Маргарет Митчелл Унесенные ветром

    Толпа всколыхнулась; среди стоявших достаточно близко, чтобы расслышать его слова, пробежал гул, кто-то

уже поворачивался, собираясь бежать на Уайтхоллстрит в штаб, но Ретт Батлер, приподнявшись на стременах,

предостерегающе вскинул вверх руку.

    – Не расходитесь! – крикнул он. – Списки отправлены в газеты, их уже печатают. Стойте здесь.

    – О, капитан Батлер! – вскричала Мелани, повернувшись к нему. В глазах у нее стояли слезы. – Спасибо, что

вы приехали сообщить нам! Когда будут вывешены списки?

    – Это может произойти с минуты на минуту, мадам. Сообщения поступили полчаса назад. Дежурный майор

не хотел ничего оглашать, пока списки не будут напечатаны, – боялся, что толпа ворвется в редакцию. Да вот,

глядите!

    Одно из окон редакции распахнулось, и оттуда высунулась чья-то рука с пачкой длинных, узких,

перепачканных сведшей типографской краской гранок с тесными строчками имен и фамилий. Толпа ринулась к

окну, все вырывали гранки друг у друга, те, кому удалось их схватить, старались выбраться из толпы, чтобы

иметь возможность прочесть, стоявшие сзади напирали с криками: «Пропустите меня!»

    – Подержи! – сказал Ретт Батлер, соскакивая с седла и бросая поводья дядюшке Питеру. Решительно

расталкивая толпу, он двинулся вперед и через минуту возвратился к коляске с пачкой гранок в руке. Одну он

протянул Мелани, остальные начал раздавать дамам из стоявших поблизости экипажей: миссис Мид, миссис

Мерриуэзер, миссис Элсинг, сестрам Маклюр.

    – Да читай же, Мелли! – вне себя крикнула Скарлетт, задыхаясь от волнения. У Мелани так дрожали руки, что

она не могла разобрать прыгавшие перед глазами строчки.

    – Возьми, – еле слышно прошептала Мелли, и Скарлетт выхватила гранку у нее из рук. – Где тут «У»? А вот,

в самом низу, все так смазано, еле можно разобрать.

    – Уайт… – прочитала Скарлетт, и голос ее дрогнул. – Уилкенс, Уинн, Фебулон… О, Мелли! Его здесь нет!

Нет! О, тетя Питти, успокойтесь! Мелли, достань нюхательные соли! Помоги ей, Мелли!

    Мелли, заливаясь слезами от счастья, поддерживала запрокинувшуюся голову тетушки Питти и совала ей под

нос флакончик с нюхательными солями. Скарлетт подхватила старую даму с другой стороны. Сердце ее пело от

радости. Эшли жив! Его даже не ранило. Господь бог его хранит…

    Она услышала негромкий стон и, обернувшись, увидела, что Фэнни Элсинг уронила голову на грудь матери,

выпустив гранку из рук. Миссис Элсинг прижимала к себе дочь, тонкие губы ее дрожали. Она негромко сказала

кучеру: «Домой! Быстрей!» Скарлетт бросила взгляд на список: имени Хью Элсинга там не значилось. Значит, у

Фэнни был любимый, и он убит. Толпа почтительно расступилась перед коляской миссис Элсинг, следом

тронулась маленькая плетеная тележка, – мисс Фейс Маклюр с каменным лицом правила лошадью, губы ее

были так плотно сжаты, что впервые полностью прикрыли зубы. Мисс Хоуп, без кровинки в лице, прямая как

палка, сидела рядом с сестрой, судорожно вцепившись рукой в ее юбку. Обе они казались совсем старыми

женщинами. Их обожаемый младший брат Даллас ушел в мир иной, оставив своих незамужних сестер одних на

белом свете.

    – Мелли! Мелли! – радостно кричала Мейбелл. – Рене жив! И Эшли тоже! О, какое счастье! – Шаль

соскользнула с ее плеча, выставив на всеобщее обозрение огромный живот, но ни она, ни миссис Мерриуэзер

уже не обращали на это внимания. – О, миссис Мид! Рене… – Голос ее оборвался. – Мелли, взгляни! О, миссис

Мид, бога ради… Дарси?..

    Миссис Мид сидела, опустив голову, глядя в колени, и не шевельнулась, когда ее окликнули, но по лицу

юного Фила, сидевшего рядом, все можно было прочесть, как по открытой книге.

    – Ну, мамочка, мама! – беспомощно повторял он. Миссис Мид подняла голову и встретила взгляд Мелани.

    – Не нужны ему больше сапоги, – сказала она.

    – О, моя дорогая! – воскликнула Мелли и разрыдалась. Опустив голову тетушки Питти на плечо Скарлетт,

Мелани выпрыгнула из коляски и бросилась к миссис Мид.

    – Мама, но у тебя остался я, – твердил Фил, делая неуклюжую попытку утешить мать. – И если бы только ты

отпустила меня, я бы поубивал всех этих янки…

    Миссис Мид вцепилась ему в плечо, словно желая показать, что никогда ни на секунду не отпустит его от

себя, и пробормотала сдавленным голосом:

    – Нет! – И захлебнулась слезами.

    – Фил Мид, сейчас же замолчите! – прошипела Мелани, поднимаясь в коляску и прижимая миссис Мид к

груди. – Вы считаете, что очень облегчите своей матери жизнь, если ей придется хоронить и вас тоже? Отродясь

не слышала более глупого способа утешать! Быстрей везите нас домой!

    Фил взял вожжи, а Мелани обернулась к Скарлетт:

    – Как только отвезешь тетушку Питти, приезжай к миссис Мид. Капитан Батлер, не можете ли вы послать за

доктором – он в госпитале.

    Коляска покатила сквозь поредевшую толпу. Некоторые женщины заливались слезами радости, но

большинство стояли оглушенные, еще не осознав до конца, какой на них обрушился удар. Скарлетт склонилась

над расплывшимися типографскими строчками, быстро пробегая их глазами, ища, не попадется ли имя

кого-нибудь из друзей. Теперь, узнав, что Эшли уцелел, она уже могла думать и о других. О, какой длинный

перечень имен! Какой тяжкий урон для Атланты, для всей Джорджии!

    Силы небесные! «Калверт, Рейфорд, лейтенант». Рейф! Внезапно всплыло далекое-далекое воспоминание:

она и Рейф, сговорившись, бегут из дома, но с наступлением ночи решают вернуться, потому что проголодались

и боятся темноты.

    «Фонтейн, Джозеф К., рядовой». Маленький злючка Джо! А Салли только что разрешилась от бремени!

    «Манро, Лафайетт, капитан». А Лаф обручился с Кэтлин Калверт. Бедняжка Кэтлин! Потерять сразу двоих – и

брата и любимого! А Салли-то еще тяжелей – и брата и мужа!

    Нет, это слишком ужасно! Скарлетт не решалась заглянуть дальше в список. Тетушка Питти вздыхала и

всхлипывала у нее на плече, и Скарлетт без особых церемоний отпихнула ее в угол коляски и снова стала

читать.

    Господи, нет, не может быть – фамилия Тарлтон три раза подряд… Верно, наборщик напутал в спешке… Нет.

Все трое. «Тарлтон, Брейтон, лейтенант», «Тарлтон, Стюарт, капрал», «Тарлтон, Томас, рядовой». А Бойд погиб

еще в первый год войны и похоронен где-то там, в Виргинии. Все четверо тарлтонских мальчиков погибли на

войне. И Том, и длинноногие бездельники-близнецы – эти отчаянные болтуны с их нелепым пристрастием к

«розыгрышам», и Бойд, грациозный, как профессиональный танцор, и с языком острым, как жало.

    У нее не было сил читать дальше. Она боялась увидеть в этом списке имена кого-нибудь еще из тех

мальчиков, с которыми росла, танцевала, кокетничала, целовалась… Слезы душили ее, но не могли пролиться,

горло сдавило словно железным обручем.

    – Я сочувствую вам, Скарлетт, – произнес Ретт Батлер. Она подняла на него глаза. Она совсем забыла, что он

все еще здесь. – Там много ваших друзей?

    Она кивнула, не сразу найдя в себе силы заговорить.

    – Почти в каждой семье графства… И все… все трое братьев Тарлтонов.

    Лицо его было сосредоточенно и сумрачно, в глазах не мелькала обычная усмешка.

    – И это еще не конец, – сказал он. – Это только первые сводки, и они не полны. Завтра поступят новые, более

длинные списки. – Он понизил голос, чтобы его не услышали в проезжавших мимо экипажах. – Генерал Ли,

по-видимому, проиграл это сражение, Скарлетт. В штабе говорили, что он отступил в Мериленд.

    Она поглядела на него с испугом. Но не весть о поражении Ли привела ее в смятение. Более длинные списки?

Завтра? Она была так счастлива, не найдя имени Эшли в списке, что как-то совсем не подумала о завтрашнем

дне. Завтра! Господи, он, может быть, уже мертв сейчас, а она узнает об этом только завтра или даже через

неделю!

    – Ох, Ретт, кому она нужна, эта война! Ведь янки могли бы просто купить у нас негров, им бы это было

легче… Да наконец, мы могли бы отдать их даже даром, лишь бы не воевать.

    – Дело не в неграх, Скарлетт. Негры просто предлог. Войны будут всегда, потому что так устроены люди.

Женщины – нет. Но мужчинам нужна война – о да, не меньше, чем женская любовь.

    Знакомая усмешка снова искривила его губы, лицо опять стало непроницаемым. Он приподнял свою

широкополую шляпу.

    – Прощайте. Я отправляюсь на розыски доктора Мида. Сейчас он едва ли сумеет оценить иронию судьбы,

сделавшей меня вестником гибели его сына. Но впоследствии, боюсь, ему будет невыносима мысль, что весть о

смерти героя он услышал из уст спекулянта.

    Скарлетт уложила тетушку Питти в постель, приготовила ей стакан грога, поручила ее заботам Присей и

кухарки и направилась к дому доктора Мида. Миссис Мид и Фил ждали у себя наверху возвращения доктора, а

Мелани сидела в гостиной с исполненными сочувствия соседями, и они переговаривались приглушенными

голосами. Вооружившись иголкой и ножницами, Мелли старательно перешивала для миссис Мид траурное

платье, позаимствованное у миссис Элсинг. Весь дом уже пропах едким запахом краски: на кухне

всхлипывающая кухарка кипятила платье миссис Мид в большой лохани, наполненной черной краской

домашнего изготовления.

    – Как она? – шепотом спросила Скарлетт.

    – Ни единой слезы, – отвечала Мелани. – Когда женщина не может плакать, это страшно. Я не понимаю, как

мужчины умеют все переносить, не давая воли слезам. Но, конечно, они сильнее и мужественнее нас. Миссис

Мид твердит, что поедет в Пенсильванию одна, чтобы привезти его тело. Доктор не может покинуть госпиталь.

    – Одна? Это ужасно. А почему Филу не поехать с ней?

    – Она боится, что может за ним не уследить и он сбежит там на фронт. Он же такой рослый, а сейчас уже

берут и шестнадцатилетних.

    Соседи один за другим начали расходиться, боясь встретиться с доктором, когда он вернется домой, и

Скарлетт вместе с Мелани принялась за шитье. Мелани держалась спокойно, хотя лицо ее было печально и на

шитье порой капала слеза. По-видимому, она думала о том, что бои еще идут и, быть может, Эшли уже нет в

живых, и Скарлетт, у которой сжималось сердце, была в нерешительности – передать ли Мелани слова Ретта

Батлера, почерпнув горькое утешение в зрелище ее страданий, или промолчать? В конце концов она решила не

говорить. Совсем ни к чему давать Мелани повод думать, что она слишком обеспокоена судьбой Эшли. Все

были так поглощены своими тревогами, что, слава богу, никто – ни Мелани, ни тетушка Питти – не заметил

ничего странного в ее поведении.

    В полном молчании Скарлетт и Мелани продолжали шить. Но вот за окнами раздался шум, и, приподняв

занавеску, Скарлетт увидела доктора Мида. Он спешился и направился к дому. Он шел сгорбившись, так низко

опустив голову, что седая борода веером распласталась по груди. Медленно войдя в дом, он снял шляпу,

положил свою сумку и молча поцеловал обеих женщин. Потом стал тяжело подыматься по лестнице. Через

минуту из верхних комнат – длинноногий, длиннорукий, неуклюжий – выбежал Фил. Мелани и Скарлетт

взглядом предложили ему посидеть с ними, но он выскочил на крыльцо и опустился на верхнюю ступеньку,

уронив голову в колени, закрыв лицо руками.

    Мелли вздохнула.

    – Он сходит с ума, оттого что они не пускают его на фронт. Пятнадцатилетний мальчишка! Ах, Скарлетт, как

бы я хотела иметь такого сына, как он!

    – Чтобы его убили на войне? – сказала Скарлетт, думая о Дарси.

    – Лучше иметь сына и потерять, чем не иметь совсем, – сказала Мелли и сглотнула слезы. – Ты не можешь

этого понять, Скарлетт, потому что у тебя есть Уэйд, а я. …О, Скарлетт, как я хочу иметь ребенка! Ты, верно,

считаешь, что не следует открыто говорить об этом, но что делать, раз это правда, и каждая женщина только о

том мечтает, и ты сама это знаешь.

    Скарлетт едва не фыркнула, но вовремя сдержалась.

    – Если богу будет угодно… взять у меня Эшли, я, наверно, сумею это перенести, хотя мне легче было бы

умереть самой. Бог даст мне силы перенести эту утрату. Но как перенести то, что он мертв, а у меня даже нет от

него ребенка, который послужил бы мне утешением в горе! Ах, Скарлетт, какая ты счастливица! Правда, ты

потеряла Чарли, но у тебя остался его сын. А у меня, если я потеряю Эшли, не останется ничего. Прости меня,

Скарлетт, но иной раз я так завидую тебе…

    – Завидуешь мне? – воскликнула Скарлетт, чувствуя легкий укол совести.

    – Потому что у тебя есть сын, а у меня нет. Порой я даже начинаю воображать, будто Уэйд – мой сын. Это так

ужасно – не иметь ребенка.

    – Вот чушь какая! – с облегчением произнесла Скарлетт. Она скосила глаза на хрупкую фигурку и залившееся

краской лицо, склоненное над шитьем. Мелани может, конечно, мечтать о ребенке, но она совсем не создана для

того, чтобы рожать. Узкие бедра, плоская грудь и рост, как у двенадцатилетней девчонки. Мысль о том, что

Мелани может понести, почему-то вызвала у Скарлетт чувство гадливости. И это пробуждало еще другие

мысли, множество других мыслей, которые были уже совсем непереносимы. Стоило Скарлетт подумать о том,

что у Мелани может быть ребенок от Эшли, и у нее возникало такое чувство, словно ее ограбили.

    – Ты не сердись, что я так сказала 'про Уэйда. Ты же знаешь, как я его люблю. Не сердишься?

    – Не будь идиоткой, – сухо промолвила Скарлетт. – Лучше выйди на крыльцо, поговори с Филом. Он плачет.

   

   

    

     Глава XV

    

    Армия конфедератов, отброшенная назад в Виргинию – сильно поредевшая после поражения при

Геттисберге, измотанная, – была расквартирована на зиму по берегам реки Рапидан, и перед наступлением

святок Эшли приехал домой на побывку. Буря чувств, которую эта встреча, первая после двух лет разлуки,

пробудила в душе Скарлетт, потрясла и испугала ее самое. Когда-то, в Двенадцати Дубах, на свадьбе Эшли и

Мелани ей казалось, что нельзя любить сильнее и мучительнее, чем любила она его в те мгновения. Теперь она

поняла, что в ту далекую ночь ее горе было подобно горю избалованного ребенка, у которого отняли любимую

игрушку. Теперь она жила с вечной мечтой о нем в сердце и с вечной печатью на устах, и ее чувство к нему

обострилось и окрепло.

    Этот Эшли Уилкс, в линялом, залатанном мундире, с выгоревшими от палящего летнего солнца волосами,

был совсем не похож на того беспечного юношу с мечтательным взглядом, в которого она так отчаянно

влюбилась накануне войны. Не похож – и еще более притягателен. Раньше он был строен и белокож, теперь

стал худ и смугл, а длинные кавалерийские усы придавали ему мужественный вид закаленного в боях красавца

воина. Он стоял – майор армии конфедератов Эшли Уилкс – подтянутый в своем видавшем виды мундире, с

револьвером в порыжевшей кобуре на боку, кончик потертых ножен легонько постукивал о высокий сапог,

исцарапанные шпоры тускло поблескивали. Привычка командовать уже оставила на нем свой отпечаток, придав

его облику уверенный и властный вид и проложив жесткую складку в углах рта. Было что-то новое,

непривычное в его осанке, в решительном развороте плеч, а в глазах появился чуждый ему прежде холодок.

Мягкую непринужденную грацию движений сменила настороженность и быстрота дикого животного или

человека, чьи нервы постоянно натянуты как струна. И была при этом какая-то усталая опустошенность в его

взгляде и суровость – в резких линиях скул и смуглых запавших щек… Он был по-прежнему красив, ее Эшли,

но только стал совсем другим.

    Скарлетт собиралась поехать на святки домой, но когда пришла телеграмма от Эшли, никакая сила на земле,

даже не допускающий возражений приказ Эллин, не заставил бы ее покинуть Атланту. Если бы Эшли решил

провести отпуск в Двенадцати Дубах, она поспешила бы в Тару, чтобы быть ближе к нему, но Эшли написал

своим, чтобы они приехали повидаться с ним в Атланту, и мистер Уилкс, Милочка и Индия были уже в городе.

И теперь уехать домой и не увидеться с Эшли после двух лет разлуки? Не услышать его голоса, от которого так

сладко замирает сердце? Не прочесть в его взгляде, что он ее не забыл? Да никогда! Ни за что на свете, даже

ради мамы!

    Эшли приехал домой за четыре дня до сочельника с небольшой компанией своих земляков, также

отпущенных на побывку, – совсем небольшой группой уцелевших после Геттисберга. Среди них был Кэйд

Калверт – исхудалый, измученный неуемным кашлем; братья Манро – пузырившиеся от радости, что получили

наконец увольнительную, первую за три года, и Алекс и Тони Фонтейны – вдохновенно пьяные, шумные и

задиристые. Всем им предстояло два часа ждать пересадки, и это подвергало серьезному испытанию

изобретательность оставшихся трезвыми членов компании – как удержать братьев от драки друг с другом и с

первым встречным на вокзале? И кончилось тем, что Эшли почел за лучшее взять их с собой к тетушке

Питтипэт.

    – Казалось бы, в Виргинии у нас не было недостатка в драках, – с горечью сказал Кэйд Калверт, глядя на

взъерошенных, как бойцовые петухи, братьев, первыми подошедших к ручке взбудораженной и польщенной

тетушки Питти. – Так нет же. Не успели мы прибыть в Ричмонд, как они уже были пьяны в дым и каждую

минуту лезли в драку. Их тут же забрал патруль, и, не сумей Эшли дипломатично улестить начальника,

просидели бы они все святки за решеткой.

    Но Скарлетт его почти не слушала – она не помнила себя от радости, что Эшли снова здесь, рядом. Как могло

хоть раз за эти два года показаться ей, что кто-то из мужчин тоже красив, мил, обаятелен? Как могла она

допускать их ухаживания, когда на свете существует Эшли? Вот он снова возле нее, их разделяет только этот

ковер, и она готова была всякий раз расплакаться от счастья, когда бросала взгляд на кушетку, где он сидел с

Мелани по одну руку, Индией по другую и Милочкой, прильнувшей сзади к его плечу. Ах, если бы и она имела

право сидеть вот так, рядом с ним, просунув руку ему под локоть! Если бы она могла каждую минуту

дотрагиваться до его рукава, чтобы еще и еще раз убедиться, что он действительно здесь, держать его за руку,

смахивать его платком слезы радости, набегавшие на глаза, словом, делать все то, что Мелани, не стыдясь,

проделывала при всех. Радость заставила Мелани забыть свою сдержанность и застенчивость, она не выпускала

руки мужа и открыто – взглядами, улыбкой, слезами – вся растворялась в любви к нему. А Скарлетт была так

счастлива, что впервые в жизни не испытывала ревности. Эшли возвратился домой.

    Время от времени она прикладывала руку к щеке, еще хранившей прикосновение его губ, и улыбалась ему.

Конечно, не ее он поцеловал первой. Мелли повисла у него на шее, лепеча что-то бессвязное и плача, сжимая

его в объятиях, и казалось, она никогда уже больше не расцепит оплетавших его рук. А за ней и Милочка и

Индия тоже повисли на нем, чуть не силой вырывая его из объятий супруги. Потом Эшли почтительно и неясно

обнял и поцеловал отца, к которому был искренне и глубоко привязан, затем тетушку Питти, подпрыгивавшую

от волнения на месте на своих неправдоподобно крошечных ножках. И тут наконец дошла очередь до Скарлетт,

которую уже окружили все офицеры, добиваясь разрешения ее поцеловать.

    – О, Скарлетт! Вы прелестны, прелестны! – сказал Эшли и поцеловал ее в щеку.

    В это мгновение все, что она приготовилась сказать ему при встрече, вылетело у нее из головы. И лишь много

часов спустя возникла мысль о том, что Эшли не поцеловал ее в губы. И тогда она принялась лихорадочно

гадать, как бы он поступил, если бы эта встреча произошла наедине. Наклонился бы к ней, приподнял чуть-чуть

и держал бы так, долго-долго, прижав к себе? И оттого, что эта мысль наполняла ее счастьем, она поверила, что

было бы именно так. Но впереди целая неделя, и все это еще может произойти! Она сумеет улучить минутку,

чтобы остаться с ним наедине. И тогда она спросит его: «Вы помните наши прогулки верхом по глухим

тропинкам, которых не знал никто? А помните, какая луна была в ту ночь, когда мы сидели на ступеньках Тары

и вы читали мне эту поэму? (Ой, а как же, кстати, она называлась?) А помните, как я подвернула ногу, и вы в

сумерках несли меня домой на руках?»

    Да разве мало было такого, о чем она может начать разговор со слов: «А помните?..» Какой рой

воспоминаний можно пробудить в его душе о тех изумительных днях, когда они, беззаботные как дети, бродили

по лесам и полям, о тех счастливых днях, когда Мелани Гамильтон еще не появлялась на сцене. И быть может,

тогда ей удастся прочесть в его глазах отблеск возрождающегося чувства, который скажет ей, что, несмотря на

преграду, ставшую между ними в лице Мелани, он по-прежнему любит ее, любит так же пылко, как в тот

далекий день помолвки, когда признание сорвалось с его губ. Она не давала себе труда задуматься над тем, что

же будет дальше – как они тогда должны поступить, если Эшли без обиняков признается ей в любви? Ей было

бы достаточно этого признания… Да, она готова ждать. Пусть Мелани плачет сейчас от счастья, сжимая его

руку. Придет и ее час. В конце концов разве такая женщина, как Мелани, понимает что-нибудь в любви?

    – Дорогой мой, – сказала Мелани, когда первое волнение улеглось. – Ты похож на оборванца. Кто чинил тебе

мундир и почему на нем синие заплаты?

    – А мне казалось, что у меня очень бравый вид, – сказал Эшли, оглядывая себя в зеркале. – Ты только сравни

меня с этими бродягами, и я сразу подымусь в твоих глазах. Мой мундир залатал Моз, и, по-моему, сделал это

как нельзя более искусно, учитывая, что он до войны ни разу не держал в руках иголки. Что касается синих

заплат, то, когда приходится выбирать между дырками на штанах и кусочками ткани, вырезанными из формы

поверженного врага, тут нет места для раздумий. А если я и похож: на оборванца, благодари свою счастливую

звезду, что твой супруг не пришел к тебе босиком. На прошлой неделе мои сапоги окончательно развалились, и

я явился бы домой, обмотав ноги мешковиной, если бы мы, на наше счастье, не подстрелили двух лазутчиков.

жүктеу/скачать 1,87 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: