Михаил Лакербай – профессиональный писатель

В автобиографии от 6 октября 1946 года М. Лакербай пишет:

«С 1937 года я – профессиональный писатель; создавал художественные произведения в основном на родном языке, и потом сам переводил их на русский».

Для Михаила Александровича не существовало высшего звания, чем звание писателя. Но судьба не всегда была милостива к нему, не всегда он мог заниматься любимым делом спокойно.

Жизненная и творческая биографии неразделимы. М. Лакербай, как уже неоднократно отмечалось, был красив и внешне, и внутренне. Но говорят, что красивым и хорошим людям в жизни часто не везет.

Во время учебы в Тбилиси М. Лакербай познакомился с армянской девушкой Марго Аваковой, студенткой политехнического института. Они полюбили друг друга. Обвенчались. Но их семейная жизнь продолжалась только два года. Лакербай переехал жить в Москву, а Марго осталась в Тбилиси. Детей у них не было. Позже в Москве Михаил женился на еврейской девушке, родившей ему дочь. Но вторая жена болела туберкулезом, и когда Михал находился на фронте, она умерла. Малолетнюю дочь забрали к себе родственники жены. Но дочка тоже болела туберкулезом и вскоре умерла. Писатель остро переживал свою семейную трагедию. Эта боль сопровождала его до конца жизни.

Брат Михаила, Иван Лакербай, рассказывал о семейных делах брата: «Как подобает истинному абхазцу, внешне он ничем не проявлял своего горя, но когда мы оставались одни, часто говорил о несчастной судьбе своей безвременно погибшей дочери: «Сердце содрогается при мысли о том, что погибла она потому, что была сирота, не было у нее родных. Видно, на все надо иметь счастье. У нашего отца вот сколько было сыновей, а ни у одного из них нет продолжателя рода, только от дочерей остается потомство, продолжатели нашей семьи». Передохнет немного и опять горестно повторит строки Баграта Шинкуба: «О мир, как ты коварен. Кому даришь радость, а кому мукой наполняешь душу», «Истинная поэзия – самый истинный лекарь человеческой души».

В 1956 году М. Лакербай женился на Евгении Исидоровне. Она связала свою судьбу с писателем в тот период, когда тот был выслан по ложному обвинению и ничего хорошего от жизни не ждал. Это обстоятельство само по себе характеризует Евгению Исидоровну и говорит о ее человеческих качествах. Замечательная женщина проявила большую заботу и энергию в собирании произведений М. Лакербай, в спасении и сохранении его личного архива. Она не знала абхазского языка, но печатала на абхазском языке произведения мужа. И тогда, когда его не было рядом. Она не знала, о чем печатает, но это помогало общаться с ним духовно.

А еще раньше, в 1940 г. М. Лакербай закончил пьесу «Потомок Гячей». Через год появилась новая пьеса «Овраг Сабиды». Поставленные на сцене абхазского театра в Сухуме Шарахом Пачалиа эти пьесы принесли широкую известность и славу как автору, так и абхазскому театру. Так что Михаил не преувеличивал, называя себя профессиональным писателем.


Военные и первые послевоенные годы

К началу Великой Отечественной войны творчество М. Лакербай достигло истинной зрелости. О многом мечтал писатель, хотел дать жизнь многим интересным замыслам, но вспыхнул пожар войны, и всем этим мечтам не суждено было сбыться. Михаил Лакербай одним из первых пошел на фронт защищать свою Родину. Ему всегда были свойственны самоотверженность, высокая гражданственность. Родина была для него святыней, поэтому он добровольно пошел на фронт. Вот как он об этом пишет: «В конце июня 1941 года я написал заявление и просил добровольно направить меня на фронт. Мою просьбу удовлетворили. Меня назначили корреспондентом газеты «На штурм врага». Потом меня назначили ответственным секретарем трибунала дивизии. В 1941-42-х. годах участвовал в боях за Севастополь. На десятый день после падения Севастополя, 17 июля, я попал в плен и оказался в днепропетровском лагере для военнопленных. В лагере заболел тифом, и меня перевели в лазарет. Как только я стал поправляться, договорился с тремя такими же пленными, как я, Бражниковым, Васильевым и Веселовским о побеге, и мы четверо бежали из плена.

Первую неделею скрывались в городе, там нас подстерегало много опасностей. Как только нам удалось покинуть город, мы скрылись в деревне Широкое, оттуда попали в деревню Апостолово. Несколько месяцев мы провели в Апостолово, Куте и Грушевке. Мы искали солдат, которые так же, как и мы, бежали из плена и старались присоединиться к частям действующей армии. Под начальством капитана Левченко мы объявились в части Красной Армии в селе Каменки Днепропетровской области. В качестве редактора армейской газеты «К победе» участвовал в боях от Каменки до Тирасполя. При одном из очередных медицинских обследованний меня признали негодным для участия в боях на передовой и командировали в Харьков, откуда направили в распоряжение военного комиссариата Абхазской автономной республики. Это было уже в июле 1944 года».

Вот так коротко описывает свою ратную биографию М. Лакербай. Эта биография хранится в Союзе писателей Абхазии, в его личном деле. Невозможно представить себе, сколько пережил и перенес писатель в годы войны.

Евгения Исидоровна рассказывала мне, что Михаил Александрович очень переживал, что не сумел сохранить написанные на фронте публицистические произведения. А как бы дополнили эти материалы страницы биографии писателя периода Великой Отечественной войны! Трудно говорить о советском солдате, чье мужество и отвага привели нас ко Дню Победы – 9 мая 1945 года. В этой победе есть и лепта писателя Михаила Лакербай. Перенесший все ужасы фашистского плена, с расшатанным здоровьем, но сильный духом вернулся домой Михаил Лакербай. Однако не собственное здоровье, а творческие планы стали предметом его дум и переживаний. Как гражданин и как писатель он был чист перед своей страной. Его мысли о Родине, о патриотизме хорошо изложены в письме к одному из друзей: «Патриот тот, кто трудится на благо своего отчества. А Отечество – это прежде всего народ!» – так писал Н. Г. Чернышевский, и сколько истины в этих словах! Вся жизнь этих революционеров-демократов была борьбой.

Это было новое поколение, и сегодня нередки такие люди со светлым и пламенным сердцем.

Что касается меня, то долг перед Родиной я выполнил тем, что в пору опасности добровольцем вступил в ряды ее защитников. Я мог остаться в тылу и только на словах быть патриотом. Но я не мог спокойно сидеть в своем кабинете и служить только художественной литературе в то время, когда моя Родина была в опасности, когда мой народ, вставший на защиту своей страны, проливал кровь, когда в пламени пожарищ рушились города, деревни и села, когда гибли ни в чем неповинные люди. Но я вовсе не хочу этим сказать, что все писатели до единого должны были идти на фронт, но еще раз повторяю, что то, что я видел на полях сражений во время войны, еще больше заставило меня полюбить свой народ; я лишний раз убедился в том, что невозможно поработить страну, которая воспитала таких мужественных и стойких людей. Когда я думаю об этой войне, о героической отваге советских людей, я вспоминаю слова Н. В. Гоголя: «Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая переселила бы русскую силу!»

Годы Великой Отечественной войны были для писателя самым ответственным периодом в его жизни, ибо он с оружием в руках защищал Родину.

После войны наступило время мирного строительства. Необходимо было восстановить разрушенные врагом города, села, школы, заводы, фабрики, больницы… Как велики были разрушения! До всего должны были дойти крепкие руки человека! И огромное значение в это время имело слово писателя, художественная литература.

Приведу воспоминания об этом периоде Нури Акаба:

«Осень. 1946 год, первый мирный, счастливый год в жизни нашего народа. Тогда мне было суждено лично познакомиться с талантливым абхазским писателем Михаилом Александровичем Лакрба. Знакомство состоялось у меня на службе: в то время я работал непосредственно в аппарате тогдашнего министра внешней торговли СССР Анастаса Ивановича Микояна. Попал я туда с Третьего Белорусского фронта после продолжительного нахождения в госпитале на излечении и увольнения из армии по инвалидности.

Министерство внешней торговли находилось тогда на углу улицы Куйбышева и Старой площади. Теперь в этих домах размещается аппарат ЦК КПСС.

Однажды раздался звонок из комендатуры, дежурный сообщил: «Какой-то гражданин с Кавказа хочет пройти к Вам». По моему указанию дежурный передал телефонную трубку посетителю. Не успел закончить разговор с дежурным, как раздался резкий голос, отчеканивший: «Уа, мшыбзиа, Нури Акаба, сара изщъо Лакырбоуп, Миха сыхьёуп». Конечно, я его знал как писателя, но лично не был знаком.

Я был рад услышать голос земляка, ведь в те времена в Москве это было редкое явление. Другое дело теперь!

Чтобы попасть ко мне, нужно было подняться на лифте, потом пройти по длинному коридору. Не мог удержаться на месте, схватил костыль, проковылял навстречу.

Издалека заметил размашисто шагавшего мужчину, сомнения не было – шел Михаил. Мы встретились, обнялись и расцеловались как старые знакомые. Михаил Александрович был в сером плаще и кепи, которое он носил наискось, то есть правый его край был опущен ниже; он был среднего роста, крепкого телосложения, с правильными чертами лица. Крупные красивые глаза, орлиный нос. Таким, во всяком случае, показался он мне.

Зашли в кабинет. Беседа затянулась допоздна. Темы для разговора были неисчерпаемы. Только что закончилась жестокая битва народов против фашизма. Мы оба испытали ее ужасы. Особенно Михаил, который поведал мне о своей, я бы сказал, героической и трагической судьбе в годы Великой Отечественной войны.

С начала войны, рассказал он, добровольно ушел в действующую армию, был военным журналистом. В составе отдельной стрелковой бригады участвовал в героической обороне Севастопаля. «Я был счастлив, – сказал он мне, – встретив в бригаде председателя Военного трибунала Ахуба Константина Богозовича и красноармейца Ахуба Джавдета Кутовича – оба они были из села Члоу Очамчырского района. С ними был неразлучен до последних трагических дней обороны города».

Джавдета я хорошо знал, он был отважным парнем, любимцем села. Константин был моим двоюродным братом. Он, его брат Леварсан, сестра Уша были сиротами, выросли без родителей. Их заменили мои родители, которые, сколько могли помогали им. Оба брата были незаурядными людьми. С начала войны ушли на фронт. Конечно же, мне очень хотелось узнать об их судьбе. Однако Лакрба после падения Черноморской цитадели больше их не видел.

Михаил Лакрба волей судьбы был увенчан бессмертной боевой славой. О Севастополе написано много. Оборона города продолжалась 250 огненных дней и ночей, она вошла навеки в летопись Великой Отечественной войны, как страница, повествующая о массовом героизме и мужестве Красной Армии и трудящихся города, в их числе и наших земляков Константина и Джавдета Ахуба, М. Лакрба. Город лежал в руинах, был полностью блокирован врагом, не было смысла в его дальнейшей обороне. Лишь тогда по приказу Ставки Верховного Главного Командования Красной Армии от 4 июля 1942 года он был оставлен. Часть его защитников удалось эвакуировать морем. Воины, оставшиеся в блокированном городе, героически сражались. Неизвестные солдаты совершали подвиги. Но все имеет свои границы, пределы: боеприпасы, продовольствие кончились, помощи извне не могло быть даже обещано. Наступила критическая ситуация. Произошло порой неизбежное на войне: защитникам города, оставшимся в живых, таким, как Михаилу Лакрба, невольно было суждено испытать на себе унижение и ужасы плена у безжалостного врага.

«Под палящим июльским южным солнцем, – рассказывал Миша, – без пищи, воды, фашисты гнали пленных; отстающих от колонны, обессиленных, раненых били прикладами, пристреливали.

Наконец, в районе Днепропетровска нас загнали в лагерь: это была открытая территория, огражденная в несколько рядов колючей проволокой. По признакам партийной-политической и расовой принадлежности начались проверки. Всех коммунистов считали комиссарами, с которыми особенно жестоко обращались.

К моему несчастью, меня приняли за еврея, подолгу допрашивали, угрожали расстрелом. Когда назвал себя абхазом, мои палачи не поняли, очевидно, не знали, что есть такая нация. Когда я пояснил: мол, это Сухум, Кавказ, очевидно, приняли меня за грузина и начали между собой переговариваться: «Шталин, Шталин», т. е. Сталин.

На заданный вопрос: какую веру исповедую, я ответил: христианскую. В подтверждение тому заставили перекреститься. Но проверка продолжалась, пока меня не подвергли унизительному медицинскому обследованию.Лишь после этого закончилась проверка моей расовой принадлежности», – заключил Михаил.

Он рассказал о тяжелых условиях жизни в лагере. Из-за плохого питания, антисанитарии, отсутствия медицинской помощи в лагере началась эпидемия тифа. Сам он перенес болезнь в тяжелой форме, чудом выжил и начал готовиться к побегу. Это ему удалось осуществить с группой товарищей. После побега из лагеря сперва скрывались в городе, в лесу, а потом в деревнях у местного населения.

Началось освобождение Днепропетровской области, фронт приближался. Наконец, вышли к своим. После прохождения специальной проверки Михаил продолжал службу в действующей армии в качестве военного журналиста и редактора армейской газеты.

Нечеловеческие условия жизни в плену, перенесенная тяжеля болезнь, скитания на оккупированной врагом территории подорвали его здоровье, поэтому по заключению военно-врачебной комиссии он был демобилизован из Красной Армии, вернулся в Абхазию.

Как участник войны с первых дней, побывавший во вражеском окружении, в боевых рейдах по тылам врага, по служебным встречам с бывшими военнопленными, прошедшими через фашистские лагеря, я был хорошо осведомлен о зверствах фашистов. Узники концлагерей надолго сохраняли глубокие следы полученной физической и психологической травмы.

В то же время из долгих часов беседы, прошедших незаметно, другим показался мне Михаил – также бывший узник концлагеря. Видимо, он был скроен из очень прочного человеческого материала: ему были присущи сильный дух и воля, любовь и вера в жизнь, оптимизм. Мне кажется, что он не признавал безвыходных положений в жизни, искал выход из них в борьбе, а не в примирении с ними. Он был интересным собеседником и самое тяжелое он умел представить художественно, с тонким юмором, психологически верно. Даже сцену расстрела его самого, инсценированную фашистами, рассказывал, как юмористическую повесть.

Нахождение в плену для того времени было немалым препятствием в выборе жизненного пути. Плохое состояние здоровья, как мне кажется, неустроенность жизни, быта, положение, в котором он находился в то время, другому на его месте показались бы безвыходными. Но и здесь Михаил остался верен себе. Проблема выбора пути была им решена. Программа творческого, созидательного труда составлена. Ею он поделился со мной.

Михаил Александрович сказал, что подготовил к изданию на русском языке сборник новелл из абхазского фольклора под общим заглавием «Аламыс». Рукопись в подстрочном переводе передана секции фольклора Союза писателей, которая поручила комиссии ученых-фольклористов дать заключение о возможности рекомендации ее в печать. Комиссия просила автора рекомендовать для участия в обсуждении рукописи одного коренного абхаза. Это даже тогда было проблемой.

Война разбросала в разные стороны небольшую группу абхазов-москвичей: многие навсегда остались на полях сражений, другие были еще в армии. В общем, выбор пал на меня. Михаил просил согласия на рекомендацию моей кандидатуры для участия в обсуждении его рукописи. Разумеется, я охотно согласился ради того, чтобы хоть в этом поддержать товарища.

На этом мы расстались.

Михаил оставил мне экземпляр рукописи. Я тут же, на работе, хотя уже было позднее время, прочел новеллы и пришел от них в восторг: сразу оказался в мире сказок и легенд своего детства. Вспомнил, как у очага нашей апацхи в селении Члоу, сидя вокруг костра в длинные, темные, зимные ночи, затаив дыхание, слушали мы рассказы наших мудрых старцев.

Вскоре от комиссии получил официальное приглашение. Местом встречи участников обсуждения рукописи указывалось помещение Политехнического Музея, на Старой площади, как раз напротив моей службы.

В условленное время у одного из подъездов музея, со стороны Серовского подъезда, мы встретились. Поднялись по крутой узкой неубранной лестнице. Заседание комиссии проходило в небольшой комнатушке. Его участники были в сборе.

Дискуссию по сборнику открыл очень полный рыжебородый немолодой мужчина. С его слов, вопросов, вернее восклицаний и реплик присутствующих я понял: участники как-то удивлены представившимся вдруг совершенно незнакомым для них новым, интересным народным творчеством абхазов, а также встречей с талантливым, самобытным писателем, автором новелл. Я понял, чего хотят от меня, короче говоря, понял свою роль.

Мне дали слово. Здесь, конечно, воспроизвожу лишь то, что сберегла память спустя 40 лет. Я сказал: «В основе новелл не художественный вымысел автора, а подлинный фольклорный материал, исключительно популярный не только среди абхазцев, но и у соседних народов. Это произведения устного народного творчества, отражающие древние обычаи и традиции абхазского народа, его моральный кодекс».

Сборник новелл тогда автор предполагал издать под общим заглавием «Аламыс». В этой связи мне пришлось пояснить значение этого слова примерно так: «Аламыс» у абхазцев и некоторых народов Востока – слово емкое. Оно означает и честь, и славу, и мужество, и гостеприимство и др. Короче говоря, «аламыс – это своего рода моральной кодекс абхазов...».

Наконец, я подтвердил полное соответствие подстрочного перевода с подлинником рукописи, исключительно бережное отношение автора новелл к народному творчеству. Комиссия и все участники обсуждения дали весьма положительную оценку. Они нашли новеллы высокохудожественными, совершенными по форме и глубокими по содержанию. Поэтому единогласно рекомендовали сборник к изданию. Автора поздравили, горячо аплодировали.

Мы вышли, прошли по площади Дзержинского. На спуске, на углу ул. Жданова, зашли в подвал, там находился маленький ресторанчик «Иртыш».

Мы были очень рады результатам обсуждения сборника. После скромного послевоенного ужина Михаил Александрович проводил меня до места работы.

Расставаясь, условились по возможности чаще встречаеться, но, к сожалению, это осталось обещанием.

Время шло. Он не давал о себе знать.

Позже от сухумских друзей получил печальную весть: Михаил Александрович репрессирован. Случилось то, чего я больше всего опасался.

К счастью, и в отношении М. Лакербай восторжествовала правда. Он был реабилитирован. Я встретился с ним в Сухуме спустя почти девять лет после нашей встречи в Москве – это было примерно в 1955 году. Мы шли по бульвару перед гостиницей «Абхазия». Я приготовился слушать рассказ Михаила Александровича о его злоключених в лагерях, где он отбывал незаслуженное наказание. Но ничего подобного не произошло, видимо, то, что было с ним, он посчитал чересчур личным.

Было бы наивным сказать: травмы телесные и моральные легко им излечивались и быстро забывались – он был чувствителен, раним, но личное горе, завалы на жизненным пути умел преодолевать сам. «Монахи спасались от минут ропота молитвами», – писал Герцен. – У нас нет молитвы, у нас труд, труд – наша молитва». Мне кажется, эти слова были девизом жизни М. Лакербай.

Конечно, со времени первой встречи мы оба изменились: морщинок на его лице прибавилось, но рядом со мной шагал тот же Михаил – мужественный, деятельный, которого не мог бы сломить и последний удар судьбы.

Он был так же подтянут, аккуратен, собран, но главное, та же кепка и та же манера ее носить. От него и на этот раз не услышал я жалоб, претензий, хотя их было много. Но это не было покорностью судьбе, непротивлением злу, а было мужеством, устремленностью вперед, в будущее.

Все его помыслы, неиссякаемая энергия, большой талант были нацелены на дело служения своему народу, родной литературе, к истоку которой он был близок, будучи учеником и помощником родоначальников современной абхазской литературы Д. И. Гулиа, С. Я. Чанба, А. М. Чочуа и т. д.

Мне думается, в своем творчестве Михаил Александрович был особенно близок народу, в глубоких корнях его мудрости и в его гуще находил сюжеты и героев своих замечательных произведений, которые остаются долго в памяти народной.

Михаил Александрович Лакербай ушел из жизни рано, в расцвете творческих сил и дарования, победив стойко и мужественно все удары судьбы, но главное не в этом, а в том, что он оставил свои глубокие следы не на зыбкой почве, а на граните родной абхазской и многонациональной советской литературы».

Как и многие другие писатели, Михаил Лакербай сразу после войны возвратился к работе. Начинает писать пьесу «Данакей». Продолжает собирать фольклорные материалы. Путешествует по родной стране. Собирает народные сказания. Создает новеллы. Изучает историю театрального искусства Абхазии. Работает, не покладая рук. И не видно конца его творческим планам.

Война на четыре года оторвала его от своего любимого дела. А время не терпит. Тысячи замыслов ждут своего воплощения. Не считаясь ни с болезнью, ни с усталостью, он полон творческого вдохновения.

Но в разгар работы на него сваливается новое несчастье: 5 июля 1947 года Михаила Лакербай арестовывают. Это было как гром среди ясного неба. Писателя сослали в Воркуту. Когда Родина была в опасности, не задумываясь ни на минуту, он ушел добровольцем на фронт. Мужественно воевал с врагом, с фронта вернулся с пошатнувшимся здоровьем, и вот новое потрясение: несправедливое обвинение в измене Родине, ссылка.

Но как гласит абхазская пословица, рана – это испытание мужчины. Писатель сумел сохранить твердость духа и силу для отказа от фальшивых обвинений. Не сомневался в том, что не сегодня – завтра правда восторжествует.

Любимым образом в литературе для Михаила Лакербай был образ Павки Корчагина. Он был для него символом мужества и самоотверженности.

В статье о Николае Островском «Сильнее смерти» М. Лакербай пишет: «Какая титаническая сила! Тысячу раз был прав А. М. Горький, сказав о нем: «Николай Островский – наглядный пример того, что духовные силы крепче физических».

Михаил Лакербай всегда был готов помочь ближнему. В ссылке он бескорыстно писал по просьбе заключенных, находящихся в таком же положении, как и он, жалобы, которые убедительно доказывали их невиновность.

Юрист по образованию, он очень хорошо знал, как надо защищать невиновных.

Сколько их мучилось тогда! Благодаря М. Лакербай дела многих из них были пересмотрены, для многих восторжествовала правда. И здесь М. Лакербай проповедывал добро, человеколюбие, доверие друг к другу.

Когда начальник тюрьмы понял, с кем имеет дело, то постарался облегчить тяжелый удел узника: перевел М. Лакербай работать в библиотеку лагеря. Но все равно пришлось ему испытать многое.

Не раз жизнь висела на волоске. Но он не падал духом, не терял веру в человека, никогда не сомневался в победе справедливости, не предавался отчаянию. Он писал жене: «Дорогая! Мы вместе отправимся на самый синий, самый очаровательный берег моря».

И этот желанный день наступил 5 февраля 1955 года М. Лакербай был освобожден. Больше чем освобождению он радовался реабилитации: «Писатель М. А. Лакербай из-за не установления виновности полностью оправдан».

В личном архиве М. Лакербай мы наткнулись на пожелтевшую бумагу, на которой отчетливо видно написанное: «Когда мне объявили: писатель М. Лакербай полностью оправдан и с сегодняшнего дня освобожден, – я конечно, обрадовался, но не очень удивился, потому что ждал этого дня на протяжении многих лет, ждал, когда прибудет весть. Не хватает сил выразить, чего только я не пережил в лагере, какую душевную тревогу ни испытал! В конце-то – концов за что? Ни за что! Разве легко ни в чем не повинному человеку провести восемь лет в лагере?!

Но счастье мое в том, что реабилитация исцелила мою душевную рану. Когда писатель теряет доверие Родины и народа, тогда его дело пропащее. Находясь в Сибири, я больше всего переживал, что меня обвинили в измене моему народу, моей родине. Но величайшее счастье – в подтверждении того, что я оказался совершенно невиновным. Мне больше ничего и не нужно! Что касается литературного творчества, то без него я не представляю своего существования, это – моя жизнь. Я еще скажу свое слово, если не подведет здоровье !».