Ирина ВОЛКОВА, вице-президент Ассоциации семейных психотерапевтов, врач, психолог, сексолог

Я не согласна с «мы», давайте придерживаться «я-высказываний», то есть «я говорю и я не говорю это». Во-вторых, отсутствие депрессии у матери Терезы – это очень спорный вопрос. У меня сегодня на приеме был человек, который занимает высокий пост, делает массу благих поступков, хороший семьянин, отличный отец, прекрасный родственник – и глубокая депрессия на уровне стресса. Все живые люди испытывают чувства – это факт неоспоримый, это даже не комментируется.

Если ближе к теме нашей дискуссии, то в докладе Сергея Владимировича Скляра был очень тонкий момент, на мой взгляд. Мы почему-то говорим о том, чтобы ограничить или не ограничить доступ к сетям интернет. Конечно, нельзя ограничивать, потому что развитие, рост информационных технологий нельзя остановить, к тому же любой запрет вызывает жгучее желание его обойти, но Сергей Владимирович высказал тонкую мысль – популяризация того, что может привести к суицидам, недопустима.

Собираясь на это обсуждение, я провела мини-опрос у своих коллег, детей, у их друзей, возраст от 14 до 22 лет. Поверьте, дети сидят там, где хотят. Никаких ограничений ни по времени, ни по трафику нет. Все сказали: «Это все фейковая лажа», извините за выражение. Ни один пациент с этой темой не обращался. То, что в обществе шум, гам и паника была – факт.

Еще добавлю. У меня сегодня был представитель ДВД, случился инцидент – суицид или не суицид, либо убийство завуалированное, я давала комментарий. В конце было написано, что запрещено разглашение нюансов этого дела. Это понятно, правильно? Если я буду озвучивать, вдруг у кого-то возникнет желание это повторить. Я даже допускаю, что были какие-то эпизоды с этими «китами», почему только ленивое СМИ не возвело это в ранг того, что только откроешь интернет, и сразу на тебя это обрушится. Я считаю, что вот такие вещи недопустимы. Здесь, конечно, как есть маркеры всевозможные, должно быть купировано все, что попадает на просторы интернета, я считаю это правильно.

Следующее. По поводу низкого уровня обращаемости к помогающим специалистам, это тоже неправда. Я всю жизнь работаю, например, частным образом, в центре города арендую дорогое помещение и полный комплект народа, я сегодня отменила приемы, чтобы прийти сюда. Люди обращаются, они приезжают из деревень, есть среди них низкообразованные. Обращения составляют достаточно высокий процент. Может быть, нам не хватает телефонов доверия, в школах, например, чтобы они были развешаны, куда человек мог бы позвонить, если испытывает психологическое, сексуальное, физическое или иное насилие. Чтобы в определенном состоянии человек позвонил и ему помогли. Вот такие вещи можно сделать, или даже посадить туда, например, студентов-психологов, которые с удовольствием будут набирать опыт. Вот это нужно сделать.

Про мать Терезу – это аллегорическое выражение, вы же понимаете. У меня вопрос к Ирине как к авторитетному психологу: есть какие-либо другие причины у физиологически здорового человека для возникновения депрессивных состояний, кроме ущемления его эго?

Вы знаете, это такой глубокий философско-медико-био-физиологически-психологический вопрос, что, по-моему, в данный момент отвлекать на него людей будет неуместно.

Это очень предметный вопрос. Я утверждаю, что именно в этом состоит механизм. Поэтому, прошу Вас, давайте обратим внимание, и потом будем двигаться дальше.

Я предлагаю следующее. В нашей теме есть два аспекта, две сферы. Сейчас мы достаточно подробно разобрали психологический аспект суицидальных действий. Выяснили причины, а также что «Синие киты» ни при чем, и влияния социальных сетей на суициды детей и подростков нет, по сути. Влияние возможно где-то опосредованно, как спусковой крючок, как и многое другое – грубое слово, непонимание, конфликт в классе, еще что-то.

Я теперь предлагаю высказаться нашим специалистам по информационным системам, информационному полю, чтобы профессиональная дискуссия продолжилась, и мы посмотрели и другой пласт вопросов и решений.

С психологической точки зрения мы говорим: надо, чтобы население обращалось, надо вводить раннее диагностирование, есть госпрограмма, которая уже действует, но безусловно, у нас есть проблема с имплементацией государственных программ. Есть хорошие программы, но они просто-напросто на уровне исполнения плохо работают, потому что там директор школы загрузил психолога какими-то непрофильными задачами, вот и все. Но с этими решениями ясно.

Понятно, как отреагировало МВД. Реакция правильная, такая, какая и должна быть у правоохранительного органа: МВД возбудило дела, ведет статистику, сотрудники проводят разъяснительную работу в школах. МВД на это и заточено. МВД не заточено на то, чтобы решать массу проблем всех, весь спектр. Более того, были озвучены предложения из Центра по правам человека по информационной части, каким образом стоит реагировать. Давайте эту сторону рассмотрим.

Мы четко понимаем, суициды с сетями не связаны. Понимаем, что нужно с точки зрения психологического здоровья. Но с точки зрения информационной – какие точки зрения есть?

Последние лет 8-10 я так или иначе работаю в социальных сетях, с социальными сетями, с брендами, в разных контекстах, в разных сферах. Что я вижу сейчас. Прошло достаточно времени с момента появления соцсетей и широких масс в этих соцсетях, пошел рост проникновения интернета и появление детей в интернете и в соцсетях.

Появилось поколение детей, которые общаются только там. Мы здесь говорим о правильном освещении СМИ, о каких-то государственных программах, о психологах, но подростки – это совершенно отдельный пласт. Вы понимаете, как они относятся к беседам психологов в школах? Вот эти новости про «Синий кит» они узнают не из Тенгриньюс или Нур.кз, а от таких же ребят, подростков, которые общаются так же, в соцсетях.

Так получилось, что последние полгода я достаточно плотно общаюсь с аудиторией подростков лет 15-16. Что я вижу? Во-первых, это дети, которые не читают ничего, кроме соцсетей. Адиль Джалилов говорил о программе популяризации чтения среди подростков в целом. К чему это ведет? Когда люди читают только паблики в соцсетях, у них теряется критическое отношение к информации. Показательный пример, когда в каком-то из пабликов написали о том, что умер Джим Керри, и мы увидели 14 тысяч репостов. То есть в соседнем окне даже не открывается Google, просто чтобы проверить информацию. Она априори принимается за чистую монету.

Если мы говорим об ограничении соцсетей, хэштегов и прочем. Почему в Штатах и Европе популярен SnapChat? Потому что подростки уходят из сетей, где есть взрослые. То есть в Штатах Facebook сродни нашим Одноклассникам, аудитория там очень взрослая. Если мы сейчас закроем Вконтакте, точно также они уйдут в другие социальные сети, тот же SnapChat, в мессенджеры. Есть пример Якутии, так называемый «якутский синдром» – у них единственная сеть, которая работает – это WhatsApp, то есть у них не хватает трафика ни на что другое. Всегда есть альтернатива куда уйти.

Мой вариант – нужно работать на их же поле их же методами. Поэтому буквально перед поездкой сюда на обсуждение я спросил у девочки, ей 16 лет: «Я видел, что ты как-то репостнула, много ли там твоих знакомых?», и она ответила: «Нет, репост – это просто fun, никто себе вены не режет, мы репостим, чтобы посмотреть, а кто еще из твоих друзей это сделал». Если появляются суперсознательные родители, тут же смотрят репосты, появляются заявления. На самом деле для детей это создание некоего комьюнити, некой общности между собой.

И что для меня стало новостью, хотя я за этой темой слежу с прошлого апреля, когда появилась публикация в «Новой газете» и Россию захлестнула вся эта история с «Тихим домом» и т.д. В противовес «китам» у них появились «дельфины». Собственно, это то, что могло бы делать государство на информационном уровне, на уровне соцсетей. То есть «дельфины» – это те, кто, наоборот, осуждают суицид, кто противоборствует «китам». Почему не делать то же самое? Мы активно создаем фейков на новостных порталах, чтобы хвалить правительственные действия, но при этом не создаем ничего для противодействия таким опасным вещам на территории подростков. Поэтому нужно работать в таком ракурсе.
Ирина ЧЕРНЫХ, главный научный сотрудник КИСИ при Президенте РК:

Хотела бы поделиться одним наблюдением и кое-какими другими идеями. Я недавно сидела в кафе, ждала подругу и рядом за столиком сидели две молодые девчонки лет 16-17. Я сидела 20 минут. Они обе сидят друг напротив друга. Одна сидит, уткнулась в телефон, что-то пишет, что-то смотрит, другая тоже в телефоне. Они что-то заказали, им принесли еду. Простите, но на Востоке это сакрально – есть и общаться, это близость. Какой смысл сидеть в кофейне вместе, делить трапезу и при этом сидеть, уткнувшись в сотовый телефон, смотреть только на экран? Я была в шоке, долго за ними наблюдала, они вообще не общались между собой. Потом пришла подруга, мы часа два или три сидели и разговаривали, нам было о чем поговорить, и я обратила ее внимание на абсолютно другое поколение.

Как говорил Андрей Съедин, действительно, есть дети, которые не проверяют информацию, получают ее от таких же детей, через те или иные репосты. Вы знаете, что все эти «киты» и т.д. появились в России, и там было уже несколько судебных процессов, и несколько человек осуждены и кураторы привлечены. И там уже было доказано, что были именно доведения до суицида. Я, естественно, подошла к своему ребенку и спросила, что он знает про «китов». Он мне с улыбкой рассказал про кураторов, как идет рекрутинг, что они делают. Это было все так весело, это реально была игра. Я говорю: «И что, все об этом знают?», он говорит: «Да». А родители в нашем классе всполошились, и мы стали думать, что с этим делать, у нас есть своя группа в WhatsApp, мы общаемся, а дети все уже давно знают и относятся абсолютно иначе.

Абсолютно согласна с Андреем, что надо работать на этом же поле. Приведу другой пример. Я в начале сказала, что в большей степени занимаюсь радикализацией, контртеррористической деятельностью и феноменом «Foreign terrorist fighters» – это те, кто едут воевать в зоны конфликта. И у меня есть классный кейс.

У меня есть приятель, который готовился стать шахидом, молодой парень из Канады, выросший в мусульманской семье, но в христианском общении у него был кризис идентичности. Я не буду рассказывать его историю, но он реально готовился стать шахидом, проходил через лагеря боевиков в Пакистане и Афганистане и хотел совершить суицидальный террористический акт. Перелом сознания произошел после 11 сентября 2001 года, когда он по телевизору увидел самолет, влетающий в одну из башен-близнецов. Я лично с ним разговаривала, он сейчас проводит тренинги и выступает по этому поводу: «У меня был шок, когда я понял, какое количество людей сейчас умерли, что произошло с тем, кто сидел за штурвалом самолета». Причем повторю, по религиозным соображениям человек готовился стать шахидом, хотя уже доказано, что терроризм и религиозные вещи и ислам ничего общего не имеют, но тем не менее мозги были промыты. После этого он пошел получать религиозное образование, он закончил несколько университетов в странах, где очень серьезная мусульманская культура и религиозное образование. Сейчас он пишет диссертацию по психологии, связанную с радикализацией сознания. Что он делает. Он сидит в соцсетях, в закрытых группах, где идет рекрутинг молодых парней и девушек, желающих выехать в зону сирийского конфликта, где ведется квазирелигиозная обработка, где этим молодым парням и девушкам рассказывают якобы исламские истины, для чего им ехать и что делать. Человек, имеющий очень хорошее религиозное образование, вступает в диалог и начинает их переконвертировать. И, естественно, его сразу вычисляют ребята, которые занимаются рекрутингом. Эти сети подвижны, здесь реально ничего нельзя сделать закрыванием этих сетей, легче отследить и закрыть, нежели сидеть и кропотливо работать с той самой аудиторией, которая в этих социальных сетях получает информацию. Но тем не менее, он сейчас ведет религиозное образование онлайн.

Почему мы боимся дискутировать на эти темы в интернете? Я понимаю, что у нас, возможно, не хватает профессионалов делать эти вещи, но это то, чем мы реально сейчас должны заниматься и думать.

И я поддержу идею, что институт психологической помощи в Казахстане слабо развит. Извините, Ирина, но то, что есть огромное количество людей, желающих к вам попасть, это тоже показатель. Я, например, считаю, что у нас эта помощь должна быть доступна в каждой школе, я должна прийти к школьному психологу и сказать: «Объясните, что происходит? Может быть, вы видите, что происходит с моим ребенком в другой среде, вне семейной среды? Может быть, он в школе ведет себя иначе, чем дома?».

И еще один вопрос: крутые психологи всегда очень дорогие. Как правило, дети, склонные к суициду, неблагополучные. Я, имея определенный материальный достаток, работая со своим сыном и обсуждая какие-то вещи, могу себе позволить пойти и заплатить за прием, а дети из не очень материально благополучных семей, где родители работают с утра до вечера работают и не видят, режет ребенок вены или нет и чем вообще занят.

Здесь очень большая проблема – это перестройка института психологов в школе. Я абсолютно согласна – надо менять статус, надо давать финансовую поддержку социальным работникам и психологам, надо увеличивать количество людей, работающих в школах. Мы занимались профилактикой радикализации в школах, и специально ходили по центральным школам города Алматы. Спрашивали, видите ли девиантное поведение у ребенка, можете ли какие-то маркеры привести, чтобы выявить у ребенка качественные или количественные изменения в его поведении. Психологи нам говорили, что у них нет времени, им не до этого, а у классных руководителей по 40 человек в классе сидит, он разве сможет оценить поведение всех детей и говорить о качественных или количественных изменениях? Мне кажется, самая большая проблема – это доступность качественной психологической помощи.

И последнее. У нас в школе есть курс «Самопознание», у кого этот курс прошли дети, вы знаете содержание учебника. Я, например, мягко говоря, недовольна. Мне кажется, что в этот курс самопознания надо вводить то, что здесь уже было сказано – информационная гигиена, психологическая устойчивость, критическое мышление для того, чтобы человек мог, перерабатывая информацию, говорить, где фейк, где нет, элементарно искать, правдивая это информация или нет, а не делать репост.

И еще один момент – создание контрнарративов. Не знаю, видели вы или нет последний российский клип на песню «Жить». Она носит в большей степени антитеррористический характер, но там основной нарратив – жить, жить качественно, жить счастливо, иметь хорошие полные семьи и т.д. Мне кажется, на нашем телевидении не хватает вот таких клипов, социальных реклам, роликов, которые создавались бы на государственные деньги, которые бы трогали человека, поднимали глубинные светлые чувства, которые есть в каждом из нас.
Аружан САИН, общественный деятель, руководитель ОФ «Добровольное Общество Милосердие»:

Я не психолог, моя позиция больше связана с тем, что мы работаем с фондом, и позиция мамы. Я считаю, у нас в государстве все плохо с той точки зрения, что детям некуда пойти. Думаю, школьные психологи были бы не нужны, если бы в стране была инфраструктура, которая позволяла бы детям заниматься делом.

Вообще вся дурость идет от безделья и у взрослых, и у детей. Когда они начинают лезть в интернет, это значит, что им нечего делать в реальной жизни. И вот это игрушки-стрелялки, и «киты» – все это последствия того, что детям нечем заняться.

В советское время хорошо была выстроена система внешкольной занятости. Когда дети имели возможность заниматься чем угодно – спорт, искусство, наука. Это было доступно. Неважно, под каким флагом та политика была, красным или еще каким-то, но дети находили себя, себе подобных по интересам, они могли удовлетворять свое любопытство и жажду знаний, могли в свободной конкуренции доказывать свои силы и это все как раз является формированием личности. Школа – это школа, там нет таких знаний, и я писала об этом пост (в Фейсбуке), что на самом деле большинство из нас полученные школьные знания иногда меньше используем, чем те, которые мы получили в спорте, искусстве и т.д.

Поэтому у нас вопрос к тому, что акиматами уже на уровне органов местной исполнительной власти, на республиканском уровне тоже почему-то были утрачены объекты инфраструктур, где в шаговой доступности в любом районе, регионе, городе, области дети имели возможность ходить во дворцы пионеров, дворовые клубы, были дома культуры разных предприятий. Сейчас этого нет, сейчас непонятно, что там находится. К сожалению, мы утратили человеческий капитал, все ресурсы, которые работали именно с детьми, заряжали их, направляли – это тренеры, педагоги. Они все вынуждены были уйти из своих профессий, и мы сейчас получили поколение людей, которые не знают, как воспитывать детей. Они сами ничем не успели позаниматься, достигли детородного возраста, имеют среднее школьное образование, у кого-то есть вуз за плечами, но они не понимают, как важен для человека вот этот багаж и опыт, который он приобретает не только в школе.

Для ребенка любой стресс очень важен, нужно уметь его проходить. Но стресс этот должен быть связан не с тем, что дома ругань идет или его никто не понимает, а с переживаниями на соревнованиях, выставке картин и т.д. Вот это – здоровое формирование личности через стресс, это должно быть в жизни наших детей, а они сейчас соревнуются у кого крутой айфон, кто в «Майнкрафте» прошел дальше по уровню и у кого какая одежда. И у детей считается, что этот образ жизни – нормальный, потому что им никто не показывает другого примера.

Поэтому я считаю, в срочном порядке, чтобы решить проблему детских суицидов и криминализации подростков и всего остального, нам необходимо в стране действовать так, будто нам объявили войну. Хотя это и так правда: мы сейчас не будем иметь человеческого капитала, который способен развивать государство. Мы сейчас еще выезжаем на каких-то старых кадрах и опыте, а пройдет еще каких-то 20 лет и у нас не будет людей, которые видят дальше своего девайса. Поэтому нам нужно все деньги направить на то, чтобы найти этих людей, которые еще живы и могут научить детей рисовать, играть на инструментах, танцевать, заниматься футболом, волейболом и т.д. И эти люди должны получить все возможности для того, чтобы учить детей. В частности, в Алматы мы участвовали в круглом столе «Нур Отана», где рассматривали бюджет города, выделяемый на спорт – там мероприятия, сплошные мероприятия. Я думаю, от того, что было проведено некое мероприятие по казакша курес, детям лучше не стало, потому что секций по занятию этой борьбой нет. От того, что были проведены какие-то выставки, лучше не стало, потому что детям некуда пойти учиться рисовать, если это не оплачивают их родители. Об этом я писала на своей странице в Facebook и отправляла в Астану, что нам необходимо предоставить здания, помещения, найти ресурсы, где будет организована работа с подростками массово всем: и наукой, и культурой, и спортом. За 2-3 года у нас сформируются дворовые, районные, региональные, школьные команды, которые с удовольствием будут встречаться друг с другом. Для этого не нужен стадион, они могут ходить друг к другу в школы, и не будет этой профанации, которая сейчас называется межшкольными соревнованиями. Это не соревнования, это просто собрали несколько детей раз в год в футбольную команду, и они пошли играть на «соревнованиях». Это все неправда, нечестно, неискренне и так быть не должно.

Второе – это информационное поле. Информационная политика в отношении молодежи, подростков, к сожалению, отсутствует. У нас нет ничего для молодежи. У нас есть «Балапан», который сопровождает детей до 12 лет и, мое глубокое личное убеждение, что этот канал должен быть двуязычным, потому что мы теряем огромную аудиторию, мы просто лишаем их информационного пространства и дальше детям идти некуда. Нет ничего, что было бы для подростков, у них нет площадки, где они могут выйти и сказать о своих достижениях, о своих проблемах. Я считаю, это должен быть ресурс и в том поле, где они общаются – нужно создавать аккаунты в том же Вконтакте, других соцсетях, это может называться как-то вроде «Молодежь Атырау» или «Молодежь Астаны» и т.д. Там должны освещаться все события, которые происходят у них, это должно быть у них, пусть это будет интернет-видеоканал или что-то другое, где будут ток-шоу, какие-то развлекательные вещи, контент, который самой молодежью будет делаться друг для друга. Но мы это упустили. Помните, в наше время было «До 16 и старше», был журнал «Мы», было огромное количество информационных инструментов. Я, например, зачитывалась этим всем, мне было интересно, там писали и про первую любовь, и про взаимоотношения с родителями и все-все-все.

Ребенок сейчас, если идет в интернет, обязательно нарывается на непрофессиональные советы. Ребенок не придет ни к психологу, ни к школьному психологу, это должно происходить на уровне общения молодежи друг с другом.

Поэтому у меня, конечно, радикальные решения – я считаю, что все бюджеты управлений образования нужно направить исключительно на то, чтобы занять детей. Все, что касается министерства культуры и образования, внешкольного образования и развития культуры и науки – все должно быть направлено на развитие детей. Это опыт Сингапура, где уже плюнули на взрослых, на коррумпированное поколение. Они все силы бросили на студентов и школьников, чтобы в них вдохнуть этот дух патриотизма, чтобы им объяснить, что такое настоящий смысл жизни любого человека, что важно создавать, созидать, что это наша страна. Они просто поставили барьер между тем поколением и молодыми, и когда молодые люди с новой идеологией пришли на работу, они построили страну, с которой мы сейчас берем пример.

Я, конечно, очень надеюсь, что польза от «синих китов» и всех этих вещей будет в том, что через этот нарыв наши люди, от которых зависит очень много, все-таки увидят, что государственная политика должна быть очень четко выстроена. А в отношении родителей я хочу сказать следующее: если ты разрешаешь своему ребенку иметь свой аккаунт Вконтакте, то ты сам дурак, и ты сам виноват в том, что твой ребенок попадает в эти ситуации. У моих детей нет аккаунтов в соцсетях и они не страдают от того, что у них этого нет. Они заняты с утра до вечера – у них балет, конкурсы, уроки ИЗО и пр. Они попадают в интернет максимум на 15-30 минут в день, когда им нужно найти информацию для заданий по школе.

Я считаю, что это исключительно прерогатива родителей контролировать ребенка. Я считаю, что если родителю не все равно, то это значит, что он несет ответственность за жизнь и здоровье ребенка. Здесь был уклон в сторону информационного регулирования, но это не должно быть регулированием со стороны государства, кроме того, чтобы накладывать штраф, например, на родителя, если у него ребенок зарегистрирован в сети там, где не положено регистрации лицам, не достигшим 18 лет. Налагайте на родителей штраф! Меня сейчас будут обвинять в том, что я призываю штрафы людям выписывать. Но если человек не понимает по-другому, то как тогда действовать? Должна быть ответственность родителей.

Мне очень понравилось первое выступление. В меньшей степени второе, потому что было эмоциональным и немножко размытым. В контексте чего? Мы сегодня обсуждаем проблему с точки зрения разных аспектов, с точки зрения психологии, информационной доступности, а также права. Сегодня я благодарен представителю МВД, который сказал, что нет взаимосвязи между случаями доведения до самоубийства, которые произошли в Казахстане, по тем фактам, которые были зарегистрированы, с тем, что творится в соцсетях. Поэтому, соответственно, ограничение соцсетей на данный момент неоправданно. Вопрос в том, когда заинтересованность МВД появится, будет ли это законным, обоснованным, как, какие границы права выставят в данном контексте.

На самом деле есть определенное правовое поле, мне кажется, мы просто несколько эмоционально к этому подходим. Первый момент связан с фундаментальным правом свободы выражения собственного мнения, и дети тоже имеют это право. Нужно понять, что дети тоже являются членами нашего общества и, помимо того, что за них родители выражают собственное мнение, согласно законодательству, они и сами могут выражать собственное мнение.

Второй момент: Комитет по правам человека ООН, который курирует исполнение Казахстаном обязательств по международным договорам о правах человека, уже давно, в 34 своем замечании общего порядка вывел некую формулу того, когда возможно ограничение именно этого права.

Мне кажется, сегодня было бы хорошо, если бы МВД это услышало, потому что если такие инициативы будут в дальнейшем проявляться, то, к сожалению для МВД, мы как представители гражданского общества не будем поддерживать такие ограничения. Почему? Первое, в этом замечании общего порядка Комитета ООН было четко подчеркнуто, что свобода выражения собственного мнения является необходимым условием всестороннего развития личности, в том числе ребенка. Второй момент, это, конечно, не абсолютное право, даже право на жизнь не абсолютное, поэтому ограничение данное возможно с целью охраны общественного порядка, защиты нацбезопасности, здоровья населения и т.д.

Вопрос – надо понять, с какой целью? Если это ограничение вводится с целью нацбезопасности, то вряд ли это пройдет, потому что здесь должна быть угроза самому существованию государства. Если это для защиты прав других лиц, а не самого человека, который совершает суицидальные попытки, тогда это тоже немного спорно. Это тогда должны быть вопросы здоровья и нравственности населения или чего-то подобного. То есть, мне кажется, в данном аспекте право как раз-таки молчит, тут есть пробел.

Любое ограничение в демократическом обществе должно быть соразмерно, пропорционально, необходимо, и оно должно приниматься на уровне законов. Это предупреждение для госорганов, которые захотят это пролоббировать, а они хотят это лоббировать на самом деле, хотя представитель МВД сегодня сказал, что нет взаимосвязи. На самом деле общее понимание со стороны госорганов есть и это озвучивается в Астане, мы находимся в Астане и мы каждый день буквально это слышим. Здесь это должно быть на уровне закона, никакой приказ министра или постановление правительства не могут ограничить это фундаментальное право.

Также очень важно, что ограничение не должно нарушать существо самого права. Здесь много говорилось о том, что нет альтернативы. Если взять статистику, из 70 случаев наименьшее количество случаев произошло в Астане или Алматы, то есть там, где в принципе у ребенка есть возможность записаться в секцию и т.д. Посмотрите в регионах, там нет таких секций, там нет элементарного развития ребенка, поэтому он пользуется интернетом, какой бы он слабый ни был и, соответственно, увлекается вот этими социальными сетями. Мне очень понравился пример, который привел Адиль с финским опытом, где использовали солярии, сауны, чтобы проблему решить. С Аружан я тоже согласен, необходимо направлять бюджетные средства для того, чтобы создавать такие возможности по всему Казахстану, не только в Астане и Алматы. Эти два города, конечно, хороший бенчмаркинг, но, извините, мы прожили 25 лет в независимости, и пора бы уже этот бенчмаркинг распространить и на другие регионы Казахстана.

В заключение хотел бы сказать, что, с одной стороны, согласно мировым рейтингам, мы страна с самым большим охватом населения системой образования, но с другой стороны, по данным работодателей, страна с самым низким качеством образования. На этот момент нужно обратить внимание.

За сухими статистическими данными стоят судьбы людей. Когда ситуацию проанализируют, направят на судебную экспертизу эти 70 дел, о которых говорилось, нужно будет бороться не с людьми, попавшими в эту ситуацию и ограничивать их права, а бороться точечно, непосредственно с теми, кто создает эти группы. Тогда не будет ограничения их права распространять информацию, а будет ответственность как раз за доведение до самоубийства. Можно вообще сам аккаунт не закрывать, потому аккаунт сам по себе не живет без человека, он сам не создает ничего, это человек генерирует знания, информацию, соответственно, надо бороться с этими людьми и выявлять их. Мы наоборот фокус сместили. У нас фокус получается – дети и люди, которые получают и хотят распространять эту информацию, а не те, кто эту негативную информацию создает и продвигает.