Маргарет Митчелл Унесенные ветром

с визитом: ведь капитан Батлер спас-де Рене от виселицы. А я сказала, что если бы Скарлетт не раскатывала

всем напоказ, Рене никогда бы не оказался в опасности. И папаша Мерриуэзер тоже намерен идти с визитом –

послушать его, так он от старости, видно, совсем ума лишился: говорит, что если я не чувствую благодарности,

то он, безусловно, благодарен этому мерзавцу. Клянусь, с тех пор как папаша Мерриуэзер побывал в доме этой

Уотлинг, он ведет себя самым постыдным образом. Визиты наносить – как же! Я-то уж, конечно, не пойду.

Скарлетт изгнала себя из нашего общества, выйдя замуж за такого человека. Он был уже достаточно мерзок,

когда спекулировал во время войны и наживался на нашем горе, а сейчас, когда его с «саквояжниками» и

подлипалами водой не разольешь, да еще он в друзьях-приятелях – да-да, в ближайших друзьях – с этим

отъявленным мерзавцем губернатором Баллоком… Визиты им наносить – как же!

    Миссис Боннелл вздохнула. Это была тучная смуглая клуша с веселым лицом.

    – Они ведь пойдут к ним только раз – с визитом вежливости, Долли. Не знаю, можно ли людей за это винить.

Я слышала, все мужчины, которые в ту ночь не были дома, хотят идти к ним с визитом, и я думаю, они должны

пойти. Правда, мне как-то трудно представить себе, что Скарлетт-дочь своей матери. Я ходила в школу с Эллин

Робийяр в Саванне, и это была прелестнейшая девушка, я ее очень любила. И почему только ее отец не захотел,

чтоб она вышла замуж за своего кузена Филиппа Робийяра! Ничего по-настоящему плохого в этом молодом

человеке не было – ведь всем молодым людям надо перебеситься. А Эллин зачем-то поспешила и выскочила

замуж за этого О'Хара, который был намного старше нее, – вот у нее и получилась такая дочь, как Скарлетт. И

все же я считаю, что один раз должна нанести им визит – в память об Эллин.

    – Сентиментальная чепуха! – решительно фыркнула миссис Мерриуэзер. – Китти Боннелл, неужели вы

пойдете с визитом к женщине, которая вышла замуж: меньше чем через год после смерти мужа? К женщине…

    – …из-за которой к тому же погиб мистер Кеннеди, – вмешалась Индия. Она произнесла это спокойным, но

таким язвительным тоном. Стоило зайти речи о Скарлетт, как она забывала о вежливости и помнила одно –

вечно помнила о Стюарте Тарлтоне. – Да к тому же я всегда считала, что между нею и этим Батлером было

что-то до того, как погиб мистер Кеннеди, о чем мало кто подозревает.

    Не успели дамы прийти в себя от изумления, вызванного ее словами, – к тому же говорила-то это девица, –

как в дверях появилась Мелани. А они были настолько поглощены пересудами, что не слышали ее легких

шагов, и сейчас, застигнутые врасплох хозяйкой дома, походили на перешептывающихся школьниц, пойманных

с поличным учительницей. Они не только оцепенели, но и перепугались при виде того, как изменилось лицо

Мелани. Она стояла вся красная от праведного гнева, ласковые глаза ее метали молнии, ноздри трепетали.

Никто из присутствующих ни разу не видел Мелани разгневанной. Ни одна из дам даже и предположить не

могла, что Мелани способна на такую ярость. Они все любили ее, но считали необычайно мягкой, уступчивой

молодой женщиной, с уважением относящейся к старшим и не имеющей собственного мнения.

    – Да как ты смеешь, Индия! – произнесла она тихо, дрожащим от гнева голосом. – Куда способна завести тебя

ревность! Постыдилась бы!

    Индия побелела, но не опустила головы.

    – Я ни одного своего слова не возьму назад, – заявила она. Но ум ее тем временем усиленно работал.

«Неужели я действительно ревную?» – думала она. Разве воспоминания о Стюарте Тарлтоне, о Милочке и

Чарлзе не давали ей достаточно оснований завидовать Скарлетт? Разве не было у нее достаточно оснований

ненавидеть Скарлетт, особенно сейчас, когда у нее зародилось подозрение, что Скарлетт каким-то образом

опутала своей паутиной и Эшли? Она подумала: «Я бы многое могла рассказать тебе, Мелани, об Эшли и вашей

драгоценной Скарлетт». Индию раздирали противоречивые желания: оберечь Эшли своим молчанием или

показать, каков он на самом деле, поделившись своими подозрениями с Мелани и всем миром. Это заставило бы

Скарлетт выпустить Эшли из своих цепких рук. Но время для такого разговора еще не настало. У нее ведь не

было никаких доказательств – ничего, кроме подозрений.

    – Я ни одного слова не возьму назад, – повторила она.

    – В таком случае твое счастье, что ты не живешь больше под моей крышей, – сказала Мелани холодным, как

лед, тоном.

    Индия вскочила, впалые щеки ее залила яркая краска.

    – Мелани, ты… ты же моя невестка… не станешь же ты ссориться со мной из-за этой беспутной…

    – Скарлетт тоже моя невестка, – сказала Мелани, глядя в упор на Индию, точно они были чужими друг другу.

– И она мне дороже родной сестры. Если ты забыла о том, скольким я ей обязана, то я не забыла. Она пробыла

со мной всю осаду, хотя могла уехать домой – даже тетя Питти, и та сбежала в Мейкон. Она помогла мне

родить, когда янки были у самой Атланты, и взвалила на себя такую обузу – повезла нас с Бо в Тару, хотя могла

оставить меня в больнице на милость янки. Она ухаживала за мной и кормила меня, а сама едва держалась на

ногах от усталости и недоедания. В Таре мне дали лучший матрац, потому что я была больная и слабая. А когда

я смогла ходить, мне дали единственную целую пару туфель. Ты, Индия, возможно, забыла все, что она сделала

для меня, но я не могу этого забыть. А когда Эшли вернулся больной, несчастный, без крова над головой, без

денег в кармане, она приняла его в свой дом, как сестра. А когда мы думали, что придется уехать на Север, и у

нас сердце разрывалось при мысли, что мы расстанемся с Джорджией, Скарлетт вмешалась и поставила Эшли

управлять лесопилкой. А капитан Батлер спас Эшли жизнь исключительно по доброте. И конечно же, у Эшли

нет никаких к нему претензий! Я благодарна, благодарна и Скарлетт и капитану Батлеру. Что же до тебя,

Индия!.. Как ты можешь забыть то, что Скарлетт сделала для меня и для Эшли?! Как ты можешь так мало

ценить жизнь брата, чтобы порочить человека, который его спас?! Да встань ты на колени перед капитаном

Батлером и Скарлетт – даже этого было бы недостаточно.

    – Ну, вот что, Мелли, – решительно вмешалась миссис Мерриуэзер, к которой вернулось самообладание, – не

надо – так говорить с Индией.

    – Я ведь слышала и то, что вы говорили про Скарлетт, – воскликнула Мелани, поворачиваясь к дородной

пожилой даме словно дуэлянт, который, вытащив клинок из распростертого тела противника, яростно

набрасывается на другого. – И вы тоже, миссис Элсинг. Как вы относитесь к Скарлетт в глубине ваших мелких

душонок, мне безразлично, это меня не касается. Но то, что вы говорите о ней в моем доме или в моем

присутствии, это уже меня касается. Вот только как вы можете хотя бы думать такие гадости, а тем более их

говорить? Неужели вы так мало цените своих мужчин, что хотели бы видеть их мертвыми, а не живыми?

Неужели у вас нет ни капли благодарности к человеку, который спас их, причем спас, рискуя собственной

жизнью? Ведь янки легко могли заподозрить, что он – член ку-клукс-клана, если бы вся правда вышла наружу!

Они могли бы повесить его. И тем не менее он пошел на риск ради ваших мужчин. Ради вашего свекра, миссис

Мерриуэзер, и вашего зятя, и ваших двух племянников в придачу. И ради вашего брата, миссис Боннелл, и ради

вашего сына и вашего зятя, миссис Элсинг. Неблагодарные – вот вы кто! И я требую, чтобы все вы извинились.

    Миссис Элсинг вскочила на ноги и, крепко сжав губы, принялась засовывать шитье в корзиночку.

    – Если бы кто-нибудь когда-нибудь сказал мне, что ты сможешь быть такой невоспитанной, Мелли… Нет, я

не стану перед тобой извиняться. Индия права. Скарлетт – легкомысленная, беспутная женщина. Я не могу

забыть, как она вела себя во время войны. И не могу забыть, как она повела себя точно последняя голодранка,

когда у нее завелось немного денег…

    – Вы не можете забыть, – перебила ее Мелани, крепко прижав кулачки к бокам, – что она выставила Хью,

потому что у него не хватало ума управлять лесопилкой.

    – Мелли! – хором взмолились дамы.

    Миссис Элсинг вскинула голову и направилась к выходу. Уже взявшись за ручку парадной двери, она

остановилась и обернулась.

    – Мелли, – сказала она, и голос ее потеплел, – деточка, ты разбиваешь мне сердце. Я ведь была лучшей

подругой твоей мамы и помогала доктору Миду принимать тебя, и я любила тебя, точно собственное дитя. Если

бы речь шла о чем-то важном, было бы не так тяжело выслушивать все это от тебя. Но когда речь идет о такой

женщине, как Скарлетт О'Хара, которая способна сделать и тебе гадость, как и любой из нас…

    Слезы вновь выступили на глазах Мелани при первых же словах миссис Элсинг, но к концу ее тирады лицо

Мелани стало жестким.

    – Я хочу, чтобы вы все знали, – сказала она, – та из вас, кто не пойдет с визитом к Скарлетт, может никогда,

никогда больше не приходить ко мне.

    Раздался гул голосов, и дамы в смятении поднялись. Миссис Элсинг швырнула на пол корзиночку с шитьем и

вернулась в гостиную, ее фальшивая челка съехала набок.

    – Я не могу с этим примириться! – воскликнула она. – Не могу! Ты не в своем уме, Мелли: по-моему, ты сама

не знаешь, что говоришь. Ты по-прежнему останешься моим другом, а я по-прежнему останусь твоим. Я не

допущу, чтобы мы из-за этого поссорились.

    Она расплакалась, и Мелани неожиданно очутилась в ее объятиях – она тоже плакала, но и всхлипывая,

продолжала твердить, что не откажется ни от одного своего слова. Еще две-три дамы разрыдались, и миссис

Мерриуэзер, громко сморкаясь в платок, принялась целовать миссис Элсинг и Мелани. Тетя Питти, в ужасе

наблюдавшая за всем этим, вдруг опустилась на пол, и на сей раз – что случалось с ней нечасто – действительно

лишилась чувств. Среди этих слез, суматохи, поцелуев, поисков нюхательных солей и коньяка лишь у одной

женщины лицо оставалось бесстрастным, лишь у одной были сухие глаза. Индия Уилкс вышла из дома, не

замеченная никем.

    Дедушка Мерриуэзер, встретившись несколькими часами позже с дядей Генри Гамильтоном в салуне «Наша

славная девчонка», рассказал со слов миссис Мерриуэзер о том, что произошло утром. Поведал он об этом с

превеликим удовольствием, ибо был в восторге от того, что у кого-то хватило мужества осадить его грозную

сноху. Ему самому мужества на это никогда, конечно, не хватало.

    – Ну и что же эта свора идиоток наконец решила? – раздраженно осведомился дядя Генри.

    – Я, право, не знаю, – сказал дедушка, – но похоже, что Мелли в этом забеге шутя одержала победу. Могу

поклясться, все они нанесут визит Скарлетт – хотя бы раз. Люди очень высоко ставят вашу племянницу. Генри.

    – Мелли – дурочка, а дамы правы. Скарлетт – ловкая штучка, и я просто не понимаю, зачем Чарли

понадобилось в свое время жениться на ней, – мрачно заметил дядя Генри. – Но и Мелли по-своему права.

Приличия требуют, чтобы все, кого спас капитан Батлер, нанесли ему визит. Если на то пошло, я лично ничего

против Батлера не имею. Он достойно вел себя в ту ночь, спасая наши шкуры. А вот Скарлетт сидит у меня как

заноза под хвостом. Слишком она шустра – ей же от этого только хуже. Но с визитом мне пойти к ней придется.

Стала Скарлетт подлипалой или не стала, а она как-никак моя родственница. И пойду я к ним сегодня же.

    – И я пойду с вами. Генри. Долли, пронюхай она об этом, пришлось бы, наверно, связать. Подождите, вот

только пропущу еще стаканчик.

    – Нет, пить мы будем у капитана Батлера. Что ни говорите, у него хорошего вина всегда вдоволь.

    Ретт сказал, что «старая гвардия» никогда не сдастся, и был прав. Он понимал, что никакого значения этим

нескольким визитам придавать нельзя, как понимал и то, почему они были нанесены. Хотя родственники

мужчин, участвовавших в том злополучном налете ку-клукс-клана, и пришли к ним первые с визитом, но

больше почти не появлялись. И к себе Ретта Батлера не приглашали.

    Ретт заметил, что они и вовсе бы не пришли, если бы не боялись Мелани. Скарлетт понятия не имела, откуда

у него возникла такая мысль, но она тотчас с презрением ее отвергла. Ну, какое влияние могла иметь Мелани на

таких людей, как миссис Элсинг и миссис Мерриуэзер? То, что они больше не заходили, мало волновало ее, –

собственно, их отсутствия она почти не замечала, поскольку в номере у нее полно было гостей другого рода.

«Пришлые» – называли в Атланте таких людей, а то употребляли и менее вежливое словцо.

    А в отеле «Нейшнл» нашло себе пристанище немало «пришлых», которые, как и Ретт со Скарлетт, жили там в

ожидании, пока будут выстроены их дома. Это были веселые богатые люди, очень похожие на новоорлеанских

друзей Ретта, – элегантно одетые, легко сорящие деньгами, не слишком распространяющиеся о своем прошлом.

Все мужчины были республиканцами и «находились в Атланте по делам, которые вели с правительством

штата». Что это были за дела, Скарлетт не знала и не трудилась узнавать.

    Правда, Ретт мог бы со всею достоверностью рассказать ей, что эти люди занимались тем же, что и канюки,

обгладывающие падаль. Они издали чуют смерть и безошибочно находят то место, где можно надираться до

отвала. А в правительстве Джорджии, по сути дела, уже не осталось коренных жителей, штат был совершенно

беспомощен, и авантюристы стаями слетались сюда.

    Жены приятелей Ретта из подлипал и «саквояжников» гуртом валили к Скарлетт, как и «пришлые», с

которыми она познакомилась, когда продавала лес для их новых домов. Ретт сказал, что если она может вести с

этими людьми дела, то должна принимать их, а однажды приняв их, она поняла, что с ними весело. Они были

хорошо одеты и никогда не говорили о войне иди о тяжелых временах, а беседовали лишь о модах, скандалах и

висте. Скарлетт никогда раньше не играла в карты и, научившись за короткое время хорошо играть, с

увлечением предалась висту.

    В номере у нее всегда собиралась компания игроков. Но она редко бывала у себя в эти дни, ибо была

слишком занята строительством дома и не могла уделять время гостям. Сейчас ее не слишком занимало, есть у

нее визитеры или нет. Ей хотелось отложить все светские развлечения до той поры, когда будет закончен дом и

она сможет предстать перед обществом в роли хозяйки самого большого особняка в Атланте, где будут

устраиваться изысканнейшие приемы.

    Долгими жаркими днями следила она за тем, как растет ее красный кирпичный дом под крышей из серой

дранки – дом, возвышавшийся надо всеми домами на Персиковой улице. Забыв о лавке и о лесопилках, она

проводила все время на участке – препиралась с плотниками, спорила со штукатурами, изводила подрядчика.

Глядя на то, как быстро поднимаются стены, она с удовлетворением думала о том, что когда дом будет

закончен, он станет самым большим и самым красивым в городе. Даже более внушительным, чем соседний

особняк Джеймса, который только что купили для официальной резиденции губернатора Баллока.

    Особняк губернатора мог гордиться своими кружевными перилами и карнизами, но все это в подметки не

годилось затейливому орнаменту на доме Скарлетт. У губернатора была бальная зала, но она казалась не

больше бильярдного стола по сравнению с огромным помещением, отведенным для этой цели у Скарлетт и

занимавшим весь четвертый этаж. Вообще в ее доме было все, и даже в больших количествах, чем в любом

особняке или любом другом городском доме, – больше куполов, и башен, и башенок, и балконов, и

громоотводов, и окон с цветными стеклами.

    Вокруг дома шла веранда, и с каждой стороны к ней вели четыре ступени. Двор был большой, зеленый, со

старинными чугунными скамьями, расставленными тут и там, чугунной беседкой, названной модным словечком

«бельведер» и, как заверили Скарлетт, построенной по готическому образцу, а также двумя большими

чугунными статуями – одна изображала оленя, другая – бульдога величиной с шотландского пони. Для Уэйда и

Эллы, несколько испуганных размерами, роскошью и модным в ту пору полумраком их нового дома, эти два

чугунных зверя были единственной утехой.

    Внутри дом был обставлен сообразно желаниям Скарлетт: толстые красные ковры покрывали пол от стены до

стены, на дверях висели портьеры темно-красного бархата и повсюду стояла самая новомодная мебель из

черного полированного ореха с затейливой резьбой, не оставлявшей и дюйма гладкой поверхности, обитая

такой скользкой тканью из конского волоса, что дамам приходилось садиться крайне осторожно, дабы не

соскользнуть на пол. Повсюду висели зеркала в золоченых рамах и стояли трюмо – такое множество только в

заведении Красотки Уотлинг и можно увидеть, небрежно заметил как-то Ретт. Промежутки между ними

заполняли офорты в тяжелых рамах – иные футов восемь длиной, – которые Скарлетт специально выписала из

Нью-Йорка. Стены были оклеены дорогими темными обоями, и при высоких потолках и вишневых плюшевых

портьерах на окнах, загораживавших солнечный свет, в комнатах всегда царил полумрак.

    Так или иначе, дом производил ошеломляющее впечатление, и Скарлетт, ступая по мягким коврам,

погружаясь в объятия пуховиков на кровати, вспоминала холодный пол и соломенные матрацы в Таре и

чувствовала несказанное удовлетворение. Дом казался ей самым красивым и самым элегантно обставленным из

всех, что она видела на своем веку, Ретт же сказал, что это какой-то кошмар. Однако если она счастлива – пусть

радуется.

    – Теперь всякий, кто о нас слова худого не слышал, войдя в этот дом, сразу поймет, что он построен на

сомнительные доходы, – сказал Ретт. – Знаешь, Скарлетт, говорят, что деньги, добытые сомнительным путем,

никогда ничего хорошего не приносят, так вот наш дом-подтверждение этой истины. Типичный дом спекулянта.

    Но Скарлетт, переполненная гордостью и счастьем, заранее мечтая о том, какие они будут устраивать

приемы, когда тут поселятся, лишь игриво ущипнула его за ухо и сказала:

    – Че-пу-ха! Ишь, куда тебя понесло.

    К этому времени она уже успела понять, что Ретт очень любит сбивать с нее спесь и только рад будет

испортить ей удовольствие, а потому не надо обращать внимание на его колкости. Если принимать его всерьез,

надо ссориться, а она вовсе не стремилась скрещивать с ним шпаги в словесных поединках, ибо никогда в таком

споре не одерживала верх. Поэтому она пропускала его слова мимо ушей или старалась обратить все в шутку.

Во всяком случае, какое-то время старалась.

    Пока длился их медовый месяц, да и потом – почти все время, пока они жили в отеле «Нейшнл», –отношения

у них были вполне дружеские. Но не успели они переехать в свой дом, как Скарлетт окружила себя новыми

друзьями и между ней и Реттом начались страшные ссоры. Ссоры эти были краткими, да они и не могли долго

длиться, ибо Ретт с холодным безразличием выслушивал ее запальчивые слова и, дождавшись удобного

момента, наносил ей удар по самому слабому месту. Ссоры затевала Скарлетт, Ретт – никогда. Он только

излагал ей без обиняков свое мнение – о ней самой, об ее действиях, об ее доме и ее новых друзьях. И

некоторые его оценки были таковы, что она не могла ими пренебречь или обратить их в шутку.

    Так, например, решив изменить вывеску «Универсальная лавка Кеннеди» на что-то более громкое, она

попросила Ретта придумать другое название, в котором было бы слово «эмпориум»[34]. И Ретт предложил

«Caveat Emptorium»[35], утверждая, что такое название соответствовало бы товарам, продаваемым в лавке.

Скарлетт решила, что это звучит внушительно, и даже заказала вывеску, которую и повесила бы, не переведи ей

Эшли Уилкс не без некоторого смущения, что это значит. Она пришла в ярость, а Ретт хохотал как безумный.

    А потом была проблема Мамушки. Мамушка не желала отрекаться от своего мнения, что Ретт – это мул в

лошадиной сбруе. Она была с Реттом учтива, но холодна. Называла его всегда «капитан Батлер» и никогда –

«мистер Ретт». Она даже не присела в реверансе, когда Ретт подарил ей красную нижнюю юбку, и ни разу ее не

надела. Она старалась, насколько могла, держать Эллу и Уэйда подальше от Ретта, хотя Уэйд обожал дядю

Ретта и Ретт явно любил мальчика. Но вместо того чтобы убрать Мамушку из дома или обращаться с ней сухо и

сурово, Ретт относился к ней с предельным уважением и был куда вежливее, чем с любой из недавних знакомых

Скарлетт. Даже вежливее, чем с самой Скарлетт. Он всегда спрашивал у Мамушки разрешение взять Уэйда на

прогулку, чтобы покатать на лошади, и советовался с ней, прежде чем купить Элле куклу. А Мамушка была

лишь сухо вежлива с ним.

    Скарлетт считала, что Ретт, как хозяин дома, должен быть требовательнее к Мамушке, но Ретт лишь смеялся

и говорил, что настоящий хозяин в доме – Мамушка.

    Однажды он довел Скарлетт до белого каления, холодно заметив, что ему будет очень жаль ее, когда

республиканцы через несколько лет перестанут править в Джорджии и к власти снова вернутся демократы.

    – Стоит демократам посадить своего губернатора и выбрать свое законодательное собрание, и все твои новые

вульгарные республиканские дружки кубарем полетят отсюда – придется им снова прислуживать в барах и

чистить выгребные ямы, как им на роду написано. А ты останешься ни при чем – не будет у тебя ни

друзей-демократов, ни твоих дружков-республиканцев. Вот и не думай о будущем.

жүктеу/скачать 1,87 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: