Очерки социально-экономической истории казахстана

Рассматривая эту проблему, Э. Фромм писал. "Если 
он (человек - Ж.А.) не принадлежит к какой-то общнос­
ти, если его жизнь не приобретает какого-то смысла и 
направленности, то он чувствует себя пылинкой, ощуще­
ние собственной ничтожности его подавляет. Человек 
должен иметь возможность отнести себя к какой-то сис­
теме, которая бы направляла его жизнь и придавала ей 
смысл, в противном случае его переполняют сомнения, 
которые в конечном счете парализуют его способность 
действовать, а значит, и жить" (30). 
B своей защитной реакции на подобную негативно-
эмоциональную нагрузку личность будет одержима "по­
исками связей, уз для воссоединения разорванной сети 
отношений, поисками участия, которое поможет превоз­
мочь отсутствие вовлеченности в групповую деятель­
ность" (31). Другими словами, он будет пытаться выйти 
на компенсаторные связи. 
Очень часто в качестве таковых выступает апелля­
ция к религиозным верованиям, когда "бог становится 
единственно надежным и предельно значимым другом, 
придавая смысл человеческой жизни, наделяя индивид 
системой ценностей и гарантируя защиту от ужасов ано­
мии, хаоса и собственной идентичности". Человеческая 
жизнь, помещенная в пределах священного космоса, как 
бы приобретает искомую значимость (32). 
Другими возможными вариантами в этой ситуации 
могут стать обращение к феноменам кабалистического 
ряда, воспринимаемым как связь в некими метафизичес­
кими началами, гипертрофированная самоидентификация 
с этнической общностью, мазохистское преклонение пе­
ред ореолом харизматического вождя и т.д. 
Вероятно, именно из "кризиса самоидентификации" 
во многом проистекаютнаблюдающиеся в постсоветском 
обществе бурный всплеск этнической мобилизации и на­
ционалистической ориентации (хотя в известной мере 
здесь сказываются и нормальные процессы роста нацио-
333 

нального самосознания, десятилетиями подавляющегося 
режимом), резкое снижение уровня этнической толеран­
тности. 
Тоталитарная советская система являла собой яркий 
образчик общества закрытого типа, где отсутствовала 
всякая свобода и возможности индивидуализации личнос­
ти. Ho в обмен на утрату свободы советский человек по­
лучал предсказуемость и уверенность своего бытия, га­
рантировавшиеся всеобъемлющим государственным па­
тернализмом (последний воспринимался как реапизация 
коммунистической идеи "социальной справедливости", 
понимаемой, говоря словами Ф Хайека, не как "равенст­
во в свободе", а "свобода в равенстве"). 
Сыны "социалистического Отечества" верили, что 
государство без всяких потрясений и непредсказуемостей 
проведет их через все жизненные циклы, дав "вкусить" 
на каждом из них плоды институциональной защищен­
ности. Ho для этого они должны были смириться со сво­
им конформизмом, т.е. не бунтовать против утраты сво­
боды, выстраивать все свои помыслы и устремления в 
рамках заданной идеологической цели ("построение свет­
лого коммунистического будущего"). 
Рыночная система, напротив, суть открытое общест­
во, где свобода индивида выступает конституирующим 
началом. Однако здесь нет и быть не может полной пред­
определенности, изначальной заданности или фатальной 
предсказуемости. Оказываясь в сложных коллизиях спон­
танного "рыночного мира", человек не можетточно пред­
угадать, что с ним будет завтра (сегодня работает - завтра 
безработный, утром богатый - вечером "лопнул" банк или 
фирма, и он стал банкротом и т.д.). 
Вступая в этот мир, где все зависит не от силы груп­
пы, а от личности индивида, вчерашний советский чело­
век, комфортно чувствовавший себя в "материнской ут­
робе" государственного патернализма, стал демонстри­
ровать феномен "бегства от свободы", столь классически 
334 

описанный в свое время Э. Фроммом. 
Оказавшись как бы никому не нужным, утративший 
патерналистские связи, испытывающий одиночество, не­
уверенность, страх перед изменившимся настоящим и 
неведомым ему будущим, "постсоветский человек" стал 
выражать иррациональное, на первый взгляд, желание 
убежать от данной ему свободы и вернуться в рабство, 
поскольку, говоря словами одного из литературных пер­
сонажей, "там хотя и плохо, и убить ни за что могут, но 
все-таки гарантированно кормили три раза в день". Такая 
реакция формирует в общественном сознании весьма и 
весьма широкую тенденцию. 
Парадокс "бегства от свободы" во многом усилива­
ется тем, что общественное сознание, пребывая в состоя­
нии интерсистемной маргинальности (уже не тоталитар­
ное, но еще и не рыночное, демократически-правовое 
общество), воспринимает за образ рынка его периферий­
ные, в значительной степени деформированные или даже 
квазирыночные формы (последние отчасти есть продукт 
попыток влить молодое вино в старые меха: например, 
либерализация цен без приватизации отношений со­
бственности). 
Сталкиваясь чаще с внешними, негативными, неже­
ли глубинными, позитивными проявлениями рыночной 
субкультуры, общественное сознание склонно именно их 
(падение производства и уровня жизни, "шоковую тера­
пию" и бурный взлет цен, форсированное расслоение об­
щества и падение его нравов, рост преступности и "пе­
щерной" спекуляции, выдаваемой за предприниматель­
ство, девальвацию социальных статусов ит.д.) отождес­
твлять с рынком. 
A поскольку сюда наслаиваются еще и остаточные 
моменты традиционализма (этногрупповой центризм, 
рецидивы квазитрайбализма, кланово-бюрократический 
протекционизм и т.д.), то имидж рынка начинает высту­
пать в еще более удручающем виде. Отсюда - реакция 
335 

обывателя: "Если это и есть тот самый рынок, то лучше 
назад - в "золотое сталинско-брежневское время". 
Утратив старые ценности и еще не познав глубин­
ный смысл новых (демократия и свобода, возможность 
свободно волеизменять свои интересы, соучаствовать в 
принятии политических решений и жизни общества и 
т.д.), люди утрачивают стержневую ориентацию. Ha уров­
не массового сознания они впадают в состояние, которое 
B. Франкл очень точно назвал "экзистенциональным ва­
куумом" или "экзистенциональной фрустрацией", то есть 
начинают переживать острое чувство пустоты и смысло­
утраты (33). 
Разрушение жизненных экспектаций (ожиданий) и 
установок, ощущение смыслоутраты, пронизывающие 
маргинальное общественное настроение, делают глубо­
ко фрустрированного человека наиболее массовым типом 
личности. Подверженный же фрустрации индивид харак­
теризуется, как известно, высоким уровнем агрессивнос­
ти, раздражения, гнева, чувства вины и неполноценнос­
ти. Уже сама по себе эта гаммаэмоций разрушает созида­
тельные начала в личности, делает ее неспособной учас­
твовать в позитивно-конструктивных процессах, превра­
щая фрустрированного человека в их догматического оп­
понента. 
Фрустрированный индивид легче всего воспринима­
ет идеологию традиционализма. A поскольку это миро­
воззрение есть атрибут прежде всего аграрного массово­
го сознания, то постсоветский фрустрированный человек 
становится традиционалистом как бы в квадрате. 
Освящая прошлую традицию во всей целостности, 
идеализируя это прошлое, фрустрированная личность 
воспринимает его в качестве единственно мерила адек­
ватности современной жизни. Всякие попытки выхода из 
статики, любое движение в сторону изменений или пере­
мен, не санкционированные прошлым наследием, вызы­
вают на уровне фрустрированного традиционалистского 
336 

массового сознания отторжение и протест. 
He усматривая в новом достойного представления о 
себе и утрачивая в этой связи самоакгуализацию и самоу­
важение, фрустрированные субъекты пытаются найти их 
в прошлых славе и величии, былых достижениях и взле­
тах духа. Их мечтания обращены не на перспективу, а 
мыслительно конструируются в прошлом. Именно мас­
совый слой фрустрированных людей является социаль­
ной базой и электоратом самых различных возрожден­
ческих движений - от самодержавности до коммунисти­
ческих (34). 
Будучи фрустрированной и испытывая комплекс не­
полноценности, личность одержима стремлением восста­
новить самоуважение и повысить уровень восприятия 
группы, к которой она принадлежит. B случае, если та­
кой группой выступает какой-либо этнос, то это офор­
мляется в сильный националистический мотив. Невоз­
можность (очень часто кажущаяся) "статусного удовлет­
ворения'
1
на реальном уровне может компенсироваться 
выходом в область идеального путем апелляции к наибо­
лее привлекательным страницам истории, возводя селек­
тивное (выборочное) прошлое в абсолют развития этно­
са, зримый символ подтверждения его величия (35). 
Лишенный чувствасмыслаэкзистенционально фрус-
трированный человек постсоветского общества испыты­
вает страх перед свободой, стремится разыскать дорогу в 
"утерянный рай", где он вновь обретет смысл своего су­
ществования, расстанется с нестерпимым состоянием 
одиночества и непредсказуемости, воссоединит свое "Я" 
с нечто сильным и надежным. И любому, кто обещает 
указать ему дорогу, он готов отдать свою душу, как и свой 
голос в политической борьбе. И именно в деструктивном 
потенциале постсоветского массового сознания, десяти­
летиями формировавшегося тоталитарной системой, за­
ложен потенциал факторов дестабилизации общества, 
сдерживания его на путях развития модернизаторских 
тенденций. 

жүктеу/скачать 1,84 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: