ГЛАВА 18. НАИЗЛОМЕ: "РАЗОРВАННОЕ

ции если и не определяющие, то весьма существенные 
коррективы. Проецируемые этим феноменом реалии 
простираются в обширнейший ареал социально-экономи­
ческих и социокультурных, политических и геополити­
ческих, демографических и экологических, а также мно­
гих других производных от него трансформаций, впря­
мую влияя на исторические судьбы и саму будущность 
значительной части населения Земли. Таким образом, аг­
рарное общество - более чем актуальный фактор всемир­
но-исторического процесса. 
K какому же культурно-цивилизационному вектору 
тяготело советское общество? 
Еще совсем недавно все мы проникались неподдель­
ным чувством пафоса от осознания того, что являемся 
гражданами одной из величайших в мире индустриаль­
ных держав. И в этом было не так уж мало от истины, ибо 
CCCP действительно представлял собой страну с гиган­
тской индустриальной инфраструктурой, высоким удель­
ным весом промышленного сектора в валовом обществен­
ном продукте, солидным научно-техническим и образо­
вательным потенциалом, динамичными процессами ур­
банизации и вполне индустриальной структурой занятос­
ти, достаточно адекватным качествомтрудовых ресурсов 
и населения в целом. 
Однако если в контексте технико-экономических ха­
рактеристик вырисовывался образ индустриального ге­
гемона, то в призме культурно-цивилизационных марке­
ров общество обнаруживало статус, весьма и весьма да­
лекий от этой претензии. 
Фанатично уверовав в директивно-распределитель­
ную, внерыночную парадигму как единственно правиль­
ную лоцию общественно-политического устройства, боль­
шевистские радикалы провели огосударствление всей 
структуры отношений собственности, отбросив тем са­
мым общество на обочину всемирно-исторической эво­
люции, обрекая его прозябать в плену иррационального 
бытия. 
Догоняющая промышленная модернизация и воздей­
ствие факторов научно-технической революции динами-
311 

зировали индустриализационно-технологические процес­
сы в CCCP, но в культурно-цивилизационном плане не 
меняли его статуса как общества аграрного типа, остаю­
щегося далеко за пределами ареала индустриального уни­
версума. "Китайская стена", выстроенная государством, 
поющим гимн "коллективному братству равных", надол­
го заключила людей в закрытое общество, превратив их 
в заложников традиционно-аграрного логоса с его при­
матом вневещных (личных) связей и примитивно-груп­
повой идеологии. 
"Homo sowjetikus", гордо прозванный "человеком 
новой эры", в действительности сохранял ментальность 
все того же аграрного общества. По-прежнему растворя­
ясь в группе и отождествляя себя лишь с ней, мазохистс-
ки и всецело отдаваясь магии авторитета, он видел в ка­
честве единственно рациональной и надежной субстан­
ции слепое подчинение большому и сильному целому и 
олицетворявшему это целое - "богу - человеку". 
Содержание данной ментальности не менялось от 
того, что, будучи адаптированной к "социалистической 
идее", она стала нарекаться "марксистско-ленинской иде­
ологией", референтные группы вычленялись как"партия" 
или "класс", а авторитет персонифицировался не племен­
ным вождем, но харизмой в лице Генерального секрета­
ря. 
Эту превращенную форму доиндустриальной идео-
логемы (т.е. нерасчлененность в сознании индивидуаль­
ного и коллективного, синкретическое восприятие груп­
пы и ее лидера), сам того не осознавая, совершенно точ­
но выразил "трибун пролетарской литературы" B. Мая­
ковский, который в поэтической оде партии с революци­
онным пафосом писал: 
"Единица - вздор, 
единица - ноль.. 
Партия - это 
миллионов плечи, 
друг к другу 
прижатыетуго 
... Партия - бессмертие нашего дела. 
312 

Партия - единственное, 
что мне не изменит... 
...Мы говорим - Ленин, 
подразумеваем партия, 
мы говорим - партия, 
подразумеваем Ленин". 
Итак, советское государство, если отвлечься от его 
социально-политических обозначений (тоталитарности) 
и придерживаться исключительно характеристик социаль­
но-экономического плана, являло собой тип аграрного, 
традиционного общества. Реальная данность этого пред­
определяла и природу массового общественного созна­
ния. Как мы уже отмечали, идеологическое обрамление 
изменяло лишь его внешние формы, но отнюдь не сущ­
ностное содержание. Несмотря на пропагандистско-иде-
ологические претензии на"особость" советской менталь-
ности, она, по большому счету, была рефлексией (отра­
жением) пусть превращенного, но все же именно аграр­
ного общества. 
Поэтому ниже рассмотрим основные (конечно, да­
леко не полные) характеристики ментальной структуры 
массового "аграрного" сознания. При этом мы считаем 
излишним как-то комментировать их или иллюстрировать 
явлениями и процессами, фактами и примерами из со­
ветской исторической действительности. Думается, что 
даже в абстрагированно-нейтральном и академично стро­
гом (к сожалению, в данном случае этого не всегда мож­
но избежать) изложении они более чем узнаваемы. Веро­
ятно, каждый найдет в преломлении к ним подтвержде­
ния и наблюдения из еще недавнего, да и нынешнего (ибо 
мы все еще не до конца сменили культурно-цивилизаци-
онные параметры) собственного опыта, увидит их общий 
знаменатель. 
По определению аграрное (традиционное) общество 
суть социальность, базирующаяся на доиндустриальных, 
то есть природообусловленньгх производительных силах. 
Для него характерны преобладание живого труда (рабо­
чая сила человека) над овеществленным, а также слабая 
313 

дифференциация (разделение) производителя и естествен­
ных предпосылок труда (они оказываются как бы сращен­
ными). B качестве непосредственного контрагента живо­
го труда выступает производительная сила природы. 
Отсюда-сильнейшая экологическая зависимость аг­
рарного общества, развитие которого детерминировалось 
природным императивом. Именно последний выполнял 
роль ограничителя роста. И если до определенного мо­
мента факторы торможения роста по линии взаимодей­
ствия "человек-природа" еще могли "сниматься" за счет 
совершенствования навыков труда и наращивания его 
массы, то далее наступал объективный предел. 
Относительная узость потенциала овеществленного 
(воплощенного в средствах производства и предметах 
потребления) труда предопределяла его ограниченные 
возможности в качестве средства компенсации недоста­
точно эффективной работы природного фактора как глав­
ного условия производства. B ходе длительной эволю­
ции экологического, производственного и социального 
опыта был выработан своеобразный компенсаторный 
механизм, позволивший значительно рационализировать 
и повысить производительность технологических спосо­
бов воздействия на природу как предмет труда. Им стала 
трудовая кооперация, в основе которой лежала солида­
ризация трудящихся индивидов (работников производст­
ва) на почве общности хозяйственных интересов. 
Как социальная форма организации производства 
трудовая кооперация получила свое оформление в виде 
общинных, корпоративныхструктур. Здеськоллективный 
характер производства, то есть групповое ведение хозяй­
ства, предполагал отношение к средствам производства 
(и прежде всего - к земле) как к собственности коллекти­
ва, когда каждый индивид являлся собственником или 
владельцем таковых лишь в качестве члена этого коллек­
тива (2), этой группы и, следовательно, только через груп­
пу, принадлежность к данному коллективу мог получить 
доступ к средствам и условиям производства, к приба­
вочному продукту. Следовательно, группа, выступая свое­
образным адаптивно-адаптирующим инструментом (3) 
314 

(позволявшим субъекту приспосабливаться к природной 
среде и в то же время приспосабливать ее к своим пот­
ребностям), являлась гарантом самого его существования. 
Именно она обеспечивала "экономику выживания" и со­
пряженные с ней стабильность, надежность и безопас­
ность. 
B условиях неразвитости процесса приватизации, при 
которых принцип частной собственности не получал без­
условного статуса, трудящийся индивид не мог обладать 
абсолютной (и даже относительной) монополией на ус­
ловия своего собственного производства и сами средства 
производства. Отсюда же - отсутствие свободы в распо­
ряжении прибавочным продуктом, который в силу выше­
сказанного оставался за пределами товарного обращения, 
не опосредовался в полной мере рыночными, товарно-
денежными отношениями. 
B аморфности, неинституционализированности час­
тной собственности, фатальной групповой зависимости, 
слабой включенности в сферу товарного обращения и 
рыночных, товарно-денежных отношений большинство 
исследователей и склонны видеть тот водораздел, кото­
рый отличаеттрадиционную (аграрную) цивилизацию от 
современного (индустриального) общества. Из этого же 
проистекают специфика духовного производства и осо­
бенности "аграрного" (традиционного) массового созна­
ния. 
Отсутствие экономической свободы делало личность 
несвободной в целом: ее энергия поглощалась группой, а 
сама она "растворялась" в коллективной анонимности. 
Естественно, что в силу этого индивид становился субъ­
ектом личных, но никак не вещных рыночных, товарно-
денежных (те. деперсонализированных) отношений. 
Приступая далее к краткому рассмотрению структур­
ной модели личных (межличных), вневещных отноше­
ний, характерной для традиционной социальности, под­
черкнем еще раз, что определяющим для нее была цен­
ностно-нормативная ориентацияна группу, коллективное 
начало. 
Одним из важнейших условий осуществления такой 
315 

ориентации выступал конформизм. Только в случае под­
чинения как части целому, некритического принятия и 
следования санкционированным в группе нормам, уста­
новлениям и стереотипам индивид мог рассчитывать на 
личностную идентификацию с ней. 
Вместе с тем конформизм инкорпорированных субъ­
ектов выступал условием самосохранения и самовоспро­
изводства самой группы, являлся своеобразной защитой 
от потенций ее внутреннего разрушения, так как служил 
механизмом "снятия" конфликта между личным (част­
ным) и преобладающим мнением и, следовательно, спо­
собствовал поддержанию иллюзии.или подлинного внут-
ригруппового согласия. 
"Инстинкт самосохранения" порождал перманентное 
давление со стороны группы на ее участников. Девиант-
ное поведение, то есть отклонение от наработанной сис­
темы моральных кодов, групповых норм и установлений, 
пресекалось жестким социальным контролем. Однако из 
таких типов неформального социального контроля, как 
поощрение (одобрение), наказание, убеждение и пере­
оценка норм (4), как правило, имеют место лишь первые 
три. 0 какой-то переоценке или корректировке группо­
вых норм не могло быть и речи, поскольку они, закрепля­
ясь в форме традиции, облекались в сакральное табу и 
воспринимались как "приказ из прошлого". 
Что касается наказания, то оно преимущественно 
выражалось в виде "морального террора" и обществен­
ного остракизма в сторону девианта. Ho такие прецеден­
ты случались крайне редко, ибо конформизм членов груп­
пы носил объективно предопределенный, неосознанно 
внутренний (личный) характер, т.е. являлся результатом 
не какой-то внешней имитации с целью получения одоб­
рения, а именно внутреннего принятия поведенческих 
стандартов группы. 
Для носителей традиционного массового сознания 
свойственна сильнейшая приверженность идеологии со­
лидарности. Наряду с конформизмом солидаристские от­
ношения внутри группы обеспечивали ее консолидацию 
и стабильность. 
316 

Ho если конформизм предполагал установку на син-
кретичность (слитность) "Я" и "Мы", то "солидаристская 
мораль", помимо этого, как бы закрепляла фатум извеч­
ного противостояния "Мы" - "Они" ("свои"-"чужие"). 
Следовательно, солидарность служила не только "норма­
тивным" инструментом сплочения группы, механизмом 
"выстраивания" устремлений и воли ее членов в единый 
вектор, но и формировала ее защитный периметр. Все, 
что находилось за пределами последнего, подвергалось 
отторжению и неадекватному восприятию. Так, исходя­
щая с внешней границы группы "добродетель" квалифи­
цировалась как "зло", "справедливость" - как "коварст­
во", "искренность" - как "вероломство" и т.п. 
"Солидаристская" социальная перцепция (обществен­
ное восприятие) воспроизводилатакоеявление, как груп­
повой фаворитизм - благосклонность, однозначное и не­
критическое предпочтение своей группе перед всеми дру­
гими. B этом случае групповая самооценка не знает иных 
вариаций, кроме как максимы "Мы - хорошие, мы - ум­
ные, мы - лучшие". Понятно, что сознание, деформиро­
ванное подобными претензиями, предполагает, что все 
остальные если и не "плохие и глупые", то уж во всяком 
случае хуже. 
Коллективистско-солидаристский фанатизм, тенден­
ции иногрупповой дискриминации и группоцентризма 
(трансформирующегося в том числе и в этноцентризм) 
не могли не порождать незатухающую агрессивную реф­
лексию на все внешнее, т.е. запредельное по отношению 
к данной группе. He случайно важнейшей характеризую­
щей "коллективной логики" выступает ксенофобия, т.е. 
неприятие всего чужого (с уровня пассивного отчужде­
ния ксенофобия может переводиться на уровень актив­
ного подавления) (5). 
Как уже не раз отмечалось, аграрное общество во 
множестве своих проявлений демонстрирует достаточно 
выраженную иррациональность. Последняя характерна и 
для его понятийного мира, в границах которого любые 
коллизии, даже те, что обязаны своим возникновением 
сугубо материальным, объективным, т.е. безличным, пред-
317 

посылкам, объясняются посредством апелляции к неким 
персонифицированным, наделяемым волей моральным 
силам (6). 
Так, скажем, причины неурожая усматриваются не в 
засухе или отсутствии удобрений, а в злом роке, чьем-то 
коварном умысле, дурном сглазе или наговоре (ворожбе) 
и т.д. При этом причинный поиск (кто виноват?) чаще 
всего направляется не "вовнутрь", а за его внешние гра­
ницы, т.е. в запредельное по отношению к "своей" груп­
пе пространство. И это вполне объяснимо, ибо партику-
ляристско-солидаристское сознание с его психологичес­
ким комплексом "Мы и Они", помноженное на такие его 
производные, как антагонизм и ксенофобия, всегда 
локализует "источник зла" за пределами "Мы", требуя 
вслед за этим наказания и реванша (7), пусть даже и це­
ной гипертрофированной мобилизации всех ресурсов 
общности на реализацию одной лишь этой цели. 
Для массового сознания аграрного общества харак­
терно мощное, если не абсолютно доминирующее при­
сутствие консервативной тенденции. B отличие от той 
тенденции, что "вырастает из сомнения и неудовлет­
воренности прошлым опытом и ориентируется на изме­
нение существующего социального устройства..., выра­
жается в более или менее явной оппозиции к окружаю­
щей действительности и ее отрицании" (8), консерва­
тивная тенденция работает на сохранение существующе­
го порядка в его неизменном виде и поэтому может быть 
названаеще и "стабилизирующей" (9). Консервативно-
стабилизирующая тенденция оттого и является атрибутом 
собственно традиционного общества, что основана на 
некритическом признании и консервации опыта прошло­
го и унаследованных от него традиций как идеальной со­
циокультурной нормы. 
C психологией отторжения нового как угрозы ста­
бильности и надежности, комплексом почти фатального 
страха перед риском во имя непознанного, а потому про­
блематичного "лучшего" (поэтому представление "лучше­
го" в аграрном сознании - это когда "плохо, но понятно, 
стабильно и надежно", зафиксированное во множестве 
318 

пословиц типа "лучше синица в руках, чем журавль в 
небе") связана еще одна весьма видимая проекция, рас­
сматривающаяся ниже. 
Поскольку в аграрно-традиционных структурах глав­
ной целеполагающей установкой является не производ­
ство вещей, а человека (конечно же, не в смысле гумани­
тарного 'Человеческого фактора"), а потому примат по­
лучает именно формула "надежность прежде всего", но 
никак не принцип "прибыль прежде всего". Последний, 
хотя и находит локальную реализацию, но интерпрети­
руется социокультурно кодифицируемой этикой скорее как 
аномалия. 
Под надежностью и безопасностью же подразумева­
ется сама возможность существования, в принципе недо­
стижимая без наличия хотя бы минимальногоуровня пот­
ребностей. Обеспечение этих минимальных потребнос­
тей признается моральным, ущемление же их - амораль­
ным (10). 
Отсюда - представления о справедливости (социаль­
ной справедливости) и эксплуатации. Всякие посягатель­
ства на физический минимум, т.е. минимальный уровень 
дохода и потребностей, воспринимаются как несправед­
ливость и эксплуатация. До этого порога действия субъ­
екта не вызывают протеста, и социальное равновесие 
более или менее сохраняется. 
Взаимопроникающие позывы, т.е. стремление инди­
видов обеспечить необходимый минимум потребностей 
и, следовательно, свое существование, с одной стороны, 
и тенденция самой общности к самосохранению, с дру­
гой (а глубокое игнорирование социального равновесия 
прямая тому угроза), реализовывались через такую важ­
нейшую функцию традиционных социумов, как социаль­
ные гарантии в получении части общественного продук­
та. Причем в качестве морального императива признава­
лось такое его перераспределение, которое гарантирова­
ло бы нишу существования всем, независимо от каких-
либо критериев (эгалитаризм). 
B этой связи представляется важной небольшая ре­
марка. Как уже отмечалось, в аграрных общностях хозяй-
319 

ствующий субъект, будучи лишенным легитимного пра­
ва частной собственности, скованный коллективистско-
корпоративными институтами и установлениями, утра­
чивает возможность сообразно своей воле и устремлени­
ям распоряжаться прибавочным продуктом, отчуждать его 
в сферутоварного обращения, опосредовать рыночными, 
товарно-денежными отношениями. 
Поэтому в аграрных структурах продукт не только и 
не столько продавался, сколько перераспределялся поми­
мо товарно-денежных отношений (игравших по преиму­
ществу вторичную роль) - "менялся" на отношение, раз­
личные услуги, распределялся в виде пожалования, под­
арка, выкупа, всевозможных вспомоществований, особых 
прерогатив, привилегий, наград и т.д. (11). Этим объяс­
няется та особая значимость, которую приобретала в тра­
диционном социуме сфера распределения, ставшая "важ­
нейшим субстратом, местом выявления, материализации 
идеологических императивов и ограничений, обществен­
ных законов и господствующих всеобщих определений" 
(12). 
Одним из таких "идеологических императивов и гос­
подствующих определений" и являлся традиционный 
институт социальных гарантий, посредством которого 
доля общественного продукта, часть общих ресурсов пе­
рераспределялась в пользу неимущих, обеспечивая им 
прожиточный минимум. При этом установка массового 
сознания работала на"естественное право" равного (спра­
ведливого) представительства в распределяемой части 
общественного продукта (вспомним "каждому по миске 
с рисом" в маоистском Китае или советскую саркасти­
ческую метафору о "равенстве в нищете"). 
Распределительское отношение к совокупному про­
дукту питало сильные эгалитаристские настроения в той, 
абсолютно преобладавшей в традиционной социальной 
структуре, части населения, существование которой во 
многом обеспечивалось перераспределительным механиз­
мом. 
C традиционной моделью распределения была свя­
зана и идеология патернализма ("отеческая забота, пок-
320 

ровительство"). Гарантия на часть общественного про­
дукта означала возможность разделить риск внутри об­
щности и войти в "полосу безопасности", т.е. надежно и 
более или менее стабильно решать проблему существо­
вания под патронажем (покровительством) данной 
общности или ее персонификаторов: государства, элиты, 
чиновников и т.д. 
Эгалитаристские и патерналистские тенденции мно­
гое объясняют в установках аграрного сознания касатель­
но труда и богатства. B этой связи ограничимся цитатой 
известного исследователя традиционного массового со­
знания Б.С. Ерасова. Он, в частности, пишет: "B тра­
диционных обществах имеет ценность конкретный труд, 
связанный с профессиональным мастерством и рассмат­
риваемый как источник... приобретения и потребления 
материальных благ. Труд ради накопления и сбережения 
с целью развития материальных факторов производства 
осуждается не только потому, что это ведет к росту эк­
сплуатации, но и потому, что усиливаеттенденцию к изъ­
ятию растущей части "общего достояния" и создает для 
имущих слоев новый источник социальной обеспеченнос­
ти, недоступный другим. "Излишние" накопления долж­
ны прямо или косвенно перераспределяться между чле­
нами коллектива (подарки, пиры, религиозные пожертво­
вания и т.п.)" (13). Одним словом, труд во благо богатст­
ва и роста "нормального благосостояния", как и стрем­
ление к самому богатству, не получают в традиционном 
обществе моральной коллективной санкции. 
Показательно отношение к богатству самих его "но­
сителей". B редких случаях под давлением группового 
конформизма часть накопленного богатства отчуждается 
в пользу реальных или мнимых общественных потреб­
ностей (благотворительность, религиозные пожертвова­
ния и т.д.). Гораздо же в большей своей части оно, минуя 
производительные цели, тезаврируется (превращается в 
драгоценные металлы, предметы роскошиит.п.) или рас­
точительно растрачивается. He случайно аграрная "эко­
номика выживания" обозначается еще и как "расточитель­
ная экономика", "экономика престижа", "экономика де-
321 

монстрационного эффекта" (14). 
Посредством демонстрации ''мертвого капитала" 
(помпезные особняки или шикарные "мерседесы" нуво­
ришей) и расточительного транжирования (различные, к 
месту и не к месту, юбилейные кампании, дорогостоя­
щие презентации или Олимпиады при убогой экономике 
и нищенском уровне жизни) индивид или группа (госу­
дарство) осуществляют как бы постоянную публичную 
поверку своего места в рангово-статусной системе. И если 
в рыночном обществе банкротство состоятельного вла­
дельца ввергает его в состояние аффекта, выводя на грань 
чуть ли не суицида, то в традиционной ментальности рас­
точительство богатств сопряжено с чувством благодати: 
"комплекс неполноценности" сменяется осознанием по­
вышения общественного имиджа и "попадания" в "боль­
шую" или "маленькую", но позитивную историю. 
Уже упомянутый нами Б.С.Ерасов, а также другие 
исследователи совершенно точно уловили амбивалентный 
(равнонаправленный) характер бинарности "эгалитаризм 
(патернализм) - иерархичность" (15). Действительно, с 
качественным содержанием распределительных отноше­
ний, идеологией эгалитаризма и патернализма прямо кор­
респондирует иерархический порядок организации аграр­
ного общества. 
Доступ к распределительному механизму и его ры­
чагам осуществлялся в соответствии со строгой иерар­
хией, зиждящейся на явных или завуалированных отно­
шениях господства и подчинения. Именно они составляли 
суть функционирования иерархической вертикали (конеч­
но, имела место и горизонтальная иерархия, когда воля 
подавлялась равным, но имеющим "выход" на "верти­
каль"). 
Степень модальности (возможности) приобщения к 
"распределительному пирогу" нижестоящих звеньев этой 
вертикали зависела от их послушания "вышестоящим", 
готовности первых поступать сообразно стремлениям и 
желаниям последних. Естественно, это порождало в сре­
де зависимых не просто конформизм, но "комплекс раба", 
беспрекословную услужливость, лакейское холуйство, 
322 

льстивость и т.п Всякие попытки воспрепятствовать та­
кому состоянию сопряжены (мы уже не говорим об от­
чуждении ослушника от "кормушки") с внутренним кон­
фликтом личности, разрешающимся посредством либо 
"защитной" рационализации (поиском приемлемого оп­
равдания), либо переходом в адаптивный режим многос­
лойного (многосложного) существования: думать одно, 
но говорить другое; хотеть так, однако, поступать иначе. 
Примечательно, что господство и подчинение в 
пределах иерархической вертикали воспринимаются как 
само собой разумеющееся во внутригрупповых отноше­
ниях между людьми, как "нормальные" взаимные обяза­
тельства, своеобразный "эквивалентный обмен" (за пос­
лушание и выполнение желаний, исходящих "снизу", -
покровительственные услуги, идущие "сверху"). Более 
того, они выступают здесь в качестве фактора социаль­
ной интеграции и своеобразной демонстрации солидар­
ности "своей" моральной общности. Одним словом, дан­
ные отношения являются нормой для всей группы (16). 
Если член этой группы выбился в "элиту" (стал, ска­
жем, большим чиновником в городе), то он все равно 
"продолжает оставаться частью этой моральной общнос­
ти (это может быть деревня, откуда он родом, регион, 
семейно-родственная группа, этносит.д. ит.п.), и от него 
ожидается, что он будет нести ответственность и опреде­
ленные обязательства перед членами общности, а то, что 
эти обязательства могут вступать в конфликт с его новы­
ми ролями, в расчет не принимается", а потому этот че­
ловек "должен внимательно следить за своим поведени­
ем, не упуская из виду, какую из своих ролей он представ­
ляет в данный момент" (17). 
Отсюда - очень часто двойной стандарт поведения 
такой "элиты". По отношению к людям "своей" мораль­
ной общности (ведомственной, региональной, клановой, 
этнической и т.д.) она может пойти на игнорирование 
своих обязанностей и профессиональной этики, вступая 
при этом даже в конфликт с законом (повторим, опять-
таки отнюдь не безвозмездно, а в обмен на услуги). Про­
сители же, ассоциирующиеся с "чужой" моральной об-
323 

щностью, в той же ситуации будут наталкиваться на апел­
ляцию к строгим инструкциям и принципам. Сказанное 
во многом объясняет причину почти что массового рас­
пространения в аграрном обществе такого явления, как 
непотизм - служебное покровительство родственникам и 
"своим" людям. 
Из традиционной системы распределения и обмена 
проистекает и такой исторически сложившийся и до сих 
пор сохраняющий свою неформальную функцию инсти­
тут, как реципрокация. B понятийно-категориальном ап­
парате культурантропологии под последней понимают 
такую циркуляцию материальных благ и услуг между 
людьми, которая выступает как проявление и подтвержде­
ние существующих между ними обязательств (18). Дру­
гими словами, речь идет о дарообмене, формула которо­
го - "на каждую дачу - эквивалентную отдачу". "Эквива­
лентную" в принципе, ибо в действительности отдача 
может оказаться гораздо существенней. Например, затра­
тив немалые деньги на "презент" к свадьбе чьей-то доче­
ри, даритель (помимо престижа) получит многократно 
больше к свадьбе уже своей дочери или сына. Ho главная 
суть дарообмена, подчеркнем это еще раз, состоит в том, 
что его актом подписывается как бы вексель на взаимные 
обязательства и услуги. 
Реципрокация - важнейший фрагмент когнитивной 
карты* традиционного общества, общепринятая норма, 
отклонение и неследование которой вызывает не только 
непонимание, но и осуждение. Вот почему то, что в пос­
таграрном этосе квалифицируется как взятка и корруп­
ция, в традиционной ментальности получает совершен­
но иную интерпретацию. Стороны "дарообмена" могут 
даже не осознавать, что поступают вопреки закону, а если 
и понимают это, то, во всяком случае, не испытывают 
чувства вины и ущемления совести, ибо закон законом, 
*Под термином "когнитивная карта" подразумевают этос, ми­
ровоззрение, коллективные представления, ценности, идеологию и 
более широко - культуру. См: Ф.Дж. Бсйли. Представления крестьян 
о плохой жизни. 
324 

но "традиционные добродетели" прежде всего. Нарушив­
шие их (т.е. не ответившие услугой на услугу) обречены 
быть отмеченными печатью "внутреннего долга". 
M. Салинз в своей классификации реципрокации 
выделял ее так называемую генерализованную форму, при 
которой ответная услуга (эквивалентная отдача) может 
реализовываться в течение длительного времени (19). 
"Человек, принимающий услугу, как бы обязывается всю 
жизнь быть благодарным своему благодетелю, и только 
смерть (того или другого - Ж.А.) может положить конец 
отношениям (взаимныхуслуг - Ж.А.)..." (20). Однако и 
на этом точка может быть не поставлена, так как отноше­
ния взаимных обязательств, когда-то скрепленных "даро-
обменом" (материальными благами или услугами), пере­
носятся на последующие поколения. "Я ему помог сде­
лать карьеру (поступить в университет, получить льгот­
ный кредит в банке и т.п.), поскольку он сын (племянник, 
внук, зять и т.п.) моего "хорошего" знакомого, когда-то 
оказавшего услугу", - вот обычное объяснение при этом 
для непосвященных в суть когда-то состоявшегося "да-
рообмена". 
Описывая процесс обмена в условиях рыночной эко­
номики, K. Маркс разъяснял, что, например, отношения 
покупателя и продавца абсолютно безличны: продавец -
только персонификация товара (допустим, сахара), а его 
контрагент по обмену - покупатель - персонифицирует 
деньги (золото) (21). Следовательно, в рыночном общест­
ве "эквивалентный обмен" услугами осуществляется в 
рамках вещных, неличньгх (деперсонализированных) от­
ношений и на основе специализированных ролей и фун­
кций (ходатай, безразлично кем бы он ни был, беспрепят­
ственно получает от чиновника справку, так как в этом 
заключается прямая функция последнего, и именно за ее 
отправление он получает жалование). 
B аграрном обществе представляется вполне естест­
венным перевести функционально-ролевой обмен из фор­
мальных (официальных), неличных отношений в плос­
кость неформального, на уровень установления личност­
ных, эмоциональных ("человеческих") связей. Поэтому 
325 

чисто функциональные отношения по поводу какой-то 
задачи (допустим, производственной), как правило, об­
ставляются излишней и, на первый взгляд, иррациональ­
ной многоплановостью, сопровождаются поиском меж­
личных контактов, налаживанием "теплых человеческих" 
связей (это могут быть совместное препровождение до­
суга, гостевание, бани-сауны и т.д.). B этом же направле­
нии призвано служить "обыгрывание" все- возможных 
"располагающих" символов: общие знакомые, географи­
чески общее место рождения, совместная учеба в школе 
или институте и т.п. (заметим, что в превращенной фор­
ме подобное имеет место и в индустриальном обществе -
значки выпускников французской ЭНА или английского 
Итона, выводящие их обладателей на особые отношения, 
однако здесь это из ряда вон выходящее явление, осужда­
ющееся как корпоративность и элитарность). 
Ha "добродушно-покровительный" лад уже изначаль­
но настраивают и сами обращения типа "мать", "отец", 
"брат", "сестра", "земляк", "сынок", "дочка" ит.д. Тради­
ционный порядок функционально-ролевого обмена на­
ходит свое отражение и в знаковой семантике. B частнос­
ти, он достаточно четко фиксируется в социальной мор­
фологии: семиотике жестов, застольных ритуалах (напри­
мер, порядке рассаживания гостей за столом во время 
трапезы на почетные места, формах приветствия, скажем, 
жестах адорации - протягиваниях обеих рук в сторону 
почитаемого лица и т.п.) (22). 
Выше уже упоминалось о понятийном тождестве, 
согласно которому обозначение любого общества как аг­
рарного одновременно предполагает его рассмотрение 
ещё и в категориях социальности традиционного типа. 
Отсюда следует, что коль скоро мы констатировали аг­
рарный характер советского строя, то будет правомерным 
идентифицировать его с уровнем второго совпадающего 
качества, т.е. локализовать в пределах логики ещё и тра­
диционного общества. 
He увлекаясь вхождением в обширное полисеманти­
ческое пространство, сформировавшееся в ходе дискус­
сий о сущности понятия "традиционное общество", от-
326 

метим только, что в длинном ряду предложенных дефи­
ниций (определений) общим местом является признание 
исключительной роли традиций в жизни и организации 
таких социумов. Здесь они обретают столь огромное зна­
чение, что вряд ли будет преувеличением говорить о них 
как об особой функции в воспроизводстве социальной 
структуры (момент, кстати, артикулируемый множеством 
исследований). 
Можно возразить, что традиция выказывает свое при­
сутствие в любой социальности, будь то ее традиционная 
или современная модель, что во многом именно ее дан­
ностью обусловливаются дифференциация и специфика 
общественных систем, что традиция выполняет функцию 
социальной памяти, выступает транслятором информа­
ции и социального опыта, что без нее, наконец, невоз­
можны коллективная адаптация к окружающей среде и 
культурная социализация. 
Все эти указания представляются совершенно спра­
ведливыми и поэтому, по-видимому, будет правильным 
последовать примеру тех авторов, которые различают 
собственно традицию и традиционализм как ее гипертро­
фированную тенденцию. Если под традицией понимают 
процесс преемственности и унаследования в самых раз­
личных аспектах жизнедеятельности и идеологии- зна­
ниях и модели мышления, ценностях и стандартах, идеях 
и культурных символах, социальных отношениях и ин­
ститутах, то в традиционализме усматривают мировоз­
зренчески оформленную реакцию на попытки выхода из 
статики, на любое движение, на изменения или перспек­
тиву перемен. И в этой идеологии апелляция к прошло­
му, т.е. традиции, выступает единственным аргументом, 
альфой и омегой системы доказательности рациональнос­
ти сохраняющегося порядка вещей. 
Известный историк общественной мысли Ежи Шац­
кий, имея в виду традиционализм, писал, что он "освя­
щает общественное наследие в целом исключительно на 
той основе, что оно наследие и как таковое, не требует 
никаких дополнительных объяснений", а в другом фраг­
менте - что " это мировоззрение, если можно так сказать, 
327 

безальтернативное: в нем нет проблемы выбора принци­
пов поведения, ибо определенные принципы приняты раз 
и навсегда как естественные и единственно возможные; 
здесь нет места для различий между "есть" и "быть долж­
но" (23). 
Итак, традиционализм- это фанатичная, почти что на 
уровне бессознательного апология прошлого, догматичес­
кая интерпретация его нерасчлененной целостности как 
единственного мерила степени адекватности мышления 
и поведения. И если, как пишет Эдвард Шилз, традиция, 
уменьшая скорость изменений в обществе, все же допус­
кает ихумеренное количество, чем обеспечивает возмож­
ность свободного развития и его упорядоченность, то 
традиционализм однозначно выступает депрессантом 
общественного организма, ибо блокирует проникновение 
в его поры любых не санкционированных и не освящен­
ных прошлым новаций (24). 
Именно традиционалистская ориентация былахарак-
терна для советского обшества. Однако "обычный" тра­
диционализм, как только что отмечалось, предполагает 
подчинение и преклонение перед прошлым в его целост­
ном нефрагментированном восприятии, когда все насле­
дие синкретично воспринимается как позитивная тради­
ция. Советская модель была отмечена ярко выраженным 
стигматом тоталитаризма. Последний же, как известно, 
возникает "в режиме, представляющем какой-то одной 
партии монопольное право на политическую деятель­
ность", когда "эта партия имеет на вооружении (или в 
качестве знамени) идеологию, которой она придает ста­
тус единственного авторитета, а в дальнейшем - и офи­
циальной государственной истины" (25). 
Понятно, что советский тоталитарный традициона­
лизм мог быть продуктом только сознательного селектив­
ного идеологического выбора, предусматривающего ис­
ключение из суммы прошлого всего того, что не коррес­
пондировало (не было созвучным) с идеалом данного 
общественно-политического строя и освященной им 
идеей. Отсюда - опора на философскую концепцию о по­
зитивных и негативных, прогрессивных и реакционных 
328 

традициях. Ясно, что в качестве позитивно-прогрессив­
ных традиций виделись лишь те аспекты социального 
опыта, которые "работали" на воспроизводство идейной 
консолидации общества. 
Подчас могли поступиться принципами и апеллиро­
вать к тем фрагментам "предыстории человечества" (го­
воря словами K. Маркса), которые коньюнктурно вписы­
вались в текущие задачи реализации господствовавшей 
идеи (например, твердя о реакционной сущности дворян­
ства, могли вспомнить и даже поднять на пропагандистс­
кий щит имена Суворова, Кутузова и т.д.). При этом, как 
правило, находили рационализацию у Ленина, который в 
известной отповеди революционным неофитам (отрица­
телям) из Пролеткульта ратовал за "развитие лучших об­
разцов, традиций, результатов существующей культуры", 
не забывая при этом, правда, оговориться, что развитие 
это должно видеться "с точки зрения миросозерцания 
марксизма и условий жизни и борьбы пролетариата в эпо­
ху его диктатуры" (26). 
Ho Ленин учил и тому, что при диктатуре пролетари­
ата придется "перевоспитывать миллионы крестьян и 
мелких хозяйчиков, сотни тысяч служащих, чиновников, 
буржуазных интеллигентов, подчинять их всех пролетар­
скому государству и пролетарскому руководству, побеж­
дать в них буржуазные привычки и традиции..." (27). B 
качестве идеологического инструмента такого подчине­
ния (опуская вопрос о репрессиях) и выступала новая 
позитивно-прогрессивная, или, что равно, революцион­
но-пролетарская традиция. B основе ее должна была ле­
жать унаследованная от революции "марксистско-ленин­
ская подлинно научная теория, боевой авангард трудящих­
ся- Коммунистическая партия, дисциплина и организо­
ванность (читай: слепое подчинение - Ж.А.), высокая со­
знательность, последовательность в революционной клас­
совой борьбе..." (28). 
Таким образом, препарируя прошлое как диалектику 
прогрессивных и реакционных, буржуазных и пролетар­
ских традиций, государство ориентировало общество на 
традиционализм, в основе которого лежала "великая pe-
329 

волюционная социалистическая идея". Всё, что не интег­
рировалось или не вписывалось в нее, а тем более ком­
прометировало (сталинские репрессии, депортации наро­
дов, голод и т.д.), подлежало вычеркиванию из социаль­
ной памяти общества. Всё остальное превращалось в sak-
rum, которому следовало поклоняться без всякого обсуж­
дения, ибо он включался в социальный генетический код 
общества. И в этом смысле общество превращалось в "за­
кодированное общество". 
Традиция стабилизирует в статике. Именно поэтому 
советское общество, будучи традиционным и аграрным, 
было инертным, статичным обществом. Динамические 
ряды "роста" экономики, перманентные компании(борьба 
с "врагами народа", "целинные эпопеи", "БАМы" ит.п.), 
подаваемые как непрерывное развитие революционного 
творчества масс, были призваны имитировать "револю­
ционное движение"(как пелось в песне "Революция про­
должается"). B действительности же общество оставалось 
закостенелым и статичным. 
Для аграрного обществахарактерна высокая степень 
корпоративности. B советском государстве корпоратив­
ность аграрного типа была многогранно помножена на 
"коэффициент тоталитаризма". Система выпестовала не 
только "коллективного человека", но и "человека орга­
низации", "корпоративную личность". 
Ha протяжении всей своей жизни гражданин Стра­
ны Советов обязывался быть членом той или иной, но 
всегда закрытой корпорации. Октябрятская звездочка, 
пионерский отряд, комсомол, партия, профсоюзы, союз 
писателей или композиторов, общество охотников и ры­
боловов, спортивные общества, домовые комитеты, со­
веты по туризму (т.е. охватывалась даже сфера досуга и 
быта) и т.п. - вот этапы "взлета" его корпоративного духа. 
Все эти и другие корпоративные структуры находи­
лись под жестким контролем государства, которое через 
них осуществляло коммунистическую социализацию (ак­
культурацию) личности, последовательно и систематич­
но ферментировало в их недрах "коммунистический че­
ловеческий материал" (H. Бухарин). 
330 

Итак, советское"аграрное" общество, будучи сращен­
ным с тоталитарным по своей природе государством, 
превращало своего "подданного" не только в "коллектив­
ного человека", но еще и в "человека корпорации". Подоб­
но тому, какобщинник получал доступ кусловиям и сред­
ствам жизни, лишь будучи членом общины, "homo sowje-
tikus" не мог рассчитывать на реализацию мало-мальс-
ких благ вне корпоративных структур, а потому, равно 
как и для людей аграрной эпохи, выход за пределы общи­
ны отождествляется с крахом социального бытия, так и в 
сознании советского человека исключение из той или 
иной корпорации ассоциировалось с жизненной траге­
дией. 
C развалом в начале 90-х годов существовавшего 
общественного строя спонтанные процессы буквально 
взорвали политическую сферу, вызвав в ней сильнейшие 
изменения. Однако устои экономической жизни не пре­
терпели столь же радикальной и синхронной по отноше­
нию к тенденциям политической трансформации смены 
качества. 
И все-таки тектонический разлом социальных струк­
тур произошел: общество изменило алгоритм развития и 
стало наконец двигаться в заданности нормальной эво­
люции. Ho отдаляясь от аграрного социокультурного по­
рядка и выстраиваясь в культурно-цивилизационный век­
тор индустриального универсума, оно становится как бы 
пограничным. Иначе говоря, социум испытывает магнит­
ное притяжение как исходной, так и искомой моделей 
развития. 
Разумеется, такая периферийность воспроизводит на 
массовом уровне структурную маргинальность общест­
венного сознания: оно начинает выявлять постаграрную 
рефлексию, но вместе с тем обнаруживает еще куда как 
более мощное выражение элементов традиционного мо­
дуса мышления. 
B контексте общественной ментальности сказывались 
и проявления интерсистемной маргинальности. Если 
структурная маргинальность, обозначенная нами выше, 
происходит от одинаково интенсивного излучения тра-
331 

диционного, модернизированно-традиционного и 
посттрадиционного социокультурных полей, то интер­
системная - продукт воздействия, хотя и производных, 
но все же качественно несколько иных опосредований. 
Данность ее обусловливается процессами перемещения 
общества оттоталитарного режима к отношениям рыноч­
ной системы, к демократически-правовому, гражданско­
му "макрокосму". 
B социально-психологическом плане интерсистемная 
маргинальность находит, в частности, выражение в фе­
номенах "одиночества", "бегства от свободы", тотальной 
фрустрации. 
Хорошо известно, что человек как существо соци­
альное весьма трудно адаптируется к состоянию физи­
ческого и морального одиночества, даже если оно носит 
одномерный характер. B постсоветском же обществе люди 
в одночасье стали являть собой субъекты многомерного 
одиночества, поскольку произошел разрыв по всем ли­
ниям общественных связей, через которые происходила 
самоактуализация личности. 
Советские люди находили свою значимость в при­
надлежности к группе, усматривая в такой связи гаран­
тию своего настоящего и будущего. B групповой самои­
дентификации черпалась и надежность личностного ста­
туса: "Пусть я никто, но я все же значим, ибо я гражданин 
великой советской державы, часть великой общности под 
названием "советский народ", часть Коммунистической 
партии, которая есть "ум, честь и совесть нашей эпохи", 

жүктеу/скачать 1,84 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: