Артем Тарасов Миллионер
жүктеу/скачать 1,22 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Глава 11. ДЕНЗНАКИ СУДЬБЫ
* * * В конце января 1995 года Марк Горячев пригласил меня поехать с ним в Давос на Всемирный экономический форум. С каждого желающего тогда брали по семнадцать тысяч долларов. И, кроме того, нужно было еще отдельно оплачивать гостиницу, питание и участие во всевозможных тусовках, каждая из которых имела свою специальную цену. Давос так устроен. Политиков на уровне президентов и премьер‑министров разных стран приглашают бесплатно. Бесплатно туда ездят и политики поменьше рангом, но умеющие говорить и обладающие определенной мировой известностью. Остальная публика, а это бизнесмены из разных стран, которые хотели бы выпить за одним столом со своим премьер‑министром, платит требуемые деньги, что покрывает затраты на приглашенных, оставляя совсем неплохой навар организаторам форума. Удовольствие это не из дешевых. Неудивительно, что российская делегация была самой многочисленной. Причем многие ездили в Давос постоянно. Например, Гусинский в одном пятизвездочном отеле снимал номер целый год, чтобы иметь гарантированное место на неделю в Давосе. А нас поселили в очень неважной гостинице — максимум три звезды. При этом почему‑то брали четыреста долларов в сутки за номер. Россию представляли Немцов, Явлинский, Борис Федоров, Виноградов, Смоленский, Ходорковский, Хакамада, Иван Кивелиди и еще множество известных людей. Ни Ельцин, ни Черномырдин не приехали: в тот момент началась война в Чечне. Как раз в это время шли страшные бомбежки Грозного. Мы слушали передачи радиостанции «Свобода» об агрессии в Чечне, и эта ситуация вызвала очень серьезную напряженность по отношению к российской делегации со стороны остальных участников форума. Тогда под впечатлением передач радиостанции «Свобода» я решил выступить против агрессии России в Чечне. В последний день должен был состояться заключительный гала‑концерт, главным дирижером которого был господин Канделаки, известный музыкант, в свое время уехавший из России и живший в Австрии. Я договорился с ним, что в начале концерта выйду на сцену, завяжу зеленую ленту вокруг своей головы, надену красную перчатку на руку и попрошу весь зал встать и минутой молчания почтить память мирных жителей, погибших в Чечне в результате агрессии Ельцина. На меня набросилась буквально вся наша делегация. «Что ты делаешь, — возмущенно говорили мне, — после твоей выходки нас вообще больше никогда не пригласят! И в Россию не пустят!» Все были в ужасной панике. Марк Горячев — единственный выразил готовность стать на сцене рядом со мной с такой же повязкой на голове. Он отправился уточнять детали и, вернувшись в отель, отказался меня поддержать! Причины у него были самые весомые. Во‑первых, основные делегации разъезжаются накануне, и в зале не будет первых лиц государств, во‑вторых, что главное, там не будет телевидения, и мир не узнает об этом поступке. Ну что же. Я решил один не рисковать. Тем более метать бисер перед такими зрителями, как Гусинский, мне и вовсе не хотелось. Вообще было очень занимательно наблюдать за тем, что делали наши делегаты в Давосе. Они существовали сами по себе, как будто форума и вовсе не было, а все приехали просто тусоваться на заснеженный швейцарский курорт и заодно слегка покататься на лыжах. Жили в одной гостинице, ели в одном ресторане, ходили вместе или группами, вечерами пили в баре гостиницы. Такая встреча вполне могла происходить в Подмосковье, и незачем было ехать так далеко и так задорого! Многие члены делегации за все время пребывания не вышли за пределы гостиницы. При этом они платили за все по полной программе, не просыхали от алкоголя и были очень довольны поездкой… А я посещал семинары, посвященные инвестиционным фондам, встречался со многими бизнесменами и политиками. Был, например, на незабываемом обеде, который давала китайская делегация во главе с премьером. Тогда китайцы впервые приехали в Давос после сорокалетнего перерыва. Председатель форума очень долго представлял премьера: «Нам оказана большая честь, такой высокопоставленный человек приехал сюда, мы так рады, что Китай присоединился к нашему форуму, надеемся на сотрудничество в рамках деловых и политических связей и т.д. и т.п.». Словом, получилась очень длинная речь. Потом слово дали китайцу, который сказал: — Меня предупредили, что в Давосе, особенно перед обедом, надо говорить очень коротко. Поэтому: приятного аппетита! И сел на место. В зале, конечно, поднялся шум: скажите хоть что‑нибудь, просим, просим! Тогда он снова подошел к микрофону и спросил: — Вы, наверное, хотите знать, сколько у Китая золота? Голоса из зала: «Да, конечно! Хотим!» — Много! — ответил премьер‑министр и сел на место. Председатель не унимался и сказал: — Конечно, Китай — еще закрытая для нас цивилизация. Мы ждали какого‑то выступления, рассказа о положении в стране. А вы так скромно. Или скрытно. Даже на визитной карточке премьера нет ни телефона, ни адреса! Просто имя и должность. И про золотой запас вы ничего конкретного не сказали и почему‑то выступать отказываетесь… Премьер встал, медленно пошел к продолжавшему в том же духе председателю, взял из его рук микрофон и сказал: — Хорошо, я дам вам свои телефоны! Все развеселились, и обед получился очень раскрепощенный. Мне запомнилась и пресс‑конференция, которую давали Григорий Явлинский и Борис Федоров. Это было зрелище не для слабонервных! Когда эти люди отвечали на вопросы журналистов, я понял, что у многих в России просто слегка поехала «крыша». Они говорили с таким пафосом, с такой важностью, что казалось, будто единственная вещь, которой не хватало в тот момент, — это два зеркала перед выступавшими, чтобы они могли бы еще и любоваться своими отражениями. Эти люди говорили примерно так: «Моя страна и мой народ хотят этого или не хотят этого… Мы не позволим нашей стране сделать то‑то и то‑то. Люди этого не поймут, и поэтому мы не одобряем». Сути выступлений за этой фразеологией я абсолютно не помню. Создалось ощущение, что эти деятели ложились спать ночью и вставали утром, воображая себя по меньшей мере президентами России! А между собой они постоянно препирались, выясняя, кто сделал больше хорошего для страны и кто важнее для России. Это был вечер абсурда. Конечно, иностранные гости недоумевали, и один из западных журналистов, прочитав на моем значке, что я из России, спросил: — Простите, я опоздал к началу конференции, а кто эти люди в России, какие они занимают посты? — Они оба президенты России, — ответил я.
— У нас в Боливии тоже таких много, — сказал он. Мне же было очень неудобно… Еще один некоронованный царь России — Чубайс — приехал на форум с опозданием и вел себя точно так же. Образовалось три президента России, не считая моего приятеля Марка Горячева, который просто строил себе платформу для будущей победы на президентских выборах. Ну, пусть не на следующих, значит, через раз! Он привез с собой в Давос целую съемочную группу с телевидения, полностью оплатив им дорогу и проживание. Группа снимала документальный сериал о Марке Горячеве и его политических встречах. Марк гордо прохаживался по заснеженным улицам Давоса, заходил в магазинчики и кафе, и все это фиксировалось на пленке для будущей истории России… * * * А что происходило тогда в России? Именно в 95‑м году случился тот ошеломляющий скандал — когда госсобственность на огромные суммы была заложена коммерческим банкам. Начинались миллиардные аферы с залоговыми аукционами. Помню, председатель Госкомимущества Кох выступал в парламенте, и я задал ему прямой вопрос с места: — С какой целью вы за девять миллиардов закладываете собственность, которая по всем международным стандартам оценивается в пятьдесят миллиардов? Скорее всего, вы ее не выкупите обратно, а значит, собственником «Норильского никеля», ЮКОСа станут частные компании. Ведь это достояние России, которое можно использовать по‑другому! В чем дело? Кох не моргнув глазом ответил: — Знаете, Артем Михайлович, нам не хватает девяти миллиардов, чтобы закрыть дыру в бюджете текущего года. Это способ, который мы нашли! Это было ужасно. Шла осень, и год заканчивался. Таким образом нашли деньги, чтобы закрыть дыры, а что потом? В следующем году? Об этом никто не думал, скорее всего, думали о другом — огромная государственная собственность распределялась за бесценок среди будущих олигархов, которые откровенно контролировали власть! Не сомневаюсь, Кох сам на этом заработал, и немало. Все эти люди, начиная еще с Гайдара, были ориентированы на личное обогащение. И Чубайс — тоже неглупый человек, и тоже не бессребреник… А семья Ельцина, которую подключили к этому процессу властвующие бизнесмены, очень скоро превратилась из получателей процентов в главную силу обогащения за счет государства. Но это случилось уже позже. После второй победы дяди Бори и его трансформации из президента в самодержца российского. Было время, когда Ельцин запретил строить теннисный корт на своей даче, потому что у соседа такого корта не было. Но вскоре его семья и ближайшее окружение почувствовали вкус к большим деньгам. А для этого надо было переходить от получения денег у бизнесменов в виде благодарности за разного рода содействия к прямому контролю и владению бизнесом целиком. Аппетит приходит во время еды, а стол, который стали накрывать для власти бизнесмены, ломился от яств. Надо сказать, что в моменты проблеска сознания Ельцин не раз пытался изменить ситуацию. Так, он однажды взял и назначил первым вице‑премьером Бориса Немцова — в пику Черномырдину, человеку отнюдь не бескорыстному. Немцов с самого начала карьеры сделал ставку на полную, кристальную честность. Это было его позицией, хотя и неприятной. Она лишала многих возможных благ в жизни, но в то же время полностью защищала его от обвинения в превышении полномочий или получении взяток. Поэтому, попав в правительство, он с чистой совестью выступил против сложившейся системы поборов, не боясь «отката» волны критики и разоблачений в свою сторону. В России уже тогда закладывалась система расценок платежей чиновникам под столом за услуги и нужные решения. К примеру, чтобы получить лицензию на вывоз миллиона тонн нефти, требовалось заплатить миллион долларов. Это знали все. Система сбора денег и их последующего распределения определилась очень скоро, и те, кто контролировал эту систему, вошли в самое близкое окружение Кремля. Но вот появился Немцов, привел нового министра топливно‑энергетического хозяйства России — Кириенко, и все на короткое время закончилось! Никто миллион уже не брал! Куда теперь было идти за лицензией? Немцов разорвал сложившуюся годами технологию. Думаю, ему самому пришлось возвратить множество пакетов с деньгами. Один, с пятью тысячами долларов, он, кстати, вернул и мне, а ведь тогда мы были близкими друзьями… Вообще это сама по себе замечательная история! В Нижнем Новгороде в 1993 году объявили тендер, чтобы найти компанию, которая внедрит в городе мобильную связь. Я тогда еще работал с Аделем Нассифом, и он сразу загорелся этой возможностью: надо было получить выгодный контракт! Лететь в Россию я не мог, и в Нижний Новгород полетел Адель. — Наверное, нужно дать взятку Немцову? — спросил он меня перед отъездом. — Ну что ж, — ответил я, — давай попробуем!
— Взятку Немцову дать? Запросто! Я, правда, этого никогда не делал, но абсолютно не боюсь. Надо рассмотреть обстоятельства действия, наметить сценарий поведения и придумать, как это сделать, — сказал Миша. Немцов принял их очень хорошо. Адель долго расхваливал французскую фирму, которую мы хотели нанять как посредника для внедрения мобильной связи. А сам от страха потел и нервно перебирал пальцами конверт: все ждал момента, когда нужно будет давать взятку… Наконец Адель сказал, что ему нужно на минуту обязательно отлучиться, и выбежал из кабинета, дав Мише знак, что пора действовать, и подтолкнув к нему конверт. Он бросился в туалет, где надолго засел, ожидая всего, чего угодно, — вплоть до ареста. Миша остался в кабинете наедине с Борисом Немцовым в Новгородском кремле и говорит: — Борис, вот тебе пакет, который просил передать Артем Тарасов… Немцов посмотрел на пакет и вдруг спрашивает: — Это что, взятка? — Да! — искренне ответил Миша и пододвинул пакет к Немцову. — Знаешь, — говорит Немцов, двигая пакет обратно в сторону Миши, — я очень хорошо отношусь к Артему, и мне очень нужны деньги. Я бы их взял! Но, понимаешь, я поставил себе цель — сделать политическую карьеру. И поэтому обязан оставаться абсолютно чистым. Поэтому возьми пакет обратно и передай Артему, что если вы честно победите в тендере, тогда получите контракт, а по‑другому никак не выйдет. Пусть Артем на меня не обижается, ладно? Миша спокойно положил пакет в карман и вышел искать Аделя в туалете. А в тендере мы так и не участвовали! Адель очень скоро украл у меня пять миллионов долларов, и наше партнерство распалось на куски. Год спустя Немцов сам приехал в Лондон по приглашению какого‑то фонда и, составляя программу визитов, вписал туда и встречу со мной. Этот пункт где‑то вычеркнули — меня уже вовсю преследователи официальные органы. Но Немцова это не смутило. Он все равно позвонил мне из паба и говорит: — Давай подъезжай скорей, надо увидеться… Я приехал, и мы очень хорошо посидели. Я рассказал ему о своих злоключениях — как мне пытались пришить уголовное дело, как на меня давят… К сожалению, Боря ничем не мог мне тогда помочь. Зато мне удалось помочь ему. Уже в конце разговора он признался: — Артем, мне нужны деньги, хоть сувениры какие‑то здесь купить! Но взять у тебя я не могу. И в долг — тоже некрасиво… Но я могу тебе кое‑что продать!.. — Что же? — удивился я. — Мне кажется, эта вещь тебе очень нужна… И достает огромное трехметровое знамя России! Я приобрел его за пятьсот фунтов и был по‑настоящему рад покупке. Прошли годы. В 97‑м году, когда Немцов был назначен вице‑премьером, как‑то переслал ему письмо, в котором предлагал несколько серьезных реформ для России. Но реальной обстановки в стране после второй победы Ельцина на выборах я, конечно, не представлял. Поэтому я действительно заблуждался и зря тратил время на описание реформ! Кому нужны были реформы и идеи, как вывести Россию из кризиса? Все были заняты — кто обогащением, кто простым выживанием, и все остальное просто выходило за рамки интересов населения страны. Но когда я узнал из прессы, что Немцов отправился вместе с Ельциным с визитом в Швецию, я решил с ним поговорить о моем письме. В шведском посольстве в Лондоне, куда я позвонил по телефону, узнали меня, тут же дали телефон гостиницы, где остановился Борис Немцов. Я позвонил ему утром — и попал прямо на Немцова, который был в этот момент в ванной. Он очень удивился: — Артем, неужели это ты? Я так рад тебя слышать! Как ты меня нашел? Я отвечаю: — Ну, весь мир следит за вашим визитом в Швецию! Скажи честно, Борис, письмо мое прочитал? — Нет, — сознался Немцов. — Я посмотрел, а оно такое длинное. И вообще я сейчас в ужасном состоянии, не могу прийти в себя. Что было вчера вечером — это просто караул! Я тебе расскажу, и ты сразу поймешь, в какой обстановке мне приходится жить и работать. Какие там письма, на хрен!..
— Ну что, Боря, баба тебе нравится? — Конечно, Борис Николаевич. — Ну‑ка, Боря, тогда иди и поцелуй ее! В этом месте рассказа Немцов поклялся, что если бы у него был в тот момент пистолет, он бы немедленно застрелился… Но пистолета у Бори не было, и он тихо сказал Ельцину: — Борис Николаевич, это же принцесса, международный скандал может быть. Вы посмотрите — тут же послы из десятков стран сидят! На что Ельцин абсолютно спокойным, громким и настойчивым голосом повторил: — Иди и целуй! Это тебе президент России приказывает! Немцов — ни в какую. Весь пошел красными пятнами от перевозбуждения и стыда. — Не поцелуешь — тут же уволю с поста вице‑премьера! — продолжил Ельцин. Немцова спас король. Рядом с ним, чуть сзади от стола, сидел его переводчик. Когда король услышал перевод всего этого безобразия, он ничуть не смутился и, будучи дипломатом, сам решил разрядить обстановку. Он заулыбался и сказал на английском языке, обратившись прямо к Немцову: — Уважаемый господин Немцов! Если уж вам настолько нравится наша дочь, мы, как ее отец, в нашем присутствии разрешаем ее поцеловать! Тогда Немцов встал, на негнущихся ногах подошел к принцессе, весь покрытый испариной, и поцеловал ее в щеку! Меня этот рассказ потряс до глубины души. А каково было Немцову, можно только догадываться. — Сегодня всю ночь не спал! — пожаловался мне Немцов напоследок. — Желудок расстроился на нервной почве. А сейчас надо ехать, забирать Его из гостиницы и грузить в самолет. Слава богу, улетает раньше! Вот обстановка, Артем, в которой мне приходится существовать! Теперь ты понимаешь? Я говорю: — Все понял, Боря. Мне не нужна твоя помощь. Ты помогай сам себе — двигайся дальше, делай карьеру… Конечно, Немцов — человек неоднозначный. Это политик до мозга костей, сам себя создавший. А политик в России должен быть прежде всего абсолютно конъюнктурным человеком. И когда Немцов так жестко стал бороться с олигархами, в этом тоже была конъюнктура, рассчитанная на безусловную поддержку Ельцина. Своеобразное перетягивание каната, которое надо было делать в тот момент в России. Немцов понимал, что его назначение — это, возможно, последняя попытка Ельцина противостоять криминализации власти и общества. Но когда стало ясно, что ничего сделать нельзя, вернее, можно сделать — только будет еще хуже, Ельцин сломался окончательно и уже не возникал… * * * О том, что происходило с российским человеком, впервые в жизни попавшим за границу, можно судить по истории, которую рассказал мой близкий друг. В свое время мой хороший приятель Веня — назовем его так! — организовал поездку Ельцина в Америку по приглашению Рокфеллеровского фонда. Ельцин тогда впервые в жизни выехал дальше Московской области — и сразу в США! В 1992 году он был в блестящей физической форме: этакий пышущий здоровьем спортсмен и неуемный, безостановочный пьяница. Веня рассказывал, что как только они сели в самолет, подошла девушка с тележкой, и Ельцин сразу начал пить. Тут уместно вспомнить один анекдот: "Русский впервые отправляется за границу. Садится в самолет компании «Бритиш Эйруэйз». Появляется стюардесса с тележкой и говорит: «Виски, джин, коньяк, водка, сэр?» Он поднимает на нее глаза и отвечает: «Нет бабок!» Она: «Эскьюз ми, виски, коньяк, шампань?» Он: «Я сказал, нет бабок!» Стюардесса немного говорит по‑русски, но не понимает, в чем дело, и бежит в кабину к пилоту: «Я не знаю, чего хочет русский, но зафиксировала выражение „нет бабок“. Пилот связывается с Россией, находит переводчика в российском аэропорту, и тот объясняет, что такое бабки. Пилот переводит стюардессе и говорит, что надо отвечать. Она снова появляется с тележкой, подходит к русскому пассажиру и говорит: „Виски, коньяк, шампань, сэр“. Он опять: „Нет бабок!“ И тогда стюардесса ему отвечает: „Так на халяву, сэр!“» И вот Ельцин на халяву прикончил половину тележки. И это еще только в самолете! Он не сомкнул глаз во время полета и, испытывая потребность общаться с окружением, буквально заколебал всех своими рассуждениями и разговорами! Когда прилетели в Вашингтон, Ельцин просто лыка не вязал. Его доставили в гостиницу, и он тут же заснул. Все были просто счастливы. Ельцин проспал до половины второго ночи, потом проснулся, выпил все, что было в мини‑баре его номера, и пошел по коридору, барабаня кулаком во все номера, где спали члены делегации. — Вы что спите! — орал он в коридоре гостиницы. — Мы же в Америке! Разве можно спать в Америке? У кого водка есть? Ну, естественно, все проснулись и принесли Ельцину все спиртное, которое было. И попойка продолжалась с половины второго до половины восьмого утра. А утром должен был состояться первый деловой завтрак, на который были приглашены избранные американские бизнесмены с женами — Сорос, один из Рокфеллеров, Чарльз Кох, Уоррен Баффет и др. В общем, очень крутая публика. И завтрак этот был назначен на восемь тридцать! Члены нашей делегации, еле живые, приняли душ и кое‑как привели себя в порядок. Но Ельцин, который выпил в три раза больше всех, не мог ни стоять, ни говорить, он только мычал и был абсолютно белого цвета. Его одели, вывели под руки, как больного, осторожно усадили за стол. На еду он боялся даже смотреть, его могло стошнить от одного ее вида… Но за завтраком нужно было еще и общаться! И когда ему задавали какой‑то вопрос, Ельцина поднимали, держали с двух сторон и отвечали за него: — Господин Ельцин сказал то‑то, то‑то и то‑то… Господин Ельцин считает, что это очень важно для России. Господин Ельцин благодарит вас за оказанное доверие… А после завтрака неожиданно сообщили, что президент Буш согласился на короткую встречу с Ельциным в Белом доме. Надо было ехать прямо туда. Оставалось всего полчаса… Ельцина выволокли наружу, положили на сиденье лимузина, посланного от Буша, кто‑то из местных сбегал в аптеку и принес ему какие‑то стимулирующие таблетки. Пачку с таблетками бросили в машину, закрылась дверь, и лимузин медленно поехал вперед. Веня и остальные следовали за ним, трясясь от страха, что же произойдет дальше! У Белого дома Бориса Николаевича поджидала огромная толпа журналистов. Они окружили лимузин со всех сторон. И тут произошло чудо. Дверь распахнулась с невероятной силой, и из лимузина выпрыгнул абсолютно свежий и бодрый Ельцин! Он улыбался, кивал, махал рукой и всех приветствовал. Он даже безошибочно определил направление, куда нужно было идти, и быстрым шагом направился к Белому дому. Толпа двинулась за ним, сопровождающие, отсеченные толпой, пытались идти следом. Ельцин вошел в парадную дверь Белого дома, и она тут же за ним закрылась. Больше никого не впустили. Тридцать минут Ельцин — один, без сопровождающих, не зная ни одного слова по‑английски и дыша перегаром, — провел с Бушем в Белом доме. О чем они говорили и что там вообще творилось, никто так и не узнает. Потом Ельцин появился уже вдвоем с Бушем. Оба улыбались, приветствовали толпу руками, фотографировались. Ельцин сел в лимузин, еще раз помахал оттуда рукой Бушу и закрыл окно. А когда через десять минут подъехали к гостинице, он спал на заднем сиденье машины мертвым сном. Пришлось нести его на руках в номер, отсекая любопытных журналистов, щелкавших камерами вслед. Вечером нужно было лететь в Нью‑Йорк. В середине дня Ельцин пришел в себя — его отпоили рассолом. Фонд Рокфеллера прислал свой частный самолет, и как только Ельцин в него погрузился, сразу же прикончил мини‑бар. Полет длился не более часа, но успели опуститься сумерки. На небольшом частном аэродроме в Нью‑Йорке у трапа самолета Ельцина опять встречала толпа. Были там, конечно, и журналисты с телекамерами и фотоаппаратами… Мой друг Веня спускался по трапу первым, а Ельцин шел за ним. Вдруг Ельцин положил руку Вене на плечо и сообщил: — Я очень хочу ссать. Веня повернул голову и говорит: — Борис Николаевич, поднимитесь обратно — туалет в самолете! — Да на хрен мне еще подниматься! — возмутился Ельцин и вдруг одним махом перепрыгнул через трап в сторону. Обошел самолет и стал справлять нужду прямо на колесо…
— Так. Расскажите, что это все означает?! Надо знать Веню, чтобы представить, как он завертелся на стуле, лихорадочно соображая, как выкрутиться из этой ситуации. Веня, кроме того, человек предприимчивый, конъюнктурный и очень находчивый. Он посмотрел на фотографии, повертел их в руках и говорит: — Ну, что тут говорить! Понятное дело — это же монтаж! Ему опять: — Нет, не монтаж! Не морочьте голову! Вот — это же вы на фотографии! — Похоже, конечно, но тогда это полная фальсификация!
— Веньямин, это подлинники — садитесь и пишите, как все это происходило! — Я, конечно, могу написать, — отвечает Веня, — вот и ручка есть, и бумага… Но можно сначала рассказать вам маленькую историю? — Ладно, — говорят, — рассказывайте! И Веня рассказал следующее: — Шел как‑то человек ночью по лесу. На большой дороге его встречают три бандита. Хватают за грудь и говорят: «Ну‑ка быстро признавайся, гад, зима сейчас или лето!» Человек поднял на них невинные глаза и сказал: «Если честно, я там не был!» Так вот, ребята, если честно, я там не был! И Веню отпустили. А эти исторические снимки, наверное, лежат себе сейчас где‑нибудь в архивах ФСБ… Подобные истории приходилось наблюдать и мне. Кстати, я уже говорил о том, как нефтяные директора из Сибири дико напивались во всех ресторанах Лондона и благополучно мочились прямо на улице Пикадилли, а я в такие минуты жался к стеночке и сразу вспоминал Ельцина и, простите меня, Лайму Вайкуле с ее песней про Пикадилли… Очевидно, это в духе российского человека. Только не все так открыты в удовлетворении своих потребностей: условности, понимаешь, ну просто достали! Глава 11. ДЕНЗНАКИ СУДЬБЫ Чтобы начать работу по организации лотереи «Русское лото», мне необходимо было помириться с Лужковым. Я все еще не знал, в чем причина его ненависти. «Может, мне навредил Мурашов после отъезда из Лондона?» — думал я. Он уже разошелся с Лужковым и ушел с Петровки, 38. Как будто ушел без скандала, но я слышал, что перед самым его уходом с поста начальника УВД Москвы следователи Петровки копали под Лужкова и под некоторых министров московского правительства. Да и будучи накануне в Англии, Мурашов сам задавал мне массу вопросов о моих связях с Юрием Михайловичем и его окружении. — Что тебя интересует? — спросил я его. — Лужков — это подарок для Москвы. Лучшего мэра для такого города вы никогда не найдете. Разговор состоялся в самом начале 1992 года, и теперь каждый москвич может оценить, насколько я оказался прав. Сразу после отъезда Мурашова из Лондона я, как обычно, позвонил Лужкову в приемную, из которой меня всегда с ним соединяли. Мы были на «ты» с Юрой, и нас связывали искренние, добрые отношения. Я, конечно, собирался возвращаться в Россию и поэтому очень рассчитывал на укрепление власти Лужкова не только в Москве, но и в России, а впоследствии на нашу совместную работу. И вот неожиданно к телефону подошел некий господин Ульянов, референт Юрия Михайловича, и говорит: — Господин Тарасов, я хочу вам передать, чтобы вы впредь никогда по этому телефону не звонили! Мне сказано, больше не соединять с Лужковым, и он предложил вам забыть номер этого телефона. Все понятно? Выяснять причину такого оборота событий у референта я не стал и, попрощавшись, повесил трубку. С того момента прошло больше полутора лет. В середине 1993 года я выдвинул свою кандидатуру на выборах в Думу по Центральному округу Москвы, понимая всю утопичность подобной затеи. Без поддержки Лужкова, даже без согласования с ним втянуться в такую авантюру было верхом моего нахальства и казалось абсолютно безнадежным делом. Однако, обойдя на выборах пятнадцать конкурентов, в числе которых был и известный журналист, которого откровенно поддерживало московское правительство, я стал депутатом Государственной думы от Центрального округа Москвы. Представив себе, что в этот округ входили девятнадцать посольств иностранных государств, Белый дом правительства России и, конечно, сам Кремль с его территорией, можно понять, что произошло! Эмигрант, приехавший в Москву за две недели до дня голосования, с доминиканским паспортом в кармане, преследуемый милицейской мафией и бандитами, вдруг стал полномочным представителем центра Москвы в законодательной власти Российского государства! Я не знаю, как на все это отреагировал Лужков сразу после оглашения результатов выборов. Кому он выкатил выговор, кого он снял за халатность с работы — не ведаю. Но один факт был и остается фактом: с избранием меня поздравили многие известные люди России, даже Ельцин прислал письмо с собственноручной подписью. От Лужкова я поздравлений не получил. Тянулись месяцы. Никакой связи с Лужковым не было, а я понимал, что Юрий Михайлович совсем неформально управлял Москвой и решать без него какие‑то проблемы в городе, даже в моем округе, было невозможно. А вопросов было много. Как депутат Госдумы от центра Москвы, я должен был организовать общественную приемную. Конечно, логично было ее разместить прямо в здании мэрии, которое также находилось в моем округе. Мне нужна была трибуна для отчета перед избирателями, а московский телевизионный канал, который просто обязан был это предоставить, напрочь отказал мне в эфире и послал меня заранее согласовывать темы моих выступлений в мэрию. Наконец, по возвращении на меня обрушилась гора социальных проблем. Мне негде было жить. В моей квартире проживали мама моего сына Филиппа с новым мужем и мой сын. Маленькая квартирка Елены была сдана тещей внаем. Поэтому нам с женой некуда было приткнуться. Служебную квартиру, которую получали иногородние депутаты, мне выдать не могли, так как формально у меня в паспорте стояла московская прописка, значит, я был вычеркнут из списка на предоставление жилья иногородним. Даже в номере в гостинице «Москва», где разместили некоторых депутатов, мне вначале тоже было отказано, пока не договорились о доплате из моего кармана. Та же история произошла с транспортом. В Думе машина полагалась только руководителям партийных фракций и комитетов, простые депутаты машин не имели. — Вам должны выделить машину в вашем округе! — заявили мне в Думе. — Идите к Лужкову! Ага, разбежались! Так я и пошел к Лужкову выпрашивать себе «Волгу», когда он меня в упор не видит! Действительно, мы однажды столкнулись с ним — лицом к лицу в Кремле на церемонии оглашения ежегодного послания президента России Ельцина. Я поздоровался с Юрием Михайловичем, а он холодно и подчеркнуто вежливо ответил мне на приветствие и сразу же отошел в сторону, давая понять, что разговора не будет. Очень долго это не могло продолжаться! Я на самом деле тяготился своим положением и, главное, тем, что чувствовал: я совершенно ни в чем перед Лужковым не виноват. Конечно, я знал всегда, что Юрий Михайлович — человек крутой, резкий, но справедливый. И я решил добиться этой справедливости. Я пошел на прием к его заместителю Владимиру Ресину, с которым меня связывала в прошлом если не дружба, то нормальные и добрые отношения. Ресин вместе с Лужковым приезжал ко мне в Англию в конце 1991 года, я от всей души принимал гостей, и мы неплохо отпраздновали Рождество. Теперь Ресин, как правая рука Лужкова, был очень влиятельным в Москве человеком, руководил строительством города и всей городской землей. Он принял меня в кабинете, и войдя к нему, я уже с порога задал прямой вопрос: — В чем дело, Владимир Иосифович, почему так со мной поступил Лужков? — Ну, — говорит Ресин, — ты сам виноват! — ??? — Зачем ты финансировал книгу Краснова «Московские бандиты», направленную против Юрия Михайловича? — Какую книгу?! Я даже не знаю о существовании такой книги! Александр Краснов, бывший председатель исполкома Красной Пресни, действительно приезжал в Лондон около двух лет назад. Я с ним встречался, но я не знал, что он пишет такие книги! Мы прогулялись по Лондону, посидели в пабе. Он сказал мне, что увлекается альпинизмом, и попросил отвести его в специализированный магазин. Там я подарил ему в качестве сувенира ледоруб, и на этом мы расстались! — Кто вам сказал об этом? — спросил я Ресина. — Сам Краснов? — Нет, мы с этим подонком даже не разговаривали. Мы к такому выводу сами пришли. Сидели как‑то, думали, кто бы мог финансировать издание его книги…
— Ведь это «предположение» высказал Гусинский, не так ли? — спросил я у Ресина. И Ресин признался: «Да, он…» — Владимир Иосифович! Мне срочно нужно встретиться с Лужковым. Моей вины нет никакой, и вы должны понять, как трудно мне жить в таком положении и работать в Москве! Вы можете такую встречу организовать? — Конечно, смогу. Я уже ему сам говорил не раз, что так поступать нельзя, это не по‑товарищески! Ты иди, а я договорюсь, и мы тебе перезвоним.
— Юрий Михайлович, я вас знаю пятнадцать лет! И мне прекрасно известно, что если Лужков не выпил чая с миндальными пирожными утром, к нему лучше не заходить! Это подействовало. Лужков отложил в сторону газету, поднял на меня глаза и сказал: — Пошли пить чай! Мы прошли в маленькую комнату за кабинетом, где все было приготовлено к чаепитию: в вазе лежали свежие пирожные, конфеты, печенье и сухарики. На столе стояли стаканы в подстаканниках и маленький электрический самовар. Я стал рассказывать Лужкову о своей жизни — о том, как меня преследовали, как мне было тяжело… Естественно, спросил: — В чем причина? Какая черная кошка пробежала между нами? — Я не хочу об этом вспоминать! — нахмурился Лужков.
— Это из‑за Краснова? Да, он — мой приятель, я этого никогда не скрывал! Но я его победил на выборах, иначе вы имели бы Краснова на моем месте. И потом, не финансировал я книгу Краснова, я даже ее не читал! Вам это сказал Гусинский, давайте вызывайте его, прямо сейчас. Поговорим лицом к лицу. В тот момент Гусинский имел очень большое влияние на Москву и на мэра. Насколько я теперь понимаю, именно тогда Гусинский захватил многие финансовые рычаги московского правительства. Его «Мост‑банк» стал главной банковской структурой, обслуживавшей городское хозяйство и бюджет Москвы. Незаметно к середине 1994 года влияние Гусинского выросло настолько, что он мог решать любые вопросы в городе, и Лужков просто так уже не мог его вызвать для разбора. Да и нужно ли было это разбирательство Лужкову?! Появились первые по‑настоящему большие деньги, которые можно было выгодно инвестировать в столицу. Теперь Гусь уже не был простым еврейским мальчиком для битья. Он учредил и контролировал НТВ, самый популярный в стране телевизионный канал, и финансировал ряд газет. Даже заместитель Гусинского Хаит входил к Лужкову без доклада. Он просто открывал дверь и говорил: «Здравствуйте, Юрий Михайлович, я пришел!» — Посиди тут, — отвечал Лужков. Но не выгонял… Таких привилегий, как у Гусинского и Хаита, не имел в Москве в это время, пожалуй, никто. Конечно, Лужков, умный и амбициозный человек, вскоре освободился от пут Гусинского. Он даже не помог «Мосту» во время знаменитого наезда команды охранников Ельцина, хотя, с другой стороны, мало что мог тогда сделать. Во всяком случае, после дефолта 1998 года московское правительство спокойно созерцало, как тонул «Мост‑банк» в финансовой пучине, подстроенной для негосударственной банковской системы в основном усилиями Центрального банка России. Лужков не мог или не стал вызывать Гусинского, но он понял, что я говорю правду. Так мне, во всяком случае, показалось… — Ну хорошо, — сказал он. — Что тебе нужно? Я говорю: — Юрий Михайлович, я хотел бы квартиру на два года: не могу я перебиваться с одной квартиры на другую! И мне нужна квартира в приличном доме, с охраной внизу. Вы же сами знаете, я на особом положении. Я готов подписать бумагу, что сдам ее в первый же день после окончания моего депутатского срока. — Ладно, — говорит Лужков, — что еще? — Еще я хочу заняться бизнесом. Мы с компаньоном хотим внедрить лотерею «Русское лото», но нам все время отказывают в лицензии. — Это вообще без проблем! — сказал Лужков. Он также распорядился о том, чтобы мне открыли общественную приемную в здании Моссовета и прикрепили служебную машину. А вскоре на моем письме о предоставлении лицензии для запуска лотереи «Русское лото» появилась резолюция Лужкова: «Разрешаю». Действительно, предполагалось, что лотерея будет платить налог в бюджет Москвы. Я был очень доволен восстановлением отношений с Юрием Михайловичем. Мы стали изредка встречаться по разным поводам, связанным с моим депутатством. Я всегда с большим интересом выслушивал рассказы Лужкова о его проектах, которые воплощались в жизнь: восстановление храма Христа Спасителя, строительство подземного торгового центра на Манежной площади и т.д. Он очень увлекался и искренне делился грандиозными замыслами, зажигая собеседника энтузиазмом и своей неуемной внутренней энергией. Однако я понял, что Лужков может в городе уже далеко не все. Когда я пришел с его визой о выдаче мне служебной квартиры к чиновникам, меня прекрасно приняли, пообещали все очень быстро решить, но так ничего и не сделали. Сначала у меня затребовали огромное количество справок и документов, часть из которых просто не подлежала восстановлению после моей эмиграции. Потом понадобилась справка о количестве метров на одного человека по месту моей прописки в Москве. В итоге процесс затянулся на полгода, и в конце концов я получил вежливый отказ, основанный на том, что у меня уже была прописка в городе и, соответственно, должно было быть жилье! Поэтому за два года работы в Думе я так и не получил квартиру, и мы снимали жилплощадь, переезжая с одного места на другое. По своим каналам я выяснил одну очень интересную деталь: ту самую книгу Краснова о бандитской мафии, засевшей в Моссовете, финансировал лично Владимир Гусинский. жүктеу/скачать 1,22 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|