Моя борьба

свои пушки, настолько превосходит английский материал, что по силе наша 28-
сантиметровая пушка нисколько не уступает английской пушке в 30,5 см.
Казалось бы, из этого следовал совершенно другой практический вывод. Раз так,
то и мы должны были строить пушки в 30,5 см, ибо ведь нашей целью было стать
сильнее противника, а не только уравнять свои силы с ним. Иначе зачем же нам
было приобретать для сухопутных войск 42-сантиметровую мортиру? Ведь наша
немецкая 21 — сантиметровая мортира сама по себе была уже сильнее всех тогда
существовавших французских дальнобойных орудий. А что касается крепостей, то
они вероятно поддались бы и орудиям в 30,5 см. К счастью однако, руководители
нашей сухопутной армии не делали той ошибки, какую сделали руководители
флота.
Отказ от борьбы за превосходство в быстроходности флота и в силе
артиллерийского огня теснейшим образом связан был с так называемой «идеей
риска». Отказавшись от этих преимуществ, руководители флота тем самым
отказались от наступательной тактики и с самого начала ограничили себя тактикой
обороны. Но этим мы сами связали себе руки и лишили себя возможности успеха,
ибо наступление всегда было и останется лучшей тактикой.
Более быстроходное и лучше вооруженное судно всегда сумеет использовать
свое превосходство для того, чтобы пустить ко дну противника с более далекого
расстояния. Целый ряд наших крейсеров с горечью должны были в этом убедиться
во время войны. Насколько неправильна была политика руководителей нашего
морского ведомства, видно хотя бы уже из того, что уже во время войны нам
пришлось наскоро перевооружать старые суда и лучше вооружать новые суда.
Если бы к моменту морского боя в Скагераке немецкие суда обладали тем же
водоизмещением, вооружением и быстроходностью, что и английский флот, мы
наверняка пустили бы ко дну суда противника, которые в этом случае не выдержали
бы превосходных сил нашего огня, ибо наша 38-сантиметровая граната была
сильнее английской.
Япония избрала в свое время другую тактику. Японцы придерживались того
принципа, что каждое воздвигаемое ими новое судно должно иметь хотя бы
небольшие преимущества по сравнению с любым аналогичным судном противника.
Отсюда впоследствии вытекло то, что японцы могли применить наступательную
тактику.
Руководители флота бесспорно обнаружили известную парламентскую ловкость
во время мира, когда дело шло о том, чтобы получать соответствующие средства на
постройку флота. Но зато впоследствии язва парламентаризма проникла также и в
дело самого построения флота, где руководиться надо было чисто военными, а
вовсе 
не 
парламентскими 
соображениями. 
Слабость 
и 
половинчатость,
недостаточная логичность мышления, характерные для парламентаризма как
института теперь, к сожалению окрасили всю деятельность нашего морского
ведомства.
Сухопутная армия, как мы уже отметили, убереглась от этого принципиально
неверного хода идей. Людендорф, тогда только полковник большого генерального

штаба, повел отчаянную борьбу против преступной половинчатости и слабости,
которую обнаруживал рейхстаг при рассмотрении всех вопросов, связанных с
организацией сухопутной армии. Если борьба, которую провел тогда этот офицер,
тем не менее оказалась напрасной, то вину за это несет, с одной стороны,
парламент, а с другой, в еще большей мере, рейхсканцлер Бетман-Гольвег, который
вел себя самым жалким образом. Но это конечно не мешает теперь действительным
виновникам германской катастрофы взваливать ответственность на того человека,
который один только вовремя достаточно решительно выступал против забвения
коренных интересов нации. Одним обманом больше или меньше — не все ли равно
для этих прирожденных обманщиков.
Когда подумаешь о том, к каким бесчисленным жертвам привело преступное
легкомыслие этих безответственнейших субъектов; когда перед глазами твоими
проходят бесчисленные массы калек; когда вспомнишь о безграничном позоре, о
бесчисленных страданиях, постигших нас, и когда еще и еще раз скажешь себе, что
ведь все это было результатом только преступных действий горсточки бессовестных
карьеристов, добивавшихся министерских портфелей, — тогда всех этих субъектов
не назовешь иначе, как мошенниками, негодяями и преступниками. Для чего же
тогда существовали бы в нашем словаре эти слова, если не для характеристики
подобных мерзавцев. Ведь по сравнению с этими предателями нации любой сутенер
еще является человеком чести.
Когда дело шло о бедах, слишком уж бросавшихся в глаза, тогда о них еще иной
раз говорили открыто. В этих случаях неприятную правду не скрывали и от
широких масс. Во всех же других случаях стыдливо замалчивали зло, а иногда и
просто отрицали его существование. И это в то время, когда только открытая
постановка вопроса могла еще, быть может, привести к улучшению. Руководители
государства совершенно не отдавали себе отчета в том, какое значение имеет
пропаганда. Только евреи понимали, что умная и хорошо поставленная пропаганда
может превратить в представлении народа самый ад в рай и наоборот. Еврей это
понимал и соответственным образом действовал, немец же или, лучше сказать, его
правительство не имело об этом ни малейшего представления.
За это мы больше всего поплатились во время войны.

жүктеу/скачать 3,18 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: