Людмила Давидюк, Людмила Дядечко, Инна Халабаджах
жүктеу/скачать 7,35 Mb. Pdf көрінісі
|
11 kl Ros literatura hrestomat elektronna
| Литература
ский, а она, видно, работала там. Да. «Пусти, — гово рит, — пару недель пожить, пока не определюсь куданибудь». — Пустила? — Пустила! Ну, думаем, и обчистит же он ее!.. Жалели даже старушку. — Дело в том, что у них такой закон есть: где живёшь, там не воруй. — Да, да. — Не обчистил? — Не! Нини, ни волоска не взял. Сдержался. — Нет, это уж такой закон. Вот если бы взял… если бы он ее все же обо крал, ему бы там свои за это дело… — Ничего не взял! — Это странно все же… Плевали они на эти законы! Закон. У меня про шлый год стожок сена увезли, змеи ползучие… — Нуу это такие, что ли! Это уж… наш брат ктонибудь, свои. На кой ему черт сено, урке? Смеялись. Вспоминали еще случаи… Курили и курили без конца — накурено бывало так, что глаза слезились. А время, слава богу, шло: глядишь, и подойдет час ехать. Ждать на вокзале — это не самое милое из того, что нам приходится делать. — А я както еду из района, — встревал в минуту затишья какойни будь расторопный, — гляжу, стоит бабка… ну, лет так восемьдесят — восемьдесят пять. Подняла руку, я остановился. «До Красного, сынок». До Красного шестьдесят пять километров. «Платитьто, — говорю, — есть чем?» — «Есть, милай, есть». Ну, везу… — и рассказчик заранее поблёскивает глазом. — Доехали до Красного. «Все, — говорю, — баб ка, приехали. Плати». Она мне достает откудато из сумки… пять штук яиц! Смех. Рассказчик доволен. — «А раньше, — говорит, — брали. Мы, — говорит, — всегда яйцами расплачивались». — «Ладно, — говорю, — иди, бабка». Рассказчик непременно еще повторял не один раз, как он ей сказал, старухе: «Иди, — говорю, — бабка, иди. Иди, чего с тебя взять». Это надо понимать, что — вот и он тоже добрый человек. Вообще добрых, просто душных, бесхитростных, бескорыстных, как выяснялось на этих собесе дованиях, по деревням и селам — навалом, прохода нет от бесхитростных и бескорыстных. Да все такие, чего там! А если встречаются иногда склоч ные, злые, жадные, то это так — придурки. Николай Григорьевич уже не записывал адреса, а слушал, повора чивался в разные стороны, смеялся тоже… И оттого, что он так охотно и радостно слушал, рассказывали — с радостью тоже — новые истории, где раскрывалось удивительное человеческое бескорыстие. Правда, неча янно проскакивали случаи, где высовывалась вдруг морда какогонибудь завистника или обманщика, но это — пропускали, это не суть дела, это чепуха. Все молча соглашались, что это — чепуха, а миром движет разум и добро. 252 — Я седня гляжу: пиво продают. Отстоял в очереди — она мне нали вает… А наливает — вот так вот не долила. Сунула под кран — и дальше. Я отошел и думаю: «У нас бы ей за такие дела спасибо не сказали». Тут же соглашались, что — да, конечно… Люди торопятся, людей много, она этим пользуется, бесстыдница. Но, если такто подумать — ну сколько уж она там не долила! Конечно, ей копейка так и набегает, но ведь, правда, и не умер же ты, что не допил там глотокдругой. А у ней тоже небось — семья… Но вот уж чего не понимали деревенские в городе — это хамства. Это уж черт знает что, этому и объяснениято както нету. Кричат друг на дру га, злятся. Продавщицу не спроси ни о чем, в конторах тоже, если чего не понял, лучше не переспрашивай: так глянут, так тебе ответят, что дай бог ноги. Тут, как наезжали на эту тему, мужики дружно галдели — не понимали, изумлялись… И Николай Григорьевич тоже со всеми вместе не понимал и изумлялся. Прижимал когонибудь к стене туалета и громко втолковывал и объяснял: — Ведь почему и уехатьто хочу!.. Вот потому и хочуто — терпенья больше нет никакого. Ты думаешь, я плохо живу?! Я живу, дай бог каж дому! У меня двухкомнатная секция, мы только двое со старухой… Но — невмоготу больше! Душу всю выворачивает такая жизнь!.. — Николай Григорьевич в эту минуту, когда кричал в лицо мужику, страдал впол не искренне, бил себя кулаком в грудь, только что не плакал… Но — и это поразительно — он вполне искренне забывал, что сам много кричит на складе, сам тоже ругается вовсю на шоферов, на грузчиков, к самому тоже не подступись с вопросом каким. Это все както вдруг забывалось, а жила в душе обида, что хамят много, ругаются, кричат и оскорбляют. И отчётливо ясно было, что это не жизнь, пропади она пропадом такая жизнь, и двухкомнатная секция, лучше купить избу в деревне и дожить спокойно свои дни, дожить их достойно, почеловечески. Не хочется же оскотинеть здесь со всеми вместе, нельзя просто, мы ж люди! И дорого это было Николаю Григорьевичу вот эти слова про достоинство человеческое и про покой, и нужно, и больно, и сладко было кричать их… Иногда даже замолкали вокруг, а он один — в дыму этом, в запахах — говорил и кри чал. Ему искренне сочувствовали, хотели помочь. Так, выговорившись, с адресами в кармане Николай Григорьевич шёл домой. Шел с вокзала всегда пешком — это четыре остановки. Отходил после большого волнения. Тихонько еще ныла душа, чувствовалась уста лость. К концу пути Николай Григорьевич всегда сильно хотел есть. Никуда он не собирался ехать, ни в какую деревню, ничего подобного в голове не держал, но не ходить на вокзал он уже не мог теперь — это ста ло потребностью. Пристыди его ктонибудь, ну, старший сын, например, запрети ходить туда, запрети записывать эти адреса, говорить с мужика ми… Да нет, как запретишь? Он бы крадучись стал ходить. Он теперь не мог без этого. 253 Литература При написании аннотации к прочитанным вами расска- зам В. М. Шукшина воспользуйтесь сведениями о важ- ных нравственных проблемах, затронутых в них писателем. жүктеу/скачать 7,35 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|