Маргарет Митчелл Унесенные ветром

собственно, я должен верить этому чертову подлипале Батлеру? Ведь это, вполне возможно, западня!» А

женские голоса молили: «Не уезжай! Если он спас Эшли и Хью, он, может, спасет и остальных. И если Индия и

Мелани верят ему…» И мужчины тоже начинали верить, но лишь наполовину, тем не менее они не двигались с

места, потому что иного выхода не было.

    В начале ночи солдаты постучали в один, другой, третий дом и тех, кто не мог или не хотел сказать, где он

был вечером, арестовали и увели. Рене Пикар и один из племянников миссис Мерриуэзер, сыновья Симмонса и

Энди Боннелл оказались среди тех, кто провел ночь в тюрьме. Они тоже участвовали в злосчастном налете, но

успели удрать, когда началась стрельба. Они во весь опор мчались домой и были арестованы, прежде чем

узнали о плане Ретта. По счастью, в ответ на вопрос о том, где они провели вечер, все сказали, что это их дело, а

не чертовых янки. Их посадили под замок до последующего допроса утром. А дедушка Мерриуэзер и дядя

Генри Гамильтон беззастенчиво заявили, что провели вечер в борделе Красотки Уотлинг, и когда капитан

Джэффери раздраженно заметил, что они слишком стары для подобных похождений, они чуть не набросились

на него с кулаками.

    Красотка Уотлинг сама вышла к капитану Джэффери и, прежде чем он успел сообщить о цели своего

прихода, закричала, что дом ее закрыт на всю ночь. Еще засветло к ней-де заявилась компания буйных пьяниц,

они начали драться, разнесли все в доме, разбили ее лучшие зеркала и так перепугали барышень, что ни о каких

развлечениях сегодня ночью и речи быть не может. Но если капитану Джэффери охота выпить, то бар еще

открыт…

    Капитан Джэффери, задетый за живое ухмылками своих солдат и чувствуя себя совершенно беспомощным,

словно он гонялся за призраками, свирепо заявил, что не нужны ему ни барышни, ни выпивка – он только

желает знать, известны ли Красотке имена ее буйных клиентов. Ну конечно, известны. Это постоянные

посетители. Они приходят каждую среду вечером и называют себя «средовыми демократами», а что это значит

– она понятия не имеет, да и не все ли ей равно. Но если они не заплатят за зеркала, разбитые в верхнем зале,

она напустит на них закон. У нее почтенное заведение и… Ах, их имена? Красотка без заминок выложила имена

двенадцати подозреваемых. Капитан Джэффери кисло улыбнулся.

    – Эти чертовы смутьяны организованы не хуже нашей тайной полиции, – сказал он. – Вам и вашим барышням

придется предстать завтра перед начальником.

    – А начальник заставит их заплатить мне за зеркала?

    – Да пошли вы к черту с вашими зеркалами! Пусть Ретт Батлер заплатит вам за них. Ведь дом-то принадлежит

ему, верно?

    Еще до зари семьи бывших конфедератов в городе уже все знали. И их негры, которым никто ничего не

говорил, тоже все знали благодаря системе устного черного телеграфа, непостижимой для понимания белого

человека. Знали подробности набега, как были убиты Фрэнк Кеннеди и горбун Томми Уэлберн и как был ранен

Эшли, когда нес тело Фрэнка.

    Неистребимая ненависть, которую женщины питали к Скарлетт, развязавшей эту трагедию, несколько

приутихла от сознания, что муж ее мертв и она знает это, но лишена возможности заявить во всеуслышание и

потребовать, чтобы ей выдали его тело. Пока при свете утра не обнаружат трупы и власти официально не

сообщат об этом Скарлетт, она ничего не должна знать. А тем временем Фрэнк и Томми окоченевали среди

засохших трав пустыря с пистолетами в застывших руках. И теперь янки заявят, что они убили друг друга

спьяну, подравшись из-за девицы в доме Красотки. Все сочувствовали Фэнни, жене Томми, которая недавно

произвела на свет младенца, но никто не мог проскользнуть к ней под покровом темноты, чтобы ее утешить,

потому что дом был окружен взводами янки, поджидавших возвращения Томми. А другой взвод окружил дом

тети Питти, поджидая Фрэнка.

    Еще до зари по городу поползли слухи о том, что расследование будут вести военные власти. Южане – глаза у

всех были опухшие после ночи, проведенной без сна, в тревоге и ожидании, – понимали, что жизнь целой

группы их сограждан зависит от трех обстоятельств: от способности Эшли Уилкса подняться с постели и

предстать перед военными властями с таким видом, будто у него всего лишь болит с похмелья голова; от

показаний Красотки Уотлинг, что эти мужчины провели весь вечер у нее в доме, и от показаний Ретта Батлера,

что он был с ними.

    Город трясло от беспомощной злости при упоминании этих двух имен. Красотка Уотлинг! Быть обязанной ей

жизнью своего мужа – нет, это невыносимо! Женщины, переходившие на другую сторону улицы при виде

Красотки, со страхом думали сейчас, помнит ли она об этом, и содрогались от ужаса при мысли, что помнит.

Мужчины не чувствовали особого унижения от того, что будут обязаны жизнью Красотке, ибо многие, в

противоположность своим женам, считали, что она женщина совсем неплохая. Их возмущало другое – то, что

они обязаны жизнью и свободой Ретту Батлеру, этому спекулянту и подлипале. Красотка и Ретт – самая

известная в городе женщина легкого поведения и самый ненавистный в городе человек. И теперь они, южане,

будут всем обязаны этим людям.

    Приводила их в бессильную ярость и другая мысль – сознание, что они станут предметом насмешек янки и

«саквояжников». Ох, как те будут потешаться! Двенадцать самых видных горожан оказались завсегдатаями

борделя Красотки Уотлинг! И двое убили друг друга в схватке из-за какой-то девицы, а остальных выкинули из

дома свиданий, потому что они были настолько пьяны, что даже Красотка не пожелала терпеть их присутствие,

при этом кое-кого посадили под замок, ибо они отказались признаться, что были там, хотя всем известно, что

они там были!

    Атланта недаром опасалась, что ее горожане станут посмешищем для янки. Эти последние слишком долго

терпели холодность и презрение южан и теперь «не знали удержу. Офицеры будили приятелей и рассказывали

новость. Мужья на заре будили жен и сообщали им все, что считали возможным сообщить женщине. А

женщины, поспешно одевшись, бежали к соседям и распространяли слухи. Женщины-янки нашли эту историю

прелестной и хохотали до слез. Вот они, южане, – рыцари и галантные джентльмены! Может быть, теперь эти

южанки, которые ходили, высоко задрав голову, и с презрением отвергали все попытки установить дружбу, не

станут больше задаваться – ведь ныне всем известно, где проводят время их мужья, делая вид, будто идут на

собрание. Политические собрания! Смех, да и только!

    Но хоть янки и смеялись, Скарлетт вызывала у них жалость и сочувствие. В конце концов Скарлетт-леди, и

притом одна из немногих в Атланте, кто неплохо относится к янки. Они симпатизировали ей уже потому, что

она вынуждена была работать, ибо муж не мог или не хотел должным образом ее содержать. И хотя муж у

бедняжки был никудышный, а все-таки это у6жасно – узнать, что он ей изменял. А еще ужаснее узнать об

измене одновременно с известием о его смерти. В конце концов, лучше иметь плохого мужа, чем никакого, и

дамы-янки решили быть особенно внимательными к Скарлетт. Что же до остальных – миссис Мид, миссис

Мерриуэзер, миссис Элсинг, вдовы Томми Уэлберна и других, в том числе миссис Эшли Уилкс, – то вот над

ними они уж посмеются. Может, хоть тогда эти гордячки станут повежливее.

    Словом, в темных комнатах на северной стороне города шепотом говорили преимущественно об этом. Дамы

Атланты пылко объявляли мужьям: им-де глубоко безразлично, что думают янки. В глубине же души они

считали, что легче подвергнуться наказанию плетьми, чем переживать эту пытку – видеть ухмылки на лицах

янки и не быть в состоянии сказать правду о своих мужьях.

    Доктор Мид, чье чувство собственного достоинства было глубоко уязвлено, – надо же, в какое дурацкое

положение поставил его и всех остальных Ретт! – заявил миссис Мид, что, не будь с ним других, он предпочел

бы во всем признаться и пусть бы его повесили, чем выдумывать, будто он провел вечер в доме у Красотки.

    – Это же оскорбительно для вас, миссис Мид, – кипятился он.

    – Но все знают, что вы там не были, потому что… потому…

    – А янки знают другое. И если мы спасем наши шеи, то лишь потому, что они поверят. А уде как будут

смеяться! Меня же одна мысль, что кто-то может этому поверить и станет надо мной смеяться, приводит в

ярость. И как это оскорбительно для вас, потому что… дорогая моя, я же всегда был вам верен.

    – Я это знаю. – Миссис Мид улыбнулась в темноте и сунула свою тощую ручку в руку доктора. – Но уж пусть

лучше это будет правдой, только бы ни один волос не упал с вашей головы.

    – Миссис Мид, да вы понимаете, что вы говорите? – воскликнул доктор, потрясенный столь неожиданно

реалистическим подходом жены к подобным вещам.

    – Да, понимаю. Я потеряла Дарси, я потеряла Фила, и вы – все, что у меня осталось, поэтому хоть поселитесь

у этой Красотки навечно, лишь бы мне вас не потерять.

    – Вы в своем уме?! Вы просто не понимаете, что вы говорите.

    – Старый вы дуралей! – нежно произнесла миссис Мид и ткнулась головой ему в плечо.

    Доктор Мид попыхтел было в наступившей тишине, погладил по щеке жену, потом снова не выдержал:

    – Да еще быть обязанным этому Батлеру! Нет, лучше пойти на виселицу. Даже если он спас мне жизнь, все

равно я не могу быть с ним вежлив. Его наглости нет предела, а от его бесстыдства – ведь он же самый

настоящий спекулянт! – я весь киплю. Знать, что тебе спас жизнь человек, который никогда не служил в

армии…

    – Мелли говорит, он записался в армию после того, как пала Атланта.

    – Это ложь. Мисс Мелли готова поверить любому ловкому мерзавцу. А главное, я не могу понять, почему он

все это делает, почему так заботится о нас. Не хочется мне это говорить, но… его имя всегда ведь связывали с

именем миссис Кеннеди. В прошлом году я частенько видел, как они вдвоем раскатывали в коляске. Должно

быть, он это делает ради нее.

    – Если бы все дело было в Скарлетт, он и пальцем бы не шевельнул. Он был бы только рад отправить Фрэнка

Кеннеди на виселицу. Я лично думаю – это все из-за Мелли…

    – Миссис Мид, не хотите же вы сказать, что между ними что-то было!

    – Ах, не говорите глупостей! Просто Мелли всегда питала к нему непонятную слабость – особенно после

того, как он пытался обменять Эшли во время войны. Ну и он, надо сказать, никогда в ее присутствии не

улыбается этой своей мерзкой улыбочкой. К ней он всегда внимателен, и заботлив, точно… точно совсем

другой человек. Глядя на то, как он ведет себя при Мелли, начинаешь думать, что он мог бы быть вполне

приличным человеком, если б захотел. Так вот, я считаю, что он делает все это… – Она помолчала. – Вам моя

мысль не понравится, доктор.

    – Мне вообще все это не нравится!

    – Так вот, я думаю, что делает он это частично ради Мелли, а главным образом для того, чтобы иметь

возможность поиздеваться над нами. Мы все так ненавидели его и так открыто это высказывали – и вот

очутились у него в руках, а теперь либо вы должны утверждать, что были в доме этой Уотлинг и тем самым

унизить себя и своих жен перед янки, либо сказать правду и пойти на виселицу – иного выбора нет. И он

понимает, что мы все теперь будем обязаны ему и его… любовнице и что нам легче пойти на виселицу, чем

быть обязанным им. О, бьюсь об заклад, он получает от всего этого огромное удовольствие.

    Доктор крякнул.

    – Он и в самом деле очень веселился, когда вел нас в тот дом на второй этаж.

    – Доктор, – миссис Мид помедлила, – а как там вообще?

    – О чем вы, миссис Мид?

    – Да в том доме. Как там? Висят хрустальные люстры? И красные плюшевые портьеры, а вокруг зеркала в

золоченых рамах от пола до потолка? Ну, и, конечно, девицы – они раздетые?

    – Мать пресвятая богородица! – воскликнул доктор, потрясенный до глубины души, ибо ему никогда и в

голову не приходило, что целомудренная женщина может испытывать любопытство к своим нецеломудренным

сестрам. – Как вы можете задавать столь нескромные вопросы? Вы просто не в себе. Я сейчас дам вам

успокоительное.

    – Не нужно мне никакого успокоительного. Я просто интересуюсь. О господи, ведь это единственный для

меня случай узнать, как выглядит дом с такой репутацией, а вы не хотите рассказать!

    – Я ничего не заметил. Уверяю вас, я был бесконечно смущен, оказавшись в подобном месте. Мне и в голову

не пришло посмотреть вокруг, – сухо сказал доктор, неизмеримо более расстроенный этой неожиданно

обнаружившейся чертой в характере жены, чем всеми событиями истекшего вечера. – А теперь увольте меня от

дальнейших расспросов: я хотел бы поспать.

    – Ну, так и спите, – разочарованно проговорила миссис Мид. Но когда доктор нагнулся снять сапоги, из

темноты до него донесся ее вдруг повеселевший голос: – Долли Мерриуэзер наверняка сумела все вытянуть из

своего старика, так что я от нее узнаю.

    – Боже праведный, миссис Мид! Не хотите же вы сказать, что приличные женщины беседуют между собой на

такие темы…

    – Ах, да ложитесь вы, – сказала миссис Мид.

    На следующий день шел мокрый снег, но когда сгустились зимние сумерки, ледяная крупа перестала сеяться

с неба и задул холодный ветер. Запахнувшись в накидку, Мелани вышла на дорожку перед своим домом и,

недоумевая, последовала за незнакомым негром-кучером, таинственно попросившим ее подойти к закрытой

карете, которая стояла перед домом. Когда Мелани подошла к карете, дверца открылась, и она увидела неясные

очертания женской фигуры.

    Нагнувшись, вглядываясь в полумрак, Мелани спросила:

    – Кто вы? Может быть, зайдете в дом? А то на улице так холодно…

    – Прошу вас, сядьте в карету и побудьте со мной минуту, мисс Уилкс, – раздался из глубины смутно

знакомый, смущенный голос.

    – Ах, это мисс… миссис… Уотлинг! – воскликнула Мелани. – Мне так хотелось вас увидеть! Вы непременно

должны к нам зайти.

    – Да разве я могу, мисс Уилкс. – Судя по голосу, Красотка явно была удивлена подобным предложением. –

Лучше вы залезайте сюда и посидите со мной минутку.

    Мелани забралась в карету, и кучер закрыл за ней дверцу. Она опустилась на сиденье рядом с Красоткой и

протянула ей руку.

    – Как мне благодарить вас за то, что вы сегодня сделали! Да разве кто-нибудь из нас сможет в достаточной

мере вас отблагодарить!

    – Мисс Уилкс, не следовало вам посылать мне сегодня утром эту записку. Я-то, конечно, только горжусь, что

получила ее, но ведь янки могли ее перехватить. А, вы еще написали, что хотите приехать, чтоб поблагодарить

меня… Мисс Уилкс, вы, видно, ума решились! Надо же придумать такое! Вот я и приехала, как стемнело, чтоб

сказать вам: вы даже и не думайте о таком. Ведь я… ведь вы… совсем это негоже.

    – Негоже мне приехать к доброй женщине, которая спасла жизнь моему мужу, и поблагодарить ее?

    – Да перестаньте вы, мисс Уилкс! Вы же понимаете, о чем я!

    Мелани умолкла, смущенная тем, на что намекала Красотка. Эта красивая, строго одетая женщина, сидевшая

в полутьме кареты, и выглядела и говорила совсем не так, как, по представлению Мелани, должна была бы

выглядеть и говорить дурная женщина, хозяйка Заведения. А эта хоть и выражалась простовато, по-деревенски,

но речь ее звучала приятно и чувствовалось, что она добрая.

    – Вы были сегодня просто поразительны, когда отвечали начальнику полиции, миссис Уотлинг! Вы и ваши…

ваши девушки безусловно спасли жизнь нашим мужьям.

    – Это мистер Уилкс – вот кому надо поражаться. И как только он мог стоять и говорить, да еще с таким

спокойным видом. А ведь когда я вчера вечером его видела, кровь из него так и хлестала, как из зарезанного

поросенка. Обойдется это у него, мисс Уилкс?

    – Да, благодарю вас. Доктор говорит, это всего лишь поверхностная рана, хоть он и потерял ужасно много

крови. А сегодня утром он… словом, пришлось влить в него изрядную порцию виски, иначе у него не хватило

бы сил так стоически все это выдержать. Но спасли их все-таки вы, миссис Уотлинг. Когда вы, распалясь,

начали говорить про разбитые зеркала, это звучало так… так убедительно.

    – Спасибо вам, мэм. Но, по-моему… по-моему, капитан Батлер тоже был молодцом, – сказала Красотка, и в

голосе ее прозвучала неприкрытая гордость.

    – О, он был поразителен! – горячо воскликнула Мелани. – Янки просто не могли не поверить его

свидетельство. Он так это все ловко преподнес. Никогда я не сумею его отблагодарить, да и вас тоже. Какая вы

хорошая и добрая!

    – Пребольшое вам спасибо, мисс Уилкс. Это для меня удовольствие – сделать такое дело. Я… я надеюсь, не

очень это вас огорчило, когда я сказала, что мистеру Уилкс – постоянный мой клиент. А он ведь, знаете ли,

никогда…

    – Да, знаю. Нет, это меня нисколько не огорчило. Я просто бесконечно вам благодарна.

    – А вот другие дамы, могу поклясться, вовсе мне не благодарны, – с неожиданной злостью сказала Красотка.

– И могу поклясться, вовсе они не благодарны и капитану Батлеру. И могу поклясться, теперь только больше

будут его ненавидеть. И могу поклясться, вы – единственная, которая хоть спасибо-то мне сказала. И могу

поклясться, они даже не посмотрят на меня, когда встретят на улице. Но мне все равно. Мне плевать, хоть бы

всех их мужей перевешали. А вот на мистера Уилкса – не наплевать. Понимаете, не забыла я, какая вы были

добрая ко мне во время войны, как деньги у меня на госпиталь взяли. Во всем городе не было дамы такой

доброй ко мне, а я доброту не забываю. И как подумала я про то, что вы останетесь вдовой с маленьким

мальчиком, если мистера Уилкса повесят, так… Он у вас такой милый, ваш мальчик, мисс Уилкс. У меня у

самой есть мальчик, и потому я…

    – Ах, вот как? И он живет… м-м…

    – Ах, нет, мэм! Он не здесь, не в Атланте. Он тут никогда не был. Он у меня в школе. Последний раз я видела

его, когда он был еще совсем маленьким. Я… вообще-то, когда капитан Батлер попросил меня солгать, чтоб

выручить людей, я спросила, кто они, и как услышала, что среди них – мистер Уилкс, ни минутки не стала

раздумывать. Я сказала моим девочкам, так сказала: «Я из вас душу вытрясу, ежели не скажете, что были с

мистером Уилксом весь вечер».

    – О-о! – вырвалось у Мелани, которую еще больше смутило это упоминание Красотки о ее «девочках». – О-о,

это… м-м… вы были так добры и… ну, и они тоже.

    – Вы ведь это заслужили! – пылко произнесла Красотка. – Для всякого я бы такого не стала делать. Если б

речь шла только о муже мисс Кеннеди, я б и пальцем не шевельнула, что бы там капитан Батлер ни говорил.

    – Почему?

    – Видите ли, мисс Уилкс, люди, которые моим делом занимаются, много всякой всячины знают.

Высокочтимые леди так бы удивились, так поразились, проведай они, сколько мы про них знаем. А мисс

Кеннеди – нехорошая женщина, мисс-Уилкс. Это она убила своего мужа и этого славного парня Уэлберна – все

равно что сама пристрелила. Это она всю кашу заварила – зачем по Атланте раскатывала, негров и белую рвань

дразнила. Да ни одна из моих девчонок…

    – Не надо говорить так плохо о моей родственнице. – Мелани застыла, напряглась.

    Красотка примирительным жестом положила было руку на локоть Мелани и тут же отдернула.

    – Не окатывайте меня холодной водой, мисс Уилкс. Мне трудно это вынести после того, как вы были такой

доброй и милой. Я совсем забыла, что вы ее любите, и очень жалею, что так сказала. Жалко мне беднягу

мистера Кеннеди. Он был славный человек. Я покупала у него кое-что для моего заведения, и он всегда был со

мной такой милый. А вот мисс Кеннеди – не одного она с вами ноля ягода, мисс Уилкс. Очень она женщина

холодная – так уж я считаю, ничего не поделаешь… Когда же мистера Кеннеди-то хоронить будут?

    – Завтра утром. И вы не правы насчет мисс Кеннеди. Вот хоть сейчас – она даже слегла от горя.

    – Всякое бывает, – с явным недоверием сказала Красотка. – Ну, мне пора. Боюсь, как бы кто не признал моей

кареты, если я здесь слишком долго торчать буду, а вам ото ни к чему. И еще, мисс Уилкс: если вы когда

увидите меня на улице, вы… вам вовсе не обязательно говорить со мной. Я ведь все понимаю.

    – Я буду счастлива поговорить с вами. И я горячусь тем, что обязана вам. Надеюсь… надеюсь, мы еще

встретимся.

    – Нет, – сказала Красотка. – Негоже это. Доброй вам ночи.

   

   

    

     Глава XLVII

    

    Скарлетт сидела у себя в спальне и ковыряла вилкой еду, принесенную на ужин Мамушкой, прислушиваясь к

ветру, рвавшемуся куда-то из темноты. В доме било пугающе тихо – даже тише, чем когда Фрэнк лежал в

гостиной всего несколько часов назад. А потом заходили на цыпочках, зашептали приглушенными голосами;

тихо застучали парадные двери; заглядывали соседки, шурша юбками, и шепотом высказывали сочувствие;

всхлипывала сестра Фрэнка, приехавшая на похороны из Джонсборо.

    А сейчас дом погрузился в тишину. И хотя дверь в спальню Скарлетт была открыта, снизу не доносилось: ни

звука. Уэйда и малышку переселили к Мелани, как только тело Фрэнка внесли в дом, и Скарлетт недоставало

топота детских ножек и гуканья малышки. На кухне явно царило перемирие: не слышно было обычной

перебранки Питера, Мамушки и кухарки. Даже тетя Питти из уважения к горю Скарлетт не качалась в своем

кресле-качалке внизу в библиотеке.

    Никто не нарушал одиночества Скарлетт, считая, что она хочет, чтобы ее оставили в покое, наедине с горем, а

Скарлетт меньше всего хотелось быть одной. Будь это всего лишь горе, она пережила бы его, как переживала

ранее. Но помимо потрясения от потери мужа, она испытывала еще страх, и раскаяние, и муки внезапно

проснувшейся совести. Впервые в жизни Скарлетт сожалела, что так себя вела, и, охваченная суеверным

страхом, то и дело поглядывала на кровать, где еще недавно лежала с Фрэнком.

    Она убила Фрэнка. Несомненно убила, все равно как если бы сама нажала на курок. Фрэнк просил ее не

ездить одной, но она его не послушалась. И вот теперь он мертв из-за ее упрямства. Бог накажет ее за это. Но на

совести ее лежал и другой грех – лежал даже более тяжким и страшным грузом, чем его смерть; и этот грех

никогда не тревожил ее, пока она не увидела лица Фрэнка в гробу. Его застывшее лицо было таким

беспомощным и жалостным, оно обвиняло ее. Бог накажет ее за то, что она вышла за него замуж, тогда как

он-то любил ведь Сьюлин. Придется ей ползком ползти к Высшему судии и отвечать за ту ложь, которую она

наговорила Фрэнку, когда они ехали из лагеря янки в его двуколке.

    Сейчас уже бесполезно спорить, говорить, что цель оправдывает средства, что она вынуждена была

жүктеу/скачать 1,87 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: