Михаил лакербай

В самом деле, читатель новелл, их исследователь не может не заметить своеобразия его великолепного мастерства, широты его кругозора, философского осмысления виденного, присутствия в новеллах подлинного национального духа и т. п.

Кандидат филологических наук, доцент, исследователь новелл М. Лакербай В. Анкваб, писал: «В мире ни один дом не закладывается без фундамента. Так и у каждого народа есть свой фундамент, который раскрывает особенности их национальной психологии. Фундаментом абхазской психологии служит Аламыс (Законы чести). Поэтому М. Лакербай книгу своих новелл, народных сказов и преданий назвал «Аламыс». Мы можем смело заявить, что эта книга является энциклопедией национальной психологии». ¹

Первое издание «Аламыса» на абхазском языке сопровождалось маленькой справкой-предисловием: «Существует одно такое слово «аламыс»². Это короткое слово вмещает в себя большой смысл для абхазов».

В авторском предисловии рассказано также о трагических случаях, от чтения которых дрожь пробегает по телу. А это ведь тоже само по себе говорит о мастерстве рассказчика.

В одной короткой новелле мы знакомимся с девушкой, которая узнав, что она больна неизлечимой болезнью, бросается под колеса поезда. Этот факт сам по себе трагичен, но если за ним ничто не стоит, уроком для читателя он не станет. Рассказ тем и силен, что девушка до того, как решиться на этот шаг, – одела мужские брюки, чтобы после смерти никто ее не видел голой. Этот поступок подсказал ей «Аламыс».³

М. Лакербай одарил интересной, большой литературной жизнью персонажей своих новелл. Разве читатели забудут когда-нибудь героизм двенадцатилетней девочки, проявленный во время Великой Отечественной войны? Она заманила вражеских разведчиков в горы, в лес, сама же убежала, сообщила о них частям Красной Армии, и враги были взяты в плен. Когда удивленные солдаты спросили ее: «Как ты смогла совершить такой подвиг? Кто надоумил тебя?». «Аламыс», – ответила девочка. Вот таким изображает автор абхазский характер.

Когда заходит разговор о новеллах М. Лакербай, нельзя не вспомнить его слова: «В этой книге я поместил слышанные мной рассказы об Аламысе».

Однако это не значит, что писатель скопировал слышанное слово в слово. Следует заметить еще одну особенность новелл М. Лакербай. По законам жанра новеллы Лакербай ограничены в пространстве, мир их действия узок. Автор старается быть лаконичным. Диалоги кратки и являются органическими компонентами сюжета.

В построении диалогов новеллисту М. Лакербай помогает драматург М. Лакербай. И у драматургии, и у новеллы есть общие законы: скупость средств выражения, образность мышления и яркость художественного образа.

В творчестве Михаила Лакербай счастливо соединились лаконизм, глубина мысли и яркая образность. Размышляя о его мастерстве в жанре новеллы, невольно вспоминаешь слова Г. Джибладзе, сказанные в адрес Д. И. Гулиа: «Во всем, что Д. Гулиа написал, начиная от романа «Камачич», видишь присутствие частицы его нетерпеливого гладиаторского духа. Фабула романа «Камачич» настолько сложная, охват ее насто широк, что другой бы писатель вне всяких сомнений сделал бы из нее трилогию. Это не значит, что автор скупился на слово или что автор не в состоянии был расширить свое произведение, развить его. Этот стиль является результатом художественного принципа Д. И. Гулиа. Сюжеты, построение, последовательность явлений персонажей, построение сцен, предложений было предельно сжато, кратко и выразительно, т. е. все, что было лапидарно, он не стремился к пространным описаниям. Весь роман написан в этом принципе».¹

Лапидарность не чужда и творчеству М. Лакербай. А потому приведенные выше слова можно отнести и к новеллам М. Лакербай.

Новелла «Асас» (Гость) заставляет читателя глубоко задуматься. Она и во время упомянутой выше дискуссии вызвала острые споры. Категорически выступил против нее В. Цвинариа. «Где это слыхано, – сказал он, – преступника провожают молитвами – благословением и даже «благодарят» его.

Я не могу согласиться с В. Цвинариа, но согласен с проф. Ш. Инал-ипа, который говорит:

«Преступник не заслуживает внимания, новелла не о нем, и не о том, кого он убил. Здесь речь идет об отце. Именно он в ужасном положении, и его поступок, поведение, самообладание поразительны. Если бы он убил преступника, рассказ не состоялся бы. Такая месть обычна, и о ней бы уже давно позабыли. Народ очень хорошо понимает, что хорошо и что плохо. Поступок несчастного старика они сочли достойным и рассказывают о нем из поколения в поколение. Этот поступок не чужд и сегодняшним нашим понятиям об аламысе, т. к. гостеприимство, терпение, выдержку мы получили в наследство – это богатое духовное наследство мы несем в себе. Кровная месть, конечно, была мощной силой, но не она, а человечность победила зло».

Разбирая новеллу «Гость», нельзя обойти высказывание критика В. Агрба. Он, возражая В. Цвинариа, пишет: «Главная идея новеллы М. Лакербай «Гость» ­– раскрытие морально-этических принципов народа, согретых истинным гуманизмом. И здесь человечность защищена человечностью. Однако автор для раскрытия этих принципов прибегнул к некоторым чисто литературным приемам. Это не трудно определить, если сравнить авторский сюжет новеллы с народным сюжетом».

«Гость» действительно прекрасная новелла. Во всяком случае, на эту тему на абхазском языке пока не создано ничего лучшего. И не случайно то обстоятельство, что она всегда занимала одно из первых мест в сборниках автора.

Тема кровной мести возникает в новелле «Отец», где абхазы убивают друг - друга. Ниже приведу текст рассказа «Отец» в переводе С. Трегуба.

Рано лишившийся матери Ардашин был отдан на воспитание родственникам. Многочисленное и воинственное племя Таркил жило неподалеку от нынешнего Нового Афона в горном селении Таркил-Ахуца. Сын Шьааба воспитывался здесь до двадцати лет. Он часто навещал отца, который не чаял души в сыне. Баловали его и родственники. Ардашин не знал ни в чем отказа. А излишние ласки и любовь без меры всегда доведут до беды.

Однажды мимо дома Таркил Шьааба, расположенного у самого моря в селе Псырцха, проезжала группа всадников-бзыбцев. Они возвращались со свадьбы, все были навеселе и распевали задорные песни.

Их поведение разозлило Ардашина: он усмотрел в этом непочтительность к дому своего отца. И хотя старого Таркил Шьааба дома не было – он уехал погостить в Самурзакан, юноша до того рассвирепел, что встал на дороге и приказал всадникам замолчать. Но бзыбцы не обратили на него внимания и продолжили петь. Тогда Ардашин выхватил пистолет и, не долго думая, выстрелил в бзыбцев. Пуля, к счастью, не задела никого из всадников. Она попала в голову одного из коней, конь рухнул наземь, а разгневанный всадник ответным высрелом убил Ардашина наповал.

Весть о гибели сына Таркила Шьааба мгновенно облетела всю округу. Поднялись на ноги все люди из рода Таркил. Бзыбцы погнали коней, чтобы скрыться, однако их настигли, обезоружили и пригнали обратно в Псырцху. Здесь их заперли в подвал, и гонец поскакал с печальной вестью в Самурзакан.

Убийца Ардашина принадлежал к роду Цвижба, тоже многочисленному и сильному. Все Цвижбовы, способные носить оружие, поднялись на защиту своего сородича. Верхом, вооруженные, поскакали они в Псырцху. По обеим сторонам реки расположились, как на войне, друг против друга люди двух фамилий. На правом берегу – Цвижбовы, на левом Таркилы. Вот-вот должна начаться кровавая схватка.

Но ей помешал возвратившийся Шьааб.

Он подробно расспросил всех о происшедшем. Потом, после долгого раздумья, старик пригласил на свой двор десять представителей из рода Цвижба и столько же из рода Таркил. Когда все собрались, Шьааб приказал развязать бзыбцев и привести их вместе с убийцей. Все с напряжением ждали, что скажет Таркил Шьааб. И вот он заговорил.

– Мой любимый сын Ардашин сам виноват в своей гибили, – неожиданно для всех сказал старик. – Но не меньше виноваты и мы, уважаемые мои родственники. Плохо воспитали мы Ардашина. С его характером он все равно не смог бы прожить. Трудно было Цвижбовым сдержаться.

Он помолчал, потом повернулся к убийце:

– Юноша Цвижба, как зовут тебя?

– Ардашин, – проговорил тот упавшим голосом.

– Ардашин? – удивленно переспросил старый Таркил Шьааб. – Я усыновлю тебя, Ардашин. Был у меня свой Ардашин – и будет. Хочешь ли ты заменить мне погибшего сына!

– Я сирота! – воскликнул бзыбец и бросился к старику. – Моего отца убили, когда я еще был младенцам. Я не помню его. Клянусь любить тебя, как родного отца! Любовью и уважением я искуплю свою огромную вину перед тобой.

И юноша стал целовать руки старика.

Тогда, заключив его в объятия, Таркил Шьааб прослезился, впервые, быть может, за всю свою долгую жизнь».

Автор понимает, что так было испокон веков: абхаз не может терпеть унижения, и тот, кто проглотит оскорбление, заслуживает ненависти народа. Отказаться от мести можно только в том случае, если выяснится уважительная, объективная причина. Вот тогда можно завоевать право смело смотреть в глаза людям. «Отец» – новелла воспитательного характера. Здесь мы видим абхазского крестьянина Таркила Шьааба. Нельзя не сочувствовать ему. Удивляет его способность к глубоким суждениям. Убийство совершил некий Цвижба. И для Таркила будет величайшим позором, если он не поступает по закону кровной мести. Но отец знает, что в этом деле виноват его сын. «Плохо воспитали мы Ардашина!» – говорит он.

Шьааб усыновил убийцу, благодаря чему пресеклась вражда между семьями Таркил и Цвижба. Так поступать могут только мудрецы.

В новелле «Аргун Сейдык» хорошо показана насколько важна проблема воспитания. В ней отображено мужество, суть аламыса. Новелла начинается так: «Это было в одну из мрачных ноябрьских ночей. Дождь лил как из кувшина…».

Не так начинается народное предание. Уже в первой фразе чувствуется индивидуальность писателя.

Так вот, однажды ночью к Джарназу пришел в гости его близкий родственник Кучыта. Оказывается, возлюбленная поставила ему условие: если хочешь, чтобы я вышла за тебя замуж, укради для меня коня у Арыш Хабуга. Она добавила: замуж выйду только за того, кого увижу гарцующим на коне Хабуга. Кучыта за советом пришел к другу. Джарназ Эшба оставил его у себя в доме, а сам в ту ливневую ночь умчался добывать коня. За время отсутствия друга Кучыта изменил обычаю дружбы и изнасиловал жену Джарназа.

На рассвете хозяин дома пригнал коня… и узнал о злодействе друга. Но не тронул его и пальцем. Во-первых, чтобы не оскорбить святой закон гостеприимства; и, во – вторых, потому что в поступке Кучыта он увидел вину его воспитателя. И так сказал гостю: иди к нашему общему воспитателю Аргуну Сейдыку и чистосердечно расскажи ему о том, что произошло, в чем ты провинился. Так и поступил Кучыта. Воспитатель не выдержал позора и сказал: «Ты ни при чем, вина моя, не смог в тебе воспитать человека…» – и выстрелил себе в висок.

Кучыта оказался бесстыдным человеком. На добро ответил злодеянием – оскорбил жену побратима. У Джарназа было моральное право убить на месте насильника, избавиться от него, но он посчитал, что их судьей должен стать Аргун Сейдык. Воспитатель принял упрек и покончил с собой.

И сегодня о многом говорит эта новелла. Она учит какое это ответственное дело – воспитание человека.

Несмотря на то, что новелла создана на основе известного народного предания и, в основном, не выходит за его пределы, она является истинно литературным произведением.

Возьмем хотя бы один пример: «Вдруг раздается выстрел. Кучыта едва успел поднять глаза, как бездыханное тело старика упало. Он к своему виску приставил хирим и нажал курок. Белые волосы и борода старца окрасились кровью, стекающей из виска».

Такое строение фразы не характерно для устной словесности. Это итог писательской работы.

Указанная новелла близка к поэме классика грузинской литературы Акакия Церетели «Воспитатель». И хотя в поэме действуют совершенно иные герои, но поступки они совершают те же, да и окончания новеллы и поэмы совпадают. Основная мысль произведения грузинского поэта – ответственность воспитателя за воспитуемого. Эта вечно актуальная проблема. Безусловно, Акакий Церетели слышал это абхазское сказание, дружил с тогдашней абхазской интеллигенцией, в частности, с Георгием Чачба, Давидом Чкотуа. Может быть, именно от них впервые услышал он это сказание и использовал его для создания своего гениального «Воспитателя». Из биографии поэта известно, что эту поэму он любил больше всех других своих произведений.

Михаил Лакербай не испугался сюжетного сходства своей новеллы «Аргун Сейдык» и поэмы А. Церетели «Воспитатель». Не испугался, во-первых, потому, что писал прозаическое произведение, которое строится по совершенно иным, отличным от поэтических законов, привлекает иные образные средства и по иному ими распоряжается.

На сюжете новеллы «Листок выдал» построена поэма И. Когониа «Навей и Мзауч». В поэме Мзауч теряет рассудок от любви к жене друга, заметив своего побратима, Навей убивает его. Потом он сумел завоевать сердце его жены и жениться на ней. Но однажды ветер сообщил жене настоящую причину гибели мужа, и она убила его.

Аналогичен сюжет новеллы «Листок выдал». Манча и Шоудид были неразлучными друзьями. Но когда Манча женился, Шоудид полюбил именно невесту друга. От этой любви Шоудид потерял рассудок… в безрассудстве он убил друга и женился на вдове Манчы – Щазине. Но однажды листочек открыл женщине зловещую тайну, и Щазина прикончила убийцу мужа.

Новеллы М. Лакербай немногословны, но заключают в себе глубокое содержание, заставляют задуматься. Автор просто, без прикрас развивает фабулу, конец которой всегда неожидан для читателя. Такой манерой характеризуются все новеллы писателя.

«Не вовремя» рассказывает о том, как исстари ценили в Абхазии героизм. Геройство, смелость – это проявления абхазского характера и в то же время и один из основных законов аламыса. Как бы ты ни ненавидел врага, по закону совести недостойно ударить его мечом в спину.

И в новелле «Не вовремя» дан образ рыцаря-абхаза.

«Кровь» между двумя пожилыми абхазами, они смертельные враги. Смыр Мачагуа, убив брата Адлейба Капыта, скрывается в лесу и только по ночам приходит домой. Однажды поздно ночью он привстал и зажег свет. Наполнил трубку табаком. Жена в полголоса сказала: «Гаси свет. Может быть Капыта затаился где-нибудь близко, если увидит, убьет тебя». Муж ответил: «Я не боюсь, потому что знаю, кто мой враг, что он за человек. Адлейба – бесстрашный, смелый человек. Он настоящий мужчина, чтит аламыс и пока я сижу вот так, в одном белье, не тронет меня. Подобный поступок недостоин настоящего мужчины».

И действительно, Адлейба Капыта, затаившийся рядом, услышал эти слова и с грустью проговорил: «Действительно, в неподобающее время встретились мы сегодня друг с другом», – и ушел. Конечно, мщение принято среди абхазов, но при этом человек не должен терять своего человеческого достоинства.

Именно этот момент и подчеркнут в новелле.

В народном сказании, как известно, начало повествования и его конец одинаковы. Добрый герой всегда выходит победителем, и это понятно. Таково желание рассказчика. Он хочет, чтобы так же было и в жизни.

Михаил Лакербай дополняет, художественно пересоздает эти новеллы.

Возьмем хотя бы начало новеллы «Не вовремя». «В горах как только закатится солнце, сразу наступают сумерки, и когда опускается тьма, то даже черт ничего не различит…». В народном сказании мы не встречаем этих сравнений.

В новелле «Враги» мы становимся свидетелями, как из-за ябедничества стали врагами два побратима – Шлар Ксас и Смыр Кумф. Но встретившись лицом к лицу и разобрав суть дела, мирятся, и дружба их становится еще крепче. В конце рассказа автор с легкой иронией рассказывает нам, какой безосновательной оказалась их вражда. Отсюда вывод: мужчины, не мельчайте, не верьте сквернословам и злоязычным.

Л. Н. Толстой писал: «Удивительна устная народная словесность». Он усердно изучил фольклор кавказских народов, на основании которого потом написал «Казаки» и «Хаджи-Мурат».

Фольклор кавказских народов обильно использовали многие русские писатели, создавшие затем на его основе прозаические и поэтические произведения. Здесь уместно вспомнить и слова Горького о том, что фольклор – нескончаемый источник художественного слова.

На абхазскую устную словесность, ее этнографию обратили внимание представители других народов. Они собрали немало образцов абхазского фольклора. Собранный ими материал свидетельствует о богатстве и уникальности абхазской истории и народного творчества. Но подобно тому, как живущие на берегу реки знают эту реку лучше приезжих, – абхазцы лучше знают психологическую глубину и достоинство, если хотите, цену своему фольклору.

Общеизвестно, что использование народного творчества не каждому писателю приносит успех. Л. Н. Толстой считал, что подбор материала требует особого дара, литературного слуха, художественного видения. Успех же приходит тогда, когда все эти качества гармонично слиты в творце. Вышедшая в 1957 году книга принесла большую славу М. Лакербай. Писатель получил много писем.

Два письма, полученные мной от его друга Е. Лебедевой, говорят нам немало о жизни и творчестве Михаила Лакербай и поэтому считаю нужным привести их здесь:

«Абхазский драматург М. А. Лакербай (наш Миша, как называли мы, его сухумские друзья) в 1919 году писал Дмитрию Гулиа, редактировавшему тогда первую абхазскую газету «Апсны»:
Иди своей дорогой – пускай тяжел твой труд,

Не отступай, – усилия до цели доведут.

Всего себя отдай ему – неповторима честь

Себя за дело правое и жизнь ему принесть.

Ведь только что забрезжил на ранней на заре,

И также просыпается лицо твоей страны.

Должны мы быть достойными страны Души – Апсны…

С Мишей я познакомилась в 1925 году, но это знакомство не сблизило нас. Он редко бывал в Сухуме, живя и работая в Москве.

В 1934 году я была в Москве и остановилась в гостинице «Гранд - отель» и, как всегда бывает вдали от родных краев, живущие в Москве абхазы группировались возле нас, приехавших из Абхазии. Среди них и был Миша Лакербай.

Однажды он уговорил всю нашу компанию пойти поужинать в какой-то небольшой ресторан на Тверской, в котором пели цыгане. Он хотел меня познакомить с цыганочкой, которая ему нравилась, но когда мы пришли туда, то узнали, что цыганочка заболела. Миша был огорчен, но наш веселый кружок не был расположен к грусти, и Миша веселился вместе с нами. Пели и плясали цыгане, было хорошо, и мы поздно разошлись по домам.

В 1935 году Миша приехал в Сухум, и с этого началась наша большая и многолетняя дружба.

Миша тогда работал над оперой «Изгнанники» вместе с композитором Д. Н. Шведовым. Работали они много, и Миша иногда просил меня перепечатать ему ту или иную страницу из либретто. Иногда я ему писала письма по поводу разбора либретто оперы в Сухуме. Он отвечал Д. Гулиа, Хашба, др. Много нервничал. Тяжелые для него были эти дни. Почему эта опера не пошла, я сейчас уже не помню, но он и Д. Н. Шведов вложили в нее много труда.

Мне всегда нравилась целеустремленность Миши. Он, юрист по образованию, всецело отдал себя литературе и неуклонно шел к этой цели. Он всегда был полон творческих замыслов, писал драмы, пьесы, музыкальные комедии. Он «вынашивал» свои творения и от этого казался окружающим друзьям детства, родным и знакомым невнимательным и холодным, чуждым им по образу мыслей и жизни. Друзья не понимали его, им, незнакомым с творческой работой, трудно было понять его, а он по-своему любил их и абхазскую действительность, относился с любовью к обычаям своего родного народа, об этом говорит сейчас его небольшая по объему книжка «Абхазские новеллы», где он так тонко сумел оттенить жизнь, обычаи и душу народа.

В пьесах его показаны абхазская деревня, жизнь колхозников, новое отношение к труду, новые люди и новые взаимоотношения в нашем обществе. Напряженный комедийный сюжет, острые комедийные ситуации всех пьес вызывают всегда взрывы веселого смеха у зрителей.

В пьесах он показывает современное черты молодежи, трудолюбие, стремление к достижению цели, моральное и духовное здоровье. Богат, образен и красочен язык его пьес. В них он показывает, как труд из тяжелого бремени в прошлом становится делом, целиком увлекающим людей. Как меняются старые понятия о чести, доблести, геройстве и рождаются новые человеческие отношения между людьми, между влюбленными. В пьесах его умело использован богатый фольклор древнего абхазского народа.

В 1938 г. я была проездом в Москве и, идя по улице Горького, увидела Мишу. Я догнала его и взяла за руку, он обернулся и, увидев меня, так шумно и непосредственно выразил свою радость, что на нас оглянулись удивленные москвичи. Довольные встречей, болтая и смеясь, мы оба чуть не попали под машину. Потом Миша показал мне метро, и мы с ним осмотрели почти все станции. Потом вышли на Красную площадь и несмотря на сильный мороз, долго бродили по улицам столицы.

В 1939 году во Владивостоке я получила от него два письма, в которых он меня спрашивал, почему я не в Сухуме и не собираюсь ли приехать в Москву. Писал о том, что жизнь его похожа на жизнь белки в колесе, ни отдыха, ни покоя, что он много работает. Писал о том, что его новая опера «Счастье» принята к постановке в Ленинградском театре, и что он работает над двумя другими пьесами.

В одном из писем он мне как-то написал: «Да, ты меня поняла. Я бываю немного сумасшедшим, когда ухожу в творческую работу свою, забываю все и всех, а этого многие не понимают и истолковывают по-разному».

Опера «Счастье»… Помню, как-то в Сухуме мы проходили с ним мимо цветочного магазина. Миша всегда любил цветы, и тогда он увлек меня в магазин, желая купить мне цветы. Я выбрала несколько веточек удивительного цветка: на длинном стебле, на самом его конце в венчике из зелени, похожей на укроп, выглядывал цветок, до странности похожий на василек. Мы спросили у продавца название цветка, и он сказал: «Женщина в зелени».

«Женщина в зелени»… задумчиво повторил Миша, и выйдя из магазина, я заметила, что он стал каким-то отсутствующим и, рассеянно попрощавшись со мной, ушел от меня.

В опере «Счастье» сюжет построен на невероятной путанице между цветком с названием «Девушка в зеленом»¹ и героиней оперы.

В музыкальной комедии «Хаджарат», на просмотр которой меня однажды в Тбилиси пригласил Миша, – аналогичный сюжет. Там также в забавной путанице комедийных ситуаций, вызывающих веселый громкий смех у зрителей, остро, умно и весело построена пьеса. Даже мне, не знающей грузинского языка (правда, сидевший рядом со мной в ложе Миша почти дословно переводил все) было от души весело смотреть эту комедию, а Миша – обаятельный собеседник, обладающий большим чувством юмора, сам от души смеясь над своим творением, был хорошим переводчиком.

В Москве в 1940 году, идя с Мишей по ул. Горького, мы встретили девушку, знакомую нам еще по Сухуму. Она сказала Мише, что в Радиокомитете висит объявление о просмотре оперы «Счастье», и что она уже была где-то на просмотре и в восторге от музыки А. Баланчивадзе, а когда Миша спросил: «Вам только музыка понравилась, а либретто?», она ответила с гримасой: «Что либретто, главное музыка». Миша ничего не сказал ей больше, а мне стало обидно за своего друга, услышав такой пренебрежительный ответ. Ведь я то знала, сколько труда, надежд, волнений и разочарований давал его творческий труд.

В 1941 году я жила и работала в Тбилиси, и накануне войны мы еще раз встретились с ним.

И вот из осажденного Севастополя после того, как я послала ему вырезку из газеты о том, что в Тбилиси должен был состояться просмотр оперы «Счастье», получила два взволнованных письма. В первом среди других описаний своей жизни в Севастополе писал мне: «Будь передовой советской женщиной, умей отстаивать себя в жизни», а во втором, все письмо было посвящено опере «Счастье». Он просил меня описать все, что говорилось на просмотре и каково мнение Баланчивадзе и Шведова и каково мое личное мнение. Просил еще узнать, как продвигается дело с его новой музыкальной комедией «Натэла», музыку к которой написал композитор Куртиди. Писал, что при встрече расскажет, «под какой симфонией писал он мне это письмо». Больше писем не было. Севастополь был занят фашистами, а из Москвы мне ответили, что М. Лакербай пропал без вести».

Куртиди я не смогла по каким-то причинам увидеть, а с А. Баланчивадзе говорила, и он мне грустно ответил: «Что можно сказать теперь об опере, если Миши больше нет на свете».

Миша вернулся через два года. Как-то он мне рассказал, что его старший брат, спасая рукописи Миши во время бомбежки в Сухуме, зарыл их в землю в ящике. Когда их откопали, то там все сгнило, а это были труды многих лет. Печальной была эта встреча.

Вскоре Миша уехал, а в 1947 г. я, придя поздно вечером домой, нашла записку Миши, в которой он писал, что жалеет, что не застал меня и что завтра он уезжает и если найдет время, то зайдет. Но я его поздно вечером на второй день встретила на проспекте Руставели. Мы долго стояли и разговаривали, он мне выразил соболезнование по поводу недавней смерти моей матери и советовал переезжать в Абхазию, в Гудауту, и что он там скажет кое-кому, чтобы меня поддержали с устройством на работу. Летом 1947 г. я была в Гудауте, но Миша не приехал.

Теперь далеко судьба разбросала нас друг от друга и мы даже не переписываемся, а от его младшего брата я узнала, что он по-прежнему много работает и успешно и что скоро будет поставлена его опера «Счастье».
(Е. Г. Лебедева).

Следующее письмо тоже принадлежит ей:

«Здравствуй, Миша!

Воображаю, какое у тебя будет удивленное лицо, когда ты прочтешь мое письмо.

Я, как видишь во Владивостоке и, наверное, уже больше отсюда не выеду. Впрочем, ведь жизнь полна неожиданностей, как ты мне писал из Севастополя.

Ваня мне писал, что ты должен был зайти ко мне в Москве, я ждала, но не дождалась. Потом Евлахов взял мой адрес для тебя, но снова безрезультатно.

Видимо, все же произошло какое-то недоразумение из-за того, что мы не только не видимся, но даже не переписываемся. Может быть, ты считаешь меня недостаточно внимательной по отношению к тебе, когда ты был в Воркуте, но мое письмо к тебе туда тоже осталось без ответа.

В общем, это все давно ушло в прошлое и не стоит сейчас об этом говорить.

Почему я тебе сейчас пишу?

Я хочу попробовать написать свои воспоминания, и они очень интересны. В них целая эпоха, начиная с детских лет на Дальнем Востоке, революции в Петрограде, гражданской войны на Украине и моя жизнь на Кавказе в наши довоенные дни и после войны.

Я консультировалась с писателем Любимовым, автором «На чужбине» (мне нравится эта вещь и его язык). Мне хотелось бы, чтобы он стал соавтором, но он мне ответил, что я сама справлюсь, много поработав, что у меня приятный язык и примечательные воспоминания. Потом, как ты знаешь, был в Москве Ш. Дадиани,¹ с которым я еще была знакома в Тбилиси, и он мне сказал, что никакой соавтор мне не нужен, что написано все прекрасно и внеся кое-что по его мнению необходимое, я справлюсь сама с этой вещью, а соавтор, как он мне по-дружески сказал, все припишет себе и денежки тоже, а я останусь в стороне. Конечно, я понимаю, что Ш. Дадиани, не русский человек, может быть, не может быть ценным критиком, но все же я к его мнению прислушалась. Он мне посоветовал от его имени показать рукопись Скосыреву (кажется, я не путаю эту фамилию), он работал или даже и сейчас работает в редакции «Дружбы народов» при Союзе советских писателей в Москве. Я, работая под Москвой, никак не могла встретиться с ним и, уезжая из Москвы, просила одного своего бывшего сослуживца по гражданской войне – генерала Цетлина передать мою рукопись Скосыреву. Генерал рукопись передал ему лично, и через довольно большой промежуток времени Скосырев позвонил и сказал, что он в восторге от моей рукописи и еще много хороших слов сказал ему. Но вот опять потянулись месяцы и письменного заключения от Скосырева, как он обещал генералу, до сих пор нет. Генерал мой большой друг и очень напорист. Он звонит ему по телефону, пишет, а я по-прежнему никак не могу дождаться этого заключения.

Я знаю, что работы над рукописью будет очень еще много, потому что она у меня написана наспех, урывками от свободного времени и во время работы, и там многое и многое надо переделать.

Шалва Дадиани просил, чтобы я и его упомянула среди других близких и интересных мне людей, что я, конечно, обязательно сделаю, но все это – вопрос времени.

Посылаю тебе несколько страничек о тебе и если ты не возражаешь, я и тебя помяну в своих воспоминаниях.

Мне порой тебя очень не хватает, когда я думаю об этой работе. Как бы ты мне смог помочь, разъяснить многие неясные для меня вопросы. Ведь мне, никогда не писавшей и не подготовленной к этому, так трудно работать в одиночку, без знания всех правил.

Миша, как видишь, воспоминания о тебе обрываются на нашей последней встрече, а обо всем остальном, о днях войны, плена и Воркуте я не знаю, нужно ли писать. Ты мне об этом напиши, если не будешь возражать.

Потом Скосырев говорит, что мои воспоминания мемуарного порядка. Я там пишу о Котовском, о Фадееве и о ряде других лиц, уже ушедших из жизни. Не знаю, как это получится, можно ли там упомянуть и о ныне здравствующих как ты и Ш. Дадиани? Обязательно мне об этом напиши.

Я вначале, после приезда из Москвы, очень жалела, что оставила Москву, но теперь не жалею. Дальний Восток – это целая поэма. Он так интересен, а в нем столько богатого материала, что если я в дальнейшем буду работать в этом же роде, то есть если успешно пройдет моя первая проба пера, то многое можно здесь написать.

Во-первых, интересна проблема Амура, или как его называют китайцы, «Река Черного Дракона». Большая работа предстоит работникам и ученым Дальнего Востока с этой рекой, богатой рыбными возможностями, но все же коварной и злой, приносящей много горя людям, живущим в ее низовьях.

Потом интересна и прекрасна Уссурийская тайга, в общем, трудно все описать, Миша. А главное, местные жители глубоко и по-настоящему любят свой край.

Я живу с сестрой и племянником, который сейчас в плавании и вернется в середине зимы. Свою московскую комнату я обменяла на местную, большую и хорошую в центре города. Племянник должен получить квартиру, и тогда я останусь одна и это меня очень устраивает, если я буду работать над своей рукописью.

В ноябре 1960 года я выхожу на пенсию и тогда смогу всецело принадлежать себе и работать без помех, а пока просто невозможно. На работе восемь заполненных до отказа часов и я очень устаю, так что дома уже ничего не могу делать, только читаю.

Вот и все о себе.

Напиши, как ты живешь? Как твои успехи в литературе? Твои «Абхазские новеллы» я читала, и они мне понравились. Брала эту книгу у Чичи. У меня своей нет, так как не смогла ее достать в Москве, и если у тебя есть лишний экземпляр – пришли своему старому испытанному другу и, конечно, с соответствующим посвящением. Годы так быстро уходят, что и мне, и многим из нас нужно готовиться в другую дорогу.

Мне Чичи говорил, что внешне ты мало изменился, как это хорошо! А я изменилась и стала фигурой похожа на Рой. Да и внутренне я изменилась, порой сама себя не узнаю. Все проходит сказал царь Давид.

Пишу тебе и тороплюсь закончить письмо, чтобы сегодня отправить, поэтому получилось так неряшливо, извини.

Возможно, это письмо тебя не застанет в Москве и поэтому я, конечно, не буду в обиде, но если ты там, то ответь мне письмом-авиа, оно идет всего несколько дней.

Обязательно напиши мне в этих листах о себе и внеси изменения и дополнения.

Здесь у нас есть писатель Кучерявенко, он пишет большую книгу о Фадееве. Конечно, эта тема животрепещущая и очень интересная. Я хочу встретиться с ним, но думаю, что мои воспоминания о Фадееве ему вряд ли понадобятся, так как он, наверное, будет описывать только его детство и юность, проведенные здесь.

Пиши мне по адресу: Владивосток, Китайская, № 9/II, кв. 9 – Е. Г. Лебедевой.

Напиши о Ване и о наших сухумцах, как они там все живут?

С нетерпением буду ждать от тебя ответа.

Катя.

Искренний и сердечный привет твоей супруге.

Что он из себя представляет?

10/X-1959 г.

Из приведенного письма мы видим, что Е. Г. Лебедева была близким М. Лакербай человеком, ценила его творчество.

Новеллы М. Лакербай рассказывают нам о временах более далеких, чем период махаджирства и начала революционного движения. В этих новеллах, не слишком касающихся исторических событий, но и не оставляющих их в стороне, главный разговор – об аламысе.

Одной из таких новелл является «Кто отходит как можно дальше от дома». Сюжет произведения таков. В очень давние времена в Абхазии разрозилась война. На нее напали ахчипсовцы, которые перевалили через Бзыбский хребет. Бзыбцы обратились за помощью к своим братьям абжуйцам: дескать, «напали, грабят, разоряют, помогите!» Разом двинулись на подмогу абжуйцы. Все, кто мог держать в руках ружье, встали на защиту отечества и спасение своих братьев. Среди них был Щааб Ахуба. Уходя из дома, он дал наказ молодой красавице - жене: «Жди пока не услышишь, не убедишься, что я погиб. А когда убедишься, что я погиб, зачем же себя губить?! Выходи за другого. Только запомни мой наказ. Коли надумаешь выходить замуж… как тебе сказать… в общем… мужчина по нужде должен отойти как можно подальше. Обязательно проследи, кто, выйдя из дома по нужде, отойдет подальше, за того и выходи замуж. Я тебе разрешаю, видит Бог!».

Кончилась война, прошло немало лет. Щааб не вернулся. Все поверили, что он погиб, и не стало покоя от сватов Щасие и ее братьям. Наконец, она решилась и, помня наказ, стала выбирать жениха по известному признаку. Долго она выбирала и, наконец, выбор пал на Щынкуба Шханука. Избранник ей сказал: «Если ты ждала его девять лет, подожду и я еще год». И вот, когда этот год прошел, братья справили свадьбу сестре и собирались отдать ее мужу. Но вдруг неожиданно вернулся Щааб Ахуба и забрал свою жену. А вот и мораль новеллы:

«Тот, кто идет дальше, больше думает. Вот почему Шханука сказал, что он подождет еще год. Этот невысокий, щуплый мужчина, которого ты предпочла всем другим, стоит всех остальных, кого предлагали тебе. Бог не дал Шхануке представительной, броской внешности, но дал ему аламыс. Потому он и уходил подальше. Если бы не аламыс Шхануки, разве бы мы с тобой встретились заново! – так ответил Щааб Ахуба своей жене на вопрос, почему, уходя на войну, он наказал: «Выходи за того, кто отойдет подальше».

В образе Щааба Ахуба автор показал человека, которому чужд эгоизм. Эгоист не мог сказать молодой жене: «Если убедишься, что я погиб, выходи замуж, найди свое счастье!». И сама Щасиа олицетворяет образ абхазской женщины, хранящей верность в любви, уважающей честь семьи.

Новелла «Два брата» также народного происхождения. На этот сюжет написаны баллады К. Агумаа «Песнь скалы» и поэма Б. Шинкуба «Тот, кто не осилил горы», пьеса Николая Микава «Бессмертие» и рассказ М. Асатиани «Абхазское сказание».

Как отмечали кандидаты филологических наук А. Аншба, В. Дарсалиа: «…Здесь мы не видим абхазского народного сказания, вместо него – нечто совершенно далекое, скорее не имеющее отношения к абхазскому фольклору. Возможно, все это вымысел автора, возможно, им использовано нечто близкое из сванского фольклора, если допустить, что у сванов есть такой сюжет».

Безусловно, увидев пьесу Н. Микава, или прочитав новеллу М. Асатиани, нельзя не согласиться с мнением критиков. Но хочу добавить, что писатель имеет право на любой сюжет создать свое произведение, но он не вправе основную мысль народного сказания переиначивать, перекраивать на свой лад. В этом смысле к К. Агумаа, Б. Шинкуба, М. Лакербай не может быть претензий; каждый из них, не искажая сюжета, перенес его в свое произведение и обработал в соответствии с жанровым каноном.

Баграт Шинкуба создал драматическую поэму «Тот, кто не осилил горы», бередящую сердце читателя, взывавшую к справедливости. Поэма так построена, что, читая ее, неотрывно, шаг за шагом прослеживаешь жизнь народа, боясь что-либо упустить. Также многое может рассказать о прошлом современнику и баллада К. Агумаа.

У каждого из этих произведений своё название, по-разному они начинают, по-разному в них разворачиваются действия.

Новелла М. Лакербай «Два брата» рассказывает о судьбе человека, который не сумел с честью выйти из сложной ситуации, спеша, не соразмерял шагов, не смог правильно оценить создавшуюся ситуацию. Кязим и его брат Шарах ушли на охоту в горы. По воле судьбы ночь настигла их в скальном овраге. Брат Шарах, который расположился ниже и безопасней, старался как-нибудь помочь Кязиму, висевшему на скале, выискивал самые злые слова, клеветал на себя, чтобы возбудить брата и не дать ему уснуть, прибавить ему сил. Кязим не верил своим ушам: неужели эти слова говорит ему родной брат? «Ты что с ума сошел? Замолчи сейчас же, я тебя говорю!». А тот отвечал: «Я в полном уме и все правда, что я тебе сказал». Кязим от злости сходил с ума, а Шарах, чтобы спасти его, продолжил клеветать, говорил, что любит невесту брата и т. д. Кязим не выдержал и на рассвете убил брата. А потом, когда понял в чем дело, что брат все выдумал, – покончил с собой.

Главная идея новеллы такова: неразумность – враг человека. Одной физической силы недостаточно, человек и разумом должен быть силен.

Новелла «Там, где кланяется гостям Хакы» – о гостеприимстве. Хакы пригласил гостей, но его ранили на свадьбе в соседнем селении Джирхуа, и, пока везли домой, он скончался. Но по обычаю гостеприимства отец погибшего достойно угостил гостей. «Я вас встретил так, как встретил бы вас мой сын. Он ведь все время не спускал глаз с дороги, ожидая вас, – сказал старик и каждого из гостей расцеловал по-отечески».

Это очень сильная сцена. Невероятно, чтобы так спокойно говорил с гостями отец в то время, когда в соседней комнате лежит убитый сын. Но таков абхазский аламыс – свод законов дружбы, верности, любви и гостеприимства. У потерявшего единственного сына сердце разрывается от горя, но он так полон человеческого достоинства, что не изменил аламысу.

В чем же «тайна» автора, сумевшего добиться того, что его новеллы нашли горячий отклик во многих сердцах? Самый простой ответ был бы тот, в котором подчеркивалось, что автор умело отобразил мудрость сказаний абхазского народа. Но мне хотелось бы еще глубже заглянуть в «тайну» его успеха.

Мне кажется, что причина успеха новелл абхазского писателя не только в том, что их автор не пренебрег известным советом М. Горького – как можно глубже изучать народное творчество своего народа. «Описывая богатые и яркие картины Абхазии, автору удалось приподнять девственную почву старины и переложить ее пласт за пластом на современную почву, показав при этом всю родственность благодарных порывов людей, рожденных в разные эпохи». Так писал о творчестве писателя известный русский поэт Рюрик Ивнев.

Женщину в абхазском обществе всегда почитали. Правда, ее не баловали знаками открытого внимания, как это принято у народов Европы. Не зря бытует абхазская пословица: «Хорошая собака на женщину не лает». Безусловно, тяготы, переносимые абхазским народом, заметно отразились и на жизни и положении в обществе абхазской женщины. Это ее во многом сковывало, преграждало путь к свободе, свету.

Но несмотря ни на что, абхазские женщины всегда принимали деятельное участие в борьбе за лучшую участь Родины. Они всегда были рядом с теми, кто ковал счастливое будущее народа. Они всегда находились рядом со своими мужьями, детей своих вдохновляли на борьбу, на подвиг; очень часто и сами брались за оружие, принимали участие в боях и в боевых конных походах. Все это нашло свое отражение в народном творчестве.

Об этом прекрасно был осведомлен М. Лакербай.

В новелле «Две двери» он хорошо высветил мысль о том, что в доме, где хорошая жена, двери хорошо закрываются, они правильно навешаны, и где бы хозяин ни находился, они приветливо распахнутся перед гостями, но не опозорят его имени. В том же доме, где жена плоха, – туго поддаются открытию двери, подводят хозяина. Потому и называется новелла Лакербай «Две двери»… Щахан, побывав в гостях у своего друга Мшагу, понял, что у того плохая жена, и, уходя, сокрушенно вздохнул: «Дом хороший, да двери неправильно повешены». Глупая жена хозяина не поняла иносказательного значения этих слов, но Мшагу понял их скрытый смысл. Когда же второй раз пришел Щахан в гости к Мшагу, то увидел, что в дом вошла милая хозяйка и двери, открываясь, будто улыбались. Это была другая жена Мшагу.

Мшагу и на сей раз дома не было, но Щахан просил передать ему, что «он двери хорошо навесил». Мшагу пришлись по душе слова друга.

Иногда М. Лакербай начинает новеллу с диалога. Мастерски его используя, он делает новеллу более оживленной, увлекательной, убедительной.

«Наш сосед Лагустан был очень стар и очень мудр. Каждый раз когда он открывал рот, все замирали в ожидании: «Что еще интересного поведает нам старик» – так начинается новелла «Тот, кто умер стоя».

События, описанные в этой новелле, подтверждают еще раз, как высоко абхазцы ценят мужество, как они беззаветно любят свою родину, как без раздумий готовы за нее отдать жизнь. Эта новелла – гимн мужеству и патриотизму.

Ни о ком не спрашивают, как он родился, спрашивают, как он умер. Говорят: «Как важно умереть красиво!».

Об этом рассказывает короткая новелла М. Лакербай «Отец и сын».

К нему-то в горное село Куламба и отдал на воспитание Дбар Рабыдж своего единственного сына Таиба. С тех пор прошло шестнадцать лет. Таиб за это время видел своих родных только несколько раз. Но вот скоро должно было состояться его торжественное возвращение в родной дом.

Но этому не дано было свершиться!

Во время одного из разбойничьих набегов на село Куламба Таиб был смертельно ранен. Узнав о несчастье, Дбар Рабыдж отправился к сыну.

Когда Таибу сообщили о приезде отца, он собрал последние силы и встал на ноги, в знак уважения к отцу. Раны его от напряжения раскрылись, хлынула кровь, и юноша на глазах у отца скончался.

Тогда опечаленный Дбар Рабыдж сказал:

– Был бы из него настоящий человек, жаль, погиб рано.

Новелла «Еибамгеит» («Осечка») напоминает известную поэму Д. Гулиа «Револьвер Ешсоу». Для абхазца позор, если его оружие дает осечку. Адамыр увидел, что кремневка его брата Шараха дала осечку. Когда они пришли домой, он протянул Шараху свое оружие и сказал: «Возьми, оно не умеет подводить как твое, не опозорит тебя!».

Для брата – это позор. Однако он принимает дар.

В поэме Д. Гулиа мы также видим двух братьев Баталбея и Ешсоу – сыновей князя Дарыквы Марщан. Оба брата добивались руки Есмы-ханум Ачачба. Поэт дает портреты героев, описывает их характеры, как и где они живут, характеризует эпоху. Когда револьвер, из которого Ешсоу хотел убить Баталбея, дает осечку, он отступает от Есмы-ханум, и та становится женой Баталбея.

Хотя сюжет новеллы Лакербай в общем аналогичен сюжету поэмы, он получает иное наполнение. События происходят совершенно в другом месте. Когда братья спустились с гор, герой просит мать достать свою припрятанную кремневку и отдает ее брату. На этом новелла кончается. А что за этим следует дальше: женится он или не женится – автора не интересует.

Автор хотел показать ум, смелость и решительность Адамыра, его умение заглянуть в завтра, а также умение прощать.

М. Лакербай нельзя обвинять в том, что он использовал сюжет поэмы Д. Гулиа. У них совершенно различные по характеру персонажи, и раскрыты образы этих персонажей по - разному. В народе говорят: «Чтобы узнать человека, надо с ним пуд соли съесть». Наверное, так и есть. Узнать человека трудно. Эта проблема узнавания, проблема определения «кто есть кто» никогда не сходила с повестки дня духовной жизни общества.

И новелла «Тот, кто убил лань» как раз поднимает проблему верности, преданности.

Вечер опускался на землю, а до родного селения Лата было еще далеко. «Переночую у Тамшуга Амчи, – решил Керим. – Он тут недалеко». Керим принялся подыскивать место, чтобы надежно спрятать добычу. В стороне от дороги он нашел удобную яму, скрытую от людских глаз, подтащил к ней тушу, уложил ее в яму, забросал ветками и прикрыл сверху листьями. Потом легким и быстрым шагом направился к апацхе Тамшуга.

Керим входил уже во двор своего старого приятеля, когда неожиданно пришла ему в голову мысль: «Интересно, верный ли мне друг Тамшуг? Что, если испытать его? Ведь друзья познаются в беде…».

Тамшуг радостно встретил Керима.

– Как ты обрадовал меня! – воскликнул он. – Заходи скорее! Ты у меня всегда желанный гость!

Но Керим, не заходя в дом, едва слышно прошептал Тамшугу:

– Не гостем, мой друг, я сегодня явился к тебе. Со мной случилась беда… Я убил человека – своего недруга – и нуждаюсь теперь в твоей помощи.

– Убил человека? – Ужас застыл на лице Тамшуга.

– Да. Потом расскажу тебе все. А теперь помоги мне. Убитый лежит там, у дороги. Надо закопать его тело, иначе я пропал. Так закопать, чтобы никаких следов не осталось. Нам надо спешить, пока ночь.

– Ты убил человека? – испуганно переспросил Тамшуг.

– Да, да!.. Видишь, я весь в крови. Пойдем же скорей! Захвати лопаты… Один я не справлюсь.

–Послушай» – остановил его Тамшуг. – Я, конечно, никому не скажу… Я твой друг – ты можешь на меня положиться… Все я готов сделать… Но… ведь тогда и меня…

Керим не дослушал Тамшуга, круто повернулся и ушел.

«Вот она, дружба!» – с горечью думал он.

Керим направился к дому Щаадата Ашвью. Щаадат был его сверстником; вместе ходили на охоту, и оба в один год женились.

«Неужели и Щаадат поступил так же, как Тамшуг?» – пронеслось в голове у Керима.

Робко приблизился он к апацхе Шаадата. Залаяла собака, и вышел хазяин. Керим сказал Щаадату то же, что и Тамшугу, и просил помочь ему в беде.

– Плохо твое дело, – посочувствовал ему Щаадат. – Но твоя беда – и моя беда. Кого же ты убил? За что.

– Я тебе расскажу по дороге. Идем скорее! Нам надо спешить, – торопил его Керим.

– Это мы успеем, – подумав, сказал Щаадат. – Ты сначала мне все расскажи. Почему ты скрываешь? Ты боишься, что люди узнают, кто убил? Зачем же ты хочешь, чтобы и я, как сообщник, отвечал за твое преступление?

– Значит, ты не выручишь меня?

– А ты хочешь вовлечь меня в беду? Меня, ни в чем не повинного?

– Прощай же, Щаадат – крикнул Керим.

И снова отправился в путь.

Он обошел село Кобчару, и соседнее – Чхалту, и родное село Лату. Ходил от друга к другу, ко всем, кого считал близкими людьми, обращался все с той же просьбой и всюду встречал отказ.

Уже стояла глубокая ночь, когда Керим внезапно вспомнил о чем-то.

– А что, если попробовать… – тихо произнес он.

И он снова направился в Кобчару. Здесь незаметно пробрался к апацхе своего брата Дахара; уже десять лет они враждовали и старательно избегали встреч друг с другом.

Несколько лет назад пожилой угрюмый Дахар, известный своим суровым нравом, полюбил первую красавицу в Лате – девушку Хьфафу. Назначен был день свадьбы..

Случилось, однако, так, что и Керим полюбил Хьфафу.

Что же вышло? А то, что Хьфаф выбрала не угрюмого Дахара, а молодого, веселого Керима. За несколько дней до назначенной свадьбы она бежала с Керимом в горы, и через перевал перебрались они в Черкессию. Три года жили они там, а затем возвратились и поселились в Лате.

Когда после этого братья случайно встретились в лесу, Дахар зло сказал Кериму:

– Ты опозорил меня! Братоубийцей я не стану, но никогда, слышишь, никогда не показывайся мне на глаза. И знай: отныне у меня нет брата!

Прошло семь лет… С тех пор они ни разу не сказали друг другу ни слова.

Близился рассвет, когда Керим тихо постучал в дверь апацхи Дахара.

– Кто здесь? – окликнул его глухой голос.

На пороге стоял Дахар. Он был одет: Дахар всегда подымался до света.

– Ты?

– Нет у меня брата! – резко ответил Дахар.

– Я прошу тебя… выслушай…

– И слушать тебя не хочу! Прочь! Я спущу на тебя своих псов! Сокул! Ламура! – зычно крикнул Дахар, и два огромных пса выскочили из хлева. – Прочь, негодный, не то псы растерзают тебя, как растерзали зимой проклятого конокрада Хиба Таташа!

– У меня беда, Дахар! – воскликнул Керим и добавил со стоном: – Я убил человека…

Злорадный смешок вырвался из груди Дахара.

– Жаль, что убит он, а не ты! И теперь презренный, ты явился ко мне сказать, что ты убийца?

– Я пришел к тебе просить о помощи… Спаси меня! – простонал Керим и рассказал Дахару то, что рассказывал в эту ночь уже столько раз. – Скорей же, Дахар, торопись! – молил он. – Я погибну, если ты не поможешь мне… Еще темно, мы успеем.

– Хорошо, что уже нет в живых нашего отца! – понизил голос Дахар. – Убийца! Ты и его убил бы своим позором. А где… убитый?

– В лесу. У подъема Чахумарра.

– Негодяй! – в сердцах крикнул Дахар, круто повернулся и вошел в апацху, но тут же показался снова; на плечи его был накинут башлык, в руке он держал остроконечную палку. – Пойдем лесом – через Шоукыта. Там ближе. Нам надо успеть.

Захватив две железные лопаты, они быстрым шагом двинулись в путь.

Светлело, когда братья подошли к яме, где была спрятана убитая лань. Керим разбросал листья и ветки и указал Дахару на тушу.

– Вот, ее я убил, Дахар! – сказал он в ответ на недоуменный взгляд брата. – Не убивал я человека. Я только хотел узнать, кто мой истинный друг!

И Керим рассказал брату, что пережил в эту долгую и тяжелую ночь.

– Теперь я знаю, кто мой истинный друг. Ты, Дахар!

– Прощай! – ответил Дахар. – Ты считаешь, что нашел друга. Но знай: брата ты себе не вернул!..

«Завещание старика» – об умении хранить тайну, о том, что скупца надо остерегаться. Новелла бичует жадность, болтливость и подобные им пороки.

В дискуссии об истории и теории абхазского рассказа, развернувшейся на страницах журнала «Алашара», были сделаны некоторыми участниками упреки, что М. Лакербай не указывает, где и когда записано то или иное сказание. Эти упреки несправедливы. М. Лакербай не считал такие указания нужными. Ведь он собирал сказания с целью их дальнейшей переработки. Здесь обращает на себя внимание одна особенность. В рассказах писателя очень часто действующие лица – реальные личности и носят они невымышленные имена и фамилии, и по тому, как ведется повествование, видно, что события записаны с их слов.

Такова, например, новелла «Тесть и зять», где рассказчик выведен под именем Бжаниа Шхангери и которая еще раз убеждает нас, что в жизни главное – справедливость, что человек не внешне, а духовно должен быть красив… Но почитаем саму новеллу: