отрицание практически всеми детьми насильственных действий сексуального характера рассматривалось как механизм психологической защиты, который можно было оставить без внимания, в итоге обвинение в совершении насильственных действий было поддержано, несмотря на отсутствие соответствующих заявлений. Ведущий терапевт Рене Брандт, которая лично присутствовала на допросах детей в деле Джеральда Амиро, в зале суда заявила, что для ребенка вполне естественно сразу не признавать факт совершения в отношении его действий сексуального характера и что «ребенок, начиная раскрывать информацию о сексуальном насилии, начинает меньше подавлять эти мысли в своем сознании. Поэтому в таком случае симптомы часто проявляются впервые, а если они уже проявились, становятся весьма преувеличенными»^²¹¹.
Насколько же обоснованна модель об отрицании факта совершения насилия? Камала Лондон и ее коллеги рассмотрели то, каким образом дети признаются другим в том, что к ним было применено сексуальное насилие. Проанализировав выводы, к которым пришли ученые в десятках исследований на эту тему, они выяснили, что «в делах о доказанном совершении насилия, получивших соответствующую судебную оценку, отрицание факта насилия и отказ от заявлений обычно не встречаются». Они заявляют, что в научной литературе модель, предложенная Саммитом, не находит поддержки, потому как имеет место «недостаток эмпирического подкрепления». Другими словами, идея о том, что дети зачастую отрицают факт совершения в отношении их насильственных действий, является в значительной степени мифом.
Кроме того, Лондон и ее коллеги утверждают, что симптомы, которые якобы свидетельствуют о пережитом сексуальном насилии, не должны использоваться в качестве доказательства, так как «ни психологические портреты, ни медицинские карты не позволяют достоверно отличать детей, подвергшихся насилию, от детей, насилию не подвергавшихся». Они также отдельно оговаривают, что такие поведенческие особенности, как тревожность, недержание мочи и игры сексуального характера, обычно ассоциирующиеся с пережитым насилием, «также присутствуют и у многих детей, насилию не подвергавшихся».
Тем не менее нам продолжают навязывать мысль о том, что существуют объективные симптомы пережитого насилия. Например, на сайте британского Национального общества предупреждения жестокого обращения с детьми в 2016 г. был размещен список симптомов, предположительно свидетельствующих о пережитом сексуальном насилии. Список включает такие поведенческие особенности, как «проявление чрезмерной агрессии по отношению к другим детям», «плохая посещаемость школьных занятий и опоздания», «непроизвольное мочеиспускание и дефекация»^²¹². Конечно же, вполне справедливо полагать, что эти симптомы могут свидетельствовать о том, что к ребенку было применено насилие, однако важно осознавать и то, что совсем не исключено и отсутствие какой-либо связи между этими симптомами и насильственными действиями.
Психолог Кэтлин Кендалл-Такетт^²¹³ и ее коллеги из Университета Нью-Гемпшира в 1993 г. представили итоги обзора исследований об индивидуальных факторах риска и доказали, что после совершения в отношении детей насильственных действий сексуального характера в поведении таких детей действительно присутствуют определенные особенности. Так, в среднем 33 % детей, перенесших сексуальное насилие, испытывают чувство страха, 53 % демонстрируют общие симптомы посттравматического синдрома, а у 28 % отмечается непристойное сексуальное поведение.
Однако, что немаловажно, примерно треть детей, участвовавших в исследованиях, результаты которых изучили авторы, не проявили никаких симптомов. Это означает, что, хотя в поведении многих детей могут проявляться симптомы, которые часто ассоциируются с предшествующим насилием, универсальных симптомов не существует, а многие дети вообще не вписываются в подобные рамки. По словам ученых, опять-таки «результаты исследований подтверждают отсутствие какого-либо особенного «синдрома ребенка, подвергшегося сексуальному насилию» и единого для всех процесса переживания полученной травмы». Другими словами, мы не должны утверждать, что ребенок подвергся насилию, лишь на основании его поведения, так как существует масса не имеющих никакого отношения к сексуальному насилию причин, по которым тот или иной ребенок может вести себя плохо, проявлять агрессию, прогуливать школу или мочиться в кровать. В свою очередь, утверждения о существовании объективных симптомов сексуального насилия могут радикальным образом повлиять на тактику проведения допросов и бесед с детьми, побудить сотрудников полиции, возможно неосознанно, прибегать к наводящим вопросам и им подобным методам в попытке добиться от ребенка признания.
Одной из многочисленных теорий, которой увлеклись люди в деле о насилии в Феллс-Эйкерс, была теория о существовании подпольного мира сатанинского ритуального насилия. Подобные идеи были широко распространены в то время, они и сейчас не потеряли своей популярности в некоторых частях света. Давайте же рассмотрим этот феномен.

«Тайный сатанинский секс»

Неоднократно противоречивые строки из материалов следствия приводили к выдвижению против нянь весьма специфических обвинений в совершении в отношении порученных им детей насильственных действий сексуального характера в ходе проведения сатанинского ритуала. Целая волна обвинений относительно существования тайных организаций, практикующих педофилию, последовала за так называемой «сатанинской паникой», или истерией, связанной с сексуальным насилием в детских садах, – социальным феноменом 1980–1990-х гг., который был распространен как среди родителей, так и среди сотрудников правоохранительных органов по всему миру. И ничто так не поспособствовало этой шумихе, как бестселлер «Мишель вспоминает»^²¹⁴ Мишель Смит и доктора Лоуренса Паздера.

Книга увидела свет в 1980 г. и сразу же стала лидером продаж. Произведение представляет собой описание реальных сеансов психотерапии, которые проходила госпожа Смит, пациентка доктора Паздера, практикующего психиатра. По всей видимости, Смит начала проходить лечение у Паздера в 1973 г., когда врач занимался частной практикой в г. Виктория (Канада). Смит страдала от депрессии после выкидыша и в ходе сеансов сообщила врачу, что якобы хотела рассказать о чем-то важном, однако не может вспомнить, о чем именно. Это странным образом забытое событие показалось очень важным хорошему врачу, притом важным настолько, что в течение последующих 14 месяцев Паздер посвятил более 600 часов рабочего времени Мишель, помогая женщине вспомнить событие и используя при этом гипноз.
И она действительно вспомнила. На одном из сеансов она кричала на протяжении 25 минут и начала говорить голосом пятилетнего ребенка. Она начала вспоминать, что в отношении ее были совершены насильственные действия, что она подверглась сатанинскому ритуальному насилию со стороны ныне покойной матери и других лиц, которые, по ее словам, являлись членами сатанинского культа в городе Виктория. Она вспомнила, что в возрасте пяти лет ее пытали, домогались, запирали в клетках и заставляли принимать участие в чудовищных ритуалах, что на ее глазах совершались ритуальные убийства. Ей даже удалось вспомнить, как она была вся перемазана в крови, как касалась частей тел расчлененных трупов детей и взрослых, которые были принесены в жертву.
Когда книгу опубликовали, общественность была шокирована, начались публичные обсуждения возможности доступа к давно забытым воспоминаниям в рамках терапии, особенно это касалось воспоминаний о сатанинском ритуальном насилии. Также разгорелась дискуссия о якобы растущей проблеме сатанизма и соответствующей разновидности насильственных действий. Суды наводнили дела о совершении насильственных действий в ходе проведения сатанинских ритуалов, а юристы, работавшие над такими делами, при доказывании вины предполагаемых сатанистов использовали произведение в качестве справочника и настольной книги. Изучение бестселлера даже вошло в программу подготовки социальных работников. Паздер, в свою очередь, стал светилом психологии и был признан экспертом в этой набирающей популярность области. Книгу повсеместно рассматривали как крайне важное, своевременно вышедшее и предельно достоверное по своему содержанию произведение.
К несчастью, а может, напротив, к счастью, если учесть предшествующую сенсационную шумиху, в конце концов история оказалась вымышленной. Журналисты и следователи активно критиковали книгу, утверждая, что предположения, в ней содержащиеся, так и не нашли своего фактического подтверждения и не были доказаны. Оставшиеся в живых члены семьи жертвы отвергали обвинения в свой адрес. Большинство событий, которые предположительно происходили, выглядят маловероятными, если вовсе не невозможными, налицо масса противоречий. А свидетельства, которые поставили с ног на голову целое поколение и привели к настоящей лавине судебных дел ранее неизвестной категории, с большой вероятностью основывались лишь на бурной фантазии автора.
Одна из ведущих специалистов в области исследования ложных воспоминаний, Элизабет Лофтус, написала ряд обзорных статей в ответ на этот приступ истерии из-за сексуального насилия. Так, в одной из классических статей под названием «Кто изнасиловал Джейн Доу?^²¹⁵»^²¹⁶ Лофтус вместе с коллегой Мелвином Гайером утверждает, что использование в подобных случаях таких терапевтических техник, как гипноз и регрессия, не имеет научной основы. Она заявляет, что доказательства, на которые опираются терапевты и пропагандисты терапии восстановления памяти, очень сомнительны, потому как до сих пор не найдено подтверждения факту, что такое явление, как подавленные воспоминания, вообще существует. Мы рассмотрим это вкратце далее.
Лофтус приходит к выводу, что эти методы, в сущности, являются шарлатанством, и то, что в суде принимают за доказательства, может быть результатом каскадного эффекта, когда допущение приводит к созданию или неправильной интерпретации доказательств. Чтобы как следует во всем этом разобраться, нам потребуется небольшой экскурс в творчество Фрейда.

Секс с Фрейдом

Именно Зигмунда Фрейда мы должны благодарить за саму идею о существовании «подавленных» воспоминаний, о которых шла речь в книге «Мишель вспоминает». Того самого Фрейда, выдающегося австрийского психиатра. Фрейда, который перевернул наше представление о психологии. Фрейда, который подарил нам концепцию сознательного и подсознательного, Ид, Эго и Суперэго. Фрейда, неоднократно номинированного на Нобелевскую премию, но так ни разу ее и не получившего. Фрейда, который занимался психоанализом. Фрейда, который жил неподалеку от моего дома.

Последние годы своей жизни Зигмунд Фрейд провел в районе Лондона под названием Хэмпстед. Дом, в котором он жил и который впоследствии был превращен в Музей Фрейда, представляет собой красивое здание из красного кирпича с белой окантовкой по фасаду, расположенное на утопающей в зелени улочке. Один мой друг называет этот архитектурный стиль «пряничный домик». Кстати, окрестности действительно навевают атмосферу сказок братьев Гримм. Это ведь и мои окрестности тоже – я живу в десяти минутах ходьбы от дома Фрейда. К сожалению, в последний год жизни здоровье ученого, как физическое, так и психическое, давало сбои, поэтому большую часть времени он проводил дома в инвалидном кресле. Но, даже зная об этом, я иногда представляю, будто Фрейд прогуливается вместе со мной по окрестностям. Невозможное, но прекрасное ощущение.
Если не считать того факта, что, встреться я с Фрейдом в наши дни, мы, скорее всего, возненавидели бы друг друга. Мы непременно пустились бы в гносеологические споры. Чтобы понять мои чувства, вам необходимо осознать вклад Фрейда в современное представление о феномене памяти, а также уяснить ошибку, которую он совершил в этом вопросе. Очень кстати в 1995 г. была опубликована книга «Почему Фрейд был неправ»^²¹⁷ Ричарда Вебстера, который описывает фрейдовскую концепцию психоанализа как едва ли не самую неоднозначную и успешную псевдонаучную теорию в истории человечества.
В целом Фрейд высказал ряд противоречивых гипотез. Первая: он предположил, что существует некое бессознательное, где хранятся воспоминания, эмоции, желания и мотивации, которые неприятны, неприемлемы или противоречат нормам морали и нравственности и которые в этой связи активно подавляются сознательным. По мнению Фрейда, хотя в целом мы не имеем прямого доступа к нашему бессознательному и болезненным воспоминаниям, которые оно от нас прячет, бессознательное так или иначе проявляется в нашем поведении.
Такая гипотеза сродни описанным ранее предположениям о существовании симптомов наподобие непроизвольного мочеиспускания, которые якобы являются поведенческими последствиями переживания глубокой психологической травмы. Большинство теорий, которые были впоследствии опубликованы, Фрейд основывал на беседах со своими пациентами, а не на науке. На самом деле так и подмывает сказать, что Фрейд вообще не был ученым. Не верите? Спросите у Нобелевского комитета. После того как Фрейд в течение 12 лет номинировался на премию, комитет нанял эксперта для исследования трудов кандидата. Эксперт, в свою очередь, пришел к выводу, что «труды Фрейда не имеют доказанной научной ценности»^²¹⁸.
Вторая гипотеза Фрейда состоит в том, что многие, если не все, физические и психические нарушения являются результатом перенесенной в детстве травмы. Основания для этого предположения Фрейд по большей части почерпнул из своих теоретических размышлений, сделанных в ходе врачебной практики и лечения болезни, которую Фрейд назвал истерией, определив заболевание как психическую нестабильность. Подобная нестабильность, по его мнению, вызвана внутренним психологическим конфликтом, приводящим впоследствии к появлению физических симптомов вплоть до амнезии. Считалось, что такое состояние поражало исключительно женщин – годы спустя феминистки по вполне понятным причинам в пух и прах раскритиковали эту концепцию.
По мнению Фрейда, самой частой причиной заболевания было перенесенное сексуальное насилие, впоследствии подавленное. Это означало, что многие из женщин, обращавшихся за помощью к Фрейду, автоматически считались пережившими травматический сексуальный опыт в детстве. Если они отвергали такое предположение, Фрейд считал это доказательством того, что насилие действительно было. Как он сам поясняет в записях: «До того как прийти ко мне на обследование, пациенты ничего не знают об этих происшествиях».
Третья гипотеза Фрейда заключается в том, что все это может быть вылечено в рамках терапии, в основном с помощью воспроизведения в воображении. Фрейд побуждал пациентов создавать в воображении сцены сексуального насилия, которое, по его мнению, они пережили, при этом не обращая внимания на то, что пациенты отрицали факт совершения в отношении их насильственных действий сексуального характера. Он призывал их представлять эти сцены максимально подробно, проводя такие процедуры в течение как можно большего количества сеансов. Фрейд считал, что подобная методика, которую он также называл регрессией, позволит пациентам получить доступ к подавленным воспоминаниям.
Фрейд полагал, что подобные действия в принудительном порядке открывают доступ к подсознательному, а не просто стимулируют участки мозга, ответственные за воображение и творчество, провоцируя его на создание страшных сказок. Согласно его записям, пациенты «как правило, высказывают возмущение, когда мы предупреждаем их о том, что возникнут подобные сцены. Лишь принудительное лечение может заставить их приступить к воспроизведению этих сцен». По мнению Фрейда, лишь с помощью метода регрессии он мог перенести травму, погребенную в глубинах бессознательного, в сознательное, где с ней уже возможно было работать в рамках терапевтического лечения.
Исследователи, специализирующиеся на ложных воспоминаниях, например Крис Френч, утверждают, что сами принципы, на которых основываются вышеуказанные гипотезы, не являются точными. Предположение о том, что сознательные воспоминания отделены от бессознательных и находятся с ними в конфликте, так и не было подтверждено наукой. В 2015 г. Френч, посвятивший десятки лет исследованиям роли, которую играют воспоминания при проведении расследования, недвусмысленно заявил, что «не существует достоверного подтверждения тому, что явление подавления, известное из психоанализа, действительно работает, однако существуют крайне достоверные доказательства того, что условия, в которых проходит терапия, являются идеальными для создания ложных воспоминаний»^²¹⁹.
Специалисты в области ложных воспоминаний Стивен Линдсей и Дон Рид указывают, что «во время психотерапии память работает в экстремальном режиме, и подобные условия сочетают в себе практически все факторы, способствующие появлению ложных воспоминаний и убеждений». Они выделяют четыре проблемных момента, которые обычно возникают, когда мы хотим получить доступ к тому, что, как нам кажется, является подавленным воспоминанием о пережитой травме.
Первая проблема заключается в том, что специалисты, нередко терапевты, сами предлагают пациенту мысль о подавленных воспоминаниях. Они говорят что-то вроде: «Многие люди вытесняют плохие воспоминания в подсознательное, и в долгосрочной перспективе это может иметь негативные последствия для психического здоровья». Подобная мысль обосновывается при помощи утверждения о том, что у пациента проявляются симптомы подавления воспоминаний наподобие тех, что мы обсуждали ранее, например тревожность или депрессия. «Знаете, такой симптом, как тревожность, обычно свидетельствует о пережитой травме».
Второй проблемный момент: специалист утверждает, что для излечивания этих самых симптомов они с пациентом должны раскрыть подавленное воспоминание.
Третья проблема заключается в том, что затем пациент получает информацию, содержащую указания и подсказки и наводящую на соответствующие мысли, из книг и историй, иногда такая информация поступает от самих специалистов.
И четвертый момент: подробности основной травмы зачастую даются пациенту в готовом виде, все, что от него требуется, – визуализировать их, следуя указаниям специалиста. «Просто представьте в вашем воображении, как травмирующее событие происходит, и память начнет возвращаться к вам».
Есть много схожего между этим подходом и проблемами, которые могут возникнуть при современных методах расследования насильственных действий. Как мы уже убедились, текущие исследования (включая это) показывают, что именно условия подобного рода способствуют созданию ложных воспоминаний. К сожалению, даже подвергнувшись острой критике, гипотезы Фрейда о подавлении воспоминаний, подсознательном и терапии восстановления воспоминаний до сих пор находят приверженцев в медицинском сообществе.
Согласно всеобъемлющему исследованию Лоуренса Патихиса и его коллег из Калифорнийского университета^²²⁰, опубликованному в 2014 г., популярность ложных представлений о подавленных воспоминаниях снизилась со времен сатанинской паники, но все же такие представления еще существуют. Их обширная международная выборка показывает, что мнения о том, что «многие болезненные воспоминания зачастую подавляются», придерживаются 6,9 % практикующих клинических специалистов, 9,9 % психоаналитиков и 28 % гипнотерапевтов.

Нет дыма без огня

Еще одна проблема, касающаяся расследования дел о предполагаемом сексуальном насилии, – это высказывание ошибочного умозаключения «нет дыма без огня». Меня бросает в дрожь от той легкомысленной уверенности, с которой люди употребляют это выражение. Я и представить себе не могу, какие умственные упражнения могут позволить человеку соотнести подобные взгляды с принципами современного правосудия. Сторонники этого мнения превращают презумпцию невиновности в презумпцию виновности, ведь это выражение очевидно подразумевает, что, если человека обвиняют, скорее всего, он виновен. Даже когда с подозреваемого снимают обвинения, общественное мнение о том, что они были небезосновательны, остается неизменным. Даже если не удается найти доказательств или шрамов на теле жертвы, если у подозреваемого есть надежное алиби, обвинения могут превалировать над базовым чувством справедливости.

В последнее время судебные разбирательства дел о ритуальном сексуальном насилии над детьми часто сравниваются с процессами над салемскими ведьмами, особенно когда к делу привлекают психотерапевтов и в ходе расследования применяются неоднозначные тактики опроса свидетелей. В основном это связано с тем, что предъявляемые обвинения воспринимаются некритично, а на обвиняемого возлагается абсурдное бремя доказательства собственной невиновности.
Во время печально известной охоты на салемских ведьм, происходившей в штате Массачусетс в 1692–1693 гг., 200 женщин подверглись обвинениям в колдовстве, и многие из них были казнены. Обвиняемые проходили различные испытания, в том числе испытание водой: их бросали в ближайший водоем, чтобы увидеть, смогут ли они выплыть. Считалось, что ведьма утонуть не сможет, потому что вода отвергнет ее, а вот невинная душа пойдет ко дну. Разумеется, во время этого испытания многие тонули, а тех, кому удавалось выплыть, объявляли ведьмами.
Были и другие похожие испытания: обвиненную в колдовстве женщину раздевали, чтобы осмотреть ее тело в поисках «метки дьявола» – родимого пятна, бородавки или другого физического дефекта, который дьявол якобы оставлял на теле ведьмы. Считалось, что такие метки могут видоизменяться, поэтому практически любой дефект мог быть воспринят как доказательство того, что женщина – ведьма. Разумеется, спастись от подобных обвинений было невозможно: как доказать, что тот или иной физический дефект – не метка, оставленная дьяволом?
Нечто похожее происходит с людьми, обвиняемыми в сатанинском насилии над детьми. Человек оказывается за решеткой, несмотря на недостаток подтверждающих доказательств, и продемонстрировать собственную невиновность ему невероятно трудно: крайне сложно доказать, что чего-то не происходило, если единственное имеющееся доказательство – это чей-то устный пересказ событий, которые якобы произошли без свидетелей.
Несмотря на все вышесказанное, спешу заметить, что некоторые эксперты не согласны с параллелью, проводимой между расследованиями предполагаемых случаев насилия и охотой на ведьм. Один из них – Росс Чейт, преподаватель политологии в Брауновском университете, ранее получивший юридическое образование и докторскую степень в области общественной политики в Калифорнийском университете в Беркли. В 2014 г. была опубликована его книга «Охота на ведьм: политика, психология и сексуальное насилие над детьми»^²²¹, в которой он резюмировал результаты 15 лет собственных исследований, в ходе которых он изучал старые стенограммы расследований и записи допросов, проводившихся во время расследований дел о предполагаемом насилии над детьми.
По мнению Чейта, сравнение с охотой на ведьм свидетельствует о том, что многие не осознают, насколько распространено на самом деле сексуальное насилие над детьми. Чейт пишет, что насилие над детьми – гораздо более частое явление, чем многим из нас хотелось бы думать. Он считает, что люди, стремящиеся преуменьшить его масштабы, обычно приводят в пример отдельные проблематичные случаи (а такие, несомненно, есть) и используют их для дискредитации представления о том, что насилие над детьми – это весьма распространенное явление. Вот что написано на обложке его книги: «Те, кто утверждает, что обвинения в насилии напоминают охоту на ведьм, ни разу не потрудились изучить судебные материалы, отражающие детали многочисленных дел, разбиравшихся в суде в разных уголках США. Вместо этого они приняли несколько отдельных случаев за образец и сделали вывод, что проблема сильно преувеличена». Чейт утверждает, что, хотя существует возможность формирования ложных воспоминаний о насилии и подобная проблема действительно возникает в судебной практике, такие случаи довольно редки и, обращая на них слишком много внимания, мы можем исказить общую картину, которая включает и те случаи, когда обвинения небезосновательны. Чейт продолжает заявлять, что он считает преувеличением роль ложных воспоминаний в делах о сексуальном насилии. Он считает, что все аргументы скептиков спорны и что они создают дополнительные проблемы для настоящих жертв насилия и для системы правосудия.
Безусловно, это очень сложный вопрос, и обеспокоенность Чейта понятна. Ни один представитель общественных наук никогда не стал бы отрицать того, что сексуальное насилие над детьми – крайне серьезная тема, или того, что большинство людей, которые обращаются в полицию с заявлениями об изнасиловании, говорят правду. В большинстве случаев они действительно являются жертвами насилия, а многие и вовсе не обращаются в полицию, и нам, без сомнения, необходимо дать потерпевшим возможность быть услышанными. Исходя из слов Росса Чейта, можно подумать, будто исследователи ложных воспоминаний навязывают мысль о том, что «обвинения в насилии над детьми чаще всего являются вымышленными», но ни один психолог или социолог из тех, с кем я знакома, не согласился бы с этим ужасным утверждением.
Но мы настаиваем, что основанные на наводящих вопросах тактики допроса могут привести к формированию ложных воспоминаний об ужасных событиях. Мы также считаем, что нужно с большой осторожностью относиться к осуждению людей, обвиняемых в сексуальном насилии, особенно при упоминании абсурдных деталей и отсутствии подкрепляющих доказательств. Потому что ложные воспоминания о травматических событиях действительно существуют, потому что они кажутся очень реальными и потому что наша реакция на подобные обвинения часто инстинктивна, а не рациональна. Стремясь к справедливости, необходимо помнить, что мы должны не только вступаться за жертв насилия, но и делать все возможное для защиты безвинно осужденных. А это означает, что нельзя вести расследование, опираясь на методы, использование которых чревато возникновением ложных воспоминаний.

«Синдром ложных воспоминаний»

Последний фактор, который может вызвать проблемы во время судебного расследования, – это научное невежество. Многие специалисты, принимающие участие в подобных судебных процессах, не осведомлены о последних открытиях науки в области памяти или не получают должной подготовки.

Начнем с того, что я часто слышу, как юристы, психотерапевты и полицейские используют словосочетание «синдром ложных воспоминаний». Это попросту неправильно, синдрома ложных воспоминаний не существует. Использование термина «синдром» само по себе подразумевает медицинский контекст, как будто человек может подхватить ложные воспоминания, как простуду. Кроме того, этот термин подразумевает некий аномальный процесс. Но, как показывают упомянутые в этой книге исследования, подобное представление попросту ошибочно. Все мы способны формировать детальные ложные воспоминания, и они постоянно рождаются в нашей голове без нашего ведома. Ложные воспоминания – это просто иллюзии памяти, вызванные нормальными для нее процессами. Поэтому правильнее будет сказать, что у человека возникло (или могло возникнуть) ложное воспоминание, опустив неуместный термин «синдром».
Психолог Мишель Хебл из Университета Райса и ее коллеги в 2001 г. очень удачно выразили современный научный взгляд на этот вопрос^²²²: «Хотя подобная терминология предполагает научную обоснованность, на данный момент «синдром ложных воспоминаний» не является официально признанным медициной диагнозом… Это словосочетание представляет собой непсихологический термин, введенный в употребление частной организацией, которая заявляет, что ее цель – помогать обвиненным в насилии родителям. Употребление подобной псевдодиагностической терминологии может оставить у читателя ошибочное представление о том, что синдром ложных воспоминаний – это полноценное клиническое расстройство, подтвержденное сопутствующими эмпирическими доказательствами». Современные ученые не пользуются термином «синдром ложных воспоминаний».
Если вы прочли большую часть глав, из которых состоит эта книга, у вас уже должно было сложиться достаточно полное представление о том, насколько разнообразны потенциальные источники ложных воспоминаний: от биохимических основ работы мозга и нашей склонности к чрезмерной уверенности в себе до непродуманной тактики ведения допроса, которая может привести к образованию детальных вымышленных воспоминаний.
Однако, несмотря на многочисленные накопленные десятилетиями доказательства, некоторые люди, к сожалению, до сих пор не верят в возможность возникновения детальных ложных воспоминаний о физическом и сексуальном насилии. В частности, в середине 1990-х область науки, изучающая ложные воспоминания, подверглась активным нападкам. Сторонников существования ложных воспоминаний обвиняли в том, что они утверждают, будто заявления о сексуальном насилии, данные при сомнительных обстоятельствах, скорее всего будут ложными. Разумеется, это не было распространенное мнение среди исследователей – ведь это не просто оскорбительно, но и контрпродуктивно в отношении настоящих жертв насилия.
Тем не менее линия фронта была обозначена, и начались так называемые войны памяти, приведшие к невероятному перекрестному огню исследований, судебных исков и сенсационных газетных статей. Противники исследований ложных воспоминаний часто заявляют, что мы отнимаем право голоса у потерпевших и защищаем виновных. Разумеется, здесь есть повод для беспокойства – страшно представить ситуацию, когда человеку, пережившему травматический опыт, никто не верит. Но, учитывая, что имеются эмпирические доказательства того, что ложные воспоминания существуют и что их можно создать, любая система юстиции должна также учитывать, что необходимо защищать невиновных от безосновательных обвинений. Без всяких сомнений, это очень деликатная и сложная тема, но нет никакой пользы в том, чтобы наотрез отказаться от знаний о ложных воспоминаниях и притвориться, что их не существует. В любом случае мгновенно эту проблему не решить.

Независимые эксперты

Когда говоришь людям, что твоя профессия обязывает тебя подвергать сомнению человеческие воспоминания и что в суде ты, вероятнее всего, будешь выступать в защиту подсудимого, а не поддерживать предполагаемую жертву, они смотрят на тебя как на защитника преступников. Меня постоянно спрашивают: «Откуда ты знаешь, что не помогаешь насильникам и убийцам избежать наказания?» Я этого не знаю. Я уверена, что бывали случаи, когда виновные успешно использовали информацию о ложных воспоминаниях для собственной защиты. Безусловно, то же самое можно сказать и о других методах судебной защиты – человек может заявить, что был в состоянии аффекта, хотя на самом деле он совершил преступление в здравом уме и твердой памяти. Каким бы ужасным нам это ни казалось, это не отрицает существование реальных случаев совершения преступления в состоянии аффекта и не преуменьшает важности этого обстоятельства.

Итак, несмотря на то что за признание существования ложных воспоминаний и прочих искажений памяти иногда приходится платить, я твердо верю, что мой труд и старания моих коллег помогают торжеству справедливости. Каждый имеет право на справедливый суд, а разбирательство может быть справедливым только при наличии эмпирически подтвержденных стандартов доказательств. Во время судебных разбирательств необходимо избегать предвзятости против обвиняемого и серьезно воспринимать простую истину, что, если человека в чем-то обвиняют, это еще не значит, что он виновен. Учитывая все, что я знаю о памяти, мне бы не хотелось жить в мире, где одного воспоминания достаточно для предъявления юридических санкций.
По данным международной организации The Innocence Project^²²³, члены которой борются за снятие обвинений с людей, которые, по их убеждению, невиновны, ложные воспоминания, в частности отраженные в показаниях свидетелей, – это главная причина ложных обвинений. Например, в 2015 г. из 325 дел, при разбирательстве которых после современных ДНК-тестов была убедительно доказана невиновность обвиняемого, целых 235 включали в себя ошибочное опознание преступника свидетелями. Из этого следует, что ложные воспоминания играют ключевую роль в осуждении невиновных.
Нет простых ответов, но давайте не будем отрицать того, что ложные воспоминания существуют. Давайте рассказывать людям о том, что они есть, что они могут казаться такими же реальными, как настоящие воспоминания, и что мы можем неправильно помнить даже очень эмоциональные и травматические события. Давайте распространять знания о том, как работает наш удивительный мозг, и принимать изменчивость нашей памяти как неотъемлемую часть жизни. Знание – сила, и в конечном счете – чем лучше мы осведомлены, тем мы сильнее и тем меньше риск того, что из-за некорректных тактик допроса и неверных выводов ситуация выйдет из-под контроля.
Детальные ложные воспоминания существуют, хотим мы этого или нет.

10

жүктеу/скачать 1,48 Mb.

Достарыңызбен бөлісу:

1 ... 11 12 13 14 15 16 17 18 19