Богач, бедняк

они поехали в «Гостиницу старого фермера» пообедать, потом
вернулись и продолжили сексуальные игры. Он привез ее в город
около полуночи и высадил за два квартала от дома — остальной путь
ей пришлось проделать пешком.
Тедди во всем был само совершенство. Он был скромен, никогда не
выходил за рамки приличия, ему нравилось окружать свои поступки
атмосферой таинственности, а для нее такая тайна была просто
жизненной необходимостью. Никто не знал об их любовной связи.
Человек опытный и практичный, он отвез ее к знакомому доктору в
Нью-Йорке, и тот поставил ей противозачаточный резиновый
колпачок, так что о беременности она не беспокоилась. Он купил ей,
как и обещал, красное платье, во время той же поездки в Нью-Йорк.
Теперь это красивое платье висело в его шкафу, среди гардероба
Тедди. Когда-нибудь она его наденет. Такое время придет, придет
непременно.
Хотя Тедди во всем был само совершенство, Гретхен не была к
нему привязана и, конечно, совсем его не любила. Тело у него —
дряблое и отнюдь не соблазнительное, и лишь когда на нем красовался
дорогой элегантный костюм, Бойлана можно было назвать
привлекательным. 
Тедди 
был 
человеком 
без 
вдохновения,
самолюбивым и циничным, по его же словам, неудачником. Он не
знал, что такое дружба, а его могущественная семья всячески его
избегала, выпихивала его из своего клана вместе с этим обломком
викторианской эпохи, старинным особняком, в котором большая часть
комнат постоянно была заперта на ключ. Пустой человек в полупустом
особняке. Разве трудно понять, почему эта красивая женщина,
фотография которой в рамке до сих пор стояла на рояле внизу, сбежала
с другим мужчиной и развелась с ним?
Тедди Бойлана нельзя было назвать ни привлекательным, ни
вызывающим восхищение человеком, но у него были другие
достоинства. Отказавшись от всех обычных видов деятельности
представителей своего класса: работы, войны, спортивных или
азартных игр, дружбы, он сосредоточил свою жизнь на одном — он
страстно, прямо-таки с животной свирепостью совокуплялся,
вкладывая в половой акт все свои силы и проявляя при этом особую
сексуальную изощренность. От нее он ничего особенного не требовал,
только одного: чтобы она лежала в кровати рядом, чтобы была

податливым материалом для его сексуального искусства, как глина для
скульптора. Он становился триумфатором в своем, разработанном им
самим для себя, представлении. Он отказался от борьбы в этом мире,
но он был победителем вот в этом, единственно важном для него бое, и
отблески одерживаемой им победы отражались на лице женщины,
лежащей перед ним на подушке. Гретхен же совсем не интересовали
ни победы Бойлана, ни его поражения. Она пассивно лежала под ним,
даже не обнимая его дряблое, вялое, абсолютно безразличное ей тело,
а только принимала, принимала, принимала наносимые им яростные
удары. Он был для нее никто, по существу, самцом, воплощением
простого мужского начала, машиной любви, существом без имени, по
которому она томилась всю свою жизнь, даже не сознавая этого. Он
был ее слугой, исполнителем всех ее желаний, он открывал перед ней
врата во дворец чудес.
Она даже не была ему за это благодарна.
Восемьсот долларов она засунула между страничками комедии
Шекспира «Как вам это понравится», между вторым и третьим актами.
Где-то внизу пробили часы, и вдруг до нее донесся, словно вплыл в
комнату его голос:
— Гретхен, принести тебе выпивку наверх или сама спустишься?
— Неси сюда! — крикнула она. Голос у нее стал низкий, хриплый,
в нем появились новые, более резкие тона. Если бы уши матери более
чутко воспринимали звуки и она не замкнулась, оглохнув из-за
пережитой собственной жизненной катастрофы, то достаточно было
бы ей прислушаться только к одной фразе Гретхен, чтобы сразу же
понять, что ее дочь беспечно пустилась по опасным волнам по тому же
бурному морю, в котором сама она потерпела чувствительное
кораблекрушение.
В комнату вошел голый Бойлан с двумя стаканами виски. На его
коже отражались блики от горевшего в камине огня. Гретхен, подперев
рукой голову, взяла у него стакан. Он сел на край кровати, стряхнул
пепел с сигареты в пепельницу на ночном столике.
Они выпили. Ей все больше и больше нравился вкус шотландского
виски. Бойлан, наклонившись, поцеловал ее в левую грудь.
— Хочу попробовать ее вкус, когда на ней виски, — объяснил он.
Потом поцеловал правую грудь.
Гретхен с удовольствием сделала еще один глоток виски.

— Мне кажется, ты мне не принадлежишь до конца, я уверен в
этом, — сказал он. — Я чувствую, что ты моя, только когда я глубоко
проникаю в тебя и ты испытываешь оргазм. Все остальное время, даже
когда ты лежишь со мной рядом, а моя рука ласкает твое тело, ты мне
не принадлежишь, ты где-то далеко от меня. Или я не прав? Ты мне
принадлежишь?
— Нет, — резко ответила Гретхен.
— Боже мой, — вздохнул Тедди. — Тебе только девятнадцать. Что
же будет, когда тебе исполнится тридцать?!
Гретхен улыбнулась. К тому времени она давно о нем забудет.
Может, даже раньше. Значительно раньше.
— О чем ты думала, когда я спустился вниз за выпивкой?
— О блуде.
— Почему ты говоришь такие непристойные слова? — Он, как это
ни странно, всегда выражался прилично, даже в подобной обстановке,
но это скорее объяснялось въевшимся в душу страхом перед его
грозной властной бабушкой, которая, услыхав от него непристойное
слово, тут же могла больно ударить по губам.
— Я никогда так не говорила до встречи с тобой, — сказала она,
сделав большой глоток виски.
— Я никогда так не выражался, — напомнил он ей.
— Ты — просто лицемер, — бросила она. — То, чем я занимаюсь,
я просто называю своими именами.
— Да, есть чем похвалиться, — съязвил он.
— Я ведь бедная, молоденькая, неопытная девушка из небольшого
городка, — сказала она. — Если бы однажды мне не встретился по
дороге один привлекательный мужчина на «бьюике» и если бы он не
напоил меня, а потом не воспользовался моей слабостью, то, вполне
вероятно, я дожила бы до глубокой старости и осталась высохшей
старой непорочной девой.
— Ты наверняка занялась бы этим же с теми двумя неграми в доме
старика, — возразил он. — Могу побиться об заклад!
Гретхен многозначительно улыбнулась:
— Теперь мы этого никогда так и не узнаем, как ты думаешь?
Бойлан бросил на нее задумчивый взгляд.
— Тебе нужно кое-чему поучиться. Думаю, не помешает, — сказал
он. Он резким жестом загасил сигарету, словно ему в голову внезапно

пришло важное решение. — Прости, — сказал он, вставая с
кровати. — Мне нужно позвонить. — Накинув халат, он спустился по
лестнице вниз.
Гретхен лежала все в той же позе, подперев голову, медленно
попивая из стакана виски. Вот она и отплатила ему. Нужно было бы,
правда, сделать это чуть раньше, до того, как она самозабвенно
отдавалась ему в постели. Но теперь она будет это делать постоянно,
не даст ему спуску. Пусть знает!
Вскоре Тедди вернулся.
— Одевайся!
Гретхен очень удивилась. Обычно они были вместе до полуночи.
Но ничего не сказала. Вылезла из кровати, начала одеваться.
— Мы куда-то едем? Как я должна выглядеть?
— Как хочешь, — отрезал он. Одетый в свой элегантный костюм,
он казался, как обычно, важной персоной, человеком, который привык
повелевать, человеком, которому повинуются другие. Она же,
напротив, в одежде казалась незначительной, незаметной и словно
уменьшившейся в размерах. Он подвергал суровой критике все ее
наряды, правда, не в очень грубой форме, а со знанием дела, но с
присущей ему самоуверенностью. Если бы она только не опасалась
нудных расспросов матери, она давно вытащила бы припрятанные
между страницами второго и третьего актов шекспировской комедии
«Как вам это понравится» восемьсот долларов и на эти деньги
обновила бы свой гардероб. Но, увы, пока это — несбыточная мечта.
Молча они прошли через пустой дом, вышли на лужайку и сели в
машину. Гретхен не задавала ему никаких вопросов. Молча проехали
через весь Порт-Филип и помчались дальше на юг. Нет, она ни за что
не доставит ему удовольствия и не станет расспрашивать, куда они
едут. Казалось, в голове у нее находится счетчик, спортивный протокол
по учету очков, и мысленно в него она заносила очки в свою или в его,
Тедди, пользу.
Так в молчании они ехали до самого Нью-Йорка. Теперь, если бы
они сейчас внезапно повернули назад, то она никак не добралась бы до
дома раньше рассвета. В результате придется пережить еще одну
истерику матери. Но Гретхен ни о чем не жалела. Ей не хотелось,
чтобы по ее лицу Тедди догадался, что ее волнуют такие пустяки.

Они остановились перед затемненным четырехэтажным домом на
какой-то улице с одинаковыми, выстроившимися в ряд по обе стороны
домами. Гретхен была в Нью-Йорке всего несколько раз в своей жизни,
причем дважды приезжала за последние три недели с Бойланом, и
поэтому не имела понятия, где они находятся сейчас. Бойлан, как
обычно, обойдя машину, вежливо открыл перед ней дверцу. Они
спустились по трем цементным ступенькам в маленький дворик,
окруженный железным забором, и Бойлан позвонил в дверь. Им
пришлось ждать довольно долго. Ей показалось, что кто-то
внимательно их разглядывает. Наконец дверь отворилась. Перед ними
стояла крупная полная женщина в белом вечернем платье, с
крашеными рыжими волосами, с высокой взбитой прической на
голове.
— Добрый вечер, дорогой, — поздоровалась она.
Какой у нее грубый, хриплый голос!
Женщина закрыла за ними дверь. В холле горел тусклый свет. В
доме было необычайно тихо, словно повсюду были расстелены
толстые ковры — на полу и на стенах. Люди здесь, по-видимому,
передвигались неслышно, беззвучно, как тени, подумала Гретхен.
— Добрый вечер, Нелли, — сказал Бойлан.
— Не видела тебя тысячу лет. — Женщина пригласила их идти за
ней вверх по лестничному пролету в маленькую, освещенную
розоватым светом гостиную.
— Был занят.
— Понятно, — сказала женщина, бросив оценивающий взгляд на
Гретхен, и, видимо, осталась весьма довольна ее видом.
— Сколько тебе лет, дорогая?
— Сто восемь, — ответил за Гретхен Бойлан.
И они оба рассмеялись. Гретхен спокойно стояла в этой небольшой
комнате. Стены были увешаны картинами «ню», написанными маслом.
Она была решительно настроена ничем не выдавать своих чувств, ни
на что не реагировать. Ей, конечно, было страшно, но она старалась
отогнать от себя этот неясный страх и не подавать вида, что ей
страшно. Такое поведение безопасно. Она заметила, что все лампы в
комнате украшены ленточками. На белом платье дамы тоже ленточки,
ленточки на груди и ленточки на подоле. Есть ли в этом какая-то связь?
Гретхен начала размышлять над этой проблемой, чтобы успокоиться,

сдержаться, резко не повернуться и не убежать из этого притихшего
дома, чтобы избавиться от неприятного ощущения, что где-то здесь
прячутся люди, его бесплотные обитатели. Кажется, они, эти люди,
неслышно передвигаются вверху в комнатах, где-то у нее над головой.
Она понятия не имела, что от нее хотят, что она здесь увидит, что с ней
здесь сделают. Бойлан держался непринужденно, легко.
— Уже почти все готово, дорогой, — сказала дама. — Подождем
еще несколько минут. Может, пока что-нибудь выпьете?
— Что скажешь, лапочка моя? — Бойлан повернулся к Гретхен.
— Как скажешь, — произнесла она с большим трудом.
— Думаю, бокал шампанского не помешает.
— Сейчас принесу бутылку. — сказала дама. — Я охлаждаю
шампанское, обложила бутылку льдом. Пойдемте со мной. — Она
пошла впереди по коридору. Гретхен с Бойланом пошли за ней,
поднялись по застеленной мягким ковром лестнице на второй этаж.
Платье этой женщины неприятно громко хрустело на ходу, внушая
Гретхен тревогу. Бойлан нес на руке свое пальто. Гретхен свое не
сняла.
Женщина, щелкнув выключателем, открыла дверь в коридоре. Они
вместе вошли в комнату. Гретхен увидела широкую кровать с
шелковым балдахином над ней, громадный стул с бархатной обивкой
красно-бордового цвета и три маленьких золоченых стульчика.
Большой букет тюльпанов в центре стола выделялся ярким желтым
пятном. Шторы были плотно задернуты, и через них вдруг донесся
приглушенный гул проехавшего мимо автомобиля. Широкое зеркало
закрывало всю стену. Убранство комнаты было похоже на номер чуть
старомодного, когда-то фешенебельного отеля. Но теперь уже, к
сожалению, низшего разряда.
— Горничная принесет шампанское через пару минут, — сказала
женщина и, громко шурша платьем, вышла, плотно, без звука, прикрыв
за собой дверь.
— Старая, добрая Нелли, — задумчиво произнес Бойлан, бросая
свое пальто на обитую тканью скамью возле двери. — На нее всегда
можно положиться. Она — человек здесь знаменитый. — Он, правда,
не уточнил, чем же она так знаменита. — Может, снимешь пальто,
детка?
— А разве нужно?

— Поступай как знаешь, — пожал он плечами.
Гретхен решила не снимать пальто, хотя в комнате было тепло. Она
подошла к кровати, села на краешек, стала ждать, что же произойдет
дальше. Бойлан, сев на стул и забросив ногу на ногу, зажег спичку. Он
внимательно оглядывал ее, чуть улыбаясь, по-видимому, ситуация его
забавляла, доставляла большое удовольствие.
— Это — бордель, — сообщил он ей деловым тоном. — Говорю на
всякий случай, если ты еще до сих пор не догадалась. Тебе
приходилось прежде бывать в таком заведении, детка?
Гретхен понимала, что он ее поддразнивает. Но она промолчала.
Теперь она боялась говорить, не доверяла самой себе.
— Нет, не думаю, — ответил он за нее. — Но любая девушка,
любая леди просто обязана хотя бы раз в жизни посетить публичный
дом, посмотреть, чем занимаются конкурентки.
Раздался стук в дверь. Бойлан подошел, открыл. На пороге стояла
хрупкая пожилая горничная в белом фартуке, в коротком черном
платье, с подносом в руках. На нем — ведерко со льдом, из него
торчало горлышко бутылки шампанского. Два бокала. Горничная
поставила бокалы на стол рядом с букетом желтых тюльпанов. На ее
бесстрастном лице не было абсолютно никакого выражения. Она
начала открывать бутылку. На ногах у нее шлепанцы, отметила
Гретхен.
Горничная долго боролась с пробкой, ее лицо покраснело от натуги,
прядь седых волос упала на лоб. Она сейчас была похожа на одну из
медленно передвигающихся пожилых женщин, с варикозом вен,
которых всегда можно увидеть перед началом рабочего дня в церкви,
на ранней мессе.
— Ладно, оставьте, — сказал Бойлан. — Я сам открою. — Он взял
из ее рук бутылку.
— Простите, сэр, — виновато сказала горничная. Она не
справилась со своими обязанностями и теперь, растерянная,
беспомощно стояла перед ними, свидетелями ее провала.
Но и Бойлану не удалось вытащить пробку. Он, крепко зажав
бутылку между ногами, давил, толкал эту проклятую пробку, напрасно
— ничего не выходило. Он вспотел и покраснел как рак, а горничная с
виноватым видом стояла рядом и следила за его тщетными усилиями.

Какие у него тонкие, нежные руки — они пригодны только для легкой
работы.
Гретхен надоело наблюдать за его действиями. Она встала с
кровати, взяла у Бойлана из рук бутылку.
— Я сама открою! — заявила она.
— Ты что, открываешь бутылки шампанского у себя в офисе на
кирпичном заводе?
Гретхен не обратила внимания на его иронию. Крепко сжав
краешек пробки своими ловкими сильными пальцами, она изо всех
сил принялась вращать и крутить. Пробка выскользнула из ее рук и,
хлопнув, вылетела из бутылки и ударилась в потолок. Шампанское,
пузырясь, пролилось ей на руки. Она передала бутылку Бойлану. Еще
одно очко в ее пользу. Нужно отметить там в ее протоколе, в голове.
Тедди засмеялся.
— Рабочий класс демонстрирует, на что способен, — весело сказал
он и разлил вино по бокалам. Горничная подала Гретхен полотенце,
чтобы она вытерла руки, потом тихо вышла из комнаты в своих
шлепанцах, беззвучно вливаясь в это беззвучное мышиное движение в
коридорах.
Они пили шампанское. На бутылочной этикетке — красная
диагональная линия. Бойлан одобрительно кивнул.
— У Нелли всегда подают все самое лучшее, можно не
сомневаться. Если она узнает, что я назвал ее заведение борделем, то
наверняка обидится. Она считает, что у нее салон, где она может на
практике проявить свое безграничное гостеприимство, чтобы
доставить удовольствие многим своим друзьям-мужчинам. Не думай,
моя лапочка, что все проститутки такие. Придется сильно
разочароваться. — Он постепенно приходил в себя, успокаивался —
после борьбы с непокорной бутылкой. — Нелли — последняя отрыжка
более галантной, более грациозной эпохи, существовавшей задолго до
того, как наступил век посредственного Человека и посредственного
Секса и все мы погрузились в эту пучину посредственности. Если у
тебя вдруг появится вкус к борделям, обратись непременно ко мне, я
дам тебе адреса самых лучших, детка. В противном случае ты
рискуешь оказаться в мерзких местах, а для чего нам они, не правда
ли? Тебе нравится шампанское?

— Вполне приличное, — сказала Гретхен. Она снова села на
краешек кровати, стараясь не расслабляться.
Неожиданно без всякого предупреждения зеркало осветилось. Кто-
то зажег свет в соседней комнате. Зеркало оказалось витриной, через
которую можно было видеть все, что происходит в соседней комнате,
но их оттуда никто не видел. Комнату освещала лампа, висевшая на
потолке, за плотным шелковым абажуром, чтобы свет не был ярким.
Бойлан посмотрел в зеркало-стекло.
— Ах! — воскликнул он. — Оркестр уже настраивает
инструменты. — Вытащив бутылку шампанского из ведерка со льдом,
он подошел к Гретхен, сел рядом с ней на кровати. Поставил бутылку
на пол, у ног. В комнате была высокая молодая девушка с длинными
белокурыми волосами. Красивое лицо, надутые губки, желчное
выражение на нем — жадное, алчное выражение испорченного
ребенка, подрастающей «звезды». Сбросив с себя розовый с
оборочками пеньюар, она продемонстрировала свою великолепную
фигуру, длинные, превосходные ноги. Она ни разу даже не взглянула
на зеркало, хотя эта процедура была ей, несомненно, хорошо знакома и
она знала, что из соседней комнаты за ней наблюдают зрители.
Откинув на край кровати одеяло с простыней, она с размаху бросилась
на нее спиной, и все ее гармоничные, без всякой аффектации
движения, конечно, были давно и тщательно продуманы. Она лежала,
лениво развалившись на постели и, по-видимому, весьма довольная
собой. Наверное, она могла лежать в такой томной позе часами, а то и
днями, и ей, конечно, нравилось что ею, ее дивным телом, любуются
зрители по ту сторону зеркала. Весь спектакль проходил в мертвой
тишине. Со стороны зеркала до них не долетало ни малейшего звука.
— Может, еще шампанского, детка? — спросил Бойлан. Он поднял
с пола бутылку.
— Нет, спасибо. — Гретхен чувствовала, что ей по-прежнему
трудно говорить.
Дверь отворилась, и в комнату за зеркалом вошел молодой негр.
Ах, какой негодяй! — с возмущением подумала о Бойлане Гретхен.
Какой больной, мстительный негодяй. Но она не шевельнулась.
Негр что-то сказал лежавшей на кровати девушке. Она лениво в
знак приветствия махнула ему рукой и улыбнулась улыбкой
победительницы детского конкурса красоты. Все, что происходило в

комнате за зеркалом, было похоже на пантомиму, что придавало всему
спектаклю определенную отстраненность, и эти две фигуры за стеклом
казались бесплотными, нереальными. Актеры словно хотели всех
убедить, что на их сцене ничего страшного не случится.
На чернокожем — светло-голубой, элегантный костюм, белая
рубашка и красная бабочка в горошек. На ногах — легкие коричневые
туфли с острыми носами. Молодое, приятное, подобострастное лицо,
улыбчивое, словно в любую секунду он был готов произнести: «Да,
сэр!»
— У Нелли полно связей в ночных клубах Гарлема, — пояснил
Бойлан. В эту минуту негр начал раздеваться, прежде аккуратно
повесив свой пиджак на спинку стула. — Вероятно, он играет на трубе
или на каком-то другом инструменте в этих джаз-бандах, — продолжал
Бойлан, — и не прочь подработать, срубить пару сотен баксов за вечер
и одновременно позабавить белых людей. Он — нам, мы — ему. —
Бойлан фыркнул, довольный собственной остротой. Тело у негра было
бронзового цвета, блестящая, с отливом, кожа, широкие мускулистые
плечи, конусообразная талия, как у спортсмена в самой лучшей
физической форме. Разве можно сравнить его с фигурой этого
сидевшего рядом с ней на кровати человека? От такого сравнения
Гретхен от ярости чуть не заскрежетала зубами.
Негр прошел через всю комнату к кровати. Девушка широко
развела руки, чтобы принять его. Легко, пружинисто, словно кошка, он
опустился на белое тело девушки. Они поцеловались. Ее руки крепко
сжимали его ягодицы. Потом он оказался на спине, а девушка начала
страстно целовать его, сначала в шею, потом соски, одновременно
медленными движениями настоящей профессионалки рукой энергично
ласкала его восстающий пенис. Склонившись над ним, она языком
принялась лизать блестящую, кофейного цвета кожу негра на его
плоском животе с проступившими на нем напрягшимися мышцами, и
от щекочущего прикосновения к нему ее густых белокурых волос тело
негра вздрагивало, как в конвульсиях.
Гретхен жадно наблюдала за парой. Они были прекрасны. Это
представление казалось ей великолепным, оно вселяло в нее какую-то
надежду, что-то обещало ей, но что, этого она не могла пока понять и
выразить словами. Но ей мешал наслаждаться этим зрелищем
сидевший рядом Бойлан. Как все же несправедливо, как грязно,

отвратительно несправедливо! Потрясающие, совершенные формы —
два человеческих тела покупаются на час, как лошади из конюшни,
чтобы доставить удовольствие таким богачам, как Бойлан, чтобы еще
больше утончить его развращенность или удовлетворить каприз, а
возможно и месть.
Гретхен встала, повернулась к зеркалу-стеклу спиной.
— Я подожду тебя в машине, — сказала она.
— Но ведь все только начинается, — тихо возразил Бойлан. — Ты
только посмотри, что она сейчас вытворяет. В конце концов, я привез
тебя сюда ради тебя самой, для твоего же обучения. Ты станешь такой
популярной, если…
— Увидимся в машине, — отрезала она, выбегая из комнаты.
Стремительно, чуть не кубарем, сбежала с лестницы.
Женщина в белом платье стояла внизу, в холле, у выхода. Она
ничего не сказала, с язвительной улыбкой открывая перед ней дверь.
Гретхен подошла к машине, села на переднее сиденье. Бойлан
пришел минут через пятнадцать. Он шел к ней от двери спокойно, не
торопясь. Сев в машину, он завел мотор.
— Жаль, что ты не осталась, — сказал он. — Они честно
заработали свои двести долларов.
Когда она отпирала дверь, то услыхала, как его машина сделала
резкий разворот. Осторожно поднимаясь по лестнице, стараясь не
делать шума, она вдруг увидела свет из открытой двери спальни
родителей, которая была напротив ее комнаты. Мать, строго
выпрямившись, сидела на деревянном стуле, уставившись тяжелым
взглядом в коридор. Гретхен остановилась, посмотрела на мать. У нее
были такие странные глаза, как у помешанной. Но теперь уже ничего
не исправишь. Мать с дочерью долго глядели в упор друг на дружку.
— Иди спать, — сказала мать. — Я позвоню на завод и скажу
мистеру Хатченсу, что ты заболела.
Гретхен вошла в свою комнату, закрыла за собой дверь. Запираться
она не стала. Ни на одной двери в доме замков не было. Подошла к
полке и взяла в руки томик Шекспира. Но восьмисот долларов между
вторым и третьим актами «Как вам это понравится» не оказалось.
Деньги, все так же аккуратно сложенные в конверт, лежали посередине
пятого акта «Макбета».

жүктеу/скачать 4,7 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: