358
359
Вторая часть романа открывается изображением героя, продол-
жающего страдать в Пустыне Воспомяновений. От Вести (Renommée)
Тирсис узнает об Аминтовой неверности, после чего следует встре-
ча с особой Презор (Me�ris). Продолжая путешествие по острову,
Тирсис последовательно попадает в города Безпристрастность (Indif-
Indif-
férence), Щогольство или Любовность (Galanterie) и Глазолюбность
или Честное Блядство (Coquetterie). В них он встречается с дамами,
носящими те же имена. В последнем из этих городов герой знако-
мится с двумя девушками — Ирис и Сильвией — и получает совет,
как быть удачливым в любви. Впрочем, параллельно развивающие-
ся любовные отношения сразу с обеими героинями вскоре начинают
Тирсиса утомлять. «Ибо сие весма трудно, — пишет он другу, — чтоб
жить с двумя персонами в одной союзности! На всякий день над-
лежало было мне писать два письма, на всякой день имел я два на-
значенных сходбища, и надобно было иметь много хитрости, чтоб
как утаить от одной знакомость, которую я имел с другой»
42
. Пре-
бывание в деревне Незнамость что чинить или Неразрешимость (Ir-
Ir-
résolution) свидетельствует о его нерешительности, о колебаниях в
выборе дальнейшего пути. Сомнения эти разрешаются благодаря
встрече Тирсиса со Славой (Gloire), которая «весма была красного
лица, станом и величавостию своею походила на богиню. И от всея
ея персоны исходило сияние, которое ослепляло очи»
43
. Слава со-
ветует герою покинуть остров Любви, и он следует ее совету.
III. Едва ли не все исследователи, писавшие о творчестве Тре-
. Едва ли не все исследователи, писавшие о творчестве Тре-
диаковского в целом, задавались вопросом о причинах обращения
писателя именно к роману П. Тальмана — ко времени перевода Тре-
диаковского уже устаревшему, да к тому же принадлежащему дале-
ко не самому заметному из французских романистов второй поло-
вины
XVII
столетия. К настоящему времени ответ на данный вопрос
представляется достаточно ясным: выбор Тредиаковского был обу-
словлен проявленным им чутким осознанием тех задач, которые в
качестве первоочередных стояли перед русской литературой в за-
вершающей фазе петровского ее периода. Из них одной из наиболее
острых и неотложных была задача формирования в русском языковом
пространстве лексико-стилистического поля, в границах которого
могла бы быть воплощена тема любви — как в литературе, так и в
реальном речевом обиходе. Данную задачу «Езда в остров Любви»
42
Тальман П.
Езда в остров Любви. Переведена с французского на российский Ва-
силием Тредиаковским. С. 95–96.
43
Там же. С. 112.
решила — и, возможно, окончательно. Во всяком случае, переводной
роман Тредиаковского не просто представил своим читающим со-
временникам целый свод галантных формул, пригодных для при-
менения в новом тогда искусстве любовного ухаживания (чем во
многом объясняется его шумный и в некотором роде скандальный
успех), но и подготовил дальнейшее развитие темы любви в литера-
туре — развитие, связанное с углублением этой темы, ее насыщени-
ем как моральными, так и психологическими проблемами
44
.
Однако успешная литературно-языковая реализация темы любви —
не единственное, что связывает «Езду в остров Любви» с культурны-
ми интенциями петровского времени. Не менее важным здесь оказы-
вается и другая, значительно реже отмечаемая тема — тема славы,
то есть стремления к общим (а не интимно-частным, таким как любовь)
целям, тема исторически значимого служения: направляющийся в
землю Роскоши и надолго задержавшийся на острове Любви, Тирсис
покидает остров, следуя голосу Славы; можно сказать, что для по-
следней он жертвует своими удовольствиями. Такой поступок нахо-
дится в полном согласии с духом Петровской эпохи с ее требования-
ми государственного служения, культом пользы, призывами к под-
вигам. Получается, что роман Тредиаковского сразу в нескольких
отношениях (а не только в реализации темы любви) явился откликом
на те требования, что несли в себе преобразования начала столетия:
решая, как уже отмечалось, вполне конкретные культурные задачи, он
одновременно с этим заключал в себе и общую, иерархически орга-
низованную, аксиологическую систему своего времени, показывая
читателям, что — главное, а что — побочное, второстепенное.
Но, плотно укорененная в литературную почву первой трети
XVIII
в., «Езда в остров Любви» из нее, так сказать, вырастала: по
сравнению с текстами Петровской эпохи она обнаруживает целый
ряд существенных отличий. Во-первых, у переводного романа Тре-
диаковского был европейский источник несколько иного порядка,
нежели у сочинений начала столетия. Конечно, среди переводных
произведений Петровской эпохи, посвященных любви, встречались
достаточно разные сочинения, но в большинстве случаев они были
связаны с массовой словесностью: либо прямо принадлежали к ней,
44
На это обратил внимание И. З. Серман, рассматривая эволюцию темы любви от
Тредиаковского к Сумарокову (см.:
Достарыңызбен бөлісу: