129
Смысл этих деталей и подробностей
выясняется постепенно, в ходе
повествования, однако заметим, что в фамилии русского художника
С.Калмыкова заключена информация об
историко-культурном прошлом
народов Евразии, «высвечены» драматические моменты истории,
способствовавшие сближению и родству русского и калмыцкого народов.
Образ русского художника с нерусским именем в романе казахстанского
писателя-билингва обретает особый смысл в контексте художественной идеи
«свое-чужое», в распространенном архетипическом сюжете
схождения –
неузнавания
родства себе подобных. Русского
художника с не совсем
славянским именем не воспринимают всерьез ни его соплеменники, ни
представители титульной нации, имеющие единые с калмыцким народом корни
древней кочевой культуры.
Так
расширяется
сюжетное
пространство
романа
Д.Накипова,
охватывающее ряд таких тем и проблем как: проблема отношения к
своим
и
чужим
, бытие
здесь и там,
соотношение
национального и всечеловеческого,
гениального и заурядного, искусства и любви
и др. Всей своей подлинной,
реально-земной, творческой и романтической судьбой художник С. Калмыков
(
Калмыка)
несет идею абсолютного и постоянного
самоудаления,
выхода
за
рамки круга кем-то когда-то установленных правил и норм в искусстве. Это для
него – единственно верный и надежный способ
обретения и сохранения
собственной индивидуальности (
самости).
Обращают на себя внимание в данном контексте и словообразы с ведущей
корневой семой
сам,
порой только обозначенные автором, не имеющие
«самостоятельного»
сюжета
: сам-
Калмык, он
сам
или даже
оносам,
древнее
кочевое племя
самионов, сам
и
он.
Все это словно подсказывает внимательному
читателю: Калмыков, как и все вышеуказанные «герои», является выходцем из
бескрайней Степи, «перводома» древнего племени «первовсадников» -
самионов.
В контексте идеи «свое-чужое» привлекает внимание словообраз
калмыцкий
(не калмыковский, заметим, что было бы более приемлемым): «
Старик верил,
что калмыцкий шедевр каким-то мистическим образом, даже не будучи
видимым, даст этому бенефису балерины невероятную глубину, отворит сцену
в дальние просторы космоса, … и сомкнутся в тот вечер круги условного и
безусловного, минутного и вечного, совместясь в точке совершенства»
[26,
с.171].
В данном случае эпитет
калмыцкий
врастает в философскую терминологию
самого
Достарыңызбен бөлісу: