ГЛАВА 2. ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ТРОЕВЛАСТИЕ

ГЛАВА 2. ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ТРОЕВЛАСТИЕ: 
БОРЬБА И ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ СОЦИАЛИ­
СТИЧЕСКОЙ, ТОВАРНО-РЫНОЧНОЙ И 
ДОКАПИТАЛИСТИЧЕСКОЙ ТЕНДЕНЦИЙ. НЭП. 
B кризисной ситуации большевики вынужденно от­
ходят от утопических догм революционаристского роман­
тизма. Ленин (несмотря на сопротивление значительной 
части партийного руководства) идет на исторический ком­
промисс. B основе его лежала более терпимая по отно­
шению к различным формам собственности политика и 
осознание невозможности дальнейшего игнорирования 
фактора товарно-денежных, рыночных отношений и дру­
гих экономических детерминант. 
Важнейшим моментом, запускавшим рыночные от­
ношения, было допущение свободы торговли. Ho первое 
время государство, следуя идеологической инерции, стре­
милось контролировать сферу обмена. Несколько меся­
цев оно пыталось организовать локальный (местный) 
товарообмен между городом и деревней. При этом роль 
посредника в обменных операциях (говоря современным 
языком - бартере) отводилась функционировавшей под 
руководством, контролем и прямым заданием Советской 
власти кооперации. Специальным декретом (7 апреля 
1921г.) государство возлагало на нее "выполнение обяза­
тельных заданий продовольственных органов в области 
заготовок и обмена изделий фабрично-заводской и кус­
тарной промышленности на продукты сельского хозяй­
ства", только по ее каналам должно было осуществлять­
ся "распределение всех предметов продовольствия (так в 
тексте - Ж.А.) и широкого потребления, заготовленных 
государством и полученных с национализированных фаб­
рик и заводов... и вывезенных из-за границы". Здесь же 
постановлялось, что "все граждане РСФСР объединяют­
ся в потребительские общества", а "каждый гражданин 
приписывается к одному из распределительных пунктов 
потребительского общества" (1). 
Ясно, что власть немало лукавила, когда рассуждала 
о кооперации, ибо в действительности это были некие 
огосударствленные структуры, где полностью игнориро-
21 

вался принцип добровольности - императивное условие 
любых форм кооперирования. 
Квазикооперация мыслилась, таким образом, как ин­
струмент государственного регулирования и обуздания 
стихии частного рыночного оборота. Что это абсолютно 
возможно, Ленин не сомневался. Выступая на X съезде 
партии, он говорил: "Мы можем в порядочной степени 
свободный местный оборот допустить, не разрушая, а 
укрепляя политическую власть пролетариата. Как это сде­
лать - это дело практики. Мое дело доказать вам, что тео­
ретически это мыслимо" (2). 
Между тем именно практика выявила полную несо­
стоятельность этой идеи. B Казахстане был создан това­
рообменный фонд (мануфактура, галантерея, металличес­
кие изделия, сельскохозяйственный инвентарь, хозяй­
ственные принадлежности, махорка, керосин, спички и 
т.п.) на сумму в 1,5 млн. золотых рублей и 14 млрд. в ден­
знаках 1921г. (3). Ho по отношению к заданиям удалось 
заготовить лишь 37 процентов хлебных продуктов и 26 
процентов - мясных (4). 
Безусловно, здесь сказывались недостаточность и 
скудность товарообменного фонда, неразвитость распре­
делительной сети, неурожай и разруха в сельском хозяй­
стве. И все же главной причиной было то, что государ­
ственный товарообмен сплошь и рядом не выдерживал 
конкуренции с частной торговлей. Уже осенью 1921г. 
Ленин был вынужден признать: "C товарообменом ниче­
го не вышло, частный рынок оказался сильнее нас, и вмес­
то товарообмена получилась обыкновенная купля-прода­
жа, торговля" (5). 
He оправдалась ставка и на кооперацию. C этого мо­
мента функции ее сужаются. A после того как декабрьс­
ким (1923 г.) декретом ЦИК и CHK CCCP (6) отменялась 
обязательная приписка граждан к единым потребительс­
ким обществам, а вступление и выход из них объявля­
лись исключительно добровольнымделом населения, она 
перестала играть роль института с "поголовным охватом 
населения". Ha конец 1925г. кооперированием в области 
распределения и обмена было охвачено лишь 20 процен-
22 

тов "европейского" населения (как писалось в отчетах тех 
лет) и 8,6 процента - казахских хозяйств (7). 
K этому же времени кооперация, как, впрочем, и го­
сударственный сектор, выявила свою неспособность вес­
ти на равных (хотя преимущества в виде различных госу­
дарственных дотаций, льгот в кредитах и товарном обес­
печении, возможности не рискуя снижать цены отпуска 
товаров и, наконец, просто идеологической поддержки 
были как раз-таки на ее стороне) конкурентную борьбу с 
частной торговлей. B структуре товаропроводящей сети 
города ее удельный вес составил всего 3 процента, тогда 
как на частный сектор приходилось 95,3 (на госторговлю 
-1,6 процента). B ауле и деревне республики соответствен­
но 12,9 и 85,1 процента (госторговля - 2,0 процента) (8). 
Что касается торгового оборота, то за счет городско­
го частника он формировался на 84,7 процента, а коопе­
раторов - 14,0 (госторговля - 1,3 процента). B ауле и де­
ревне (за счет низких цен в кооперации) доля обоих сег­
ментов была почти равной: 50,5 процента - частная и 49,5 
- кооперативная торговля (9). 
Итак, очередная попытка поступать вопреки эконо­
мической логике, т.е. обойтись без опоры натоварно-де-
нежные отношения, закончилась провалом. 
Тем временем общество, желали того большевики 
или нет, начинало все шире и увереннее жить по форму­
ле Т-Д-Т, т.е. осознавая реальность товарно-денежных 
отношений. Понятно, что более органично и сразу же их 
функцию освоили частнокапиталистический (денацио­
нализированные мелкие и кустарно-ремесленные пред­
приятия, торговля, крупные крестьянские хозяйства ит.д), 
государственнокапиталистический (промышленные пред­
приятия, переданные в аренду частным лицам или в кон­
цессию) и мелкотоварный (хозяйства, работающие на 
рынок) уклады. 
Болезненно и тяжело, с "ворчанием" (тысячи комму­
нистов выходили из партии, мотивируя это своим при­
нципиальным неприятием "реставрации капитализма", 
"предательства светлых идеалов революции и жертв граж­
данской войны"), ностальгией по старым "кавалерийским 
23 

атакам на капитал" и надеждами на скорое восстановле­
ние статуса-кво воспринимали новые реалии агенты со­
циалистического уклада. 
Утратив привилегии монополиста в экономической 
жизни, социалистический (читай: государственный) сек­
тор более не мог абстрагироваться от данности склады­
вавшихся рыночных отношений, прячась под уютный 
зонтик государственного патернализма. B этой связи в 
рамках его происходит вынужденная перестройка систе­
мы производства и распределения, обмена и потребле­
ния. 
Ha фабрики и заводы, другие предприятия возвраща­
лась заработная плата, в структуре которой все более 
уменьшалась натуральная часть и повышался денежный 
эквивалент. B 1923г. удельный вес последнего составил 
более 80 процентов (10). При этом в изданном 10 сентяб­
ря 1921г. специальном декрете CHK закладывалась новая 
тарифная политика. Как указывалось в документе, "уве­
личение оплаты должно быть связано прямо и непосред­
ственно сувеличением производительности, со степенью 
участия рабочего в повышении производства" (11). 
Рыноктребовал оздоровления финансовой системы. 
B русле этой задачи проводится ограничение эмиссии. 
Если в годы "военного коммунизма" денежные знаки, а 
точнее, их суррогат выпускала чуть ли не каждая контора 
или предприятие, то теперь единственным эмитентом 
выступал вновь открывшийся в ноябре 1921г. Государ­
ственный банк. 
Восстанавливаются оплата за коммунальные услуги 
и транспорт, сбор налогов на все виды производства и 
обращения (12). B 1923-24 окладном году (начисляется 
оклад налога) 34 процента доходной части бюджета обес­
печивались фискальными поступлениями (13). B 1922-
1924гг. успешно завершается денежная реформа: страна, 
наконец, получает "твердую" валюту, высоко котировав­
шуюся на мировых денежных рынках. Популярная час­
тушка тех лет: "Забегаю я в буфет, ни копейки денег нет, 
разменяйте пару миллионов" утрачивает свою актуаль­
ность. 
24 

Обанкротившись с претензией на охват государствен­
ным контролем и управлением абсолютно всей промыш­
ленной инфраструктуры, повсеместно увязнув в дефици­
те ее ресурсного обеспечения (сырье, топливо, оборудо­
вание, продовольствие и т.д.), признав невозможность в 
таких условиях осуществлять хозяйственное планирова­
ние и более или менее рациональное межотраслевое вза­
имодействие, государство частично отказывается от ста­
рой промышленной политики. Оно оставляет в своем 
управлении лишь отдельные отрасли и наиболее крупные 
предприятия. Одни из них охраняются до лучших времен, 
другие запускаются в производство, но лишь те, которые 
обеспечены материальными, продовольственными и де­
нежными ресурсами из общегосударственных органов 
согласно народнохозяйственному плану (14). 
Предприятия, не рассматриваемые в качестве приори­
тетных с точки зрения государственных интересов (в ос­
новном это средняя и мелкая, кустарно-ремесленная и 
местная промышленность), передавались в аренду коо­
перативам, товариществам или частным лицам. 
При этом режим наибольшего благоприятствования 
(льготы по налогообложению, кредитам, ресурсному снаб­
жению и т.д.) предоставлялся в первую очередь тем из 
них, кто обслуживал нужды крупной промышленности 
или работал по заданиям государства и для потребитель­
ской кооперации. Все предприятия и отрасли, не вошед­
шие в перечень особо важных, рассматривались как "под­
собные" по отношению к государственному сектору 
промышленности. Контроль за деятельностью этого сек­
тора промышленности осуществлялся посредством ме­
ханизма квотирования и лимитирования ресурсов, через 
огосударствленные профсоюзы (администрация обязыва­
лась заключать с работающими коллективные договоры) 
и партячейки. 
Te предприятия, которые не удавалось сдать в арен­
ду, подлежали закрытию, а их рабочие и служащие ста­
вились на учет на бирже труда (15). По данным ЦСУ 
KACCP в течение 1922г. по городам республики было за­
регистрировано около 50 тыс. безработных, но в действи-
25 

тельности их было гораздо больше (16). 
B развитие новой политики II съезд Советов KACCP 
обязал Казахское промышленное бюро (Промбюро) 
BCHX "производство каждой отрасли промышленности 
концентрироватьна небольшом количестве крупных, тех­
нически оборудованных, целесообразно организованных, 
а также дополняющих друг друга предприятий (приме­
нив эту систему в первую очередь для горной промышлен­
ности) (17). 
C целью концентрации промышленности создавались 
тресты, которые объединяли наиболее крупные и перспек­
тивные предприятия. Как отмечалось в решенияхХII съез­
да партии: "Эти хозяйственные объединения, как и вхо­
дящие в их состав отдельные предприятия, имеют своей 
основной задачей извлечение и реализацию прибавочной 
ценности (чтобы не раздражать коммунистических орто­
доксов, прибегли к идеологической уловке: вместо кате­
гориального понятия "стоимость", ассоциировавшегося 
с капиталистическим способом производства, вставили 
слово "ценность" - Ж.А.)" (18). 
До конца 20-х годов тресты выступали основной 
производственной единицей социалистического сектора 
промышленности, объединяя до 90 процентов всех наци­
онализированных и не сданных в аренду или концессию 
предприятий. B Казахстане тресты охватывали в основ­
ном добывающий сектор. Так, в январе 1923г. был создан 
трест союзного значения "Эмбанефть", включавший в 
свою структуру, помимо собственно нефтяных промыс­
лов, нефтеперегонные заводы в Ярославле и Нижнем 
Новгороде (19). B течение 1925 г. были созданы еще два 
треста, подчиненные непосредственно Центру: "Алтай-
полиметалл" и "Атбасарский трест цветных металлов" 
(меднорудные предприятия) (20). B ведении Союза нахо­
дился и Сантонинный трест (Чимкентский сантонинный 
завод), выпускавший наркотические вещества: сантонин, 
морфин, кодеин. Трест являлся монопольным поставщи­
ком на мировой рынок сантонина, изготовливаемого на 
основе заготавливаемой в Южном Казахстане цитварной 
полыни. 
26 

Создавались и тресты краевого значения, местные 
(губернские) объединения: "Ахжалзолото", "Казрыба", 
Казсаксаултрест, Казспирггрест, Петропавловский коже-
венно-меховой трест, Оренбургский "Губсельпром" и т.д. 
Некоторые предприятия управлялись Краем на основа­
нии мандатов BCHXРСФСР: например, Экибастузское и 
Ридерское объединения. 
Всетресты, как и входившие в них предприятия (бо­
лее того, вся промышленность), переводились на хозяй­
ственный расчет (хозрасчет) - самоокупаемость Иначе 
говоря, перестраивали свою деятельность с учетом стои­
мостных категорий: прибыльности и рентабельности, ре­
сурсозатрат, себестоимости и т.д. B этой связи Ленин 
выдвигает лозунг "Большевики, учитесь торговать!". 
Будучи хозрасчетными объединениями, тресты вы­
полняли функции планирования, расстановки кадров и 
распределения средств, осуществления торговых опера­
ций (21). B целом структура трестов мыслилась как ком­
промиссная в изменившихся условиях форма концентра­
ции и централизации производства, от которой больше­
вики и не думали отказываться. 
Для обслуживания коммерческой деятельности трес­
тов, устранения между ними конкурентной борьбы, ук­
репления позиций государства (22) хотя бы в оптовой 
торговле и противостояния засилию частного сектора 
торговли, т.е., иначе говоря, с целью проведения охрани­
тельно-протекционистской по отношению к социалисти­
ческому укладу политики, образовывались синдикаты. B 
1923г. они объединяли уже до 50 процентов крупныхтрес-
тов. 
Частный капитал концентрировался главным обра­
зом в сфере производства товаров широкого потребле­
ния, простейшего сельскохозяйственного инвентаря. 
Представлен он был по преимуществу мелкими городски­
ми и сельскими кустарно-ремесленными мастерскими, 
работавшими на местном сырье и обслуживавшими мест­
ный потребительский рынок (мукомольная, маслобойная, 
металло- и деревообрабатывающая, кожевенная, бондар­
ная и д ругие отрасли) (22). Значительная часть этих 
27 

предприятий не использовала наемный труд, а там, где 
он имел место, численность рабочих не превышала 1-5 
человек, тогда как до революции сельская промышлен­
ность Казахстана являлась сферой занятости значитель­
ного числа населения и занимала важное место в обслу­
живании агросферы. 
B области обмена частник проводил широкие пос­
реднические операции между мелкими товаропроизводи­
телями, занимался реализациейтоваров частной промыш­
ленности и в незначительной степени - госпромышлен­
ности. Государство практически отрезало его от оптовой 
торговли, зато в розничной он занимал доминирующее 
положение как в городе, так и в деревне. B 1924/25г. в 
Казахстане насчитывалось более 5 тыс. частных торго­
вых заведений (в 9 раз больше, чем кооперативных, и в 
25 раз - чем государственных торгующих предприятий) 
(23). 
Размещение частного капитала главным образом в 
торговле объяснялось тем, что она не требовала крупных 
вложений, давала быструю оборачиваемость средств и 
высокую прибыльность, допускала свободу маневра. 
Именно в сфере обмена формировалась большая часть 
накоплений частного капитала, которые первые три года 
нэпа росли весьма стремительно: по стране в целом со 
150до800млн. руб. (24). 
Наличие достаточно больших оборотных денежных 
средств позволило частнику внедриться и в область кре­
дитных отношений, где его нишей было обслуживание 
частной промышленности и торговли. 
B целом надо отметить, что, несмотря на известные 
послабления, существование частника в условиях "клас­
сового дирижизма" было весьма неуютным. Государство 
превращало его в своеобразного маргинала, вынужден­
ного жить сразу в двух системах координат: социально-
политической диктатуры и относительной экономичес­
кой свободы. И как он ни пытался, ему не удавалось ин­
тегрироваться ни в ту, ни в другую. 
Все годы нэпа носители частнопредпринимательского 
уклада подвергались общественному остракизму и мо-
28 

ральному террору, в массовом сознании пропаганда на­
саждала образ "плюгавого хозяйчика", откровенного "ха­
пуги и спекулянта"; они выступали излюбленными объ­
ектами карикатур и фельетонов, их оскорбительно шар­
жированные изображения проносили по "первомайским" 
и "октябрьским" площадям под улюлюкающий рев тол­
пы. 
Частный капитал постоянно ущемлялся и социаль­
но-классовыми акциями государства в области кредитов, 
ценовой и тарифнойполитики, явно дискриминационны­
ми по отношению к предпринимательскому сектору нор­
мами финансового и трудового права. Все сильнее рас­
кручивался пресс налогообложения. Структура налогов с 
каждым годом усложнялась (подоходно-промысловый, 
поимущественный налоги, акцизный и гербовый сборы, 
местные налоги ит.д.), атяжесть их нарастала, мало кор­
релируя с ростом налоговой базы. Только налогообложе­
нием в 1924/25г. абсорбировалось (поглощалось) до поло­
вины дохода частников (25). B этой ситуации предпри­
ниматели испытывали чувство неуверенности и непред­
сказуемости, в их среде постоянно циркулировали слухи 
типа: вот-вот будет издан новый ограничительный дек­
рет, очередная запретительная директива, и в этом смыс­
ле они оказывались самыми заинтересованными и пос­
тоянными читателями партийных газет, где только и пе­
чатались официальные сообщения. 
Всеэто сковывало частнопредпринимательскую ини­
циативу, подчас блокируя ее расширение, а многих ее 
представителей, разочаровавшихся в перспективе со­
бственного дела, заставляла, оперируя более поздним тер­
мином, "самораскулачиваться", т.е. самоликвидировать­
ся и перемещаться в другие сферы занятости. Ho тем не 
менее частнопредпринимательский уклад формировал 
достаточно обширный сегмент социально-экономической 
структуры, обнаруживая в силу объективного действия 
стихийной товарно-рыночной тенденции стремление к 
своему известному росту. 
Вне зависимости от радикальной трансформации 
идеологической ориентации, социально-экономических 
29 

и оощественно-политических векторов развития эконо­
мика государства продолжала сохранять ярко обозначен­
ный крестьянский характер (согласно критериям Д. Тер­
нера, к крестьянским экономикам относятся государства, 
где, помимо прочего, половина населения живет в дерев­
не, более половины самодеятельного населения занято в 
сельском хозяйстве, а последнее как сектор экономики 
играет решающую роль в формировании общественного 
продукта) (26). Поэтому понятно, что инновации нэпа не 
могли не распространяться на агросферу. 
Прежде всего, как уже отмечалось выше, был корен­
ным образом изменен принцип изъятия крестьянского 
продукта: оно облекалось в форму налоговых отношений. 
B марте 1921г. ВЦИК принял декрет "O замене продо­
вольственной и сырьевой разверстки натуральным нало­
гом" (27). 
B1921/22 окладном году сфера применения продна­
лога в Казахстане оказалась суженой из-за критической 
ситуации в сельском хозяйстве. B губерниях Западного 
Казахстана дефицит зерновой потребности выразился в 
17,4 млн. пудов (здесь погибло от 50 до 80 процентов 
посевов) (28). B результате сильнейшего после 1891-92г. 
джуга поголовье скота сократилось на 80 процентов, а в 
некоторых уездах Уральской и Букеевской губерний па­
деж скота достигал 100 процентов (29). 
B связи с бедствием Уральская, Оренбургская, Актю-
бинская, Букеевская, а также Кустанайская (без Кустанай-
ского уезда) губернии декретом ВЦИК (18 августа 1921 г.) 
включались в число голодающих районов страны (30) и 
освобождались от налогообложения. Налоговые обяза­
тельства снимались также с кочевых и полукочевых 
скотоводческих хозяйств (Постановление Президиума 
ЦИК KACCP от28 июня 1921г.) (31). 
Однако, принимая во внимание, что в пострадавших 
губерниях местами наблюдался удовлетворительный уро­
жай, губисполкомы вводили здесь внутригубернский на­
лог, который взимался по принципу продналога и по ми­
нимальным налоговым ставкам. Поступления от него 
30 

должны были использоваться исключительно на внутри-
губернские нужды и в первую очередь - на обсеменение. 
B полной мере продналоговая кампания проводилась 
только в Семипалатинской и Акмолинской губерниях. B 
первой по налоговым изъятиям было получено 3 млн. 
пудов хлебопродуктов, около 17 тыс. пудов масла, 587 
тыс. пудов сена, 46,3 тыс. штук кож, 1,1 млн. яиц и т.д. 
(32). B Акмолинской губернии по отношению к исчис­
ленному налогу было сдано 50 процентов - 2 млн. пудов 
хлеба (33). Всего по республике налог был выполнен на 
55 процентов (34). 
B следующем, 1922/23г. все прежние виды натураль­
ных налогов заменялись единым натуральным налогом. 
K комбинации признаков, по которым устанавливалась 
налоговая ставка (размер посева на едока и разряд уро­
жайности), добавлялся еще один индикатор - обеспечен­
ность хозяйства крупным рогатым скотом. 
B сферу налогообложения вводились скотоводческие 
полукочевые и кочевые хозяйства. Здесь налог исчислял­
ся в "мясных единицах"- за объект обложения принима­
лась голова взрослого крупного рогатого скота, к кото­
рой по установленным эквивалентам приравнивался ра­
бочий и мелкий скот (последний - 3:1). Для Западного 
Казахстана (земледельческие хозяйства) устанавливалась 
50 - процентная скидка с исчисленной суммы налога (35). 
B 1923/24 году натуральный налогзаменялся единым 
сельскохозяйственным налогом. B 1924/1925г. в связи с 
расширением товарно-денежных связей на аграрной пе­
риферии, а также с целью стимулирования этого процес­
са была осуществлена коммутация налогов: замена нату­
ральных форм на денежные. По решению XIlI конферен­
ции РКП(б) единый сельскохозяйственный налог 1924/ 
25г. исчислялся в твердой валюте (после денежной ре­
формы 1922-1924гг. в обращении некоторое время ходи­
ли как твердая валюта (червонцы), так и "совзнаки") и 
должен был взиматься исключительно в денежной фор­
ме (36). 
Таким образом, направленность налоговых реформ 
в целом соответствовала задачам восстановления сель-
31 

ского хозяйства. To же можно сказать и по поводу кор­
рекции тяжести налогообложения. Если в довоенные годы 
прямые и косвенные налоговые платежи на душу кресть­
янского населения составляли (в соизмеримых ценах) 10 
руб. 37 коп., во время разверстки - 10 руб. 30 коп. (а с 
учетом труд- и гужповинности гораздо больше), то в 1921/ 
22г. - 6 руб. 11 коп., а в 1922/23г. - 3 руб. 96 коп. (37). 
Однако, как показывала мировая история крестьянства, к 
бунту его взывала чаще недостаточность того, что ему 
оставалось, чем величина того, что у него изымалось 
(взаимосвязанные, но вовсе не идентичные вещи) (38). C 
введением нэпа масштабы крестьянских протестов замет­
но пошли на убыль и это, в числе прочего, говорило о 
том, что на первых порах государству удалось выйти на 
более или менее приемлемый и безопасный баланс в на­
логовых отношениях с деревней. 
Новая хозяйственная философия проецировалась и 
в область земельных отношений, оставляя, правда, в не­
изменном виде фундаментальные положения большевис­
тских программ в аграрном вопросе. 
Известно, что с реформы 1861г. имперское российс­
кое законодательство относило вопросы землепользова­
ния и землевладения к компетенции выборных земств, 
которые усматривали и решали их в соответствии со сво­
им пониманием сложившихся в данной местности нефор­
мальных норм, традиций и крестьянских обычаев, отно­
сящихся к собственности. Тем не менее, несмотря на от­
сутствие единого законодательства в области земельного 
права, последние отличались удивительным единообра­
зием на всей территории страны (39) (по крайней мере, в 
ее земледельческом ареале). 
Советы кодифицировализемельныеотношения. Был 
разработан и принят "Основной закон о трудовом земле­
пользовании" (40), который без существенных поправок 
был затем включен в Земельный кодекс, введенный в 
практику 1 декабря 1922г. C этого момента все вопросы о 
земле, а во многом и связанные с крестьянским бытом, 
получали правовую регламентацию в соответствии с иде­
ологическими ценностями государства. 
32 

Земельный кодекс подтверждал незыблемость при­
нципа национализации земельного фонда страны, под­
черкнуто артикулировал ликвидацию революцией част­
ной собственности на землю, недра, воды и леса, кото­
рые объявлялись "собственностью рабоче-крестьянского 
государства" (41). 
Труд признавался единственным источником права 
на землепользование. До тех пор пока крестьянский двор 
(хозяйство, домохозяйство, трудовое семейное хозяйст­
во) осуществлял хозяйственную утилизацию, т.е. техно­
логическое освоение (обработку) земли, соответствующий 
участок закреплялся в его постоянном и непрерывном 
пользовании. Из сказанного следует, что частная собствен­
ность на землю не носила безусловного легитимного ста­
туса и имела формально опосредованный характер. 
B формах и порядке землепользования декларирова­
лась свобода выбора, но вопреки праву местные органы 
сплошь и рядом парировали всякие попытки выхода на 
отруба, хутора и другие формы неколлективистского (не­
общинного) землепользования. 
B свое время П.А. Столыпин затратил немало сил и 
энергии на разрушение земледельческой общины, пони­
мая, что объективно она выступала тормозом капитали­
зации сельского хозяйства. Ho именно в силу этого нега­
тивного для прогрессивного развития сельской экономи­
ки качества, община с ее милыми для большевистских 
адептов равенства принципами коллективизма и замкну­
той корпоративности была востребована государством. 
Во-вторых, конформизм и солидаристская мораль, 
характерные для общинного сознания, всегда служили 
"естественным" препятствием консолидации крестьянс­
кой оппозиции. 
В-третьих, община оказывалась удобным для власти 
институтом и в плане проведения различных мобилиза­
ций, повинностей, поборов и других кампаний. Община 
несла коллективную ответственность за лояльное пове­
дение своих членов, точное и своевременное выполне­
ние налагаемых на них государством обязанностей, на­
пример, уплату налогов (если кто-то, допустим, не мог 
33 

внести налог, то за него это делали всем миром). Еще в 
годы гражданской войны и "военного коммунизма" боль­
шевики, апеллируя к общинной традиции коллективной 
ответственности и солидарности, широко практиковали 
захват в аулах и деревнях заложников и удержания их до 
тех пор, пока полностью не удовлетворялись те или иные 
притязания власти (42). 
В-четвертых, община как социальная форма органи­
зации производства и крестьянской жизни являла собой 
своеобразную корпоративную структуру, открытую для 
государственного контроля. Посредством сельского схо­
да (мира), точнее, его люмпенского и бедняцко-паупери-
зированного большинства, получавшего индульгенцию от 
власти, можно было легко проводить нужные решения и 
добиваться желаемой общественной рефлексии. Именно 
на сходах, которые нередко заявляли себя как беспартий­
ные крестьянские конференции, вводились различные 
целевые самообложения, вносились ходатайства о при­
менении индивидуального, т.е. крайне тяжелого, налога 
к тому или иному зажиточному хозяйству, выявлялись 
кулаки, принимались "единогласные решения о добро­
вольном вступлении всем миром" в колхоз или коммуну, 
оказывалось сильнейшее давление на девиантов (откло­
няющихся отлинии партии), не желавшихвступать в сель­
хозартель, становиться "друзьями воздушного флота" или 
"ворошиловскими стрелками" и т.д. 
Застрельщиками при этом часто выступали лжебель-
сенды, показушные активисты - люмпены из созданных 
большевиками различных крестьянских неформальных 
организаций - союза "Кошчи", "Жарлы", KKOB (комите­
ты крестьянской взаимопомощи) и т.д. A чтобы на сельс­
ких сходах большевикам "не путали карты и не мутили 
воду", строптивых смутьянов из числа "нежелательных 
элементов" выдергивали из общины и в целях "превен­
тивной профилактики" выселяли и расселяли за ее пред­
елами, добиваясьтем самым "монолитного единстватру-
дящихся" (это были первые "репетиции" масштабных 
акций времен раскулачивания). 
И, наконец, в-пятых, еще со времен Н.Г. Чернышев-
34 

ского и переписки B. Засулич с K. Марксом земледель­
ческая община с ее коллективистской логикой рассмат­
ривалась как субстанция, способная более всего, быстрее 
и органичнее воспринять начала социализма. Безуслов­
но, были и другие прагматичные мотивы, объяснявшие 
столь трепетное отношение к общине государства, зафик­
сированное в Земельном кодексе (43). 
Законодательство разрешало аренду (44). До этого 
данный институт запрещался, хотя и продолжал функци­
онировать в своих нелегальных формах, оставаясь реаль­
ностью социальных отношений в деревне. Будучи неспо­
собным обеспечить основную массу хозяйствующих субъ­
ектов средствами производства промышленного проис­
хождения, прежде всего сельскохозяйственным инстру­
ментарием в силу дефицита его производства, а также 
"ножниц цен" на фабрично-заводские товары и сельско­
хозяйственную продукцию, государство было вынужде­
но отказаться от крайних форм идеологизации земель­
ных отношений. Проявлением этого явилась и легализа­
ция аренды, к допущению которой обязывали и принци­
пы нэпа. 
Статистические данные говорят, что в Казахстане в 
арендные отношения была включена примерно четвер­
тая часть хозяйств деревни и оседлого аула (45). Уже ап­
риори можно было предположить, что основную массу 
арендаторов будут формировать экономически наиболее 
мощные хозяйства, а сдатчиков земли - группа малообес­
печенных. Так оно и случилось (46). 
Что касается аренды сельхозинвентаря, то здесь сдат­
чиками выступали крупные и зажиточные хозяйства. 
Мало- и недостаточно обеспеченные крестьянские дво­
ры арендовали у последних и тягловый рабочий скот. Была 
распространена и практика арендных отношений между 
основными хозяйственными комплексами: земледельчес­
ким и скотоводческим (47). Казахские пастбищно-коче-
вые общины сдавали землю в аренду отдельным земле­
дельческим хозяйствам и целым деревням. 
Государство рассматривало аренду как атрибут капи­
талистических отношений (хотя в огромном большинст-
35 

ве случаев трудовая аренда не преследовала задачи созда­
ния прибавочной стоимости и, следовательно, не могла 
выступать проявлением таковых), как сферу крестьянс­
кой эксплуатации. Однако, витийствуя в идеологическом 
бичевании, оно на протяжении всех 20-х годов так и не 
смогло открыть достаточно широкие каналы pecypcoo-
беспечения сельскохозяйственного производства. 
Огосударствленная крупная промышленность, удоб­
но функционировавшая "за пазухой" государственного 
протекционизма и патернализма, отличалась убогостью 
производственного аппарата (станков, оборудования и 
т.д.), архаичностью организации производства, высочай­
шей сверхнормативностью ресурсоемкости, крайне ни­
зкой рентабельностью. Между тем именно она выступа­
ла монополистом на рынке сельскохозяйственного обо­
рудования, диктуя здесь монопольно высокие цены. И 
как бы директивные органы ни пытались оптимизировать 
ценовую политику, все потуги блокировались ведомствен­
ными интересами и самой природой нерыночного укла­
да. 
B силу всего этого в рассматриваемые годы сохра­
нялся гипертрофированный диспаритет цен на промыш­
ленную и сельскохозяйственную группу товаров, естест­
венно, в ущерб именно второй. Что касается госпромыш­
ленности, то ей разведение "ножниц цен" было на руку, 
ибо позволяло решать многие проблемы. Разве что вслед­
ствие низкой покупательной способности населения су­
жался рынок спроса, но и даже в таком состоянии он пог­
лощал все возможное предложение госсектора, оставше­
гося дефицитным. 
Большевики, таким образом, породили промышлен­
ные структуры, интересы которых объективно не могли 
не вступать в конфликт с насущными государственными 
интересами. Тем не менее они с гордостью рапортовали 
"пролетариям всех стран и их боевому штабу - Коминтер­
ну", что в CCCP "все командные высоты находятся в ру­
ках государства, а потому социализму здесь ничто не уг­
рожает". 
Тем временем аул и деревня в лице большей части 
своих работников, не имея возможности приобрести про-
36 

мышленный инвентарь, переходили от лемешного плуга 
к деревянной сохе и допотопному омачу, запрягая подчас 
в них своих домочадцев. Будучи во многом ответствен­
ными затакую ситуацию, вожди партии накануне коллек­
тивизации еще и цинично издевались над архаичностью 
крестьянского хозяйства. 
Итак, основными держателями рабочего инструмен­
тария промышленного происхождения оставались част-
нопредпринимательскиехозяйства, крупные, зажиточные 
и экономически стабильные середняцкие дворы. Сюда же 
относились крепкие сельхозкооперативы, "образцово-
показательные" коммуны и сельхозартели (прообразы 
будущих колхозов), которым государство предоставляло 
льготный режим в машиноснабжении с тем, чтобы они, 
распевая на глазах ущемляемых в этом отношении "еди­
ноличников" звонкую песню "Мы железным конем все 
поля обойдем", демонстрировали "преимущества коллек­
тивного производства". 
Можно сказать, что аренда, как и вся традиционная 
система внутриаульных и деревенских воспроизводствен­
ных связей, в значительной мере компенсировала прова­
лы промышленности и советской распределительной сис­
темы. Ho и этот единственно доступный для основной 
массы сельских производителей альтернативный источ­
ник более или менее приемлемого обеспечения техноло­
гических процессов и ресурсов начинал иссякать. По мере 
интенсификации политики ограничения и вытеснения, а 
в последующем и ликвидации "эксплуататорских элемен­
тов" их вытесняли из социально-экономической структу­
ры аула и деревни. B результате опустошались производ­
ственные ниши, разрывались сложившиеся воспроизвод­
ственные связи, разрушалась хозяйственно-культурная 
экология, критически ослаблялась иммунная систематра-
диционной социально-экономической организации аула 
и деревни с ее отработанным защитным адаптивно-си-
нергетическим (приспособляемо-самоорганизующимся) 
механизмом функционирования (более подробно мы рас­
смотрим это в следующем разделе). 
Уже не у кого стало заимствовать рабочий скот, сель-
37 

хозинвентарь, семена, сепаратор и т.д. B сельсовете, где 
кроме полинялого флага, стертой печати и наркомземов-
ских инструкций, ничего не было, вместо пусть и кабаль­
но-возмездной, но реальной и надежно гарантированной 
материально-технической помощи могли дать лишь "до­
брый" совет "еще крепче добивать кулацко-байских из­
вергов рода человеческого" и вступать в коммуны. 
Земельным законодательством допускались также 
отношения найма-сдачи рабочей силы при условии неук­
лонного следования правовым актам об охране и норми­
ровании труда (48). Функции контроля над исполнением 
правовой регламентации трудовых отношений возлага­
лись на Советы, союз Рабземлес (союз работников земли 
и леса) и неформальные крестьянские организации (союз 
"Кошчи", KKOB и др.). 
Легализация найма-сдачи рабочей силы (в скрытых 
формах они имели место и до этого) позволила отслежи­
вать динамику их распространения. Из данных ЦСУ и 
других органов следовало, что в Казахстане каждое деся­
тое крестьянское хозяйство пользовалось трудом наем­
ных работников. Если в 1926г. было зафиксировано бо­
лее 80 тыс. человек, сдававших свою рабочую силу (бат­
раков), то уже в 1928г. - около 130 тыс. (в действитель­
ности ихбыло гораздо больше). Рост коэффициента плот­
ности найма, т.е. количества батраков на сто хозяйств (по 
официальным данным он достигал отметки 10-11), гово­
рил об интенсивности процессов расслоения (49). 
Более всего батрачество было распространено в зер­
новых земледельческих районах Северного Казахстана и 
в производстве трудоемких технических культур на юге 
республики. K сожалению, статистические органы, вы­
страивая динамические ряды, характеризующие рассмат­
риваемое здесь явление, ограничивались лишь классифи­
кацией участников найма-сдачи рабочей силы по крите­
рию экономической мощности. Bo всех отчетах тех лет 
анализ не идет далее групповой разбивки хозяйств по 
обеспеченности их землей и скотом и выявления в каж­
дой из выделенных групп удельного веса крестьянских 
дворов, сдающих и принимающих рабочую силу. 
38 

Поэтому локализовать масштабы наемного труда, 
имевшего чисто предпринимательскую форму и одноз­
начно связанного с капиталистическими отношениями, 
и той его ипостаси, когда он выступал в качестве "под­
собного" элемента в сугубо потребительском, самодос­
таточном хозяйстве (докапиталистическая форма), воз­
можно теперь лишь на гипотетическом уровне с привле­
чением косвенных свидетельств. Ho именно обращение к 
последним (данные бюджетных обследований крестьян­
ского хозяйства, рынок потребительских товаров и средств 
производства, внутри- и внедеревенский оборот и т.д.) 
наводит на огромные сомнения по поводу партийных 
резолюций того периода (привнесенных отчасти в совре­
менную историографию), требующих идентифицировать 
бедноту как сельский полупролетариат, всю совокупность 
батрачества - как "аграрный отряд рабочего класса", а 
хозяйства, использующие наемный труд, - как тождество 
сельской буржуазии. 
Идеологически это объяснялось просто: без данной 
констатации растворяются и исчезают субъекты классо­
вой борьбы. A так все персонажи деревенского капита­
листического противостояния, а следовательно, и объек­
тивные предпосылки к нему - налицо. Значит, все в по­
рядке, все по Сталину: классовая борьба в деревне нарас­
тает, и большевики просто обязаны активно включиться 
в нее. 
Между тем трудно предположить, что 5-7 процентов 
(а по некоторым уточнениям, и того меньше) действи­
тельно частнокапиталистическиххозяйств кулацкого типа 
могли задействовать весь огромный массив утратившего 
хозяйственную самостоятельность сельского населения. 
Ясно, что значительная его часть, не уходящая в города и 
остававшаяся в деревне, вступала в трудовые отношения 
с некапиталистическими хозяйствами, а потому не явля­
ла собой агентов капиталистических отношений. 
B более детальном разрезе мы проследим это на при­
мере казахского аула. B этой связи предварительно отме­
тим, что, рассматривая аульные отношения найма-сдачи 
труда и их соотнесение с товарно-рыночной (капиталис-
39 

тической) тенденцией, некоторые, уже новейшие иссле­
дования и особенно учебники, некритически освоившие 
и транслирующие предшествующую историографическую 
традицию, обнаруживают подчас довольно упрощенную 
методику описания. 
B некоторых из них при раскрытии данного сюжета 
(пусть и в более общем контексте) явно или имплицитно 
имеет место произвольный разрыв системы параметров 
и вычленения из ее целостности какого-то одного крите­
рия, который якобы, подобно нити Ариадны, способен 
безошибочно направить научный поиск. Именно такими 
"универсальными" потенциями наделяется и категория 
"наем труда". 
Несомненно, это один из достаточно репрезентатив­
ных индикаторов капиталистических отношений. He слу­
чайно В.И. Ленин писал, что "в вопросе о развитии капи­
тализма едва ли не наибольшее значение имеет степень 
распространения наемного труда", что "употребление 
наемного труда есть главный отличительный признак вся­
кого капиталистического земледелия" (50). 
Тем не менее, как подчеркивал K. Маркс, сам по себе 
"обмен овеществленного труда (воплощенного в средст­
вах производства и предметах потребления - Ж.А.) на 
живой труд (рабочая сила человека - Ж.А.) еще не кон­
ституирует ни капитала на одной стороне, ни наемного 
труда - на другой" (51). Он вполне может означать и не 
что иное, как "отношение простого обращения", когда 
совершается акт обмена потребительными стоимостями 
(жизненными средствами и трудом) (52). Следовательно, 
специфика конкретно-исторических реалий способна 
придавать отношениям найма-сдачи рабочей силы такие 
оттенки, которые могут кардинально изменить их качест­
во. 
Поэтому совершенно очевидно, что при включении 
в анализ данного показателя не обойтись без ввода ряда 
дополнительных переменных, позволяющих точнее вы­
явить социально-экономическую природу бывшего столь 
распространенным в ауле явления. He вдаваясь в простран­
ные описания, ограничимся ниже их краткой констата­
цией (53). 
40 

Прежде всего необходимо установить именно тот 
случай отношений между нанимателем и нанимающим­
ся, который только и может считаться адекватным выра­
жением классической бинарной оппозиции "капитал -
наемный труд". Выдвинутый план проблемы, в свою оче­
редь, актуализирует постановку ряда других соподчинен­
ных аспектов, касающихся, в частности, характера и це­
лей производства, использующего чужой труд. Действи­
тельно, очень многое зависит от того, какое именно хо­
зяйство привлекает наемный труд, является ли оно мел­
ким потребительским или крупным накопляющим, под­
чинена ли его производственная цель созданию потреби­
тельных стоимостей или же стоимости для увеличения 
стоимости - прибавочной стоимости (54). Иначе говоря, 
важно выяснить, ккакому вариантутяготеладеятельность 
хозяйствующего субъекта, нанимающего рабочую силу: 
к обеспечению собственного потребления или производ­
ству прибавочной стоимости. 
Из сказанного становится ясным, что встречающая­
ся в ходе исследования социально-экономической струк­
туры аула дилемма (капиталистическая или некапиталис­
тическая парадигма) может быть методологически верно 
разрешена только посредством многомерного анализа. 
Причем в рамках последнего все признаки должны вос­
приниматься как функционально значимые, поскольку в 
своей совокупности они образуют определенный типо­
логический ряд, проецирующий на конкретную модель 
развития (капиталистическую или докапиталистическую). 
Попытки же свести существо проблемы к фиксации лишь 
стандартных признаков скорее всего не окажутся плодот­
ворными. И в первую очередь потому, что в контексте 
традиционных структур, далеко выходящем за пределы 
привычных историографических стереотипов, способ­
ность таких эвристических исканий крайне ограничена. 
Больше того, они могут, как это уже случалось, привести 
к некорректным обобщениям, когда капиталистические 
отношения волей отдельных авторов распространяются 
даже на глубинные пласты номадного массива (в сталин­
ской историографии это делалось с целью доказательст-
41 

ва предпосылочности революции в ауле, где последняя 
якобы была также, как и в России востребована "нарас­
тавшими противоречиями между трудом и капиталом"). 
Конечно, такой подход недопустим, так как наблю­
даемый в казахском ауле феномен на поверку оказывался 
гораздо более неоднозначным явлением, чем это может 
показаться в первом приближении. Начать хотя бы с того, 
что использование чужого труда считалось обычной прак­
тикой. Довольно часто она обнаруживалась и в группах 
мелких потребительских хозяйств, причем не обязатель­
но и не всегда мелкотоварного типа. Естественно, на дан­
ном уровне бессмысленно пытаться зафиксировать даже 
видимость искомого явления. 
Вероятность капиталистической эволюции несколь­
ко возрастала по мере перехода к накопляющим байским 
хозяйствам, являвшимся основными точками притяжения 
наемной рабочей силы. Однако и здесь она отнюдь не так 
значительна, как это подчас еще представляется, и гово­
рить о какой-то метаморфозе, по-видимому, можно лишь 
на уровне тенденции. Казалось бы, подобное утвержде­
ние вступает в диссонанс с действительностью, посколь­
ку хорошо известно, что в байских хозяйствах создава­
лась относительно большая по своему объему масса при­
бавочного продукта. Ho дело в том, что она в абсолют­
ном большинстве случаев не обращалась на производст­
во, а служила либо источником реализации социально-
престижного (расточительного) потребления, либо в луч­
шем случае отвлекалась в другую, столь же непроизводи­
тельную сферу, каковой являлись ростовщичество, пос­
редническая торговля и т.п. Следовательно, по своей эко­
номической цели байские хозяйства являлись в преобла­
дающем числе потребительскими, а занятый в них чужой 
труд не производил прибавочной стоимости. 
B качестве еще одного не менее важного ориентира 
следует рассматривать сам характер отношений между 
работодателем и работником, точнее, ту основу, на кото­
рой они строятся. При капиталистическом типе эксплуа­
тации это - всегда"свободноеотношениеобмена..." (55), 
т.е. свободная рыночная сделка. B казахском же ауле в 
42 

качестве всеобъемлющей основы выступали личностные 
мотивы и стимулы, которым продолжал принадлежать 
примат в системе связей. Другими словами, наемный труд 
в подавляющем большинстве случаев имел в действитель­
ности кабальную или полукабальную сущность, что на­
ходило свою реализацию в "низведении фонда жизнен­
ных средств рабочего до минимально возможного уров­
ня" (36). По В.И. Ленину, "тут нет свободного договора, 
а есть сделка вынужденная..., производитель тут привя­
зан к определенному месту и к определенному эксплуата­
тору: в противоположностьбезличномухарактерутовар-
ной сделки, свойственному чисто капиталистическим 
отношениям, здесь сделка носит непременно личный ха­
рактер "помощи", "благодеяния" (57). 
Наконец, целесообразно сказать несколько слов и о 
формах оплаты чужого труда как определенном показа­
теле. Это представляется тем более необходимым, что 
некоторые исследователи склонны видеть уже в самом 
факте участия денег в обмене живого труда на овещест­
вленный достаточно сильный аргумент в сторону пред­
принимательского производства. Думается, что это не 
всегда правомерно, так как денежная форма оплаты чу­
жого труда чаще всего не меняла его докапиталистичес­
кого характера. Хотя, конечно, в доколхозном ауле она 
имела известное распространение. Ho иначе и быть не 
могло. Ведь традиционные отношения эксплуатации, бу­
дучи одной из подсистем воспроизводства более широ­
кой структуры, должны были в целях сохранения своего 
гомеостаза стремиться как-то адаптироваться к измене­
ниям окружающей социально-экономической среды. И 
понятно, что в условиях допущения рыночных отноше­
ний (нэп) они не удерживали свой статус-кво на абсолют­
но "стерильной" традиционной основе, т.е. не оставались 
полностью свободными от влияния импульсов товарно-
денежного механизма. 
B данном случае в интересах анализа представляется 
гораздо более важным другое обстоятельство, а именно: 
зависел ли размер ставок денежной оплаты наемного тру­
да от тех экономических факторов, которые в нормаль-
43 

ных условиях должны были бы определять их движение 
(58). Многочисленные свидетельства показывают, что в 
этом направлении отсутствовали даже минимальные кор­
реляционные связи. B тех случаях, когда оплата чужого 
труда производилась в денежном выражении, она была 
всегда очень жестко фиксирована. И что особенно важ­
но, ее размер был относительно стабилен и держался в 
стандартах, приемлемых лишь в плане физического под­
держания живого труда на биологически необходимом 
уровне Из сказанного ясно, что денежная оплата наем­
ного труда, взятая как автономный показатель, еще не дает 
повода к далеко идущим выводам. 
Следовательно, своеобразное наложение типологи­
ческой модели на наблюдаемое явление способствует бо­
лее точномууяснению его содержания в каждом конкрет­
ном примере. Когда обнаруживающиеся признаки явно 
не вписываются в методологическую матрицу или же, 
наоборот, выходят по каким-то параметрамт за ее пре­
делы, то, очевидно, имеет место неадекватное качество. 
Именно с подобным вариантом исследователь сталкива­
ется в доколхозном ауле, где чужой труд, привлекаемый в 
производство на основе сделки по найму, по своим ук-
ладным характеристикам не совпадал с капиталистичес­
ким и, следовательно, не фиксировал капиталистических 
отношений. Являясь неотъемлемым компонентом тради­
ционного комплекса, он по своей сути и форме не мог 
быть иным, кроме как докапиталистическим. И в этом 
качестве ему принадлежала определенная функция в ме­
ханизме воспроизводства традиционной структуры. 
Обозначенная выше проблема непосредственно пе­
рекликается с вопросом, касающимся выявления социаль­
ного статуса участников отношений найма-сдачи рабочей 
силы. По логике исходных посылок, согласно которым 
докапиталистические черты наемного труда в ауле апри­
орно наделяются свойствами более высокого порядка, они 
должны ассоциироваться не иначе, как с новыми по от­
ношению к традиционной структуре социальными обра­
зованиями. Так оно и происходит: отдельные авторы ус­
матривают в отпускающих рабочую силу представителей 
44 

сельского пролетариата, в его политэкономическом по­
нимании. 
Такие выводы нельзя признать методологически вы­
держанными, ибо они исходят из категорий, присущих 
социальному расслоению капиталистического типа (т.е. 
поляризация мелкотоварных хозяйств на буржуазные и 
пролетарские слои). Между тем этот процесс, развиваю­
щийся под определяющим влиянием законов товарного 
производства, в его сколько-нибудь значимых проявле­
ниях не был знаком аулу. Всеобщий характер здесь при­
обретала докапиталистическая дифференциация с ее ка­
чественно иным экономическим механизмом. Своим про­
дуктом она имела превращение мелкого натурального про­
изводителя в паупера. Отсюда значит, что в ауле домини­
рующую роль играла тенденция не к пролетаризации, а к 
пауперизации населения. И именно масса пауперизиро-
вавшегося населения аула служила основным источником 
формирования и пополнения наемной рабочей силы. 
Следует также отметить, что в отношения найма мог­
ли вступать (и действительно вступали) маргинальные 
производители аула. Данная социальная страта была по­
рождением процессов маргинализации (пограничности) 
производства и потребления. Формировавшие ее субъек­
ты характеризовались тем, что были неспособны обеспе­
чить прожиточный минимум за счет своего хозяйства, а 
потому были вынуждены искать дополнительные дохо­
ды за его пределами. Иными словами, они совмещали 
ведение собственного хозяйства с работой по найму, при­
чем последняя нередко выступала в качестве главного 
источника средств существования. 
Переходя к вопросу о степени распространения в тра­
диционном обществе частнопредпринимательских тен­
денций, можно сказать, что их потенциал был крайне ог­
раничен. Как мы знаем, "в историческом развитии капи­
тализма важны два момента: 1) превращение натураль­
ного хозяйства непосредственных производителей в то­
варное; 2) превращение товарного хозяйства в капиталис­
тическое
1
' (59). Сказанное подразумевает, что массовой 
базой капиталистического уклада являлось мелкотовар-
45 

ное производство. Действительно, именно оно рождало 
"капитализм и буржуазию постоянно, ежедневно, стихий­
но и в массовом масштабе" (60). 
Важнейшим, даже императивным условием возни­
кновения и расширения мелкотоварного производства 
(уклада) являлся наряду с общественным разделением 
труда более или менее приемлемый рост производитель­
ности труда. Имела ли эта обязательная предпосылка мес­
то в казахском ауле? 
Известно, что для казахского аула с его традицион­
ной структурой производительных сил было характерно 
столь сильное преобладание живого труда над трудом 
овеществленным, что дисбаланс этот выделялся своей 
гипертрофированностью даже на фоне всей отсталой аг­
рарной экономики. Понятно, что это предопределяло как 
бы изначальную заданность относительно низкого уров­
ня производительной силы труда и слабых (при данном 
состоянии производительных сил) перспектив к ее росту. 
Следовательно, уже в контексте первого же условия об­
наруживаются серьезные противоречия. 
Относительно низкая производительность труда, в 
свою очередь, ограничивала круг накопляющих, т.е. про­
изводящих прибавочный продукт, хозяйств. Ho если даже 
абстрагироваться от этого важного обстоятельства (как 
поступают некоторые авторы) и допустить, что в казахс­
ком ауле существовал достаточно широкий горизонт та­
ких хозяйств, то и в этом случае противоречия не устра­
няются. И главным образом потому, что здесь выдвига­
ется еще одно принципиальное требование: субъект хо­
зяйствования должен обладать фактическим правом реа­
лизации собственности на условия производства и созда­
ваемый прибавочный продукт. 
B традиционном аграрном обществе этот императив 
в абсолютном большинстве случаев не достигался. Ина­
че не могло и быть. Переход "от общества, основанного 
на общей собственности, к обществу, основанному на 
частной собственности" (61), порождал симбиоз двух 
фундаментальных начал - коллективного и индивидуаль­
ного. Их единство и борьба составляли суть дуалистичес-
46 

кой структуры общины. "Коллективное" проявлялось че­
рез общинное владение и распоряжение землей, в пре­
делах которых личная собственность на это важнейшее 
средство и условие производства сводилась на нет. От­
сюда ясно, что конкретный трудящийся индивид не мог 
обладать абсолютной монополией на условия и средства 
своего собственного производства. 
Что касается фактического права реализации соб­
ственности на прибавочный продукт, то здесь сказыва­
лось воздействие механизма докапиталистической эксплу­
атации, выполнявшего в казахском ауле роль сильнейше­
го социального депрессанта. B рамках его функциониро­
вания нормы отчуждения, т.е. изъятия созданного про­
дукта, постоянно балансировали на грани критического 
предела, нередко захватывая ту сторону, где начиналась 
его необходимая часть, идущая на собственное воспро­
изводство трудящихся индивидов. 
B тех случаях, когда норма эксплуатации не исчер­
пывала всей массы прибавочного продукта, "распыление" 
ее остатков или части их нередко довершали различные 
институциональные формы расточительного отчуждения. 
Разворачивавшиеся в их гамме ритуально-обрядовые дей­
ствия были достаточно многочисленны, чтобы потребо­
вать от хозяйствующих субъектов огромного напряжения 
средств. Здесь были и самые различные торжества (той), 
и поминания умерших (ас), и этикет гостеприимства (ко-
нак-асы) и т.д. Устроители того или иного обрядового 
мероприятия хорошо осознавали, что, в свою очередь, 
когда-то сами станут субъектами нормативного отчужде­
ния. Подобная циркуляция материальных благ и услуг 
(каждая дача должна была возмещаться по крайней мере 
эквивалентной отдачей), обозначенная в этнографичес­
кой литературе термином "реципрокация" (62), носила 
жесткий проскрипционный характер. Игнорированиеэто-
го функционального элемента системы социальных ко­
дов, выработанной традиционной социокультурой, прак­
тически не допускалось. Альтернативный прецедент был 
сопряжен если не с "моральным террором", то во всяком 
случае с утратой общественного престижа. 
47 

Неразвитость процесса приватизации, при которой 
принцип частной собственности не получал безусловно­
го статуса, воспроизводилась на постоянной основе ме­
ханизмом межличностных отношений. Следовательно, 
имел место своеобразный порочный круг, разрыв кото­
рого для потенциального товаропроизводителя был воз­
можен только при условии его вычленения из замкнутой 
системы традиционных социальных отношений. B про­
тивном случае он был обречен оставаться несамостоятель­
ным (в том числе в отношении условий и средств произ­
водства и распоряжения прибавочным продуктом), при­
надлежащим к особой корпоративной структуре "в отли­
чие от общества, где индивид освобожден от всех форм 
личной зависимости и связан с другими людьми лишь в 
процессе деятельности, создающей меновую стоимость 
и утверждающей товарно-денежные отношения" (63). 
Сказанное надо понимать так, что логика становле­
ния простого товарного производства в развитие иерар­
хии своих необходимых предпосылок предполагала еще 
одно обязательное условие - полную (хотя бы и относи­
тельно) индивидуализацию хозяйства и высвобождение 
его от пут корпоративно-общинных связей. He случайно 
K. Маркс отмечал, что "бытие людей как товаропроизво­
дителей ...становится тем значительнее, чем далее зашел 
упадок общинного уклада жизни" (64). 
Однако в казахском ауле тенденции, возможные в 
этом направлении, блокировались целой суммой факто­
ров. B экономическом аспекте сдерживающим моментом 
выступало, в частности, то обстоятельство, что доступ к 
средствам производства обеспечивался во многом лишь 
благодаря членству в общине, ибо каждый отдельный 
индивид являлся "собственником или владельцем только 
в качестве звена этого коллектива (т.е. общины - Ж.А.), в 
качестве его члена" (65). Кроме того, следует иметь в виду, 
что в силу особенностей хозяйственно-культурной дея­
тельности воспроизводство средств производства вне 
общинной кооперации представлялось проблематичным, 
поскольку только по мере реализации принципа взаимо­
дополняемости достигался требуемый для этого произ-
48 

водственно-технологический оптимум (об этом более 
подробно далее) (66). 
Специфические противоречия материальной субстан­
ции служили питательной средой для формирования со­
ответствующего эмоционального слоя общественного 
сознания (67). Конформизм и тотальный корпоративный 
дух, направляющие процесс социализации индивидов, 
жестко закрепляли приоритет консервативных форм со­
циального фетишизма. Сращенность производителя с 
условиями производства, т.е. с естественными (природны­
ми) предпосылками труда, сильнейшая в силу природо-
обусловленного характера производительных сил эколо­
гическая зависимость производства проецировали в мас­
совом создании синкретизм (слитность) субъективных и 
объективных факторов, подавляли в нем личностное "Я", 
растворяя его в группе, коллективе (в данном случае -
общине). Понятно, что при таких условиях выход за пре­
делы "локализованного микрокосма" (по образному оп­
ределению K. Марксом общины) отождествлялся чуть ли 
не с крушением социального бытия. Отнюдь не случайно 
устное народное творчество казахов фиксирует множество 
пословиц и поговорок примерно такого типа: "чем быть 
султаном в чужом роде, лучше быть рабом в своем" или 
"если погибнуть, то лучше со всем родом вместе" и т.д. 
Итак, казахский аул не давал примеров функциональ­
но обширного бытия мелкотоварного хозяйства, и, сле­
довательно, в его пределах частнокапиталистический ук­
лад не располагал достаточно емкой основой для своего 
воспроизводства. Понятно, что будучи лишенным пита­
тельной среды, т.е. источника своего спонтанного само­
генерирования, капиталистический уклад утрачивал воз­
можность саморазвития "снизу". Словом, говоря о капи­
талистическом укладе, следует учитывать его исходную 
экзогенность (внешность) по отношению к традицион­
ной структуре. 
B то же время надо ясно представлять, что традици­
онная экономика, являясь частью расширительно пони­
маемой целостности, на уровне макросвязей вступала во 
49 

взаимодействие с более развитыми внешними структура­
ми B этих условиях не могло не происходить ее "облуче­
ния" импульсами частнопредпринимательской мотива­
ции. Данный процесс находил выражение как в появле­
нии хозяйств, совмещавших капиталистические и дока­
питалистические методы эксплуатации, так и в формиро­
вании сугубо предпринимательских, обуржуазившихся 
слоев из эксплуататорской среды традиционного общес­
тва. 
Однако "верхушечный" путь формирования частно­
капиталистического уклада также не имел больших пер­
спектив. Традиционные частнопредпринимательские эле­
менты, как правило, не проявляли тенденции к переори­
ентации производственной деятельности в направлении 
капиталистических целей и мотивов. И это закономерно, 
ибо "если объем и вещественные элементы прибавочно­
го продукта сбалансированы с численностью, демогра­
фической динамикой, с жизненными притязаниями гос­
подствующего класса, то у этого класса на долгий срок 
слабеют или вообще исчезают стимулы к изменению в 
способе производства" (68). 
He стоит также забывать, что на известном уровне 
развития общества норма эксплуатации во многом опре­
деляется нормами потребления
 (69).
B казахском ауле их 
высший предел детерминировался традиционным набо­
ром престижных целей, т.е. стандарты потребления здесь 
сохранялись в опривыченных формах, свидетельствовав­
ших о социальном статусе и выполнявших функцию ежед­
невной поверки места индивида в обществе (70). Пре­
стижное потребление в его социально санкционирован­
ных формах "сковывало" экономическую инициативу, 
направляя ее в русло вековых ценностных ориентации и 
устремлений эксплуататорского класса, но никак не в сто­
рону создания прибавочной стоимости. При неизменности 
внешних условий сложившийся уровень потребления кон­
сервировался и оказывал тормозящее воздействие. Поэ­
тому для последующей эволюции важное значение при­
обретало формирование новых потребностей (материаль­
ных и нематериальных). Между тем стимулы к этому, 
50 

привходящие извне, оказывались более чем слабыми. 
Таким образом, частнокапиталистический уклад в 
ауле имел ряд особенностей. Прежде всего, он не отли­
чался "чистыми" укладными характеристиками (что, кста­
ти, затрудняет его локализацию). Казахский аул знал не­
мало примеров, когда то или иное эксплуататорское хо­
зяйство приближалось по целям производства к капита­
листической модели, но по способам их достижения ос­
тавалось все тем же фрагментом традиционного механиз­
ма. Следовательно, частнокапиталистический уклад по 
ряду параметров смыкался с докапиталистическим типом 
хозяйства, широко используя существовавшие обществен­
ные формы и подчас интегрируясь с ними в некое симби-
отическое единство. Ha каком-то функциональном отрезке 
интенсивность докапиталистических признаков могла 
возрастать, и в этот момент капиталистический уклад, 
оставаясь таковым по внешней форме, по своему внут­
реннему содержанию начинал отражать уже другое качест­
во переходного или межукладного характера (к сожале­
нию, эта грань очень часто не замечается исследователя­
ми). 
Для частнокапиталистического уклада в ауле был 
свойствен низкий социально-экономический и организа­
ционно-технический уровень (отрыв по этим показате­
лям от докапиталистической периферии оказался несу­
щественным, что объясняется рядом объективных при­
чин). Отличительными чертами являлись также его сла­
бая консолидация, стремление как-то адаптировать свои 
функции применительно к традиционному комплексу, 
вплоть до "погружения" их в механизм докапиталисти­
ческих связей. 
Завершая характеристику частнокапиталистического 
уклада в казахском ауле в годы нэпа, необходимо сделать 
главный вывод - радиус его действия в аграрном простран­
стве был усечен до минимума. 
Ha фоне всего изложенного в данном разделе мате­
риала можно видеть, что в годы нэпа в экономическом 
пространстве Казахстана (как и всей страны) получали 
одновременное развитие три тенденции: социалистичес-
51 

кая, стихийная товарно-рыночная (капиталистическая) 
(71) и докапиталистическая. При этом первая тенденция 
носила субъективный характер, а две последние были 
вызваны факторами объективно-обусловленного поряд­
ка. 
Социалистическая тенденция порождалась и опосре­
довалась волей государства. Она находила выражение в 
обширном комплексе социально-экономических и поли­
тических регулятивных акций, персонифицированной 
большевистской партией "диктатуры пролетариата", ко­
торая была жестко ориентирована на классовые импера­
тивы и интересы как сущностную природу советской влас­
ти. Государственно направляемый и корректируемый со­
циалистический вектор был нацелен на огосударствление 
всей системы экономических (и социальных) отношений 
и реализацию идеи равенства - ни бедных, ни богатых - в 
масштабах всего общества. 
Стихийная (т.е. не зависящая от чьей-либо воли) то­
варно-рыночная тенденция стала объективно-реальной 
данностью с переходом к нэпу. Товарно-денежные отно­
шения и свобода торговли, предполагавшиеся новой эко­
номической политикой, "запускали" рыночную стихию. 
При сохранении, пусть подчас и в опосредованных, пре­
вращенных формах (особенно в поземельных отношени­
ях) частной собственности на средства производства это 
неотвратимо порождало соответствующие экономичес­
кие процессы и их диалектически взаимосвязанные ре­
зультаты (как положительного, так и негативного дейст­
вия). 
Позитивно "работая" на быструю санацию (оздоров­
ление) и последующую динамизацию экономического 
организма (пребывавшего до этого в состоянии почти что 
комы), товарно-рыночная (капиталистическая) тенденция 
интенсивно генерировала процессы социальной диффе­
ренциации (расслоения). B ходе развития последних в 
массиве хозяйствующих субъектов ускорялась социаль­
ная мобильность, т.е. подвижность: наиболее значитель­
ная его часть, лишаясь средств производства, пролетари­
зировалась, другая, несоизмеримо меньшая, устремлялась 
52 

на "верх" общественной структуры (если иметь в виду 
статусно-ролевую "пирамиду", то ее пик занимала, понят­
но, партийно-советская и хозяйственная "элита"), попол­
няя класс буржуазии. 
Что касается докапиталистической тенденции, то ее 
развитие определялось действием закономерностей до­
капиталистических же способа производства и механиз­
ма распределения. Ee функцией было воспроизводство и 
сохранение в неизменном виде традиционной аграрной 
структуры. 
Производное этой тенденции - расслоение докапи­
талистического типа. Обширный горизонт объединяемых 
общиной мелких и средних собственников* "размывал­
ся", фрагментируясь на класс крупных владельцев дей­
ствующих факторов производства (согласно народно-
бытовой этимологии, но не строгим политэкономичес-
ким определениям, их принято называть "байскими") и 
класс работников, полностью или в значительной степе­
ни лишенных собственности на средства производства. 
B свою очередь, огромная совокупность пауперизи-
ровавшегося населения (в данном случае понятие "пау­
перизация" трактуется широко, как процесс разорения и 
нищания) так же социально канализировалась. Одна ее 

жүктеу/скачать 1,84 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: