Список литературы и источников

 

369

О.В. Орфинская  

Россия, Москва, Институт культурного и природного наследия 

ОПЫТ ИССЛЕДОВАНИЯ И РЕКОНСТРУКЦИЙ  

ИЗДЕЛИЙ ИЗ АРХЕОЛОГИЧЕСКОГО ТЕКСТИЛЯ 

Реконструкция костюма стоит на трех «слонах»-источниках: археологии, изобразительных / пись-

менных источниках, а также на данных этнографии. Каждый из этих «слонов» имеет свои особенности, 

свои правила и своя степень достоверности. Особенности изобразительных и письменных источников в 

области реконструкции костюма были проанализированы Яценко С.А. в одном из разделов его книги 

[10,  с. 14–15]. Безусловно,  при  наличии  реальных  целых  форм археологического  текстиля,  все  осталь-

ные  источники  отходят  на  второй  план  и  подтверждают,  дополняют  или  комментируют  артефакты. 

Однако  реконструкция  костюма  по  реальным  находкам  сопряжена  с  целым  рядом  трудностей,  и  в 

частности, это умение «считывать» информацию, применяя комплексные методы исследования архео-

логического  текстиля.  Накопленный  опыт  в  этой  области  обобщила  в  своей  книге  Глушкова  Т.Н. [1, 

с. 84–93]. Но, не смотря на многочисленные разработки и методические изыскания, каждый исследова-

тель  все  равно  проходит  свою  дорогу  познания.  В  связи  с  этим  мне  бы  хотелось  поделиться  своим 

опытом  исследования  и  реконструкций  изделий  из  текстиля.  Эти  исследования  во  многом  зависят  от 

археолога, так как степень потери информации при прохождении текстиля от раскопа до исследователя 

полностью зависит от него. Чтобы такие потери не происходили, идеальным является наличие рестав-

рационно-исследовательской группы, которая присутствует при раскопках и работает с материалом от 

фиксации  его  в  раскопе  до  подготовки  его  к  экспозиции.  То  есть  текстиль  проходит  полный  цикл 

исследования и реставрации. Такая группа существовала при Музеях «Московский Кремль» и работала 

в рамках проекта «Исторический Некрополь» с текстильным материалом из погребений великих цариц 

и княгинь Вознесенского монастыря. В рамках этой программы была апробирована в течение многих 

лет методика исследования археологического текстиля, которая опубликована в сборнике «Некрополь 

русских великих княгинь и цариц в Вознесенском монастыре Московского Кремля» [6]. Но такая груп-

па, почти уникальное явление. Поэтому хотелось бы отметить, что надо и не надо делать археологам, 

чтобы  не  терять  информацию,  когда  они  сталкиваются  с  текстилем  в  погребениях  или  культурных 

слоях. Бесспорно, это почти прописные истины, но позволю себе их напомнить. 

Правило  первое.  Четкая  фиксация  текстиля  в  погребении.  Облегчает  эту  задачу  выделение  зон  в 

погребении [7, с. 53], при анализе полученного материала, конечно, следует учитывать «идеальную, ри-

туальную  или  криминальную  ситуацию»  положения  текстиля  и  украшений/декора  в  погребении [8, 

с. 15]. Это правило знают все, но не всегда оно выполняется не формально. Не всегда берутся образцы 

органического тлена, которые в последствие, возможно, помогут определить природу материала. Так, 

работа по проекту «Текстиль эпохи бронзы Евразийских степей» [9], показала, сколько разнообразной 

информации  можно  получить  при  грамотном  отборе  образцов  используя  различные  методы  иссле-

дования [2]. 

