Последняя камелия

принадлежностями для живописи. – Я пойду посмотрю, как там дети.
Уложив детей спать, я прибрала в детской и, зевая, поднялась наверх.
День был долгий, и мне очень хотелось спать, но я обещала Джени, что
починю платье ее куклы. Она оставила ее на диване в гостиной. Мне
только надо было показать ее миссис Диллоуэй, чтобы подобрать нитку
под цвет розовой ткани.
Я поспешила в гостиную и осмотрела диван, ища куклу. 
Забавно, ведь
она только что оставила ее здесь
.
– Вы ищете вот это?
Я подскочила и, быстро обернувшись, увидела лорда Ливингстона со
светловолосой куклой в руках.
– Да, – выговорила я и глубоко вдохнула.
– Извините, я не хотел вас напугать, – сказал он, подходя ко мне и
передавая куклу.
– Вы нашли Агнес, – улыбнулась я.
– Агнес?
– Да, точнее Эджи.
– Понятно, – сказал он, поворачиваясь к радио на боковом столике. – А
теперь мне бы хотелось поймать нужную волну этой чертовой штуковиной.
Я разбиралась в радио довольно хорошо. То, что стояло у нас в
булочной, вечно покрывалось мукой, но мне всегда удавалось найти
нужную волну. Я не могла месить тесто без музыки.
– Хотите, я посмотрю? – спросила я, подходя к столу. – У меня особый
дар к этим штуковинам.
– Спасибо, – сказал он. – Если вас не затруднит.
Я стала осторожно крутить колесико, прислушиваясь к какофонии
звуков.
– Это из-за антенны, – сказала я, оглядываясь.
Я оттянула провод к окну, и через мгновение из репродуктора зазвучал
мужской голос – чисто, будто говорящий стоял перед нами.
– Прекрасно, – похвалил меня лорд Ливингстон.
Я оглянулась на дверь:
– Ну, я пойду.
– Останьтесь, если хотите, – сказал он, указывая в сторону дивана. – То
есть если хотите услышать последние новости с войны.
– Боюсь, это меня ужасно угнетает, – ответила я.
Он смущенно посмотрел в сторону, а потом со свойственной ему
холодностью произнес:

– Да, верно.
Из репродуктора доносились пулеметные очереди.
– Гитлеровская армия наступает. Что это значит для Англии, для всего
мира?
Мои глаза не отрывались от радио. Я думала только о Десмонде.
– Пожалуй, я останусь, – проговорила я, машинально садясь. – На
минутку.
Как и раньше в машине, было странно сидеть рядом с лордом
Ливингстоном, особенно в вечернем сумраке комнаты. Но из
радиоприемника доносились звуки войны, и тяжесть ситуации сломала
эмоциональные барьеры. Я сжала кулаки, реагируя на звуки стрельбы из
репродуктора, и напряженно слушала: «Пока Гитлер и его войска проходят
по Европе, все больше молодых людей призывается в ополчение», –
продолжал диктор, подробно информируя о положении в Европе. Мы
слушали двадцать минут, пока диктор не закончил словами: «Мы можем
лишь надеяться и молиться, чтобы наша страна избежала ужасов войны.
Боже, храни Англию! Боже, храни королеву!»
[13]
 Лорд Ливингстон встал и
стал крутить колесико, пока шумы и хрипы не сменились спокойной
музыкой, какую я слушала в клубе дома, в Нью-Йорке, а потом сел рядом
со мной.
– Вы думаете, это правда – то, что говорят? – спросила я. – Думаете,
война придет в Англию?
– Конечно, никто из нас не хочет в это верить, – ответил он. – Один из
моих деловых партнеров в Лондоне, высокопоставленный чин в
Королевских 
военно-воздушных 
силах, 
заверил 
меня, 
что 
пока
непосредственной угрозы нет, они укрепляют оборону.
Зазвучала спокойная мелодичная песня, и я сразу же ее узнала – Луис
Армстронг, «All of me… why not take all of me?»
[14]
Заметив, что лорд
Ливингстон смотрит на меня, я опустила глаза.
– Скучаете по дому?
– Да, – ответила я, глядя на свои руки, лежащие на коленях. В этот
момент мое сердце изнывало от тоски по родителям, по булочной, по
многолюдным улицам Нью-Йорка, такого далекого от угроз Гитлера, от
этой чужой семьи и их проблем. – Мне нравится здесь, но я не ожидала,
что мир так изменится. – Я смахнула со щеки слезу.
– Держите, – сказал лорд Ливингстон и протянул мне носовой платок.
– Спасибо, – ответила я, вытирая глаза.
Услышав шаги за спиной, я обернулась. В дверях стояла миссис

Диллоуэй.
– Простите за вторжение, – чопорно проговорила она.
Следуя примеру лорда Ливингстона, я быстро встала.
– Кэтрин приснился кошмар, – сказала домоправительница. – Вам надо
пойти ее проведать.
Хотя она обращалась ко мне, но смотрела мимо меня. Ее глаза –
усталые, горестные – смотрели прямо перед собой, прямо на лорда
Ливингстона. Мне было неловко, я чувствовала себя лишней.
– Конечно, – проговорила я, и мой голос разрезал молчание, как нож.
Я поспешила мимо миссис Диллоуэй в фойе, и дверь за мной
захлопнулась, приглушив их голоса.
Наверху Кэтрин сидела на краю кровати, прижав колени к груди.
– Мне приснилось, что мама уехала в город с мистером Хэмфри, и… –
Девочка всхлипнула, закрыв лицо руками. – И машина разбилась. – Она
продолжала рыдать. – Мистер Бердсли пытался ее спасти, но не смог.
– Моя милая Кэтрин, – нежно проговорила я, гладя ее по голове.
Она нахмурилась:
– Отец уже забыл маму, да?
– Конечно же, нет, – быстро ответила я.
– Забыл! – закричала она, и ее глаза снова наполнились слезами. –
Забыл! И мне невыносимо об этом думать!
Прежде чем уйти к себе, я задержалась в оранжерее. Без лампы в
помещении было довольно темно. Луна, отчасти скрытая облаками,
светила тускло, но я все равно сумела полить растения. Хотя миссис
Диллоуэй и предупреждала меня о летучих мышах, я подскочила, когда
одна из них с писком пролетела мимо под стеклянной крышей.
Я стояла у окна и смотрела наружу. Пальмовая ветвь щекотала мне
щеку. Что говорила Кэтрин? Что это подарок получила Анна от короля
Таиланда? Я не могла сравниться с детьми в их привязанности к женщине,
обладавшей таким бесподобным обаянием, что ей присылали подарки
короли; да я и не должна была. «У меня здесь другая задача», – напомнила
я себе. Миддлберийская розовая.
Я посмотрела в окно на террасу внизу. Тихо играла музыка, и я
задержалась послушать романтическую мелодию. Под покровом темноты я
видела, как в лунном свете по террасе двигаются две тени.
На следующее утро, после завтрака, мистер Хэмфри объявил, что везет
его светлость на вокзал.

– Он так скоро уезжает? – спросила Сэди, взглянув на
домоправительницу, которая в это утро выглядела более усталой, чем
обычно.
– Я знаю только, что у него неотложные дела в Лондоне, – ответил
шофер. – Он просил меня отвезти его к десяти часам, не позже.
Я посмотрела на миссис Диллоуэй, и наши взгляды встретились, но она
тут же снова уткнулась в свою тарелку.
Миссис Марден пожала плечами:
– Что до меня, то так даже и лучше. Одним ртом меньше.
Мистер Бердсли нахмурился:
– Миссис Марден, я не позволяю вам говорить о лорде Ливингстоне в
такой манере. Вы все должны знать, что причина, по которой его светлость
проводит так много времени в Лондоне, тесно связана с нашим
благосостоянием в поместье.
– Что вы хотите сказать? – спросила миссис Марден.
– Прежде чем так пренебрежительно говорить о нем, – продолжил
дворецкий, – запомните, что он усердно работает на благо своего дома, на
благо всех нас.
– Мистер Бердсли, – спросила я, – а о Десмонде ничего не слышно?
– Боюсь, что нет, – ответил он.
Мистер Хэмфри вскочил.
– Ну, я лучше пойду. – Он посмотрел на миссис Марден. – В городе я
заскочу в бакалейную лавку и могу зайти на почту, если кому-нибудь надо
отправить письмо.
Я протянула ему конверт с письмом и обратилась к мистеру Бердсли:
– А мне не было письма?
– Простите, нет, – ответил он. – А вы ожидали?
– Да нет, – ответила я одновременно с облегчением, что нет
напоминаний от мистера Прайса, и с тревогой, что так ничего и не
получила от родителей.
– Я только сейчас вспомнила, какой сегодня день, – сказала Сэди,
оборачиваясь к миссис Диллоуэй.
– Какой же? – полюбопытствовала я.
– День рождения ее светлости, – задумчиво сообщила Сэди. – Помните,
как удивлял леди Анну его светлость за завтраком, как он…
Под столом послышался звон разбитого фарфора.
– Только полюбуйтесь на меня! – воскликнула миссис Диллоуэй.
Сэди поспешила к ней и стала подбирать осколки белого фарфора и
складывать их в кучку на столе.

– Не беспокойся, – сказала миссис Диллоуэй, подняв руку. – Я сама
справлюсь. – Пожалуйста, вычтите это из моего жалованья, – обратилась
она к мистеру Бердсли.
Миссис Марден пожала плечами.
– Зачем столько суеты из-за разбитой чашки? Я бы отдала целую кухню
чашек за хорошее яблоко. – Она взглянула на миссис Диллоуэй и
презрительным тоном спросила: – Вы видели, какие яблоки доставили нам
сегодня утром? Сморщенные и червивые. Не знаю, как я приготовлю
хороший пирог из таких фруктов.
Сэди пододвинула к ней газету.
– Мы должны к этому привыкать. Я вчера слышала, как мистер Бердсли
говорил с его светлостью в фойе, и, ну, я не хотела подслушивать, но его
светлость сказал, что у него трудная ситуация с финансами.
– Ха! – хмыкнула миссис Марден. – Неудивительно – когда эдак
швыряешь деньгами. Вы видели партию сигар, что прибыла вчера из
Южной Америки?
– По-моему, сейчас трудности с деньгами совсем некстати, – заметила
Сэди. – Мне как-то не хочется лишиться работы во время войны. Говорят,
что немцы наступают. И глазом не моргнешь, как они окажутся на пороге и
попросят приготовить им яичницу с беконом.
– Болтовня и чепуха, – проговорила миссис Марден, вставая и
подтягивая фартук на своей обширной талии. – Я поверю в это, когда
увижу белки их глаз
[15]
. А пока, я думаю, нет смысла волноваться.
Когда я уезжала, моих родителей беспокоила война в Европе, но никто
не верил, что ситуация может настолько ухудшиться и что мы можем
подвергнуться действительной опасности. Я взяла газету и пробежала
глазами первую страницу. Конечно, это неправда. Это не может быть
правдой.
Позже, когда я пришла сказать «доброе утро» детям, миссис Диллоуэй
протянула Эбботу коробку в коричневой бумажной обертке, перевязанную
белой ленточкой.
– Ваш отец просил передать вот это, – сказала она, бросив на меня
понимающий взгляд.
– Мне? – воскликнул Эббот.
Миссис Диллоуэй кивнула, протягивая коробку. Через мгновение он
сорвал бумагу и уставился на модель аэроплана.
– Спасибо, – шепнула мне миссис Диллоуэй.

жүктеу/скачать 1,3 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: