239
ваше, как мать чадолюбивая, по предстательству Самой Матери Божией... Что ж,
батюшка, не смотрите мне в глаза?
Смотрите просто, не убойтесь: Господь с
нами.
Я взглянул после этих слов в лицо его, и напал на меня еще больший
благоговейный ужас. Представьте себе, в середине солнца, в самой
блистательной яркости его полуденных лучей, лицо человека с вами
разговаривающего. Вы
видите движение уст его, меняющееся выражение его
глаз, слышите его голос, чувствуете, что кто-то вас руками держит за плечи, но не
только рук этих не видите, не видите ни самих себя, ни фигуры его, а только один
свет ослепительный, простирающийся далеко, на несколько сажен кругом и
озаряющий ярким блеском своим и снежную пелену, покрывающую поляну, и
снежную крупу, осыпающую сверху и меня и великого старца. Возможно ли
представить себе то положение, в котором я находился тогда!
-Что же чувствуете вы теперь? - спросил меня отец Серафим.
- Необыкновенно хорошо, - сказал я.
- Да, как же хорошо? Что именно? Я отвечал:
- Чувствую я такую тишину и мир в душе моей,
что никакими словами
выразить не могу.
- Это, ваше боголюбие, - сказал батюшка о. Серафим, - тот мир, про
который Господь сказал ученикам своим:
«Миръ Мой даю вамъ, не якоже м1ръ даетъ, Азъ даю вамъ. Аще бо отъ
м1ра были бысте, м1ръ убо любилъ бы свое, но якоже избрахъ вы отъ м1ра,
сего ради ненавидишь васъ м1ръ. Обаче дерзайте, яко Азъ побЬдихъ м1ръ».
Вот
этим-то людям, ненавидимым от мира сего, избранным же от Господа, и
дает
Господь тот мир, который вы теперь в себе чувствуете; «миръ», по слову
апостольскому, «всякъ умъ преимущий». Таким его называет апостол, потому что
нельзя выразить никаким словом того благосостояния душевного, которое он
производит в тех людях, в сердца которых его внедряет Господь Бог. Христос
Спаситель называет его миром от щедрот Его собственных, а не от мира сего, ибо
никакое временное земное благополучие не может дать его сердцу
человеческому: он свыше даруется от Самого Господа Бога, почему и называется
миром Божиим...
- Что же еще чувствуете вы, - спросил меня о. Серафим?
- Необыкновенную сладость, - отвечал я. И он продолжал:.
- Это та сладость, про которую говорится в Священном Писании: «
отъ тука
дому твоего утются и потокомъ сладости Твоея напоиши я».
Вот эта-то теперь
сладость преисполняет сердца наши и разливается по всем жилам нашим
неизреченным услаждением. От этой-то сладости наши сердца как будто тают, и
мы оба
исполнены такого блаженства, какое никаким языком выражено быть не
может... Что же вы еще чувствуете?
- Необыкновенную радость во всем моем сердце. И батюшка о. Серафим
продолжал:
- Когда Дух Божий нисходит к человеку и осеняет его полнотою своего
наития, тогда душа человеческая преисполняется неизреченною радостию, ибо
Дух Божий радостотворит все, к чему бы Он ни прикоснулся. Это-та самая
радость, про которую Господь говорит в Евангелии Своем…
Предзадатки этой радости даются нам теперь, и если от них так сладко,
хорошо и весело в душах наших, то что сказать о той радости, которая уготована
там, на
небесах, плачущим здесь, на земле? Вот и вы, батюшка, довольно-таки
поплакали в жизни вашей на земле, и смотрите-ка, какою радостью утешает вас
Господь еще в здешней жизни. Теперь за нами, батюшка, дело, чтобы труды к
240
трудам прилагая, восходить нам от силы в силу и
достигнуть меры возраста
исполнения Христова…Что же еще вы чувствуете, ваше боголюбие?
Я отвечал:
- Теплоту необыкновенную.
-Как, батюшка, теплоту? Да, ведь, мы в лесу сидим. Теперь зима на дворе и
под ногами снег, и на нас более вершка снегу, и сверху крупа падает... Какая же
может быть тут теплота? Я отвечал:
- А такая, какая бывает в бане, когда поддадут на каменку и из нее столбом
пар валит...
- И запах, - спросил он меня, - такой же, как из бани?
- Нет, - отвечал я, - на земле нет ничего подобного этому благоуханию.
Когда, еще при жизни матушки моей,
я любил танцевать, и ездил на балы и танцевальные вечера, то матушка
моя опрыснет меня, бывало, духами, которые
покупала в лучших магазинах
Казани, но те духи не издают такого благоухания.
Достарыңызбен бөлісу: