Д. И. Победаш Международные режимы

Уральский государственный университет

им. А. М. Горького
Факультет международных отношений
Содержание
1. Теоретическое осмысление международного сотрудничества ……………………. 4
2. Понятие международных режимов в теориях международных отношений ……… 7
3. Международный режим нераспространения ядерного оружия ………………..…. 19
4. Рекомендуемая литература ………………………………………………………..… 30
5. Интернет-ресурсы …………………………………………………………………… 30

1. Теоретическое осмысление международного сотрудничества

Изучение международных отношений продолжается на протяжении нескольких тысячелетий. Так, еще в 5 веке до н. э. суть международной политики анализировал Фукидид в своей «Истории Пелопоннесской войны». В 4 веке до н. э. Каутилья в трактате «Артхашастра» давал подробные рекомендации по ведению внешней политике в международной системе, основанной на балансе сил. Впрочем, до начала ХХ века международные отношения не выделяли в отдельную дисциплину, а изучали в рамках истории, философии, географии. Теория международных отношений (ТМО) как самостоятельная академическая дисциплина появилась только в 1919 г. Тогда по инициативе и на средства известного валлийского политика барона Дэвида Дэвиса, в университете Уэльса, в г. Эйбиристуит, в память о погибших и раненых во время Первой мировой войны студентах, была создана кафедра международной политики имени Вудро Вильсона. Главной задачей новой науки стало недопущение новой мировой войны, для чего предполагалось изучать причины Первой мировой войны, а также потенциал и формы международного сотрудничества, способного предотвратить подобное развитие событий.

Оценивая потенциал международного сотрудничества, появившаяся в начале ХХ века новая академическая дисциплина ТМО опиралась на довоенные наработки английских либералов. Широкую известность получила, например, работа Норманна Энджелла «Великая Иллюзия», в которой он заявлял о бессмысленности войны, как средства решения политических проблем. По его оценке, интернационализация и сложная взаимозависимость финансовых и промышленных структур не позволят, например, Германии подорвать позиции британского капитала, не приведя тем самым саму же Германию к коллапсу ее финансовой системы¹.

Н. Энджелл утверждал, вся система социальной организации международной жизни – не что-то, навязанное верховной властью, но порядок, который развивается изнутри за счет действий свободных рациональных людей, ищущих ответа на неотложные нужды общества².

При этом, рост взаимозависимости государств в международной системе, по его мнению, вел к снижению роли принуждения, а полная взаимозависимость вообще исключала принуждение³. Задолго до появления термина «глобализация» Энджелл заявил, что сложившаяся экономическая взаимозависимость и развитие глобальных коммуникаций привели к тому, что фактор могущества перестал быть решающим в международной политике⁴. По его мнению, при сложившихся глобальных экономических связях государства уже не являются отдельными изолированными сообществами, но становятся неотъемлемой частью целостного организованного мирового сообщества⁵.

К подобным выводам уже после Первой мировой войны пришел и Альфред Экхардт Циммерн, ставший на уже упоминавшейся кафедре международной политики имени Вудро Вильсона первым профессором только что рожденной дисциплины «международные отношения». Так, например, в статье «Перспективы демократии», вышедшей в свет в 1928 г., он констатировал, что индустриальная революция кардинально изменила мир. По его мнению, хотя формально мир все еще был поделен на суверенные государства, но как экономическая система он стал единым. Политика и экономика стали нераздельными и интернациональными, появилась всемирная система взаимозависимости⁶.

Соответственно, делал вывод Циммерн, надо отойти от некоторых укоренившихся традиций выстраивания системы международных отношений. Во-первых, отказаться от идеи абсолютного суверенитета. Во-вторых, отказаться от идеи улучшения управления за счет увеличения его централизации. В-третьих, отказаться от системы сдержек и противовесов, предназначенных для обеспечения стабильности и не позволяющих осуществлять быстрые изменения⁷.

Полагая, по-видимому, что Вестфальская система суверенных государств окончательно ушла в прошлое, Циммерн констатировал, что суверенитет и сотрудничество являются принципиально противоречащими друг другу концепциями. Если суверенитет – это концепция, применимая к миру самодостаточных единиц, то сотрудничество относится к миру взаимозависимых групп. Суверенитет обращен внутрь и концентрирует свои силы против «чужого», нависшего над четко очерченными суверенными границами. Сотрудничество обращено наружу и превращает «чужого» в элемент совместной работы ради достижения признанных общих интересов. Циммерн считал, что в современном взаимозависимом мире суверенитет уходит в прошлое⁸.

В 1938 г. А. Циммерн вынужден констатировать, что эгоистические соображения перевесили доводы в пользу общечеловеческого блага. Стало очевидно, что чувство солидарности внутри нации гораздо сильнее призывов к мировой ассоциации. Международное сообщество не может активно действовать в международной политике, поскольку не является реальностью в общественном сознании⁹. Причем Циммерн полагает, что проблема заключается не столько в политической архитектуре, сколько в том, чтобы мобилизовать добродетель и мораль, «пробудить социальную совесть»¹⁰. В конечном итоге Циммерну приходится признать, что мечты о глобальном миропорядке потерпели крах¹¹.

Очевидный провал Лиги Наций, крушение в 1930-е гг. единой валютно-финансовой системы, обеспеченной фунтом стерлингов, а также растущее ощущение того, что вместо объединения в единую взаимозависимую систему мир распадается на жестоко соперничающие между собой блоки, стремящиеся к автаркии, подорвали позиции идеалистического либерализма. Альтернативной ему парадигмой теоретического осмысления международных отношений стал политический реализм.

Различную роль в обществе и в сообществе играет право. Закон в сообществе обычно формализует традиционно принятые нормы поведения, которые соблюдаются и в отсутствие зафиксированных правовых норм. Право в сообществе определяет отношения, которые большинство считает приемлемыми; его применение оказывается оправданным только в аномальных ситуациях. В целом, закон для сообщества – проявление общих ценностей и отношений, которые являются реальностью для большинства и связывают их в единое целое. Роль закона в обществе иная – предотвратить состояние «войны всех против всех» и сделать возможным хотя бы ограниченное сотрудничество между государствами.

В своей главной работе «Политика с позиции силы» Г. Шварценбергер отмечает, что определение международных отношений исключительно как политики с позиции силы вряд ли можно считать соответствующим действительности «даже во время мировой войны с тоталитарными государствами»¹³.

Кроме того, Г. Шварценбергер не считает, что сущность международной политики остается неизменной. Структура международной системы, признает он, все еще построена на концепции суверенного государства. Но, поскольку государства состоят из людей, международные (international) отношения можно считать отношениями между людьми (interhuman). Люди же не всегда считали необходимым хранить верность именно государству. В конечном итоге, полагает Шварценбергер, только от воли людей, от принятых ими решений зависит, останется ли мир ареной борьбы вооруженных до зубов эгоцентричных единиц, или же государства смогут преобразоваться сами и превратить международную анархию в сообщество, объединенное верховенством закона и приверженностью новым, более широким ценностям¹⁴.

Даже в разгар Второй мировой войны исследователи-международники продолжали заниматься проблематикой международного сотрудничества. Интересно, что на сотрудничество рассчитывали даже наиболее последовательные сторонники политического реализма. Так, Джон Герц, один из основателей американской школы политического реализма, рассматривал возможность создания после войны системы коллективной безопасности. Отмечая глубину процессов, получивших впоследствии название «глобализация», Герц указывает, что любой рациональный анализ современной политики с полной очевидностью показывает – само существование каждого государства, его жизненно важные интересы, находятся под угрозой, в какой бы точке земного шара ни начался конфликт. По мнению Герца, мир неизбежно скатится в новую войну, если не будет создана эффективная процедура международного арбитража и ревизии, определенное международное законодательство¹⁵. Натаниэль Пеффер, впоследствии – учитель основателя структурного реализма Кеннета Уолца, в качестве наиболее благоприятного варианта построения послевоенного миропорядка рассматривал отказ от традиционной идеи национального суверенитета и создание наднациональной международной организации¹⁶.

Таким образом, уже с момента появления ТМО в 1919 г. исследователи серьезно рассматривали вопросы международного сотрудничества в глобализирующемся мире. При этом рассматривались не только формализованные правовые и институциональные формы и механизмы сотрудничества, но и наличие общих норм и ценностей. Тем не менее, Роберт Кеохэйн считает, что до второй половины ХХ века многостороннее сотрудничество было открыто дискриминационным и соответствовало распределению могущества между государствами. Начиная же со второй половины ХХ века, многостороннее сотрудничество стало основываться на неких общих принципах поведения¹⁷.

Как полагают Стефан Хаггард и Бет Симмонс, рост взаимозависимости и сотрудничества между развитыми индустриальными державами после окончания Второй мировой войны привел к 1960 гг. к такой ситуации, когда новые формы сотрудничества и интеграции уже не вписывались убедительным образом в рамки традиционных теорий. Тем не менее, по их мнению, вплоть до середины 1970-х гг. изучение международного сотрудничества сводилось к исследованию формальных международных организаций¹⁸.

В 1970-е годы складывается и так называемая «английская школа» международных отношений, утверждающая, что суверенные равноправные государства формируют международное общество, для которого – по сравнению с абсолютной анархией «войны всех против всех» – характерен удивительно высокий уровень упорядоченности и удивительно низкий уровень насилия¹⁹.

С 1980-х гг. в ТМО стало широко распространяться понятие международных режимов, причем до сих пор наиболее часто используется определение, предложенное еще в 1982 г. Стивеном Краснером. Согласно этому определению, международные режимы – это явно или неявно выраженные принципы, нормы, правила, а также процедуры принятия политических решений, вокруг которых сходятся ожидания акторов в определенной области. Подобных взглядов, как правило, придерживаются и отечественные исследователи. Например, профессор В. Е. Петровский определяет международный режим как «набор сформулированных или подразумеваемых принципов, норм, правил и процедур принятия решений, воплощающих согласованную точку зрения акторов применительно к той или иной сфере международных отношений»²⁰.

Сейчас сам С. Краснер считает свое определение скорее соответствующим положениям социального конструктивизма и предлагает дополнить его определениями, которые бы соответствовали другим парадигмам исследования международных отношений и международных режимов. По его мнению, для неолиберализма было бы более приемлемым следующее определение: международный режим – это принципы, нормы, правила, и процедуры принятия политических решений, направленные на исправление сбоев рыночных механизмов. В рамках реализма же международный режим может быть определен как принципы, нормы, правила, и процедуры принятия политических решений, отражающие интересы наиболее могущественных государств международной системы²¹.

Изучение режимов призвано объяснить организованное, регулируемое поведение государств, не ограничиваясь изучением исключительно международных организаций. Фактически, теории режимов стремятся примирить неореализм и неолиберализм, утверждая, что нормы влияют на поведение государств, однако это поведение вполне соотносится с преследованием национального интереса²². Тем не менее, признавая сам факт сотрудничества суверенных рациональных государств в анархической международной системе, неореализм, неолиберализм и социальный конструктивизм оценивают его несколько по-разному. В своем анализе последователи этих подходов уделяют, соответственно, основное внимание могуществу, интересу и знанию²³.

Неореализм относится к теориям международных режимов, отдающих приоритет в международных отношениях силе, могуществу. Сотрудничество государств неореалисты анализируют, исходя из распределения могущества между государствами.

Неолиберализм отдает предпочтение интересу и подчеркивает роль международных режимов в преследовании государствами своих общих интересов. Рассматриваются ситуации, в которых интересы отдельных государств сближаются настолько, что выгодных для себя результатов государства могут добиться только при сотрудничестве, формализованном через определенные институты.

Теории международных режимов, фокусирующие свое внимание на значимости знания, исследуют, каким образом формируется восприятие международных проблем, порождающее, в свою очередь, потребность в создании международных режимов.

Реалисты уверены, что государства стремятся к увеличению своего относительного могущества и предпочитают, чтобы полученные в результате межгосударственного сотрудничества выгоды не ставили их партнера по сотрудничеству в более выгодное положение. Подобные опасения по поводу относительного выигрыша партнера могут снизить готовность государства к сотрудничеству. По выражению Джозефа Грико, государства «позиционны» по своему характеру, то есть оценивают свои достижения в любой области деятельности по отношению к результатам, достигнутым другими странами²⁴.

Появление и существование режимов, с точки зрения политического реализма, в значительной степени предопределяется распределением силовых потенциалов акторов международной системы. Для таких последовательных реалистов как Кеннет Уолц, Джозеф Грико, Джон Миршеймер, существование режимов в сфере обеспечения безопасности видится возможным только при наличии гегемонистского государства, которое гарантирует безопасность, убеждает, или принуждает другие государства к сотрудничеству. Теория гегемонистской стабильности соотносит существование эффективных международных институтов с униполярным распределением могущества в данной сфере и привязывает международные режимы к существованию доминирующего в данной сфере государства. Согласно данной теории, как только исчезает структура могущества, лежавшая в основе режима, сам режим рушится, или превращается в неэффективный набор норм и правил, которые государства нарушают, когда считают это выгодным. Режимы и институты, в конечном итоге, являются второстепенными в мировой политике и расцветают и угасают вследствие изменения силовых потенциалов и интересов главных акторов – государств.

Однако не все политические реалисты однозначно пессимистичны относительно перспектив международного сотрудничества. Так, «условный» (contingent) реализм Чарльза Глэзера позволяет ему утверждать, что сотрудничество акторов при определенных условиях может быть для них выгоднее соперничества²⁵. По мнению Глэзера, риски при сотрудничестве надо сравнивать с рисками, возникающими при отказе от сотрудничества, причем вторые могут быть более опасными. Например, отказ от сотрудничества в области обеспечения безопасности может привести к разорительной гонке вооружений, которая сама по себе может значительно ослабить участвующее в ней государство. По мнению Глэзера, стандартный структурный реализм слишком фокусируется на соперничестве и, вследствие этого, недостаточно внимания уделяет сотрудничеству. Во-первых, в структурном реализме принцип «помоги себе сам» отождествляется с необходимостью соперничества. На самом деле, сотрудничество может быть в определенных обстоятельствах наиболее выгодной политикой для данного государства. Так, оба соперника прекратят гонку вооружений и будут проявлять обоюдную сдержанность, если сочтут гонку вооружений слишком рискованной. Фактически, исходя из принципа «помоги себе сам» и, рассчитывая на свои собственные силы, страна приводит своего противника к сотрудничеству. Это происходит, поскольку способность государства участвовать в гонке вооружений является основным фактором, заставляющим ее противника прийти к выводу, что гонка вооружений – слишком рискованная альтернатива и, следовательно, имеет смысл ее ограничить посредством сотрудничества в данной сфере. Таким образом, принцип самопомощи фактически ничего не говорит о том, будут ли государства соперничать или сотрудничать.

Государство, стремящееся к обеспечению своей безопасности и сопоставляющее сравнительные выгоды соперничества и сотрудничества, должно ответить на два фундаментальных вопроса. Во-первых, какая из этих двух стратегий будет больше способствовать развитию военного потенциала для сдерживания противника, а, в случае провала сдерживания, какая предоставит лучшие возможности для отражения агрессии. Во-вторых, осознавая и рационально оценивая ограничения, налагаемые международной анархией и стремлением к обеспечению собственной безопасности, государство должно оценивать, какой из подходов более пригоден для того, чтобы не развивать такой военный потенциал, который угрожал бы возможностям соперника по сдерживанию и обороне, но в то же самое время и не подрывать его.

Кроме того, важно оценить, насколько наступательные и оборонительные возможности являются различимыми: если они полностью различимы, то наступательные средства не могут быть использованы для решения оборонительных задач – и наоборот, если они не являются различимыми, то наступательные средства могут применяться для решения оборонительных задач. Эти переменные наступления и обороны зависят от множества дополнительных факторов, особенно от уровня развития военной технологии и от географии²⁷. Таким образом, «условный» реализм предполагает, что безопасность связана с возможностями решения наступательных и оборонительных задач, а не просто с могуществом. Причем Глэзер отмечает, что безопасность связана с абсолютными возможностями, а не относительным балансом возможностей.

Принимая все эти переменные, «условный» реализм объясняет, что выбор государств может значительно варьироваться между гонкой вооружений и контролем над вооружениями, даже при неизменной степени полярности системы (например, если она остается биполярной). Традиционный структурный реализм Уолца, в свою очередь, фокусируется только на одной переменной – степени полярности – и исследует ее значение при оценке возможности войны.

Варианты политики, из которых может выбирать государство, стремящееся к обеспечению своей безопасности, будут зависеть от того, насколько силы и средства, требуемые для наступательной стратегии, отличаются от сил и средств, требуемых для оборонительной стратегии. Если они отличаются, государство может наращивать наступательный потенциал, оборонительный, либо и тот, и другой. Оно может также сделать выбор в пользу контроля и ограничения наступательных, оборонительных вооружений, либо и тех, и других. При наличии такого выбора особенный интерес представляют три подхода к обеспечению безопасности: сотрудничество посредством осуществления контроля над вооружениями; оборона в одностороннем порядке, то есть, наращивание оборонительного потенциала независимо от стратегии, избранной противником; гонка вооружений. Если же оборона и наступление неразличимы, то перед государствами стоит выбор: наращивать вооружения, рискуя вызвать гонку вооружений, либо ограничивать и контролировать вооружения²⁸.

Контроль над вооружениями может быть особенно полезен, когда наступательные виды вооружений отличаются от оборонительных. В этом случае возможно установление контроля над наступательным оружием, его ограничение – тогда у обеих стран оборонительные возможности будут возрастать. Следовательно, эти страны будут выглядеть менее угрожающими друг для друга.

Выбор политики ограничения вооружений зависит от баланса обороны и нападения. При значительном перевесе оборонительных средств контроль над вооружениями не представляет особого интереса. Страны будут выстраивать свою оборону в одностороннем порядке, разворачивая оборонительные вооружения независимо от действий другой стороны. Даже если одна сторона начнет наращивать наступательные вооружения, конкуренция будет умеренной из-за превосходства оборонительных средств. Если для обеих стран приоритетом является обеспечение безопасности, скорее всего обе они выберут укрепление обороны в одностороннем порядке, что приведет к дальнейшему снижению конкуренции в военной сфере. Если же перевес на стороне наступательных вооружений, значительно возрастает значимость контроля и ограничения вооружений.

Добавление переменной баланса наступательных и оборонительных вооружений не опровергает структурный реализм в целом. Подобное добавление, утверждает Глэзер, только устраняет искажения, возникающие из-за того, что он говорит только о могуществе. Для того чтобы понять, какое давление оказывает, какие возможности предоставляет анархическая международная система по отношению к государству, стремящемуся обеспечить свою безопасность, необходимо рассматривать не только могущество, но и в каких количествах и видах военного потенциала государство может реализовывать свое могущество. С помощью переменной баланса наступательных и оборонительных вооружений можно понять, что забота государства о развитии своего военного потенциала при определенных условиях может привести к отказу от гонки вооружений.

Прямо противореча стандартным выводам структурного реализма, «условный» реализм говорит о том, что гонка вооружений является предпочтительным выбором только при достаточно ограниченном наборе условий. Государства прибегают к ней только тогда, когда наступательные вооружения имеет перевес, когда оборонительные средства неотличимы от наступательных и когда риски нарушения договоренностей выше, чем риски гонки вооружений²⁹.

Таким образом, структурный реализм приходит к выводу о том, что для государства чрезвычайно важно продемонстрировать свои мирные намерения. Согласно традиционному для структурного реализма пониманию, проблема заключается в том, что государства, действующие в рамках ограничений, налагаемых международной системой, не могут передавать сопернику информацию о своих мотивах. Подобная информация доступна только на уровне единиц системы. Глэзер считает это положение ошибочным и утверждает, что государства могут демонстрировать свои мотивы, выбирая определенную военную политику.

По его мнению, государства могут демонстрировать свои мирные намерения, используя три метода: контроль над вооружениями, одностороннее разоружение, одностороннее самоограничение. Соглашаясь ограничить наступательные вооружения в ситуации, когда наступательные средства имеют преимущество, государство может изменить восприятие его мотивов и намерений противником. Экспансионистское государство также может согласиться на ограничение вооружений, поскольку ограничение наступательных возможностей его противника увеличит его собственную безопасность. Однако для экспансионистского государства подобная стратегия будет менее выгодной, так как она ограничит его возможности осуществления экспансии. Следовательно, хотя соглашение об ограничении вооружений могут заключать как экспансионистски настроенные государства, так и государства, преследующие исключительно цели обеспечения своей безопасности, для экспансионистов подобное соглашение будет гораздо менее выгодным. Чем более экспансионистски настроено государство, тем менее склонно оно будет заключать соглашения об ограничении вооружений. При перевесе обороны над нападением, соглашение об ограничении наступательных средств является менее информативным относительно мотивов государств, поскольку в данном случае гонка вооружений в меньшей степени может способствовать экспансии.

Соглашение об ограничении вооружений при неразличимости оборонительных и наступательных средств также несет определенную информацию о мотивах государств. При условии, что оба государства могут получить преимущество в гонке вооружений, подобное соглашение будет менее выгодным для более экспансионистского государства. Наиболее четко будут обозначены мотивы того государства, которое, выигрывая гонку вооружений, тем не менее, соглашается прийти к некоей форме паритета. Вполне возможно, что Глэзер тем самым пытается подтолкнуть своих читателей к выводу о том, что готовность США участвовать в переговорах по ограничению вооружений с Советским Союзом доказывала, что они не являлись экспансионистским государством.

В отличие от политического реализма, ставящего во главу угла могущество государства, последователи неолиберализма обращают большее внимание на выгоду. Неолибералы подчеркивают роль режимов как средств, помогающих государствам достигать общих целей, и при этом описывают государства как рациональных эгоистичных игроков, которых интересует только свой собственный абсолютный – не сопоставляемый с результатами соседей – выигрыш. По мнению сторонников неолиберализма, режимы помогают эгоистичным рационально действующим государствам добиваться более или менее устраивающих всех и реально достижимых результатов, если уж оптимальный результат по тем или иным причинам недостижим.

В отличие от реалистов, считающих, что существование режимов обеспечивается исключительно поддержкой наиболее могущественных государств, без которой данные режимы исчезнут или станут недееспособными, неолибералы полагают, что государства поддерживают существование режимов даже тогда, когда факторы, приведшие к их появлению, уже более не существуют. Истолкование режимов основано на модели рационального выбора, для которой предпочтения и идентичности акторов даны извне и не подлежат воздействию со стороны норм и институтов. Наибольшей известностью из подобных теорий международных режимов пользуется неолиберальный институционализм Роберта Кеохэйна.

Р. Кеохэйн сознательно принимает положения политического реализма о природе акторов и сути международной политики, но использует их, чтобы обосновать противоречащий ортодоксальному реализму постулат о значимости международных институтов. Как и Кеннет Уолц, Роберт Кеохэйн подчеркивает значимость системных факторов, определяющих действия государства, и сознательно игнорирует воздействие внутренних факторов, то есть, по классификации К. Уолца, выстраивает теорию «третьего образа».

Режимы – это инструменты, создаваемые эгоистичными государствами для достижения своих целей. Режимы снижают операционные издержки, то есть, расходы, связанные с обсуждением и заключением соглашений, а также с контролем их соблюдения. Хотя и создание самих режимов подразумевает издержки. Чем больше уже существует соглашений в определенной области, тем вероятнее появление режима. Режим не появляется в когнитивном и институциональном вакууме.

Режимы облегчают легитимные сделки и повышают операционные издержки по нелегитимным. Что легитимно, а что нет – определяется содержанием режима. По мере изменения первоначальных факторов и распределения силовых потенциалов, при которых формировался режим, его привлекательность для участников может снижаться. Этот вывод Кеохэйна совпадает с выводом реалистской теории гегемонистской стабильности. Однако, в отличие от реалистов, считающих, что режимы исчезают после прекращения поддержки их гегемоном, Кеохэйн утверждает, что режимы продолжают существовать, даже когда не вполне удовлетворяют интересам государств, в том числе потому, что создать режим достаточно сложно. По его мнению, во многих ситуациях ожидаемая общественная польза от поддержания существующего субоптимального – не самого лучшего, хотя все еще приносящего пользу – режима будет выше, чем выгода от возвращения к ничем не ограниченному поведению, исходящему из принципа самопомощи.

Либеральный институционализм в целом исходит из положения, что международные режимы необходимы для преодоления проблем, создаваемых анархической структурой международной системы. Кроме того, Джозеф Най, например, считает, что режим как совокупность правил, норм и институтов, сложившихся в определенной сфере взаимодействия государств, зачастую приводит к росту взаимозависимости этих государств в данной сфере³².

Теория комплексной взаимозависимости Кеохэйна и Ная выдвигает три постулата, противопоставляющих ее политическому реализму. Во-первых, полагают Кеохэйн и Най, при складывании комплексной взаимозависимости между государствами, появляются многочисленные каналы доступа и коммуникации между обществами. В отличие от метафоры «биллиардных шаров» А. Уолферса, описывавшей взаимодействие между государствами как не подлежащими дальнейшему анализу единицами международной системы, теория комплексной взаимозависимости предполагает анализ взаимодействия различных ветвей государственных аппаратов, а также негосударственных акторов. Во-вторых, согласно данной теории, могущество играет в международных отношениях не столь значительную роль, какую отводит ему реализм. В-третьих, в условиях комплексной взаимозависимости исчезает иерархия проблем. Любая из международных проблем – а не только безопасность, как утверждает реализм – может приобретать особую актуальность. Если же проблема чрезвычайно актуальна, то может вырабатываться достаточно высокая степень упорядоченности, то есть, складываются международные режимы³³.

Интересную классификацию международных режимов в рамках неолиберальной парадигмы предлагает Джек Доннелли³⁴. По его мнению, международные режимы складываются тогда, когда государства стремятся избежать издержек, к которым привели бы нескоординированные действия отдельных государств и ради этого соглашаются, в более или менее явной форме, придерживаться определенных норм и процедур, регулирующих их взаимоотношения. Подобные соглашения наиболее вероятны при глубокой взаимозависимости, характеризующейся многочисленностью каналов взаимодействия, при отсутствии четкой иерархии проблем и при редком использовании сильными державами своего могущества по большинству проблем.
Доннелли выделяет четыре основных типа международных режимов:

• 
  Авторитетные международные нормы – обязывающие международные стандарты, принимаемые государствами в качестве таковых;
  
• 
  Международные стандарты с произвольными национальными отступлениями – в целом обязательные нормы, от соблюдения которых, некоторые государства могут все же частично уклоняться. (например, не ратифицировать договор, или ратифицировать с оговорками);
  
• 
  Международные руководящие принципы – международные стандарты, не являющиеся обязательными, однако декларируемые и одобряемые государствами. Могут варьироваться от четко зафиксированных строгих правил, до расплывчатых выражений неких аморфных коллективных ожиданий;
  
• 
  Национальные нормы – отсутствие реально действенных международных норм.
  

Кроме того, Доннелли рассматривает шесть типов процедур принятия политических решений в международных режимах:

1. 
   принятие авторитетных решений – наличие институтов, способных принимать обязывающие решения, наличие в основном эффективных механизмов принуждения к соблюдению установленных правил и выполнению принятых решений;
   
2. 
   международный мониторинг – формальное международное наблюдение за действиями государств, однако отсутствие действенных процедур и механизмов принуждения. Мониторинг может подразумевать наличие у осуществляющих его институтов полномочий проводить независимые расследования и делать выводы о соответствии или несоответствии каких-либо действий международным нормам;
   
3. 
   международная координация политики – регулярно проводимый и заранее планируемый форум, нацеленный на увеличение координации действий государств. Отсутствует сколько-нибудь значимый обзор предпринимаемых государствами действий;
   
4. 
   международный обмен информацией – обязательное или близкое к обязательному использование международных каналов обмена информацией о действиях государства в отношении соблюдения норм режима;
   
5. 
   международная помощь, содействие – наличие международных институтов, оказывающих государствам помощь в применении на практике норм международного режима;
   
6. 
   принятие решений на национальном уровне – абсолютный суверенитет государства в принятии решений в данной сфере.
   

Доннелли также выделяет три основных типа действий в области принятия международных политических решений:

• 
  Принуждать к соблюдению норм (обеспечивать их соблюдение)
  
• 
  Соблюдать, выполнять, применять
  
• 
  Содействовать, способствовать принятию и соблюдению, стимулировать
  

Международные действия по принуждению включают принятие авторитетных решений, а также наиболее «сильные» формы международного мониторинга. К данному типу режимов Доннелли относит европейский режим соблюдения прав человека на рубеже ХХ-ХХI вв. Действия по применению включают более слабые формы международного мониторинга, координацию политики, а также некоторые виды информационного обмена. Действия по стимулированию могут включать международный обмен информацией, оказание помощи, некоторые слабые формы мониторинга.

Соответственно режимы могут быть: принуждающий, применительный и стимулирующий/способствующий. Каждый из них может быть «сильный» и «слабый». Кроме того, могут существовать «декларативные» режимы, что, по мнению Доннелли, означает наличие норм, но отсутствие принятия каких-либо политических решений (за исключением создания самих норм)

«Сила» режима определяется тем, насколько государства фактически придерживаются его норм и процедур, а также тем, насколько согласованно различные части режима действуют совместно как единое целое.

У согласованности три важных компонента: нормативная несогласованность может возникать при несоответствии индивидуальных норм, либо при их неопределенности, допускающей приводящее к несогласованности истолкование. Нормативная несогласованность может также возникать при наличии лазеек в законодательстве, фактически отменяющих действие тех или иных норм. Процедурная несогласованность возникает при наличии неполных или несогласованных процедур или структур принятия решений. Кроме того, несогласованность может возникать при несоответствии норм и процедур, так что использование установленных процедур ведет к существенному нарушению норм.

Несогласованность может быть неумышленной, но гораздо чаще она сознательно спланирована и является дипломатической кодификацией неразрешенных противоречий. Доннелли считает, что это стандартная стратегия государств, стремящихся участвовать в международном режиме, но только в достаточно слабом.

Поэтому, подытоживает Доннелли, эффективность режима нельзя оценивать, только анализируя составляющие его юридические документы, обязательно надо рассматривать практические действия входящих в режим государств.

Теории, исходящие из примата знания, обращают особое внимание на роль режимов в формировании коллективных идентичностей. Международные структуры рассматриваются как идеи, разделяемые участниками взаимодействий в мировой политике. Причем Александр Вендт, выделяет три причины, по которым государства могут следовать нормам и правилам. Во-первых, их могут к этому принуждать; во-вторых, это может быть им выгодно; в-третьих, потому что они воспринимают эти нормы и правила как законные³⁵. Реалисты, либералы и конструктивисты, по мнению Вендта, основывают свои теории международного сотрудничества на этих трех причинах соответственно. Таким образом, например, реалист более склонен полагать, что Группа Ядерных Поставщиков (ГЯП) существует, поскольку могущественные развитые страны стремятся не допустить более слабые страны к передовым технологиям. Либерал скорее будет анализировать, какую выгоду приносит повышение предсказуемости действий партнеров и обеспечение безопасности международной торговли в регулируемых ГЯП областях. Конструктивист же может исследовать, например, как «ядерное табу» постепенно превращается в определенные принципы, в нормы международного права и в стандарты поведения, проявляющиеся в работе ГЯП.

Вендт также утверждает, что международная анархия (то есть, отсутствие верховного арбитра, единой власти, обеспечивающей соблюдение всеми акторами единых законов) не ведет неизбежным образом к складыванию системы международных отношений именно таким образом, как это описывают реалисты. По его мнению, международная анархия может приводить к возникновению трех различных «культур»: по Гоббсу, по Локку и по Канту. Причем культуру в данном случае Вендт определяет как структуру идей, разделяемых акторами³⁶. Отношения между государствами в этих культурах базируются на восприятии других государств как врагов, соперников и друзей, соответственно. В культуре по Гоббсу все акторы «Другие» автоматически воспринимаются как враги, угрожающие самому существованию актора «Себя». Поведение государств в гоббсовской анархии определяют принципы «спасайся кто может!» и «убей или убьют тебя!» ³⁷. Реальное сотрудничество государств в подобном случае может выражаться только в краткосрочных альянсах более слабых государств против наиболее сильного. О международных режимах в таком случае можно говорить разве что словами афинских послов на Мелосе: «право имеет решающее значение только при равенстве сил на обеих сторонах; если же этого нет, то сильный делает то, что может, а слабый уступает»³⁸.

По мнению Вендта, уже Вестфальская система международных отношений не является состоянием «войны всех против всех» по Гоббсу, хотя на протяжении всей истории человечества такое состояние не было редкостью³⁹. Постепенно принцип «убей или убьют тебя» уступил место принципу «живи и дай жить другим», характерному для культуры по Локку. По мнению Вендта, культура по Локку доминировала в Вестфальской системе на протяжении последних трех столетий. В данной культуре могущество также достаточно значимо, случаются войны. Однако, даже при значительном количестве погибших людей, в войнах не ставится целью «убийство» государств, в этом смысле войны носят ограниченный характер⁴⁰. Кроме того, малые и слабые государства продолжают свое существование. Сама структура международных отношений построена на соперничестве, а не вражде. В отличие от врагов, полагает Вендт, соперники признают друг за другом определенный набор неотъемлемых прав.

В культуре по Локку участники международного сотрудничества более склонны выбирать долгосрочные абсолютные выгоды, а не краткосрочные относительные, как в культуре по Гоббсу. Международные режимы в данном случае базируются на основе набора определенных неотъемлемых прав каждого государства, на перспективах долгосрочного взаимовыгодного сотрудничества.

Культура по Канту, считает Вендт, установилась после окончания Второй мировой войны в отношениях, например, стран-членов НАТО. Данная культура основана на дружбе, споры в ней улаживаются без применения насилия, применяется принцип коллективной безопасности, когда агрессия третьей стороны против одного из «друзей» отражается всеми «друзьями»⁴¹. Примечательно, что Вендт ограничивает «дружбу» исключительно вопросами национальной безопасности; она может и не распространяться на другие области международного взаимодействия.