кусочками.
Звучит просто ужасно. Я пытаюсь дипломатично кивать, но Сторми
видит меня насквозь и говорит сердито:
– Думаешь, у меня было время сидеть и месить тесто для пирогов, как
какая-то скучная старая домохозяйка?
– Вы никогда не будете скучной, – спешу я ее заверить, потому что это
правда и потому что я знаю, что ей будет приятно это слышать.
– Тебе надо поменьше печь и побольше жить, – ворчит она
раздраженно, хотя никогда раньше на меня не злилась. – Молодые не ценят
свою молодость, – она хмурится. – У меня ноги болят. Принеси мне
тайленол, пожалуйста.
Я вскакиваю, надеясь побыстрее вернуть ее расположение.
– Где он у вас лежит?
– В кухонном ящике, у раковины.
Я роюсь на кухне, но таблеток не вижу. Батарейки, тальк, стопка
салфеток из Макдоналдса, пакетики сахара, почерневший банан. Украдкой
я бросаю банан в мусорное ведро.
– Сторми, я не вижу здесь тайленола! Может, он где-нибудь еще?
– Забудь, – говорит она резко, подходя ко мне сзади и отодвигая в
сторону. – Сама найду.
– Может, заварить вам чаю?
Сторми уже в возрасте, поэтому так себя ведет. Она не хотела быть
грубой. Я в этом уверена.
– Чай для старух. Я выпью коктейль.
– Уже несу, – говорю я.
13
Мои занятия «скрапбукинг для пенсионеров» официально начались.
Не буду отрицать, посещаемость меня разочаровала. Сегодня здесь только
Сторми, Алисия Ито – бодрая и крепкая старушка с аккуратными
отполированными ногтями и короткой стрижкой, и хитрый мистер
Моралес, который пришел только потому, что запал на Сторми. Или на
Алисию. Сложно сказать наверняка, так как он флиртует с обеими, и
каждой посвятил по странице своего альбома, который решил назвать
«Старые добрые времена». Страницу Сторми мистер Моралес украсил
музыкальными нотами, клавишами пианино и фотографией, на которой
они вместе танцуют на прошлогодней дискотеке. Страницу Алисии он еще
не закончил, но по центру уже приклеил фотографию, где та сидит на
скамейке во дворе, глядя перед собой, и украсил ее цветочками. Очень
романтично.
Бюджет мне выделили скромный, поэтому я принесла собственные
материалы. Кроме того, я велела своим ученикам собрать картинки из
журналов, а также всякие мелочи, вроде помпонов и пуговиц. Сторми такая
же барахольщица, как и я, и у нее нашлось множество сокровищ: кружева с
платьев, в которых крестили ее детей, коробок спичек из мотеля, где она
познакомилась с мужем («Не спрашивай», – сказала она на это), корешок
билета из парижского кабаре. «Париж 1920-го! – всполошилась я. – Вы
встречали Хемингуэя?» Но Сторми лишь бросила на меня презрительный
взгляд: вообще-то она не настолько старая, а мне следует подучить
историю.
У Алисии более минималистический и аккуратный стиль. Моим
черным маркером для каллиграфии она подписала каждую фотографию
японскими иероглифами.
– Что здесь написано? – спрашиваю я, указывая на снимок, где Алисия
и ее муж, Фил, стоят у Ниагарского водопада. Они держатся за руки и
облачены в желтые дождевики.
Алисия улыбается.
– Здесь написано «День, когда мы попали под дождь».
Значит, Алисия тоже романтик.
– Должно быть, вы очень по нему скучаете.
Фил умер год назад. Я встречалась с ним лишь несколько раз, когда
помогала Марго с организацией пятничных вечеров. У Фила был
старческий маразм, и он почти не разговаривал. Обычно он сидел в
инвалидном кресле в общей комнате и всем улыбался. Алисия от него ни на
шаг не отходила.
– Я скучаю по нему каждый день, – отвечает она, прослезившись.
Сторми втискивается между нами, с зеленой блестящей ручкой за
ухом, и говорит:
– Алисия, тебе бы чуть оживить свои страницы. – Она подталкивает в
ее сторону набор наклеек с зонтиками.
– Нет, спасибо, – натянуто отвечает Алисия, отодвигая свой альбом
подальше от Сторми. – У нас с тобой разные стили.
Сторми щурится.
Я подбегаю к колонкам и увеличиваю звук, чтобы разрядить
обстановку. Пританцовывая, Сторми подходит ко мне и поет:
– Джонни – ангел, Джонни – ангел, Джонни, ты мой ангел…
Мы наклоняем головы друг к другу и продолжаем хором:
– Я мечтаю о нас с тобой и том, что между нами будет.
Когда Алисия уходит в туалет, Сторми говорит:
– Какая же она зануда, фу!
– Вовсе она не зануда, – защищаю я ее.
Сторми направляет на меня палец с ярко-розовым маникюром.
– Не смей любить ее больше меня только потому, что вы обе азиатки.
Проведя какое-то время в доме престарелых, я привыкла к слегка
расистским комментариям пенсионеров. Сторми хотя бы больше не говорит
о нас как о людях «восточной внешности».
– Вы мне одинаково нравитесь, – уверяю ее я.
– Не бывает такого! – Она шмыгает носом. – Никто никому не может
нравиться абсолютно одинаково.
– Разве своих детей вы любите не одинаково сильно?
– Конечно, нет!
– Я думала, у родителей нет любимчиков.
– Разумеется, есть. Я больше всех люблю младшего, Кента, потому что
он маменькин сынок. Он навещает меня каждое воскресенье.
Я не хочу в это верить и говорю:
– Ну, не знаю. По-моему, у моих родителей не было любимчиков.
Я говорю так, потому что считаю, что это правильно. Но так ли это на
самом деле? Если бы кто-то приставил пистолет к моей голове и приказал
выбирать, кого бы я назвала папиной любимицей? Наверное, Марго. Они с
ним очень похожи. Она искренне любит документальные фильмы и
наблюдение за птицами, как и папа. Китти – младшая, что автоматически
дает ей преимущество. Но как же я, средняя из сестер Сонг? Может, я была
маминой любимицей? Хотела бы я знать наверняка. Я бы спросила папу, но
вряд ли он скажет правду. Надо выяснить у Марго.
Я бы ни за что не смогла выбрать между Марго и Китти. Но если бы, к
примеру, они обе тонули, а я могла бы бросить только один спасательный
жилет, то я бы выбрала Китти. Иначе Марго никогда бы меня не простила.
Забота о Китти – наша общая обязанность.
Мысль о том, что я могу потерять Китти, вводит меня в задумчивое и
заботливое настроение, поэтому вечером, после того как она засыпает, я
пеку ей целый поднос сникердудлей, ее любимого печенья. У меня всегда
есть в запасе пакет готового теста, замороженного идеальными
цилиндрическими кусочками, чтобы, если кому-то из нас захочется
печенья, мы смогли бы получить его ровно через двадцать минут. Китти
ждет приятный сюрприз, когда завтра она откроет свой пакет с ланчем.
Джейми я тоже даю немного печенья. Я знаю, что не должна его
баловать, но он смотрит на меня такими печальными щенячьими глазами,
что я не могу устоять.
14
– О чем ты замечталась? – Питер бьет меня ложкой по лбу, чтобы
привлечь внимание. Мы зашли после школы в Старбакс и делаем
домашнюю работу.
Я высыпаю два пакетика нерафинированного сахара в пластиковый
стаканчик и размешиваю его соломинкой. Я делаю большой глоток, и
гранулы сахара приятно хрустят на зубах.
– Я думала, как было бы круто, если бы в нашем возрасте мы
влюблялись, как в пятидесятых годах.
Я тут же жалею, что сказала «влюблялись», потому что Питер никогда
не говорил, что влюблен в меня. Но слишком поздно, слова уже слетели с
губ, так что я продолжаю говорить и надеюсь, что он ничего не заметил.
– В пятидесятых молодежь просто встречалась, и все было так легко.
Сегодня Барт мог свозить тебя в кино под открытым небом, а завтра Уолт
сопровождал тебя на сок-хоп или еще куда-нибудь.
– Что это еще за сок-хоп? – спрашивает Питер озадаченно.
– Это такие танцы босиком, как в «Бриолине».
Питер смотрит на меня с недоумением.
– Ты что, не смотрел «Бриолин»? Его как раз вчера показывали.
Неважно. Смысл в том, что ты не становилась ничьей девушкой, пока не
получала значок.
– Значок? – переспрашивает Питер.
– Да, парень давал девушке значок своего братства, и это означало, что
у них все серьезно. Ваши отношения не были официальными, пока ты не
получишь значок.
– Но я не состою в братстве. Я даже не знаю, как выглядят их значки.
– Вот именно, – замечаю я.
– Погоди, так что ты хочешь сказать? Тебе нужен значок или не
нужен?
– Я ничего не хочу сказать. Я просто говорю, что в том, как все было
раньше, было что-то клевое. Ты так не думаешь? Это старомодно, но
очень… – как там Марго всегда говорила? – Постфеминистично.
– Стой, так ты хочешь ходить на свидания с другими парнями? –
спрашивает Питер, но не расстроенно, а скорее озадаченно.
– Нет! Я просто… Это просто наблюдение. Было бы здорово вернуть
непринужденные свидания. Есть в этом что-то милое, не так ли? Моя
сестра, например, жалеет, что позволила их с Джошем отношениям зайти
так далеко. Ты сам говорил, что тебе не нравилось, как серьезно у вас все
стало с Женевьевой. Если мы расстанемся, я не хочу, чтобы все
становилось так ужасно, что мы не сможем находиться в одной комнате. Я
хочу оставаться друзьями, несмотря ни на что.
Питер качает головой.
– У нас с Джен все было сложнее из-за того, какая она. С тобой все
иначе. Ты… другая.
Я чувствую, как снова краснею. Пытаясь не выдавать своего
воодушевления, я спрашиваю:
– В каком смысле другая? – Я знаю, что напрашиваюсь на комплимент,
но мне все равно.
– С тобой легко. Ты не сводишь меня с ума и не выводишь из себя.
Ты… – Питер умолкает, увидев выражение моего лица. – Что? Что я
сказал?
Я напрягаюсь, тело деревенеет. Ни одна девушка не захочет услышать
того, что он сказал. Ни одна. Девушка хочет сводить парня с ума и
выводить его из себя. Разве не в этом заключается влюбленность?
– Я говорил это в хорошем смысле, Лара Джин. Ты обиделась? Не
сердись. – Он устало трет лицо.
Я колеблюсь. Мы с Питером говорим друг другу правду, так повелось
с самого начала, и я хочу, чтобы так все и оставалось, с обеих сторон. Но
затем я вижу беспокойство в его глазах, неуверенность, которой раньше за
ним не замечала. Мы помирились всего пару недель назад, и я не хочу
ссориться снова, понимая, что он не хотел ничего плохого. Я слышу, как
говорю:
– Я не сержусь. – И с этими словами я действительно перестаю
сердиться.
В конечном итоге я же сама боялась, что мы с Питером можем зайти
слишком далеко и слишком быстро. Может, и хорошо, что я не свожу его с
ума и не вывожу из себя.
Тучи на его лице мгновенно рассеиваются, и он снова сияет. Вот
Питер, которого я знаю. Он делает глоток чая.
– Видишь, об этом я и говорю, Лара Джин. Поэтому ты мне так
нравишься. Ты все понимаешь.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
15
Утром перед школой, когда я бегу к своей машине, Джош сбивает лед с
лобового стекла. Папа мою уже почистил, завел двигатель и включил печку.
Судя по машине Джоша, в школу он опоздает.
С Рождества мы почти не виделись. После всех случившихся между
нами странностей и его разрыва с Марго Джош превратился в призрака.
Теперь он уезжает в школу чуть раньше, а возвращается домой чуть позже.
И он не сказал мне ни слова, когда произошла вся шумиха с видео, хотя в
какой-то степени я этому рада. Не хочу слышать никаких «я же тебе
говорил» и «я был прав насчет Питера».
Я выезжаю задним ходом, и в последнюю секунду открываю окно и
высовываю голову.
– Тебя подвезти?! – кричу я Джошу.
Его глаза удивленно округляются.
– Да. Конечно.
Он бросает скребок для льда в свою машину, берет рюкзак и подбегает
ко мне. Забираясь, он говорит:
– Спасибо, Лара Джин.
Он греет руки на решетке кондиционера.
Мы выезжаем из нашего района. Я еду осторожно, потому что за ночь
все дороги заледенели.
– Ты стала водить гораздо лучше, – замечает Джош.
– Спасибо.
Я тренировалась, одна и с Питером. Иногда я все еще волнуюсь, но
каждый раз, садясь за руль, я нервничаю чуть меньше, потому что теперь я
знаю, что справлюсь. Ты понимаешь, на что способен, только когда
продолжаешь это делать.
До школы остается несколько минут, и Джош спрашивает:
– Когда мы снова будем разговаривать? Скажи, чтобы я примерно себе
представлял.
– Мы прямо сейчас разговариваем, разве нет?
– Ты понимаешь, о чем я. То, что случилось между мной и Марго,
касается только нас. Разве мы с тобой не можем быть друзьями, как
раньше?
– Джош, конечно же, мы с тобой всегда будем друзьями. Но вы с
Марго расстались меньше месяца назад.
– Нет, мы расстались в августе. Но три недели назад она решила, что
хочет снова быть вместе, а я отказался.
Я вздыхаю.
– Почему ты вообще отказался? Дело только в расстоянии?
Джош тоже вздыхает.
– Отношения – это тяжелый труд. Вот увидишь. Когда вы с Кавински
будете встречаться дольше, ты поймешь, о чем я.
– Господи, ты такой всезнайка! Самый большой всезнайка, которого я
встречала, не считая моей сестры.
– Которой из них?
Я чувствую, как во мне зарождается смешок, который я подавляю.
– Обе. Они обе всезнайки.
– И еще кое-что… – он колеблется, но потом продолжает: – Я
ошибался насчет Кавински. Судя по тому, как он высказался из-за видео, я
должен признать, что он хороший парень.
– Спасибо, Джоши. Он правда чудесный.
Джош кивает, и между нами воцаряется уютная тишина. Я благодарю
судьбу за вчерашнюю непогоду и радуюсь, что его лобовое стекло утром
заледенело.
16
На следующий день после школы я сижу на скамейке у входа и жду
Питера, когда Женевьева выходит из двойных дверей, разговаривая по
телефону.
– Если ты ей не скажешь, я сама скажу! Клянусь тебе!
Мое сердце замирает. С кем она разговаривает? Не с Питером?
Вслед за ней появляются ее подружки, Эмили и Джудит, и Джен
быстро вешает трубку.
– Где вас, куриц, носило? – спрашивает она резко.
Те переглядываются.
– Джен, расслабься, – говорит Эмили, и я вижу, что она на грани,
бесится, но осторожничает, чтобы не разгневать подругу еще больше. – У
нас остается вагон времени на шопинг.
Тут Женевьева замечает меня, и ее недовольное выражение исчезает.
Помахав, она восклицает:
– Привет, Лара Джин! Ты ждешь Кавински?
Я киваю и дую на пальцы, чтобы не стоять столбом. К тому же
становится холодно.
– Он постоянно опаздывает. Передай ему, что я сегодня попозже ему
позвоню, ладно?
Я снова киваю, не подумав, и девчонки уходят, взявшись под руки.
Зачем я кивнула? Что со мной не так? Почему я никогда не могу
придумать хороший ответ? Я все еще ругаю себя, когда появляется Питер.
Он усаживается на скамейку рядом со мной и одной рукой обнимает меня
за плечи. Затем он взъерошивает мне волосы: обычно он таким же образом
приветствует Китти.
– Как дела, Кави?
– Спасибо, что заставил меня ждать на улице в такой холод, – говорю
я, прижимая замерзшие пальцы к его шее.
Питер вскрикивает и отпрыгивает от меня.
– Могла бы подождать внутри.
Тут он прав. К тому же я злюсь не из-за этого.
– Джен просила передать, что позвонит тебе сегодня попозже.
Питер закатывает глаза.
– Она любит мутить воду. Не обращай на нее внимания, Кави. Джен
просто ревнует.
Вставая, он протягивает мне руку, которую я неохотно принимаю.
– Позволь мне угостить тебя горячим шоколадом, чтобы согреть твое
бедное замерзшее тело.
– Посмотрим, – отвечаю я.
В машине Питер то и дело на меня поглядывает, проверяя, до сих пор
ли я злюсь. Я решаю не дуться слишком долго, потому что это забирает
слишком много энергии. Я позволяю ему купить мне горячий шоколад и
даже делюсь с ним, но предупреждаю, что на мои маршмеллоу он может не
рассчитывать.
Тем вечером телефон вибрирует на прикроватном столике, и я заранее
знаю, что это Питер: хочет убедиться, что все хорошо. Я снимаю наушники
и отвечаю.
– Привет.
– Что делаешь? – Он говорит тихо, наверное, уже лежит.
– Домашнее задание. А ты что?
– Я ложусь спать. Решил пожелать тебе спокойной ночи. – Парень
делает паузу. – Слушай, а почему ты ни разу не звонила мне, чтобы
пожелать спокойной ночи?
– Не знаю. Я об этом не думала. Ты хочешь, чтобы я звонила?
– Ну, ты не обязана. Мне просто интересно, почему не звонила.
– Я думала, тебе не нравятся все эти глупости с «последним звонком».
Помнишь? Ты внес это в контракт. Ты говорил, что Женевьева настаивала,
чтобы она была последней, с кем ты разговариваешь каждый вечер, и тебе
это надоедало.
– Давай не будем о ней говорить, – стонет Питер. – И вообще, почему у
тебя такая хорошая память? Ты все помнишь.
– Это мой дар и проклятие. – Я подчеркиваю абзац и пытаюсь
удержать телефон плечом, но он постоянно выскальзывает. – Ну, так что?
Ты хочешь, чтобы я звонила тебе каждый вечер или нет?
– Ой, да забудь.
– Ой, ладно, – говорю я и чувствую, как он улыбается в трубку.
– Пока.
– Пока.
– Погоди, принесешь мне завтра тот крутой корейский йогурт на обед?
– Скажи «пожалуйста».
– Пожалуйста.
– Скажи «умоляю»!
– Пока.
– Пока-а-а-а.
Я трачу еще два часа, чтобы закончить домашнее задание, но когда той
ночью я засыпаю, я засыпаю с улыбкой.
17
Мне кажется, у папы свидание. Сегодня он сказал, что у него кое-какие
планы, побрился и надел приличную рубашку вместо одного из старых
свитеров. Он очень торопился, поэтому я не спросила, с кем он
встречается. Наверное, с кем-то из больницы. У папы не очень широкий
круг общения. Он застенчивый. С кем бы он ни встречался, это чудесная
новость.
Как только папа уходит, я поворачиваюсь к Китти: она лежит на
диване, смотрит телевизор и слизывает оболочку с кислых мармеладок.
Джейми спит рядом с ней.
– Китти, думаешь, у папы…
– Свидание? Еще бы!
– И ты не возражаешь?
– Нет, конечно. Хотя я бы предпочла, чтобы он встречался с кем-то,
кого я уже знаю и кто мне нравится.
– А что, если он снова женится? Ты не будешь против?
– Вовсе нет. Ведь тогда ты наконец сможешь перестать делать это лицо
обеспокоенной старшей сестры.
Я пытаюсь не делать никакого лица, превратившись в лист белой
бумаги, и невозмутимо спрашиваю:
– То есть ничего, если папа снова женится?
– Это всего лишь свидание, Лара Джин. Никто не женится после
одного-единственного свидания.
– Да, но одним свиданием дело может не ограничиться.
На лице Китти появляется вспышка беспокойства, но потом она
говорит:
– Поживем – увидим. Паниковать еще рано.
Я, конечно, не паникую. Мне просто любопытно. Когда я сказала
бабушке, что не возражаю, если папа будет с кем-то встречаться, я говорила
серьезно. Но я должна удостовериться, что эта женщина будет его
достойна, кем бы она ни была. Я меняю тему.
– Что ты хочешь получить на день рождения? – спрашиваю я Китти.
– Я составляю список, – отвечает она. – Новый ошейник для Джейми.
Кожаный. С шипами. И беговую дорожку.
– Беговую дорожку?
– Да, я хочу научить Джейми по ней ходить.
– Сомневаюсь, что папа согласится на беговую дорожку, Китти. Она
дорогая и к тому же куда нам ее ставить?
– Ну, хорошо. Беговую дорожку вычеркну. Еще я хочу очки ночного
видения.
– Нужно показать твой список Марго.
– Что бы у нее такого попросить, что есть только в Шотландии? –
спрашивает Китти.
– Настоящее шотландское печенье. Клетчатый килт. Что еще… мячи
для гольфа. Какую-нибудь атрибутику с лохнесским чудовищем.
– Что такое атрибутика?
– Плюшевое лохнесское чудовище. Футболка с лохнесским
чудовищем. Может, светящийся в темноте постер.
– Ну-ка, стой! Это хорошая идея. Добавлю его в список.
После того как Китти идет спать, я прибираюсь на кухне, даже
оттираю плиту специальной губкой и навожу порядок в холодильнике,
чтобы ничто не мешало устроить папе допрос с пристрастием, как только
он вернется домой. Я пересыпаю муку в банку, когда папа входит в дверь.
Как ни в чем не бывало я спрашиваю:
– Ну, как прошло свидание?
Он непонимающе хмурится.
– Свидание? Я ходил на концерт симфонического оркестра со своей
коллегой, Маржори. Ее муж подхватил грипп, и она не хотела, чтобы
билеты пропали.
– О… – я разочарованно выдыхаю.
Напевая, папа наливает стакан воды и говорит:
– Надо чаще ходить в консерваторию. Тебе это интересно, Лара Джин?
– Эмм… может быть, – отвечаю я.
Я готовлю себе порцию сникердудлей, бегу в комнату и сажусь за стол.
Хрустя печеньем, я включаю компьютер, ввожу в поиск «свидания для
отцов» и сразу же нахожу сайт знакомств для одиноких родителей.
Я начинаю заполнять анкету. Первым делом нужна фотография. В
папках моего компьютера я ищу снимки, на которых есть папа.
Индивидуальных фотографий совсем мало. В итоге я выбираю две и
помечаю их. Первый снимок был сделан прошлым летом на пляже, папа
там стоит в полный рост, как и советуют на сайте. Вторая фотка – с этого
Рождества, папа в скандинавском свитере, который мы ему подарили. Он
режет жареного цыпленка и выглядит очень по-отцовски, прямо как из
рекламы кофе, но при этом не искусственно. В тусклом свете столовой
почти не видно его морщин, только небольшие складки в уголках глаз.
Глядя на них, я вспоминаю, что нужно заставлять его каждый день
пользоваться солнцезащитным кремом. Мужской набор по уходу за кожей
может быть неплохим подарком ко Дню отца. Я делаю пометку в
«напоминаниях».
Папе сейчас сорок с небольшим. Он еще достаточно молод, чтобы с
кем-нибудь познакомиться и влюбиться, а может, и не один, а даже два или
три раза.
18
Когда родилась Китти, я сказала, что она больше похожа на котенка,
чем на Кэтрин, и это прозвище к ней прилипло. Как только мы вернулись
домой из роддома, где навещали их с мамой, мы с Марго, чтобы скоротать
время, решили нарисовать плакат «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, КОТЕНОК». Мы
достали все краски и материалы для творчества, и бабушка была
недовольна, потому что мы устроили на кухне ужасный бардак: по всему
полу остались следы краски и отпечатки рук. У нас есть фотография, где
мама, вернувшись домой, стоит под этим плакатом с Китти на руках: у нее
уставшие, но горящие глаза. Она счастлива.
Теперь у нас традиция – вешать плакат Китти на дверь, чтобы это было
первое, что она увидит, когда проснется. Я встаю очень рано и осторожно
вешаю плакат, стараясь не загнуть и не порвать края. На завтрак я готовлю
ей омлет с мюнстерским сыром. Кетчупом я рисую кошачью мордочку и
обвожу ее сердечком. У нас есть «праздничный ящик», в котором лежат
свечи для торта, бумажные колпаки, скатерти и запасные поздравительные
открытки. Я достаю оттуда колпаки и надеваю один себе на голову,
небрежно сдвинув его набок. Рядом с тарелками Китти и папы я также
кладу по колпаку и еще один надеваю на Джейми Фокс-Пикла. Ему это не
нравится, но мне удается сделать фотографию, прежде чем он его
сбрасывает.
Папа приготовил Китти ее любимый школьный обед: большой сэндвич
с сыром, чипсы и кекс «Красный бархат» с глазурью из творожного крема.
Китти приходит в восторг от убранства стола и кошачьей мордочки у
нее на омлете. Она хлопает в ладоши и смеется, как гиена, когда резинка на
папином колпаке лопается и колпак слетает с его головы. Серьезно, нет в
этот момент более счастливой именинницы, чем наша Китти.
– Можно мне надеть твой свитер с ромашками? – спрашивает она меня
с набитым омлетом ртом.
Я смотрю на часы.
– Сейчас принесу, только ешь быстрее.
Он будет здесь с минуты на минуту.
Пора выходить. Мы обуваемся, целуем папу на прощание и
выскакиваем из двери. На улице нас ждет Питер, облокотившись на свою
машину, с букетом розовых гвоздик, завернутых в пленку.
– С днем рождения, малышка! – говорит он.
– Это мне? – Китти выпучивает глаза.
– А кому же еще? – смеется Питер. – Скорее садись в машину.
Китти поворачивается ко мне, ее глаза горят, улыбка до ушей. Я тоже
улыбаюсь.
– Ты поедешь, Лара Джин?
Я качаю головой.
– Нет, здесь только одно место.
– Сегодня ты моя единственная, – говорит Питер, и Китти бежит к
нему и выхватывает букет из его рук. Он галантно открывает перед ней
дверцу. Захлопнув ее, он поворачивается ко мне и подмигивает.
– Не ревнуй, Кави!
Мне никогда он не нравился сильнее, чем в этот момент.
Достарыңызбен бөлісу: |