Валентин Саввич Пикуль крейсера (роман из жизни юного мичмана) Валентин Саввич пикуль
жүктеу/скачать 0,54 Mb.
|
*** Николай Лаврентьевич Кладо в официальных кругах Петербурга считался знатоком заграничных теорий Мэхэна и Коломбо, и адмирал Скрыдлов, далекий от теорий, поначалу не знал, куда бы пристроить этого кавторанга с его мыслями об «овладении океаном». Для Кладо был образован при штабе особый отдел, вроде кельи летописца Нестора. Он стал числиться редактором материалов о боевых действиях владивостокских крейсеров. Кладо давно осваивал тему – борьба берега с флотом. По мнению этого мыслителя, «замена парусных кораблей паровыми ничего не изменила», потому как раньше не исполняли «высочайших предписаний», так и теперь ими пренебрегают. Цари, утверждал Кладо, прямо извелись, бедняжки, совершенствуя флот, а личный состав флота никак не желал проникнуться передовыми идеями, проистекающими на них с высот монаршего престола. Свои лекции по теории флотских наук Кладо обычно начинал интригующим экскурсом в свою биографию: – Дамы и господа, когда я в молодости плавал вместе с наследником престола, ныне благополучно царствующим императором Николаем Вторым, мне приходилось… и не раз приходилось! Об этом я не стыжусь заявлять с этой кафедры… После этого все затихали. Кто его знает? Возьмет да нажалуется «благополучно царствующему», всякое ведь бывает. Морякам было трудно спорить с человеком, сыпавшим цитатами из никому не известных авторов, наизусть знающим учебники стратегии Генриха Леера… Скрыдлов тоже не лез на рожон. – Мне его навязали, – говорил он Безобразову. – Кладо состоял при высочайших особах, читал им что‑то… всякое! Адмиралам было ясно, что Кладо продержится при штабе до первого ордена. Игорь Житецкий уже сумел понравиться Безобразову беспардонной критикой Рейценштейна: – Сейчас даже неловко вспоминать, что я состоял при этом недостойном человеке. Зато теперь отряд крейсеров просто ожил. Какой энтузиазм! Какой боевой дух! Все горят желанием проявить свои лучшие качества патриотов отечества… Безобразов не рискнул причислить мичмана к флаг‑офицерам, но рекомендовал в отдел Кладо, а Житецкий уже разглядел в Кладо родственную душу, которой очень близка тема извечной борьбы тыла с людьми воюющими. Кладо сказал ему: – Я читал лекции членам императорской фамилии, но, будучи человеком передовых взглядов, никогда не гнушался и рядовой публики. Приобщайтесь и вы к этому благородному делу… Житецкий появился в гимназиях Владивостока с лекциями на тему «Династия Романовых и значение русского флота для России». Начало его лекций не было мудреным: – Первый русский корабль «Орел» построен при царе Алексее Михайловиче, но Стенька Разин перебил всех матросов, а сам корабль спалил. Квинтэссенция такова: русские монархи всегда' пеклись о создании флота, тогда как отсталый русский народ флота не жаловал и спасался от морей на суше… 28 мая отряд снимался с якорей. Перед походом Скрыдлов собрал у себя капитанов 1‑го ранга, командовавших уходящими крейсерами. Перед ним предстали: с «Громобоя» – Николай Дмитриевич Дабич, с «России» – Андрей Порфирьевич Андреев, с «Рюрика» – Евгений Александрович Трусов. Люди опытные, серьезные, неглупые, хорошо знающие себе цену. – Теперь, только теперь, – сказал им Скрыдлов, – я могу сообщить вам, что вы идете в самое паршивое место на свете – к острову Цусима, а Камимура отвел свои крейсера к Эллиоту в Желтое море, дабы укрепить эскадру адмирала Того… В дислокации японского флота Скрыдлов ошибался. Но зато он верно сказал, что из Симоносеки или из Сасебо скоро выйдут японские корабли, везущие тяжелые осадные пушки для разгрома фортов Порт‑Артура, возможна транспортировка гвардии японского императора в районы Квантуна. – Желаю успеха. Отчеты о своих боевых действиях в конце операции сдадите в военно‑морской отдел штаба. – Кому? Вам? – Не мне, а Николаю Лаврентьевичу Кладо. – Зачем? – хором спросили командиры крейсеров. – Для редактирования, – понуро отвечал Скрыдлов. Слова, слова, слова… Теперь неважно, кто вас пишет, а важно, кто станет их редактировать. Якоря были выбраны. *** Встречная волна вскидывала «Рюрик» на свой гребень и опускала мягко, как на хороших рессорах. Цель набега, уже рассекреченная, волновала людей в экипажах: – Идем в самое поганое место – к Цусиме… Никто еще не предвидел будущей трагедии русского народа, связанной с именем этого острова, но все понимали, что Цусима – эпицентр морской стратегии Того, мимо этого острова незримые нити коммуникаций тянутся от вражеской метрополии, и Япония, как хороший насос, качает и качает Через проливы Цусимы свои силы и технику – фронту! Машины русских крейсеров ритмично выстукивали под настилами палуб. Панафидин отстаивал ходовую вахту на мостике. – Ну как? – спросил его Хлодовский. – Надеюсь, не раскаиваетесь в том, что попали на «Рюрик»? – Напротив, Николай Николаевич, я счастлив. – Мне, поверьте, слышать это приятно… Встречный ветер раздувал его пушкинские бакенбарды. Крейсера шли на хорошей скорости и днем 1 июня миновали мрачный и нелюдимый Дажелет. В кубриках заводили граммофоны; кочегары слушали, как «две Акульки в люльке качаются», в палубах комендоров надрывно пела несравненная Варя Панина: Я до утра тэбя ожидала, Когда же звэздный свэт помэрк, Я поняла… В кают‑компании накрывали столы к обеду. Плазовский сказал: – Идя к Цусиме, всегда противно думать о смерти. – А почему так? – с вызовом спросил Юрий Маркович, повернувшись к лейтенанту Иванову 13‑му. – Тринадцатый, выскажите непредвзятое мнение о геройской смерти. – С восторгом, – отвечал тот, раскладывая на коленях салфетку, словно надолго устраивался в ресторане. – Умереть героем легче всего. И ума не надо. Можно завязать гадюку вокруг шеи вместо галстука. Или приласкать бешеную собачку. Уверен, что в некрологах будет написано: «Погиб смертью героя, презирая опасность…» А что еще, Юрочка? Вторым (после Кесаря Шиллинга) бароном на «Рюрике» был хорошенький, как девочка, лейтенант Курт Штакельберг из курляндской семьи, и ему не нравилось это зубоскальство: – Господа, в компании Скарамуша, д'Артаньяна или Сирано де Бержерака вы, наверное, чувствовали бы себя на седьмом небе. Однако, по расчетам штурманов, мы уже завтра ночью будем проходить Цусиму, и адмирал Камимура одним ударом может дать хорошую тему для наших некрологов… С мостика спустился лейтенант Зенилов (минер). – О чем речь? – спросил он. – Наши телеграфы уже стали принимать переговоры японских крейсеров. Небесный эфир трещит, будто сало на сковородке… Минуя Дажелет, мы привыкли думать, что он безлюден. Но где гарантия, что с Дажелета нас не высмотрели японцы и теперь оповещают об этом свои базы. – Камимура в Желтом море, – мрачно возвестил Салов, глядя, как над его головой раскачивается клетка с пернатыми. – Вы уверены, штурман? – спросил его Солуха. – Так утверждали в штабе Скрыдлова…
– Сидя на Светланской, много узнаешь… Священник Алексей Конечников не был ловок, как офицеры, и выжимал рясу, мокрую от пролитого на нее супа: – Отступилась от нас царица небесная… В ночь на 2 июня Панафидин видел берега Японии, миражно скользящие вдоль горизонта. Цусиму миновали благополучно. Ночь была теплая. В каютах стояла мерзкая духотища. Под утро крейсера вошли в район оживленного каботажа. Горизонт исчертили ласточкины крылья рыбацких парусов и дымки пароходов, издали похожие на капризные мазки акварельной кистью. Возгласы сигнальщиков посыпались разом: – Правый борт, курсовой тридцать – тень! – Вижу ясно. Типа «Ниитака». Трехтрубный. – Господа, узнаю его – это крейсер «Цусима». – Приятное имечко! Вот вам и Камимура…
– Обнаружили! Ну, теперь жди… навалятся. – Не каркайте. Хотя и гадко, но… плевать. – Три дыма сразу, – докладывали сигнальщики. Японские транспорта, заметив русских, стали разбегаться в разные стороны. «Рюрик», «Громобой» и «Россия» кинулись в погоню. Небо наполнилось пасмурностью, пошел дождь. Тахометры в рубках отщелкивали возрастание оборотов винтов. Острота погони обострялась риском – от видимости японских берегов, от близости главных баз противника, откуда с минуты на минуту могли выставиться окованные броней «морды» вражеских кораблей. Отдаваясь качке, крейсера открыли огонь. – Цель: войсковой транспорт «Идзумо‑Мару»… В трюмах этого «мару» дремали 18 осадных орудий фирмы Круппа, отлитые для сокрушения фортов Порт‑Артура и для разгрома броненосцев эскадры Витгефта. «Громобой» старался бить под ватерлинию, чтобы не вызвать лишних жертв среди японцев, в панике бегавших по палубам. Крейсер подхватил из воды 105 человек вместе с офицерами. Из отчета: «По уходившим шлюпкам мы не стреляли по весьма понятному русскому человеку чувству – отсутствию излишней и бесполезной жестокости». Однако при этом было замечено, что иные японцы не желали спасаться и, плавая в воде, грозили крейсерам кулаками. Командир полка, плывший на «Идзумо‑Мару», разорвал самурайское знамя и кинжалом вспорол себе живот. – Еще два дыма… идут сюда! – доложили с вахты. – Не теряйте из виду крейсер, – напомнил Трусов.
– Цель: «Хитаци‑Мару», шеститысячник… Транспорт был перегружен войсками гвардии из гарнизона Хиросимы, он спешил в Дальний, а командовал им английский капитан Кэмпбелл, сигнальщики даже разглядели его: – Не япоша! Рыжий, будто барбос с улицы… Как выяснилось после войны, сэр Джон Кэмпбелл, служивший японцам по найму за деньги, только накануне дал клятву в любом случае доставить в Дальний 1100 солдат и 320 лошадей. А потому на приказ остановиться он двинул громаду транспорта прямо на «Громобоя», чтобы таранить его всей массой корпуса. «Громобой» увернулся от удара, открыв огонь. Все четыре мачты «Хитаци‑Мару» вздрагивали, как деревья в бурю. Когда стали таскать из воды пленных, вытащили и самого капитана Джона Кэмпбелла, которому Дабич учинил строгий выговор: – Пытаясь таранить мой крейсер, вы, сэр, блестяще доказали свою храбрость, но вам, сэр, согласно русской поговорке, выпало пережить похмелье на чужом пиру… «Хитаци‑Мару», охваченный пожарами, ушел под воду. Флагманская «Россия» и «Рюрик» уже держали на своих мачтах международный сигнал, приказывая остановиться «Садо‑Мару». На борт «Рюрика» поднялся капитан‑лейтенант Комаку с переводчиком. Он сразу начал борьбу за выигрыш времени, убеждая каперанга Трусова в том, что на «Садо‑Мару» более тысячи некомбатантов и 23 пассажира, среди них европейцы: – Я прошу доблестных противников дать нам время, необходимое для спасения невинных людей… Эскадра Камимуры находилась рядом, в бухте Озаки на Цусиме, и Комаку высчитывал время, потребное для подхода японских крейсеров… Трусова обмануть не удалось. – Сколько вам потребно минут? – спросил он. – Не минут – два часа, – заверил его Комаку.
– Мичманов Плазовского и Панафидина прошу отправиться на «Садо‑Мару», дабы навести там порядок… Господин Комаку, из иллюминаторов вашего корабля вылетают разорванные бумаги? – Я этого не наблюдаю, – ответил Комаку…
– Укокошат! Их страшно много, и ты смотри, сколько здесь пьяных… Не повернуть ли, пока не поздно? – Успеется. Они не покинут своего корабля. – Ты думаешь? – Уверен. Они хоть и пьяные, но понимают, что отсюда до Сасебо – раз плюнуть, и, конечно, с минуты на минуту может прийти на выручку сам Камимура… если он в Озаки. – Так что же нам делать? – Подняться на палубу «Садо‑Мару». – Нас же там разорвут… Все же поднялись! Никогда еще Панафидину не приходилось видеть столько пустых бутылок, которые грудами перекатывались в проходах. Мичмана просили японцев покинуть корабль. – Ради собственного спасения! – призывали они. В ответ – смех, почти издевательский, и этот смех подтвердил подозрения в том, что японцы на «Садо‑Мару» сдаваться не расположены. На катер сошли все пассажиры, за ними прошагал и английский капитан корабля. Его окликнули: – Где документы? Или их уничтожили? – Я, – отвечал наемник, – служу пароходной компании «Ниппон Юсен‑Кайся» и в военных делах ничего не знаю, кроме своего курса, на котором ваши крейсера меня задержали. – Уточните курс, – потребовал Панафидин. – Не вижу причин скрывать его… мы шли на Квантун! Эти войска готовились для высадки в бухте Энтоу. Остальное можете спросить у японского полковника… вон этого!
– Они празднуют скорую победу у Порт‑Артура. – А что в низах? – спросили механика. – Откройте люки и сами увидите, что в низах… В трюмах обнаружили телеграфный парк, железнодорожный батальон и даже переносную железную дорогу – для подвоза осадных орудий большой мощности. «Кроме того, на корабле находился какой‑то генерал со всем своим штабом и при них прямо‑таки великолепных 18 лошадей… нам говорили: – А, русские! Вот не ожидали вас видеть… Все эти офицеры были совсем пьяны или полупьяны, они сидели за бутылками шампанского». Генерал сказал мичманам: – Мы вас не трогаем, и вы нам не мешайте… Вернувшись на крейсер, мичмана доложили о кошмарной обстановке, какую застали на «Садо‑Мару». Безобразов просил «Рюрик» подойти к «России» и передал Трусову – голосом: – Японский крейсер не уходит. Мы околачиваемся здесь уже почти шесть часов на виду всей Японии, и задержка уже опасна… Не хотят сдаваться – умолять не станем! «Садо‑Мару» был подорван торпедами, русские крейсера развернулись к норду, и лишь тогда из отдаления вынырнул крейсер «Цусима», начиная спасать пьяных… На мостике «Рюрика» офицеры и матросы откровенно радовались скорости: – Смотрите, как шуруют в котлах! Уж мы старенькие, подшипники ни к черту, а восемнадцать узлов держим… Хлынул дождь. Крейсера уверенно держали строгий кильватер. С аппаратов «Дюкретэ» дежурные сняли текст японской радиодепеши, содержание которой было так же темно и загадочно, как непонятно было и поведение Камимуры: «…в каждом направлении могут пройти русские и произвести нападение… в темноте нужно быть наготове…» Трусов недоумевал: – Почему в темноте? Чего они там задумали? Крейсера торопливо отходили на север, следуя вдоль западного побережья Японии, и все было спокойно. Никакие догадки не могли объяснить бездействия японского флота и самого Камимуры, будто противника охватил оперативный паралич. Матросы посмеивались, говоря, что Камимуре ордена не повесят: – Проспал нас со своей Камимурочкой… Утром 3 июня крейсера снова вздрогнули от колоколов громкого боя – дым, дым, дым… Дым был замечен наружной вахтой близ входа в Сангарский пролив, и скоро все увидели большой углевоз «Аллантон» под флагом Великобритании. Выстрелом под нос ему велели лечь в дрейф. Англичане не слишком‑то обрадовались появлению русской «призовой команды». Капитан «Аллантона» вел беседу, нарочно проглатывая окончания слов, очевидно надеясь, что русские офицеры не поймут его речи. – Какой груз, кэптен? – Уголь. – Происхождение угля? Качество его? Количество? – Семь тысяч тонн. Из Мурорана. Дрянь уголь…
– Куда идете, кэптен? – Меня ждут в Сингапуре…
– Нет ли ошибки? Как они туда попали? Вопрос обязателен, ибо второй крейсер «Чихайя» сторожил проливы к северу от Цусимы, и непонятно, как «Чихайя» мог их прохлопать. Вахтенный офицер объяснил неувязку с информацией тем, что в море еще держится туман, а радиопередачи русские заглушают в эфире искрами своих «Дюкретэ». – Телеграфируйте в Симоносеки, чтобы задержали выход пароходов с грузами в Желтое море для нужд армии. – Но грузы были уже в пути. – Тогда, – распорядился Камимура, – всем пароходам, идущим из Желтого моря, следует укрыться в нашем порту Озаки. «Чихайя» пусть соединится с эскадрою. А миноносцам – вперед: найти, атаковать, уничтожить… «Цусима» держался от русских подальше, а в 13.25 он потерял визуальный контакт с ними. К тому времени японские миноносцы, обрыскав море вокруг Цусимы, не нашли следов русских и уже возвращались обратно. На контркурсах им встретились крейсера Камимуры… Миноносников опросили: – Куда делись русские крейсера? – Мы слышали дальний гул стрельбы, мы прошли через плавающие обломки кораблей, но русские… они как невидимки!
– Нам просто не везет, – говорил Камимура, принимая из рук вестового лакированную чашку с горячей бобовой похлебкой, которую он, обжигаясь, и выкушивал прямо на мостике… Его команды тоже обедали. Обвязав головы платками, матросы сидели на рундуках, меж ними стояло ведро с рассыпчатым рисом. На тарелочках (не больше чайного блюдца) каждому дали по две рыбки величиной с сардинку, по соленому огурчику и горстке овощей. Два корешка имбиря на каждую душу заменяли десерт, а после приятного чаепития матросы обмахивались веерами. Корзины бумажных цветов, украшенные перьями птиц, веселили убогую обстановку кубриков. Камимура опустил палец в аквариум, и обленившийся печелийский угорь, виляя хвостом, затаился в песке. Наблюдая за его повадками, адмирал высказал предположение: – Очевидно, русских надо искать возле Гензана… В ночь на 3 июня к поискам «невидимок» подключились крейсера «Чихайя» и «Такачихо». Утром русские уже арестовали английский пароход «Аллантон» возле самых берегов Японии, а Камимура бестолково выискивал их возле берегов Кореи – совсем в другой части моря. Японцы омертвело болтались на острых галсах, бесцельно пережигая запасы топлива, и лишь через два дня их «телефункены» приняли сигнал: русские корабли видели у Сангарского пролива… Японские историки тщательно замаскировали эти позорные страницы бессилия Камимуры! – Возвращаемся на Цусиму… в Озаки, – сказал он, и, держась за полированный поручень трапа, адмирал медленной походкой разбитого усталостью человека спустился в салон, где древний карликовый кедр, взращенный предками, утешил его своей уникальной выносливостью… «Но какой позор!» Вся Япония говорила о русских крейсерах‑невидимках. Вся Япония потешалась над своим адмиралом. Газеты помещали карикатуры на Камимуру… жүктеу/скачать 0,54 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|