Правило второе. Не мыть изделия или костные останки, где возможно сохранился текстиль. Здесь 

можно  привести  пример  лучевой  кости  из  погребения  в  Успенском  соборе  г.  Новгорода.  Благодаря 

внимательной  работе  археологов  на  ее  поверхности  сохранился  небольшой  бугорок  (рис. 1), где  под 

металлической пуговкой, при исследовании были выявлены два слоя шелковых тканей и слой сильно 

деструктированной кожи от некого изделия. Безусловно, информация недостаточная для реконструкции 

одежды  данного  человека,  но  и  эта  информация  интересна.  Не  менее  увлекательной  была  работа  по 

исследованию  остатков  текстиля  на  металлических  изделиях  из  Мамисондонского  могильника 

(Северная Осетия). На височных кольцах, поясных наборах, перстнях (рис. 2) и браслетах сохранились 

незначительные  остатки  тканей,  нитей  или  просто  волокон  (рис. 3, 4). Проведенные  исследования 

позволили сделать выводы о наличие различных тканей в этом могильнике и их роли в погребениях. 

Правило  третье.  Упаковка  текстиля  в  коробки,  которые  не  позволяют  деформироваться  тканям 

при транспортировке. Упаковка влажных фрагментов в полиэтиленовые пакеты приводит к появлению 

плесени и развитию микроорганизмов. Как не печально, но встречались и такие образцы, где вся инфор-

мация была уничтожена неправильной упаковкой и хранением. 

Правило четвертое. По возможности, в раскопе вырезать почвенно-текстильный конгломерат и в 

камеральных условиях, тщательно фиксируя все слои, приступать к его разбору. К удачным примерам 

получения  интересной  информации  при  исследовании  текстильных  конгломератов  можно  отнести 

исследование  двух  камерных  погребений  из  Пскова [4]. Где  в  одном  случае  был  взят  конгломерат  в 

районе грудной клетки погребенной, позволяющий выделить все слои расположенные от деревянного 

настила  до  фибулы  и  реконструировать  послойное  расположение  одежд.  Естественно,  форму  или 

особенности кроя этой одежды определить было невозможно. Но удалось определить, что непосредст-

 

370 

венно на костяке находилось изделие из ткани, где присутствовали волокна хлопка, далее шло изделие 

из  синего  льна  с  отделкой  из  шелковой  ткани  и  некое  изделие  из  нетканого  материала.  Совершенно 

другая картина была получена при исследовании второго камерного погребения, где был вырезан блок 

земли с берестяным кузовком, в котором находился текстиль. В этом случае удалось, с высокой долей 

уверенности,  реконструировать  комплект  женской  одежды,  который  был  бережно  свернут  и  плотно 

упакован в короб. Оказалось, что там находилось платье (рубаха) из синего льна с рукавами, имеющими 

широкие шелковые манжеты и, вероятно отделку по подолу. Там же находилось изделие типа сарафана 

с широкой шелковой отделкой и лямками, петли которых были заколоты фибулами (рис. 5).  

Правило  пятое.  Не  затягивать  исследование.  Чем  быстрее  будет  разобран  материал,  тем  больше 

информации из него можно будет получить. 

Вот  пять  основных  правил,  которые  позволят  археологу  сохранить  археологический  материал  и 

заложенную в него информацию, прежде чем передать все исследователю. 

Но  кроме  этой  проблемы,  есть  еще  одна,  связанная  с  возможностью  получения  полной  инфор-

мации. Это – время исследования целых, крупных форм. До начала реставрации невозможно снять точ-

ные размеры, а после реставрации, зачастую бывает невозможно добраться до «живой» ткани. Идеаль-

ным является параллельная работа реставратора и исследователя. Демонстрацией этого тезиса является 

большая работа, по исследованию и реконструкции комплекса одежд из женского погребения могиль-

ника  Маячный  бугор  (золотоордынский  период),  выполненная  по  президентскому  гранту  в 2001 году 

[4].  Исследования  проводились  до  начала  реставрации,  деньги,  как  всегда  в  таких  случаях,  получили 

только в конце года, так что проблем в работе хватало, но в дальнейшем, после завершения официаль-

ных работ, в ходе реставрации, совместно с реставраторами, удалось уточнить некоторые детали кроя 

двух халатов и сапог. 

За  годы  работы  была  сформулирована  и  система  правил,  которые  исследователь  сам  не  должен 

нарушать. 

Одно из основных, это не изменять цепочку событий: на первом месте детальнейшее исследование 

объекта и только затем уже введение его в ту или иную систему аналогов. Яркий пример перестановки 

действий  мы  наблюдаем  в  работе  З.В.  Доде,  где  в  части,  посвященной  общей  методике  совершенно 

верно  говориться,  что  «сопоставление  выявленного  кроя … с  известными  параллелями  подтверждает 

аутентичный характер нашей реконструкции» [3, с. 78]. А в описании первого же изделия где «реконст-

руировать  аутентичную  выкройку  этого  изделия  не  представляется  возможным  из-за  характера 

сохранности  деталей.  Между  тем,  опираясь  на  известные  археологические  и  этнографические  парал-

лели,  можно  попытаться  воссоздать  достоверную  форму…» [3, с. 82]. Определение  «достоверную 

форму»  заставляет  сформулировать  следующий  тезис,  что  если  при  работе  с  определенным  изделием 

нет данных для его однозначной реконструкции, то такую реконструкцию нельзя считать достоверной, 

а  рассматривать  ее  как  один  из  возможных  вариантов.  Почему  это  важно?  Именно  степень  достовер-

ности  отдельных,  очень  конкретных  вещей  создает  тот  строительный  материал,  который  помогает 

выстраивать и формулировать более общие положения для определенной культуры или этноса. Целые 

изделия  встречаются  крайне  редко.  Поэтому,  предлагая  свои  варианты  реконструкции,  необходимо 

озвучивать  все  полученные  в  результате  исследования  данные,  чтобы  дать  возможность  другим 

посмотреть на этот объект и, возможно, предложить свой вариант. То есть, при появлении «непоняток», 

не  стоит  придумывать  сказочные  варианты,  так  как  все  что  сегодня  не  понятно,  может  найти  свое 

объяснение завтра, послезавтра и т.д. Я отнюдь не отвергаю значимость этнографии в реконструкции 

археологической  одежды.  Я  за  то,  чтобы  этнография  не  опускалась  напрямую  в  археологию,  заменяя 

собой реальные археологические объекты. Проиллюстрировать это утверждение можно на примере ре-

конструкции верхней сорочки (платья) из детского погребения Евдокии Старицкой (рис. 6). 

В погребении были выявлены два хорошо сохранившихся рукава с золотной вышивкой и неболь-

шие  фрагменты  стана.  На  первом  этапе  реконструкции  были  сделаны  прорисовки  всех  фрагментов 

стана с указанием швов и других следов швейной обработки. Анализ этих прорисовок позволил выде-

лить группы фрагментов по типам соединительных швов. Таких групп оказалось 3: 

1 – соединение  двух  кусков  тканей:  соединение  кромки  и  среза  ткани;  соединение 2-х  кромок; 

соединение 2-х срезов. 

2 – соединение трех кусков тканей. 

3 – один, очень маленький фрагмент ткани, где фиксируется угол вшитой детали. 

В  данном  случае,  благодаря  сохранившемуся  фрагменту  ткани  от  кромки  до  кромки,  стало  воз-

можно определение ширины ткани, из которой был сшит стан. Второй этап предполагал инвариантный 

метод  реконструкции,  в  процессе  которого  была  сделана  попытка  подбора  такой  модели  платья,  ко-

торая  имела  бы  все  вышеперечисленные  группы  швов.  Как  известно,  женская  сорочка  имела  тунико-

образную  форму.  Крой  такой  сорочки  мог  иметь  несколько  вариантов,  один  из  которых,  наиболее 

подходящий и был отобран, как теоретическая основа. При наложении на этот теоретический стан всех 

реальных  фрагментов,  было  получено  полное  совпадение  теоретических  и  реальных  швов.  Таким 

 

371

образом,  реконструкция  данного  изделия  была  основана  на  исследовании  реальных  объектов,  и  на 

теоретических изысканиях, подтвержденных этими реальными объектами. 

В заключении хотелось бы еще раз повторить, что только детальное исследование текстиля дает 

основание  для  реконструкций  конкретных  изделий.  Для  интерпретации  результатов  исследования 

необходимо  применять  все  возможные  источники,  четко  отделяя  факт  от  теории  и  естественно,  от 

вымысла. 

Список литературы  

1.  Глушкова  Т.Н.  История  изучения  древнего  плетения  и  ткачества  в  отечественной  археологии. – 

Сургут: РИО Сургут. пед. ин-та, 2006. – 96 с. 

2.  Гольева  А.А.  Растительные  подстилки  эпохи  бронзы  Калмыкии // Текстиль  эпохи  бронзы  Евразий-

ских  степей. – М.:  Изд-во  Гос.  исторического  музея, 1999. – С. 185–204. – (Тр.  Гос.  исторического  музея. 

Вып. 109). 

3. Доде З.В. Одежды и шелка из могильника Вербовый Лог // Власкин М.В., Гармашов А.И., Доде З.В., 

Науменко  С.А.  Погребения  знати  золотоордынского  времени  в  междуречье  Дона  и  Сала:  материалы  по 

изучению историко-культурного наследия Северного Кавказа. Вып. VI. – М.: Памятники исторической мыс-

ли, 2006. – С. 77–167. 

4. Зубкова Е.С., Орфинская О.В. Опыт исследования и реконструкции текстиля из раскопок погребений 

в  Пскове // Хорошие  дни.  Памяти  Александра  Степановича  Хорошева. – М.:  ООО  «ЛеопАрт», 2009. – 

С. 294–309. 

5.  Зубкова  Е.С.,  Орфинская  О.В.  Предварительные  итоги  исследования  текстиля  из  погребения  № 3 

Старовознесенского IV раскопа в Пскове // Археология и история Пскова и Псковской земли. Семинар им. 

ак. В.В. Седова: Материалы LIII заседания. – Псков, 2008. – С. 56–75. 

6.  Орфинская  О.В.  Методы  исследования  тканей  и  реконструкция  одежды // Некрополь  русских  ве-

ликих княгинь и цариц в Вознесенском монастыре Московского Кремля. – М.: Изд-во Гос. историко-культ. 

музея-заповедника «Московский Кремль», 2009. – Т. 1: История усыпальницы и методика исследования за-

хоронений. – С. 195–213. 

7.  Степанова  Ю.В.  К  изучению  древнерусского  костюма  населения  Тверского  Поволжья  (по  материа-

лам Избрижского некрополя) // Тверь, Тверская земля и сопредельные территории в эпоху средневековья. – 

Тверь, 1999. – Вып. 3. – С. 53–60. 

8.  Усманова  Э.Р.  Костюм  женщины  эпохи  бронзы  Казахстана.  Опыт  реконструкций. – Лисаковск; 

Караганда: Караганд. гос. ун-т, 2010. – 176 с. 

9. Шишлина Н.И. Текстиль эпохи бронзы Прикаспийских степей // Текстиль эпохи бронзы Евразийских 

степей. – М.: Изд-во Гос. исторического музея, 1999. – М., 1999. – С. 7–58. – (Тр. Гос. исторического музея. 

Вып. 109). 

10. Яценко С.А. Костюм древней Евразии: ираноязычные народы. – М.: Вост. лит-ра, 2006. – 664 с. 

 

 

 

 

Рис. 1. Лучевая кость с остатками текстиля и 

металлической пуговкой под слоем грязи 

 

 

 

 

Рис. 2. Перстень из Мамисондонского  

могильника с остатками ткани 

 

 

 

 

 

372 

Рис. 3. Микрофотография волокон льна в проходящем 

поляризованном свете (анализатор и поляризатор 

находятся перпендикулярно) 

Рис. 4. Микрофотография волокон хлопка в 

проходящем поляризованном свете (анализатор и 

поляризатор находятся перпендикулярно) 

 

А 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Рис. 5. Реконструкция комплекта одежд из 

камерного погребения 3 в Пскове [5, с. 66]:  

А – вид спереди; Б – вид сзади. Цветом выделены 

сохранившиеся участки одежд. 

 

 

 

Б

 

 

 

 

Рис. 6. Реконструкция платья из погребения Евдокии Владимировны Старицкой (XVI в.):  

А – выкройка; Б – общий вид, цветом выделены сохранившиеся фрагменты; I – рукава; II – центральная часть стана;  

III – боковины; IV – ластовицы; 1 – горизонтальная линия ворота; 2 – центральный вертикальный разрез;  

3 – разрезы для поликов; к – кромка; с – срез; ф1 – фрагмент, имеющий вшивную деталь; ф2 – фрагмент, соединяющий 

три куска ткани; ф3 – фрагмент ворота с центральным разрезом; ф4 – фрагмент с полной шириной куска и двумя швами, 

соединяющими по две кромки. 

 

373

А.Н. Павлова 

Россия, Йошкар-Ола, Марийский государственный университет 

К ПРОБЛЕМЕ ИНТЕРПРЕТАЦИИ  

ДРЕВНЕГО КОСТЮМА ВОЛЖСКИХ ФИННОВ 

Костюм  древних  этносов  вызывает  все  больший  интерес,  как  у  специалистов-историков,  так  и 

участников клубов исторической реконструкции. В последнем случае все чаще обращаются не только к 

костюму этносов, представленному изобразительными материалами, но и к культуре этносов, о которой 

можно судить лишь на основе данных археологии. Цель и историков и авторов реконструкций – дости-

жение максимальной достоверности при воссоздании костюма, что является основой для его последую-

щей интерпретации. 

Древний костюм волжских финнов может быть восстановлен по материалам могильников, отчасти 

кладов,  в  состав  которых  входили  украшения  и  предметы  одежды.  Фрагменты  одежды  и  обуви  из 

ткани,  меха,  кожи  встречаются  в  единичных  случаях,  что  не  позволяет  реконструировать  костюм  как 

целостную систему, восстановив особенности покроя, силуэт, цветовое решение.  

Стремясь  к  максимальной  достоверности,  при  реконструкции  следует  учитывать  особенности 

расположения предметов в погребении, соотносить с особенностями погребального обряда и антропо-

логическими  материалами.  Применительно  к  ряду  памятников,  исследования  которых  проводились  в 

XIX – первой  половине  ХХ  вв.,  эти  правила  не  могут  быть  полностью  соблюдены,  так  как  антро-

пологический  материал  детально  не  изучался:  пол  погребенных  нередко  определялся  по  вещам [9, 

с. 54]. Среди материалов о раскопках могильников в ряде случаев отсутствуют планы погребений, что 

затрудняет детальную реконструкцию костюма. 

Недостаток  сведений  по  костюму  волжских  финнов  компенсируется  этнографическими  материа-

лами,  на  основании  допущения,  что  рассматриваемая  культура,  относящаяся  к  числу  традиционных, 

сохранила  многие  древние  элементы,  существует  преемственность  между  древними  и  современными 

формами  костюма.  Такое  допущение  вполне  оправдано,  если  выделить  общие  элементы  костюмного 

комплекса  финно-угорского  населения  Поволжья  и  Приуралья,  предположив  их  древнее  происхож-

дение и последующее развитие в рамках этнических культур [7, с. 17].  

Сложным остается вопрос об этнической атрибутации элементов костюма. Этносы, на протяжении 

длительного  времени  живущие  рядом  друг  с  другом  в  условиях  культурного  взаимодействия, 

заимствовали и изменяли формы предметов, входивших в костюм. Наличие подобных элементов кос-

тюма  у  соседних  этносов в  поздний  период  не всегда  следует  считать  основанием  для  заимствования 

без выяснения генезиса данной формы.  

Например,  при  реконструкции  форм  головных  уборов  волжских  финнов  середины I – начала 

II тыс.  н.э.  необходимо  учитывать  целый  ряд  факторов.  Сохранившиеся  фрагменты,  обычно  немного-

численны и не позволяют полностью восстановить форму головного убора, что предполагает обраще-

ние  к  этнографическим  материалам  не  только  мордвы  и  мари,  но  и  других  финно-угорских  этносов 

Поволжья  и  Приуралья,  Прибалтики,  предполагая  тесные  культурные  связи  с  соседними  балтоязыч-

ными племенами в рассматриваемую эпоху, а также влияние культурного мира европейских степей. 

Сопоставление  форм  головных  уборов,  известных  у  мари,  мордвы,  удмуртов,  финно-угорского 

населения Прибалтики [3, с. 140–162, 20, с. 33–37] позволяет выделить следующие общие формы жен-

ских головных уборов: 

1) убор конусообразной формы с позатыльником; 

2)  убор  в  форме  срезанного  конуса,  зауженного  к  верху  или  расширяющегося  вверх  (трапе-

циевидной формы), также с позатыльником. 

Головные  уборы  каркасного  типа  на  берестяной  основе  известны  по  раскопкам  Безводнинского 

могильника. Их реконструкцию предложил Ю.А. Краснов, считавший, что они являлись частью костю-

ма  замужней  женщины [16, с. 55–56]. Форма  каркасных  головных  уборов  была  различной,  что  и 

позволило выделить два основных варианта, предполагавших различные способы изготовления деталей 

из ткани. Можно предположить, что на конусообразную основу ткань сшивали по образцу марийского 

шымакша [20, с. 34–35]. Головной убор из куска ткани, а в древности, возможно, кожи, сшитой спереди 

наподобие  колпака  с  лопастью,  по  этнографическим  сведениям,  известен  у  марийских  мужчин [20, 

с. 35].  Нечто  подобное  можно  увидеть  на  бляшках  в  виде  человеческих  фигурок  из  Старшего  Ах-

мыловского могильника [22, рис. 31]. Возможно, фрагмент войлочного позатыльника из погребения 2 

Крюково-Кужновского  могильника  являлся  частью  такого  же  убора.  Происхождение  данного  убора 

выяснить сложно, но он стал частью волго-вятского костюмного комплекса [21, с. 148]. 

Во  втором  типе  головного  убора  край  куска  ткани  отворачивался  и  пришивался  с  двух  сторон, 

таким образом, могло быть создано некоторое подобие очелья, напоминающее по форме более поздние 

 

374 

варианты  головных  уборов  мари  и  мордвы,  которые  обычно  считаются  русским  заимствованием [3, 

с. 148; 20, с. 36].  

Позатыльник  или  шапочки  с  позатыльником,  закрывавшие  основу  из  бересты,  изготовленные  из 

ткани  или  войлока,  украшались,  например,  В.Н.  Мартьянов  отметил,  что  ряд  головных  полотенец  из 

древнемордовских могильников имели основу из грубой ткани, покрытую более тонкой тканью, реже – 

шелком [19, с. 92]. В.Н.  Мартьянов  описывает  головное  полотенце  мордвы-мокши  как  полосу  ткани 

шириной от 10–12 до 18–20 см и длиной от 40–50 до 60 см.  

Обычай богато украшать лопасть, спускающуюся на спину, сохранился у мари и мордвы. Марий-

ские  женщины  использовали  для  этого  в  начале  ХХ  в.  вышивку,  монеты,  бисер,  раковины  каури [20, 

с. 35]. Мордва Зубово-Полянского района носила лосник с затилкой в виде куска кумача с завязками на 

холщовой подкладке, отделанный бисером [3, с. 147–162].  

Головной убор с лопастью встречался и у рязано-окского населения в рассматриваемом регионе, о 

чем  свидетельствуют  материалы  Шатрищенского  могильника [14,с. 133, 174], а  также  комплексов 

Заречье-77, 95, 100, 144 [4, с. 19–20]. В последнем случае можно провести аналогии между рязано-ок-

скими  шапочками  с  лопастью  и  способом  ношения  головного  полотенца  шарпан  с  шапочкой  марий-

скими женщинами. 

Формами девичьих уборов следует признать:  

1) повязку или обруч на жесткой основе или без таковой;  

2) шапочку полусферической формы, возможно, в некоторых случаях с открытой макушкой.  

Шерстяные  или  кожаные  шапочки  как  принадлежность  девичьего  костюма  были  характерны  в 

рассматриваемый период для балтских племен, например, Центральной и Восточной Литвы [5, с. 153].  

Шапочка как элемент женского (девичьего) костюма имела древние традиции в регионе Поволжья 

и была известна различным этническим группам. По мнению Д.Ф. Файзуллиной, в Поволжье шапочки 

известны  с  эпохи  ананьинской  культурно-исторической  общности [25, с. 21]. Богатством  металличе-

ского убранства отличались и шапочки дьяковских женщин [24, с. 105–106], а также головные уборы 

азелинских женщин [8]. До начала ХХ в. марийские девушки носили матерчатые шапочки ошпу, укра-

шенные  монетами,  бисером,  раковинами  каури [20, с. 43–44]. Возможно,  следует  говорить  о  пересе-

чении культурных традиций различных этносов, способствовавшем актуализации определенных куль-

турных форм, в данном случае головных уборов. 

Открытым остается вопрос о ношении полотенчатого головного убора, широко известного в Вос-

точной Европе, например, у восточных славян, балтоязычных племен [5, 11, 23], а в дальнейшем встре-

чавшимся в костюме тюркоязычных этносов, мари, води. Пока не реконструированы головные уборы из 

меха, фрагменты которых найдены в древнемарийских могильниках. 

Покрой  одежды  полностью  определяется  по  аналогии  с  этнографическим  костюмом,  хотя,  как 

показывают обнаруженные в погребениях фрагменты меха и кожи [1, с. 79; 6, с. 37], в древности эти ма-

териалы  имели  широкое  распространение,  что  предполагает  бытование  форм  костюма  отличных  от 

более  поздних.  Достоверно  может  быть  реконструировано  расположение  украшений,  позволяющих 

восстановить и некоторые особенности одежды: расположение выреза рубах, иногда наличие кафтана, 

набедренников.  В  технологической  структуре  костюма  украшения  не  были  системообразующими,  их 

можно отнести к категории убранства [10, с. 306], информативного, но не исчерпывающего костюм. С 

другой стороны, костюм обязательно включал не функциональные предметы: обереги и т.п. 

Таким  образом,  костюм  волжских  финнов,  реконструированный  по  материалам  погребений,  не 

является  буквальным  воспроизведением  древнего  костюма.  Применительно  к  каждому  конкретному 

костюмному комплексу какие-либо детали не удается восстановить, что заставляет обращаться к более 

или менее близким и достоверным аналогиям.  

В  результате  возникает  костюм-образ,  если  использовать  терминологию  Р.  Барта [2, с. 39], ко-

торый  в  археологии  является  результатом  субъективного  восприятия  археологических  и  этногра-

фических материалов.  

При  интерпретации  древнего  костюма  волжских  финнов,  также  как  и  ряда  других  этносов, 

основным становится вопрос о соотношении погребального костюма и костюма повседневного. По дан-

ным этнографии, у мари и мордвы в качестве погребальной и поминальной использовалась свадебная 

одежда, девушкам, не успевшим выйти замуж, в гроб клали женский головной убор [20, с. 79]. Таким 

образом, погребальные костюмы девушек-невест и замужних женщин мало отличались друг от друга – 

прежде всего по головному убору. Упрощение костюма, происходящее по мере старения человека, хо-

рошо прослеживаемое в повседневной жизни по этнографическим материалам мари и мордвы [3, с. 108; 

20.  с. 72], в  археологии  не  всегда  является  очевидным [15]. При  исследовании  социальной  символики 

элементов  костюма  важное  значение  имеют  женские  вещи,  оставленные  в  мужских  погребениях, 

которые  должны  были,  вероятно,  символизировать  саму  обладательницу,  и,  следовательно,  соотно-

сились со статусом замужней женщины [12].  

 

375

Сложнее  решается  вопрос  о  знаковости  элементов  мужского  костюма,  который  по  своей  спе-

цифике  был  ориентирован  не  только  на  традиции  собственного  этноса,  но  и  на  усвоение  социальных 

символов, понятных другим народам. 

Традиционный  костюм,  по  мнению  Н.М.  Калашниковой,  следует  рассматривать  как  социокод, 

фиксирующий  характеристики  определенной  культуры  и  являющийся  посредником  среди  типов 

культуры  различных  хронологических  периодов  и  разных  этносов,  осуществляющий  коммуникацию, 

трансляцию и усвоение определенной, значимой для этноса информации [13, с. 325] 

В  зависимости  от  «уровня  подготовки»  реципиента  одни  и  те  же  символы  имели  различное 

прочтение,  кодируя  информацию  разного  уровня  от  космического  до  социального.  Хотя,  по  мнению 

Р. Барта,  только  в  современной  культуре: «Неустанно  действует  тенденция  превращать  чувственное  в 

значимое,  тенденция  ко  все  более  сложно  организованным  системам.  Одновременно,  в  тех  же  самых 

размерах, знак стараются замаскировать в качестве знака, скрыть его систематическую природу, рацио-

нализировать его, подвести под него основание, связать с какой-нибудь мировой инстанцией, субстан-

цией, функцией» [2, с. 285]. Представляется, что подобная тенденция существовала и в традиционной 

культуре, где она развивалась под влиянием религиозных и мифологических представлений.  

Древний костюм волжских финнов может быть представлен как текст, имеющий некоторые пробелы 

в  силу  особенностей  его  реконструкции.  При  прочтении  данного  текста,  то  есть  интерпретации 

археологического  материала,  создается  мыслительная  конструкция,  которая,  как  предполагается,  отра-

жает исторические реалии. Интерпретируя костюма на социальном уровне, можно опираться на данные 

этнографии,  так  как  костюм  в  традиционной  культуре  волжских  финнов  всегда  «говорил»  за  тело, 

отражая происходящие с этим телом изменения, но с учетом трансформации этнической культуры. 

На более высоких уровнях семантики, например, космологическом, аналогии не столь очевидны, 

так как изменились способы трансляции информации. Сами смыслы на этих уровнях являются сокро-

венными, закрытыми не только для посторонних, не принадлежащих к данной этнической традиции, но 

и для непосвященных внутри социума.  

Вероятно,  что  данные  представления  никогда  и  не  были  полностью  вербализированы,  а  переда-

вались из поколения в поколение с помощью различных культурных текстов, частично дополнявших, 

частично  повторявших  друг  друга.  Объяснения,  предлагаемые  тем  или  иным  культурным  явлениям 

самими  носителями  традиции,  как  отметил  К.  Леви-Стросс,  обычно  не  раскрывают  их  сути  и  только 

заслоняют внутренние структуры, так как представляют собой попытку подвести рациональные основы 

под  бессознательные  коллективные  представления [18, с. 25]. К  тому  же  эти  объяснения  являются 

поздними,  их  отделяет  от  изучаемого  явления  несколько  столетий,  на  протяжении  которых  смыслы 

трансформировались, частично утрачивались. Этнография предлагает рациональные объяснения древ-

них  мифологических  образов  или  орнаментальных  мотивов,  сложившиеся  в  этнической  культуре,  но 

созданные той частью социума, которая лишь соприкасалась с миром сакрального, но не обязательно 

обладала всей полнотой информации. 

Интерпретация  семантики  древнего  костюма  волжских  финнов  представляет  собой  создание 

моделей,  воплощающих  специфику  картины  мира  предшествующих  эпох.  Эти  модели  базируются  на 

культурных  реалиях  прошлого,  но  не  являются  точным  воспроизведением  древних  представлений, 

которые,  как  отмечалось,  не  были  четко  структурированы.  Символ  предполагает  не  только  рацио-

нальное  объяснение,  но  и  переживание,  сопричастность,  обеспечивающие  его  устойчивость,  но  с 

трудом поддающиеся рационализации. Поэтому любая интерпретация символики древнего костюма не 

может  быть  исчерпывающей,  особенно  в  той  ее  части,  которая  охватывает  наиболее  архаичные  кос-

мологические и космогонические пласты. 

Реконструкция  и  исследование  семантики  древнего  костюма  волжских  финнов  раскрывают  одну 

из граней самобытной этнической культуры.  

жүктеу/скачать 13,81 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: