Уродливая любовь

Между моими спутниками происходит безмолвный разговор. Иэн
смотрит на Майлза. Корбин смотрит на Иэна. Майлз ни на кого не
смотрит. Его взгляд направлен вперед.
— Помнишь, в детстве родители как‑то водили нас в «Ла Капрезе»? —
спрашивает Корбин.
Отлично помню. Никогда не видела родителей такими счастливыми,
как в тот вечер.
Мне тогда было лет пять‑шесть, не больше, и это одно из немногих
воспоминаний, которые сохранились у меня с тех пор. В тот день мой
отец стал капитаном.
Я останавливаюсь как громом пораженная и во все глаза смотрю на
Корбина.
— Тебя что, повысили? Но ты не можешь стать капитаном! Ты
слишком молод!
Я отлично знаю, как трудно дослужиться до капитана и сколько часов
нужно для этого налетать. Большинство летчиков до тридцати
работают вторыми пилотами.
— Нет, меня не повысили: я слишком часто менял место работы. —
Корбин переводит взгляд на Майлза. — А вот мистер
Назначьте‑Мне‑Больше‑Рейсов и правда получил сегодня повышение.
Побил рекорд компании.
Майлз кидает на брата укоризненный взгляд. Он явно смущен тем, что
его секрет раскрыли, но такая скромность мне по душе. Вот если бы
их приятель Диллон стал капитаном, то наверняка протрубил бы об
этом всему миру в мегафон на барной стойке.
— Не бог весть какое достижение, — роняет Майлз. — Это же всего
лишь местная авиакомпания. Выбирать особо не из кого.

— Меня же почему‑то не повысили, — возражает Иэн. — И Корбина
не повысили. И Диллона. А ты работаешь в компании на год меньше
нашего. Не говоря уже о том, что тебе всего двадцать четыре. — Он
поворачивается и идет спиной вперед. — Хватит скромничать,
приятель. Позлорадствуй над нами немного. Мы бы на твоем месте
именно так и поступили.
Иэн мне определенно нравится. Не знаю, давно ли они знакомы, но у
них явно близкие отношения. Иэн искренне гордится Майлзом и
совсем не завидует. Здорово, что у Корбина есть такие друзья. Мне
всегда представлялось, что брат живет один, вдали от семьи, слишком
много трудится и все свободное время проводит в одиночестве. Сама
не понимаю, с чего я это взяла. Папа тоже работал пилотом, но дома
бывал довольно часто, так что у меня не должно быть подобных
иллюзий.
Похоже, беспричинно волноваться за близких свойственно не только
брату.
Мы пришли, и Корбин распахивает перед нами дверь ресторана. Иэн
входит первым. Майлз пропускает меня вперед.
— Я в туалет, — говорит Иэн. — Потом вас найду.
Корбин подходит к стойке администратора, а мы с Майлзом
останавливаемся позади. Я украдкой бросаю на него взгляд:
— Мои поздравления, капитан.
Я шепчу — сама не пойму отчего. Вряд ли Корбин что‑то заподозрил
бы, даже если бы услышал. Наверное, так мои слова звучат более
интимно.
Майлз с улыбкой смотрит на меня, косится в сторону брата, который
все еще стоит к нам спиной, и быстро целует в висок.
Мне должно быть стыдно за свою слабость. Нельзя позволять мужчине
делать со мной такое. У меня чувство, что я плыву, тону или лечу. В

любом случае ног под собой не ощущаю.
— Спасибо, — тоже шепчет Майлз.
На лице у него ослепительная и в то же время смущенная улыбка. Он
слегка пихает меня плечом:
— Классно выглядишь, Тейт.
Вот бы приклеить эти три слова на рекламный щит и каждый день
проезжать мимо него на работу… Ради такого я согласна вкалывать без
выходных!
Хотелось бы верить, что Майлз сказал это искренне, вот только на мне
форменные брюки с блузой, в которых я провела последние
двенадцать часов.
— На мне же медицинская форма с Минни Маус…
— Всегда был неравнодушен к Минни Маус.
Корбин поворачивается к нам, и я поспешно стираю с лица улыбку.
— Столик или отдельная кабинка?
Мы оба пожимаем плечами.
— Все равно, — говорит Майлз.
Иэн присоединяется к нам, когда администратор ведет нас к столику.
Корбин с Иэном шагают впереди, Майлз следует за мной — почти
вплотную. Он кладет руку мне на талию и наклоняется к моему уху.
— К медсестрам тоже неравнодушен.
Я тру плечом ухо, в которое он прошептал это признание. Вся шея в
мурашках. Подходим к кабинке, Майлз отдергивает руку и отступает
на приличествующее расстояние. Корбин с Иэном садятся по разные

стороны столика. Майлз устраивается рядом с Иэном. Мне осталось
место возле Корбина — прямо напротив Майлза.
Корбин с Иэном заказывают пиво, мы с Майлзом — газировку. Еще
одна загадка. Пару недель назад он сказал, что почти не пьет. Однако в
тот день, когда мы познакомились, Майлз был мертвецки пьян, и я бы
не удивилась, если бы сегодня он заказал хотя бы стаканчик спиртного
— ему есть что отметить.
Когда приносят напитки, Иэн провозглашает тост:
— За то, что ты нас обскакал.
— И притом не в первый раз, — добавляет Корбин.
— За то, что я работаю в два раза больше вашего, — с шутливым
вызовом произносит Майлз.
— Мы с Корбином ведем половую жизнь, так что нам некогда работать
сверхурочно, — парирует Иэн.
— Ни слова о моей сексуальной жизни при сестре, — вмешивается
Корбин.
— Почему? — спрашиваю я. — Будто я не в курсе, что ты почти не
ночуешь дома!
— Я серьезно! Давайте сменим тему.
Я с удовольствием исполняю его желание:
— Давно вы трое знакомы?
Мой вопрос обращен ко всем, однако меня интересует только то, что
касается Майлза.
— С твоим братом мы встретились в летной школе, — рассказывает
Иэн. — А с Майлзом дружим лет с девяти‑десяти.

— С одиннадцати, — поправляет Майлз. — Мы познакомились в
пятом классе.
Не знаю, не противоречит ли эта беседа правилу номер один — не
расспрашивать о прошлом, однако непохоже, что Майлз против.
Официантка приносит корзинку с хлебом, но мы еще даже не открыли
меню, и она говорит, что подойдет позже.
— До сих пор не могу поверить, что ты не гей, — произносит Корбин,
снова меняя тему, и разворачивает меню.
Майлз тоже берет со стола меню и смотрит на Корбина поверх
страницы.
— Мы же вроде решили не обсуждать сексуальную жизнь.
— Мою сексуальную жизнь. Хотя у тебя ее все равно нет, так что и
обсуждать нечего. — Корбин кладет меню на стол и смотрит в упор на
Майлза. — Нет, серьезно, почему ты ни с кем не встречаешься?
Майлз пожимает плечами. Его больше интересует стакан, который он
держит в руках, чем переглядки с моим братом.
— По‑моему, отношения не стоят того, чтобы их заводить.
Что‑то у меня в груди разбивается, и я боюсь, как бы остальные не
услышали звон осколков.
Корбин откидывается назад.
— М‑да, ну и стервой, наверное, она была!
Я впиваюсь глазами в Майлза в надежде, что он как‑то отреагирует на
эту догадку. Однако он лишь слегка качает головой, отрицая
предположение Корбина. Иэн откашливается, и его неизменная улыбка
меркнет. Что бы ни случилось с Майлзом, его старый друг точно это
знает.

— У Майлза нет времени на девушек, — говорит Иэн, с вымученной
улыбкой поднимая стакан. — Он слишком занят тем, чтобы побить все
рекорды и стать самым молодым капитаном в истории компании.
Мы понимаем намек и чокаемся.
От меня не ускользнуло, что Майлз бросил на Иэна благодарный
взгляд, а вот Корбин, похоже, ничего не заметил. Теперь меня мучит
еще большее любопытство. А заодно и беспокойство, что наше
соглашение мне не по силам. Чем больше времени я провожу с
Майлзом, тем больше хочу все о нем знать.
— Нужно отпраздновать, — говорит Корбин.
Майлз кладет меню на стол.
— Я думал, именно этим мы и занимаемся.
— Имею в виду, потом. Давайте сходим куда‑нибудь. Надо найти
девушку, которая положит конец твоему воздержанию.
Я едва не захлебываюсь газировкой, но мне все‑таки удается сдержать
смех. Майлз ногой касается меня под столом.
— Мне и так хорошо, — заявляет он. — К тому же капитану нужен
отдых.
Буквы в меню пляшут перед глазами, потому что мое воображение
заменило их на слова «положить конец», «воздержание» и «отдых».
Иэн поворачивается к Корбину.
— Я с тобой, а капитан пусть идет домой и проспится после выпитой
колы.
Майлз украдкой смотрит на меня и загребает мою ногу своей.
— Проспаться — дело хорошее. — Он снова берет меню. — Давайте
уже закажем что‑нибудь, а потом я домой и спать. Чувствую себя так,

будто дней девять глаз не смыкал, всю дорогу только об этом и думал.
К щекам приливает кровь, к некоторым частям моего тела — тоже.
— С удовольствием уснул бы прямо сейчас. — Майлз ловит мой
взгляд. — Прямо здесь, за столом.
Теперь уже все мое тело пылает огнем, не только щеки.
— Ну ты и слабак! — хохочет Корбин. — Надо было позвать вместо
тебя Диллона.
— Ну уж нет! — стонет Иэн, картинно закатывая глаза.
— А что не так с Диллоном? — спрашиваю я. — Чем он вам досадил?
— Да в общем‑то, ничем, — пожимает плечами Корбин. — Просто мы
его на дух не переносим. А поняли это только после того, как
пригласили посмотреть с нами футбол. Диллон бабник. — Корбин
бросает на меня очень хорошо знакомый взгляд. — Никогда не
оставайся с ним наедине, слышишь? Если Диллон женат, это еще не
значит, что он порядочный человек.
Вот она, деспотичная братская любовь, которой мне так не хватало все
эти годы…
— Он что, опасен?
— Нет, просто я в курсе, как Диллон относится к своему браку, и не
хочу, чтобы ты впуталась в историю. Я уже дал ему понять, чтобы он
держался от тебя подальше.
Я смеюсь над его нелепыми словами.
— Корбин, мне двадцать три! Перестань вести себя как папа.
Брат поджимает губы и на мгновение действительно становится похож
на отца.

— Не перестану! — ворчит он. — Ты моя младшая сестра, и у меня
есть определенные стандарты, которым должен отвечать твой парень.
А Диллон им даже с натяжкой не соответствует.
Нисколько не изменился. В школе такое поведение меня бесило, да и
сейчас раздражает, и все же приятно, что брат хочет для меня самого
лучшего. Боюсь только, что такого просто не существует.
— Корбин, ни один мужчина не тянет на твои стандарты.
— Ты совершенно права!
Если Корбин предупредил Диллона держаться от меня подальше, не
было ли у него такого же разговора с Иэном и Майлзом? С другой
стороны, еще недавно брат считал Майлза голубым, а значит, вряд ли в
чем‑то его подозревал.
Интересно, соответствует ли Майлз стандартам Корбина?
Страшно хочется взглянуть на Майлза, но я опасаюсь выдать себя,
поэтому лишь принужденно улыбаюсь.
— И почему я не родилась первой?
— Это ничего бы не изменило, — резюмирует Корбин.
* * *
Иэн улыбается официантке и делает знак.
— Сегодня за мой счет.
Он кладет на стол плату и чаевые. Мы все встаем и потягиваемся.
— Ну что, кто куда? — спрашивает Майлз.
— В бар, — выпаливает Корбин, словно боится, как бы его кто‑нибудь
не опередил.

— Я только что отработала двенадцатичасовую смену и еле держусь на
ногах, — говорю я.
— Не возражаешь, если я поеду с тобой? — спрашивает Майлз, когда
мы все выходим на улицу. — Не хочу никуда идти. Хочу только спать.
Мне приятно, что Майлз так явно подчеркивает слово «спать», даже
несмотря на присутствие Корбина. Будто хочет убедиться, что я
поняла: как раз спать он и не намерен.
— Не вопрос. Моя машина рядом с больницей. — Я машу рукой в
нужном направлении.
— Ну хорошо, — произносит Корбин, сцепляя руки в замок. — Вы,
слабаки, — спать, а мы с Иэном — веселиться.
И, не теряя ни минуты, они оба направляются в противоположную
сторону.
На ходу Корбин разворачивается и какое‑то время идет лицом к нам,
не отставая от Иэна.
— Мы выпьем бокал в вашу честь, эль, капитан!
Мы с Майлзом стоим в свете уличного фонаря и смотрим им вслед. Я
выставляю ногу к краю светящегося круга и наблюдаю, как она
растворяется в темноте. Фонарь льет на нас свет, словно прожектор.
— Мы как будто на сцене, — говорю я.
Майлз запрокидывает голову и тоже изучает странное освещение:
— «Английский пациент».
Я вопросительно поднимаю на него глаза.
— Если бы мы играли на сцене, то это была бы постановка
«Английского пациента». Мы даже одеты соответственно: пилот и
медсестра.

Я обдумываю его слова — возможно, излишне серьезно. Конечно,
Майлз пилот, однако в «Английском пациенте» он, скорее, играл бы
солдата. Это ведь у солдата сексуальная связь с медсестрой.
С другой стороны, у пилота таинственное прошлое…
— Из‑за этого фильма я и стала медсестрой, — с серьезным видом
выдаю я.
— Правда?
Я хихикаю.
— Неправда.
Майлз улыбается.
Хм, похоже на начало стихотворения…
Мы поворачиваемся одновременно и шагаем в сторону больницы.
Я пользуюсь заминкой в разговоре, чтобы сочинить довольно
бездарное стихотворение:
Майлз улыбается
Средь бела дня —
Майлз улыбается
Лишь для меня!
— Почему ты ухмыляешься? — спрашивает Майлз.
Потому что придумываю про тебя дурацкие стишки на уровне
детского сада…
Я сжимаю губы. Жду, пока не исчезнет улыбка, и только потом говорю:
— Просто думаю о том, как сильно я устала. Хочу хорошенько… —
Ловлю его взгляд и заканчиваю: —…выспаться.

Теперь ухмыляется Майлз.
— Как же я тебя понимаю! В жизни так не уставал. Боюсь, что усну
прямо в машине.
Было бы неплохо…
Я не в состоянии продолжать эту иносказательную беседу. День
выдался долгий, я и вправду утомлена. Замолкаем, продолжаем путь.
Майлз держит руки в карманах куртки, словно хочет уберечь меня от
них… или их от меня.
Примерно в квартале от больницы Майлз постепенно замедляет шаг и
совсем останавливается. Естественно, я тоже останавливаюсь и
смотрю на него. Он стоит, глядя в небо, и мой взгляд упирается в шрам
на его подбородке. Я хочу спросить про шрам. Хочу спросить про все.
Задать миллион вопросов: когда у него день рождения и каков был его
первый поцелуй. А потом разузнать про его родителей, детство и
первую любовь.
Хочу спросить про Рейчел: что между ними произошло и почему после
этого Майлз отказался от любого намека на близость.
А главное — хочу спросить, что же такое во мне заставило Майлза
положить конец этому воздержанию.
— Майлз… — произношу я, а на языке вертятся все вопросы сразу.
— На меня капнуло, — говорит он.
Прежде чем Майлз успевает окончить фразу, на меня тоже капает. Мы
оба смотрим в небо. Свои вопросы я сглатываю вместе с комком в
горле. Капли падают все чаще, но мы стоим, запрокинув головы.
Отдельные капли превратились в струйки, а струйки — в настоящий
дождь, а мы все не двигаемся с места — не бежим, сломя голову, к
машине. Вода течет по коже, по шее, забирается в волосы и
пропитывает одежду. Я не опускаю лицо, только крепко сжимаю веки.

Ничто на свете не сравнится с ощущением, с запахом только что
начавшегося дождя.
Едва эта мысль приходит мне в голову, как теплые ладони касаются
моих щек, потом скользят к шее. Колени подгибаются, дыхание
перехватывает. Телом Майлз загораживает меня от дождя, но я все
равно держу глаза закрытыми, а лицо — обращенным к небу. Его губы
нежно приникают к моим, и я невольно сравниваю ощущение от дождя
с его поцелуем.
Поцелуй в сто, в тысячу раз лучше.
Губы Майлза мокрые и прохладные, а язык теплый. Дождь, темнота и
этот поцелуй создают ощущение, что мы действительно на сцене и
наша история достигла кульминации. Сердце и душа рвутся из меня к
Майлзу. Если построить график моей жизни, этот момент станет его
наивысшей точкой.
По‑хорошему при этой мысли мне должно стать грустно. У меня и
раньше бывали романы, но ни один поцелуй не вызывал таких
сильных чувств. Между мной и Майлзом нет серьезных отношений, а
он так на меня действует. О чем‑то это говорит, но я слишком занята
поцелуем, чтобы размышлять, о чем именно.
Дождь превратился в ливень, но мы не обращаем на это внимания.
Майлз кладет руки мне на талию. Я дергаю его за рубашку и еще
ближе притягиваю к себе. Наши губы идеально подходят друг к другу,
словно две детали одной головоломки.
Единственное, что может нас разделить нас, — удар молнии.
Или опасность утонуть под дождем. Даже не думала, что одежда
может прилипать к тем частям тела, к которым прилипла сейчас.
Волосы полностью пропитаны влагой и не могут вобрать больше ни
капли.
Я отталкиваю Майлза и утыкаюсь макушкой ему в подбородок, чтобы
перевести дух и при этом не захлебнуться. Он обнимает меня за плечи

и ведет к стоянке, держа надо мной свою куртку. Быстрее, быстрее, и
вот мы уже бежим.
Он ждет, пока я запрыгну на место водителя, и лишь затем обегает
машину и тоже садится. Мы захлопываем дверцы, в тишине салона
особенно громко слышно наше тяжелое дыхание. Я поднимаю руки,
чтобы выжать мокрые волосы. Вода течет по шее, спине и сиденью.
Хорошо, что в машине кожаные кресла.
Откидываю голову назад, глубоко вздыхаю и смотрю боковым зрением
на Майлза.
— Ух, какая же я мокрая!
На лице Майлза широченная улыбка. Он явно подумал не о том.
— Извращенец! — игриво шепчу я.
Он усмехается.
— Сама виновата! — он тянет меня за руку. — Иди сюда!
Я быстро оглядываюсь по сторонам. Дождь льет стеной, снаружи
ничего не видать. Значит, и внутрь никто не сможет заглянуть.
Я сажусь на Майлза верхом. Он до предела откидывает спинку
сиденья, но не целует меня. Его руки скользят вниз по моим рукам,
пока не доходят до бедер.
— Никогда не занимался сексом в машине.
В этом признании слышна робкая надежда.
— Никогда не занималась сексом с капитаном.
Майлз запускает руки мне под блузу. Проводит ими по животу, берет
мою грудь в ладони, целует в губы. Наш поцелуй длится недолго,
потому что Майлз опять заговаривает:

— Никогда не занимался сексом в качестве капитана.
— Никогда не занималась сексом в медицинской форме.
Руки Майлза скользят по моей спине, проныривают под пояс штанов и
ложатся на бедра. Он притягивает меня к себе и одновременно слегка
приподнимается. Я беззвучно охаю и крепче стискиваю его плечи.
Майлз опять притягивает меня к себе, задавая чувственный ритм, и
шепчет в ухо:
— В форме ты ужасно обольстительна, но я бы предпочел, чтобы
сейчас ты была без нее.
Мне неловко оттого, что Майлз одними словами может вызвать у меня
стон. Неловко, что его голос так быстро способен меня взволновать.
Не уверена, кому сильнее хочется, чтобы я оказалась без одежды: мне
или ему.
— Скажи, что ты подготовился, — молю я голосом, хриплым от
желания.
— Если я заранее знал о нашей встрече, это еще не значит, что я на
что‑то рассчитывал.
Какое разочарование…
Майлз приподнимается на сиденье и сует руку в задний карман.
— Не рассчитывал, но надеялся.
Он с улыбкой достает из бумажника презерватив, и мы оба переходим
к решительным действиям. Я нащупываю пуговицу на его брюках
прежде, чем встречаются наши губы. Майлз запускает руки мне под
блузу и хочет расстегнуть лифчик.
— Оставь, — тяжело дыша, говорю я.

Чем меньше одежды мы снимем, тем быстрее сможем одеться, если
нас застукают.
Несмотря на мои возражения, Майлз по‑прежнему возится с
застежкой.
— Не хочу входить в тебя, если не буду чувствовать тебя всем телом.
Ого… Тогда ладно.
Справившись с застежкой, он стягивает с меня блузу, затем поддевает
пальцами бретельки и снимает лифчик. Забрасывает его на заднее
сиденье и стаскивает рубашку. Она летит вслед за лифчиком, и наши
обнаженные тела соприкасаются.
Мы оба судорожно вдыхаем. Его теплая кожа будит во мне такие
ощущения, что не хочется отстраняться.
Он целует меня в шею, обдавая ее жарким дыханием.
— Ты даже не представляешь, что со мной делаешь, — шепчет Майлз,
припав губами к моему горлу.
Я невольно улыбаюсь: в голове у меня та же мысль.
— Думаю, представляю, — говорю я вслух.
Левой рукой Майлз обхватывает мою грудь, правую со стоном
запускает мне в штаны.
— Сними, — просто говорит он, дергая за резинку.
Меня не нужно просить дважды. Я перебираюсь на водительское
сиденье и стягиваю оставшуюся одежду, наблюдая за тем, как Майлз
расстегивает ширинку. Он, не сводя с меня глаз, рвет зубами упаковку
с презервативом. Когда единственной преградой между нами остаются
его брюки, я пересаживаюсь к нему поближе.

Меня почему‑то ужасно смущает, что я голая сижу в машине перед
собственной работой. В жизни ничего похожего не делала. Да и не
хотела. Мне нравится, как отчаянно мы друг друга желаем. К другим я
не испытывала ничего подобного.
Я кладу руки на плечи Майлзу и усаживаюсь на него верхом, он меж
тем натягивает презерватив.
— Постарайся вести себя тихо, — насмешливо велит Майлз. — Не
хочу, чтобы тебя выгнали с работы по моей вине.
Я смотрю на окно: за стеклом по‑прежнему ничего не видно.
— Дождь слишком сильный — никто не услышит. К тому же в
прошлый раз от тебя шуму было гораздо больше.
В ответ Майлз только смеется и снова начинает меня целовать. Берет
меня за бедра и готовится войти. Обычно я бы уже застонала, но его
слова вызвали во мне упрямый протест.
— Неправда, что от меня больше шуму, — произносит Майлз, касаясь
губами моих губ. — Счет был как минимум равный.
— Равный счет — это не по мне. Ничья — просто увертка для тех, кто
боится проиграть.
Мы в таком положении, что стоит мне только захотеть, и он окажется
внутри. Однако я медлю — просто потому, что люблю состязания.
Майлз приподнимается, явно готовый начать. Я напрягаю ноги и
слегка отодвигаюсь.
Он смеется над моим упрямством.
— Что, Тейт, испугалась? Боишься, если я окажусь внутри, мы сразу
выясним, от кого из нас больше шуму?
Глаза у Майлза вызывающе блестят. Вслух я на вызов не отвечаю —
просто медленно опускаюсь на него. У нас обоих перехватывает

дыхание, но это единственный звук, который мы издаем.
Мы оба молчим — только тяжело дышим и ловим ртом воздух. Дождь,
бьющий по окнам, лишь подчеркивает царящую в машине тишину.
Чем больше мы сдерживаемся, тем острее потребность еще крепче
прижаться друг к другу. Майлз обхватывает меня за талию — с такой
силой, что почти невозможно пошевелиться. Мои руки обвивают его
шею, глаза закрыты. Мы практически не двигаемся, но мне это
нравится. Нравится, какой медленный и ровный ритм мы задаем, изо
всех сил подавляя стоны.
Несколько минут мы продолжаем в том же темпе — двигаемся как раз
достаточно и в то же время совсем недостаточно. Кажется, мы оба
боимся совершить лишнее движение, чтобы не проиграть.
Одну руку Майлз кладет мне на поясницу, другой придерживает за
затылок. Он осторожно тянет меня за волосы, чтобы я подставила шею
под поцелуи. Когда его губы касаются моего горла, я вздрагиваю.
Соблюдать тишину гораздо сложнее, чем я ожидала. Тем более что
преимущество на стороне Майлза. В этой позе его руки вольны
перемещаться по всему моему телу, что они сейчас и делают: гладят,
ласкают, скользят вниз по животу, чтобы заставить меня отказаться от
победы.
По‑моему, он жульничает.
Когда пальцы Майлза находят ту точку, от прикосновения к которой я
обычно выкрикиваю его имя, я сильнее стискиваю его плечи и сажусь
таким образом, чтобы двигаться свободнее. Хочу подвергнуть Майлза
такой же пытке.
Стоило мне поменять позу и глубже опуститься на него, как
медленный и ровный ритм тут же исчез. Наши губы слились в
неистовом поцелуе, в котором больше желания и страсти, чем во всех
предыдущих. Мы словно хотим заглушить этим поцелуем потребность
выразить наслаждение стонами и криками.

Мое тело сотрясает дрожь. Я слегка приподнимаюсь и замираю, чтобы
не проиграть. Мне необходимо сбавить темп, но Майлз делает ровно
наоборот и надавливает сильнее. Я утыкаюсь лицом ему в шею и
легонько покусываю его за плечо, чтобы не застонать. Когда мои зубы
касаются кожи Майлза, он задерживает дыхание и напрягает ноги.
Он почти проиграл.
Почти.
Если сделает хотя бы одно движение, то выиграет. Не хочу, чтобы
Майлз выиграл. С другой стороны, в каком‑то смысле именно этого я и
хочу. Майлз и сам настроен победить, судя по тому, как он дышит мне
в шею и осторожно опускает меня на себя.
Майлз, Майлз, Майлз…
Он чувствует, что дело ничьей не кончится, и надавливает еще
сильнее, одновременно касаясь языком моего уха.
О господи…
Сейчас проиграю…
Уже вот‑вот…
О, боже мой…
Майлз подается вперед и одновременно притягивает меня к себе.
Я выкрикиваю его имя, стону и ловлю ртом воздух.
Хочу приподняться, но едва Майлз осознает, что победил, как шумно
выдыхает и с еще большей силой прижимает меня к себе.
— Наконец‑то… — бормочет он, уткнувшись лицом мне в шею. —
Вряд ли я продержался бы еще хоть секунду.

Теперь, когда состязание окончено, мы наконец даем себе волю так,
что приходится заглушать стоны поцелуями. Наши тела движутся
синхронно, быстрее и быстрее, сливаясь друг с другом все сильнее и
сильнее. Этот безумный ритм продолжается несколько минут,
нарастая, и вот я чувствую, что не вынесу больше ни секунды.
— Тейт, — шепчет Майлз мне в губы, придерживая за бедра, чтобы
замедлить ритм моих движений. — Хочу, чтобы мы кончили вместе.
О боже…
Если нужно, чтобы я продержалась еще хоть немного, нельзя говорить
таких слов!
Я киваю, не в силах ответить ничего внятного.
— Ты уже близко? — спрашивает Майлз.
Я снова киваю и пытаюсь что‑то выговорить, но у меня получается
лишь стон.
— Это было «да»?
Майлз перестает меня целовать и ждет ответа. Я кладу руки ему на
затылок и прижимаюсь щекой к его щеке.
— Да… — шепчу я. — Да, Майлз… Да…
Мое тело начинает напрягаться, и в тот же миг он судорожно втягивает
ртом воздух.
Я думала, мы и так крепко сжимали друг друга в объятиях, но это не
шло ни в какое сравнение с тем, что происходит сейчас. Наши чувства
слились воедино, мы ощущаем одно и то же, издаем одни и те же
звуки, испытываем одинаково острое наслаждение.
Понемногу ритм становится медленнее, а дрожь проходит. Мы
ослабляем хватку. Майлз зарывается лицом мне в волосы.

— Продула! — шепчет он.
Я смеюсь и игриво покусываю его шею.
— Ты жульничал! Пользовался запрещенными приемами — пускал в
ход руки!
— Руки — вполне законное средство. Но если считаешь, что я
жульничал, можно устроить матч‑реванш.
— Две победы из трех?
Майлз приподнимает меня за талию и усаживает на сиденье, а сам
перебирается за руль. Подает мне одежду, натягивает рубашку,
застегивает брюки. Когда он заканчивает одеваться, я уже привела себя
в порядок. Майлз дает задний ход и выезжает со стоянки.
— Пристегнись, — велит он и подмигивает.
* * *
Мы едва успели выйти из лифта, не говоря уже о том, чтобы добраться
до кровати. Майлз чуть не взял меня прямо в коридоре. Самое
печальное, что я была бы не против.
Он снова выиграл. Не слишком‑то умно устраивать подобные
состязания с самым тихим из всех моих знакомых.
Отыграюсь в третьем раунде. Только не сегодня, потому что Корбин
может скоро вернуться.
Майлз пронзительно смотрит на меня. Он лежит на животе, обняв
подушку и положив голову на руки. Я одеваюсь. Хочу вернуться в
квартиру раньше брата, чтобы не пришлось объяснять, где я была.
— По‑моему, твой лифчик остался в коридоре, — со смехом говорит
Майлз. — Лучше подбери, пока Корбин его не обнаружил.
При одной только мысли об этом я морщу нос.

— Так и сделаю!
Я коленями упираюсь в постель и чмокаю Майлза в щеку. Он
переворачивается на спину, притягивает меня к себе и целует.
— Можно спросить тебя кое о чем?
Майлз кивает, но неохотно. Мой интерес его настораживает.
— Почему ты никогда не смотришь мне в глаза, когда мы занимаемся
сексом?
Мой вопрос застал его врасплох, и несколько секунд он молча смотрит
на меня. Я отстраняюсь и сажусь рядом.
Майлз тоже садится и прислоняется к спинке кровати.
— Во время секса люди уязвимы, — говорит он, глядя на свои руки. —
В такие минуты легко принять чувства и эмоции за то, чем они на
самом деле не являются, особенно если смотреть человеку в глаза.
Тебе это неприятно?
Я отрицательно качаю головой, хотя мое сердце кричит: «Да!»
— Просто спросила. Со временем привыкну.
Мне нравится быть с Майлзом, но с каждой новой ложью, которую я
произношу, я все больше себя ненавижу.
Майлз улыбается и притягивает меня к себе для прощального поцелуя.
— Спокойной ночи, Тейт.
Я выхожу из комнаты, чувствуя на себе его взгляд. Странно, что Майлз
не смотрит на меня, когда мы занимаемся сексом, а все остальное
время не может оторвать от меня глаз.
Домой идти не хочется, а потому, когда нахожу в коридоре лифчик,
спускаюсь на первый этаж, чтобы проверить, на месте ли Кэп. Я едва

успела помахать ему, прежде чем Майлз втолкнул меня в лифт и начал
раздевать.
Разумеется, Кэп по‑прежнему сидит на месте, хотя уже одиннадцатый
час.
— Ты вообще когда‑нибудь спишь? — спрашиваю я, приближаясь к
соседнему креслу.
— По вечерам люди гораздо интереснее. К тому же я люблю поспать
подольше, чтобы не встречаться с теми дураками, которые куда‑то
спешат по утрам.
Я откидываю голову на спинку кресла и вздыхаю — гораздо громче,
чем собиралась. Кэп с любопытством поглядывает на меня.
— О нет… Ты что, поссорилась с малышом? Пару часов назад у вас
вроде бы все шло отлично. Мне даже показалось, я заметил на его лице
намек на улыбку.
— У нас все хорошо.
Несколько мгновений я молчу, чтобы собраться с мыслями.
— Кэп, ты когда‑нибудь был влюблен?
Лицо старика расплывается в улыбке.
— О да. Ее звали Ванда.
— Сколько вы прожили в браке?
— Сам я никогда не был женат. А брак Ванды продлился, наверное,
лет сорок — до самой ее смерти.
Я недоуменно склоняю голову набок:
— Придется тебе рассказать поподробнее.

Кэп выпрямляется. Улыбка не сходит с его лица.
— Ванда жила в одном из тех многоквартирных зданий,
обслуживанием которых я занимался. Ее муж, тот еще мерзавец, бывал
дома не больше двух недель в месяц. Я влюбился в Ванду, когда мне
было лет тридцать, а ей — двадцать пять. В те времена люди не
разводились, если уж однажды вступили в брак. Особенно женщины,
выросшие в семье, как у нее. Поэтому следующие двадцать пять лет я
любил ее так сильно, как только мог — по две недели в месяц.
Я молча смотрю на Кэпа, не зная, что ответить. Такие любовные
истории не принято рассказывать посторонним. Не уверена, можно ли
вообще считать это любовной историей.
— Догадываюсь, о чем ты думаешь. Звучит удручающе. Больше
похоже на трагедию.
Я утвердительно киваю.
— Любовь не всегда выглядит привлекательно, — говорит Кэп. —
Иногда надеешься, что в итоге она превратится во что‑то большее.
Что‑то лучшее. Но не успеваешь оглянуться, как опять стоишь на
исходной позиции, потеряв где‑то по дороге сердце.
Я отвожу взгляд и смотрю прямо перед собой. Не хочу, чтобы Кэп
заметил, как я хмурюсь.
Может, именно этим я и занимаюсь? Жду, что наши отношения с
Майлзом превратятся во что‑то другое? Что‑то лучшее? Я обдумываю
слова Кэпа слишком долго. Так долго, что в итоге слышу храп.
Поворачиваюсь и вижу, что старик крепко спит, уронив голову на грудь
и широко открыв рот.

жүктеу/скачать 1,41 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: