Нужно убираться
отсюда
. Я тихонько открыла дверь и, шагнув наружу, заметила еще какие-
то следы на снегу. Свежие следы. Я посмотрела по сторонам и решила
проследить, куда они ведут.
– Кто здесь? – позвала я, и мои слова тут же растворились в снежной
кутерьме.
За южной стеной сарая я заметила камелию, которой не видела раньше.
И прямо под нижней веткой мои глаза различили розовое пятнышко. Я
подошла ближе. Там на тонкой веточке висел цветок. Это был совсем
маленький цветочек, и тем не менее он был необыкновенный, белый с
розовой каймой. Я затаила дыхание. Миддлберийская розовая.
– Снежный цветок, – раздался мужской голос за спиной, вызывая эхо.
Я обернулась и увидела Десмонда.
– Вот почему она так любила камелии, – сказал он. – Они цветут, когда
другие растения погружаются в зимний сон.
– Что ты тут делаешь? – спросила я, немного напуганная.
Он снял пальто и укутал им меня, как делал всегда, а потом повернул
меня к себе. Я взглянула на это лицо, такое сильное и уверенное, лицо, на
которое я могла бы смотреть всю жизнь, которое никогда мне не надоест, –
и все же, могла ли я быть уверенной в нем? Он взял мои руки в свои
ладони.
– У тебя ледяные пальцы, – сказал Десмонд, гладя их, как в ту ночь,
когда признался мне в любви, – разве что теперь ощущения были совсем
иными.
– Я уезжаю домой, – сказала я.
– Не понимаю, – сказал он, очевидно огорченный. – Почему?
– Мой отец болен. Я нужна ему. Не знаю, смогу ли я сесть на пароход,
учитывая войну, но я обязательно попытаюсь это сделать.
Десмонд отвернулся.
– Ты знаешь, что если уедешь, то разобьешь мое сердце. Разобьешь на
тысячу осколков.
– Я не хочу этого.
Он снова повернулся лицом ко мне.
– Что мне сделать, чтобы убедить тебя остаться?
– Прости, Десмонд, – сказала я. – Я должна уехать.
Как ни глубока была моя любовь к нему, но так же глубока была
усталость; я была сломлена и напугана.
Он полез в карман.
– Хочу, чтобы у тебя осталось кое-что на память обо мне.
Он раскрыл мою руку и опустил на ладонь холодную серебряную
цепочку.
– Что это? – спросила я.
– Это особенная цепочка. Она принадлежала моей матери.
Я поднесла ее к глазам и увидела прикрепленный к ней медальон. На
нем был выгравирован цветок, напоминающий камелию. Несомненно, это
была та цепочка, которую описывала миссис Диллоуэй, тот медальон, в
котором, по ее мнению, хранилось нечто драгоценное.
– Десмонд, – сказала я, качая головой, – где ты нашел это? Миссис
Диллоуэй говорила…
Он улыбнулся своим мыслям.
– Мама никогда не снимала эту цепочку. Она принадлежала еще ее
матери. Она очень старая. Чистое серебро. Таких больше не делают.
Я потянула за застежку, но не смогла ее открыть.
– Разреши мне надеть ее на тебя, – сказал Десмонд. – Мама была бы
рада, что ты ее носишь.
Я поежилась, когда его холодная рука коснулась моей шеи. Мое сердце
забилось чаще, когда он застегнул застежку.
Откуда он достал эту вещь?
– Снимите, – сказал лорд Ливингстон, подходя сзади. – Эта цепочка
принадлежала моей жене.
– Но я, я… – робко залепетала я.
– Мама бы захотела отдать ее Флоре, отец, – проговорил Десмонд.
Лорд Ливингстон прищурился на него.
– Что ты знаешь о желаниях своей матери? Ты был просто
избалованный ребенок. Ты был ей обузой.
Мне было неприятно слушать эти слова.
Десмонд шагнул к отцу, сжимая кулаки.
– Как ты смеешь!
В глазах лорда Ливингстона закипела злоба. Я отвела глаза.
– Ты убеждал свою мать, что она не любит меня, – произнес он. – Ты
посеял ненависть в ее сердце.
– Это не я ее посеял. Она уже была там.
Лорд Ливингстон бросился на него, и оба упали на снег. Я стояла над
ними, умоляя прекратить эту бессмысленную драку.
Глаза Ливингстона-старшего стали безумными. Он быстро вскочил на
ноги и поковылял к сараю. Он толкнул дверь, но она не открылась, тогда
он пнул ее ногой и вломился внутрь, а через мгновение появился с
топором.
– Стойте! – закричала я. – Что вы делаете?!
Он шел к нам, но глаза его смотрели мимо. Он уставился на камелию. Я
вскрикнула.
Достарыңызбен бөлісу: |