Джек Лондон Морской Волк Глава первая

получили   жизнь   каким-нибудь   другим   необычным   способом.   Дни   они   проводят   среди 
грубости и зла, и в конце концов умирают столь же скверно, как и жили.
Под влиянием таких мыслей я разговорился вчера вечером с Иогансеном. Это была 
первая неофициальная беседа, которой он удостоил меня с начала путешествия. Иогансен 
покинул Швецию, когда ему было восемнадцать лет; теперь ему тридцать восемь, и за все 
это время он ни разу не был дома. Года два назад в Чили он встретил в каком-то портовом 
трактире земляка и узнал от него, что его мать еще жива.
– Верно, уж порядком состарилась теперь, – сказал он, задумчиво глянув на компас и 
тотчас метнув колючий взгляд на Гаррисона, отклонившегося на один румб от курса.
– Когда вы в последний раз писали ей?
Он принялся высчитывать вслух.
– В   восемьдесят   первом...   нет,   в   восемьдесят   втором,   кажется.   Или   в   восемьдесят 
третьем? Да, в восемьдесят третьем. Десять лет назад. Из какого-то маленького порта на 
Мадагаскаре.   Я   служил   тогда   на   торговом   судне.   Видишь   ты, –   продолжал   он,   будто 
обращаясь через океан к своей забытой матери, – ведь каждый год собирался домой. Так 
стоило ли писать? Через год, думаю, попаду. Да всякий раз что-нибудь мешало. Теперь вот 
стал   помощником,   так   дело   пойдет   подругому.   Как   получу   расчет   во   Фриско   –   может, 
набежит  долларов пятьсот, – так наймусь  на какое-нибудь  парусное  судно,  махну вокруг 
мыса Горн в Ливерпуль и зашибу еще. А оттуда уж поеду домой на свои денежки. Вот тогда 
моей старушке не придется больше работать!
– Неужто она еще работает? Сколько же ей лет?
– Под семьдесят, – ответил он. И добавил хвастливо: – У нас на родине работают с 
рождения и до самой смерти, поэтому мы и живем так долго. Я дотяну до ста.
Никогда  не забуду  я этого разговора. То были последние  слова, которые  я от него 
слышал, и, быть может, вообще последние его слова.
В тот вечер, спустившись в каюту, я решил, что там слишком душно спать. Ночь была 
тихая. Мы вышли из полосы пассатов, и «Призрак» еле полз вперед, со скоростью не больше 
одного узла. Захватив под мышку подушку и одеяло, я поднялся на палубу.
Проходя мимо Гаррисона, я взглянул  на компас, установленный на палубе рубки, и 
заметил, что на этот раз рулевой отклонился от курса на целых три румба.
Думая, что он заснул, и желая спасти его от взбучки, а то и от чего-нибудь похуже, я 
заговорил с ним. Но он не спал, глаза его были широко раскрыты и устремлены в даль. 
Казалось, он был так чем-то взволнован, что не мог ответить мне.
– В чем дело? – спросил я. – Ты болен?
Он покачал головой и глубоко вздохнул, словно пробуждаясь от сна.
– Так держи курс получше, – посоветовал я.
Он перехватил ручки штурвала; стрелка компаса медленно поползла к северо-западу и 
установилась там после нескольких отклонений.
Я уже  собрался  пойти  дальше и поднял  свои вещи, как  вдруг  что-то необычное за 
бортом   привлекло   мое   внимание.   Чья-то   жилистая   мокрая   рука   ухватилась   за   планшир. 
Потом из темноты появилась другая. Я смотрел, разинув рот. Что это за гость из морской 
глубины?   Кто   бы   это   ни   был,   я   знал,   что   он   взбирается   на   борт,   держась   за   лаглинь. 
Появилась голова с мокрыми взъерошенными волосами, и я увидел лицо Волка Ларсена. Его 
правая щека была в крови, струившейся из раны на голове. Сильным рывком он перекинул 
тело через фальшборт и, очутившись на палубе, метнул быстрый взгляд на рулевого, словно 
проверяя, кто стоит у штурвала и не грозит ли с этой стороны опасность. Вода ручьями 
стекала с его одежды, и я бессознательно прислушивался к ее журчанию. Когда он двинулся 
ко мне, я невольно отступил: я отчетливо прочел слово «смерть» в его взгляде.
– Стой, Хэмп, – тихо сказал он. – Где помощник?
Я с недоумением покачал головой.
– Иогансен! – негромко позвал капитан. – Иогансен!  Где помощник? – спросил он у 
Гаррисона.

Молодой матрос уже успел прийти в себя и довольно спокойно ответил:
– Не знаю, сэр. Недавно он прошел на бак.
– Я   тоже   шел   на   бак,   но   ты,   верно,   заметил,   что   вернулся   я   с   противоположной 
стороны. Как это могло получиться, а?
– Вы, верно, были за бортом, сэр.
– Посмотреть, нет ли его в кубрике, сэр? – предложил я.
Ларсен покачал головой.
– Ты не найдешь его там, Хэмп. Идем, ты мне нужен! Оставь вещи здесь.
Я последовал за ним. На палубе было тихо.
– Проклятые   охотники, –   проворчал   он. –   Так   разленились,   что   не   могут   выстоять 
четыре часа на вахте!
На  полубаке  мы  нашли   трех  спящих   матросов!  Капитан  перевернул  их  на  спину  и 
заглянул   им   в   лицо.   Они   несли   вахту   на   палубе,   а   по   корабельным   правилам   все,   за 
исключением старшего вахтенного, рулевого и сигнальщика, в хорошую погоду имели право 
спать.
– Кто сигнальщик? – спросил капитан.
– Я, сэр, – с легкой дрожью в голосе ответил Холиок, один из старых матросов. – Я 
только на минуту задремал сэр. Простите, сэр! Больше этого не будет.
– Ты ничего не заметил на палубе?
– Нет, сэр, я...
Но Волк Ларсен уже отвернулся, презрительно буркнув что-то, и оставил матроса с 
раскрытым ртом, – кто мог думать, что он так дешево отделается!
– Тише   теперь, –   шепотом   предупредил   меня   Волк   Ларсен,   спускаясь   по   трапу   в 
кубрик.
С бьющимся сердцем я последовал за ним. Я не знал, что нас ожидает, как не знал и 
того, что уже произошло. Но я видел, что была пролита кровь. И уж, конечно, не по своей 
воле Волк Ларсен очутился за бортом. Странно было и отсутствие Иогансена.
Я   впервые   спускался   в   матросский   кубрик   и   не   скоро   забуду   то   зрелище,   которое 
предстало   предо   мной,   когда   я   остановился   внизу   у   трапа.   Кубрик   занимал   треугольное 
помещение   на   самом   носу   шхуны   и   был   не   больше   обыкновенной   дешевой   каморки   на 
Грабстрит. Вдоль трех его стен в два яруса тянулись койки. Их было двенадцать. Двенадцать 
человек ютились в этой тесноте – и спали и ели здесь. Моя спальня дома была невелика, но 
все же она могла вместить дюжину таких кубриков, а если принять во внимание высоту 
потолка, то и все двадцать.
Тут  пахло  плесенью  и  чем-то   кислым,  и  при   свете   качающейся   лампы   я  разглядел 
переборки, сплошь увешанные морскими сапогами, клеенчатой одеждой и всевозможным 
тряпьем – чистым и грязным вперемешку. Все это раскачивалось взад и вперед с шуршащим 
звуком,   напоминавшим   стук   веток   о   стену   дома   или   о   крышу.   Время   от   времени 
какой-нибудь сапог глухо ударялся о переборку. И хотя море было тихое, балки и доски 
скрипели неумолчным хором, а из-под настила неслись какие-то странные звуки.
Все это нисколько не мешало спящим. Их было восемь человек – две свободные от 
вахты   смены, –   и   спертый   воздух   был   согрет   их   дыханием;   слышались   вздохи,   храп, 
невнятное бормотание – звуки, сопровождавшие сон этих людей, спящих в своей берлоге. Но 
в самом ли деле все они спали? И давно ли? Вот что, по-видимому, интересовало Волка 
Ларсена. И, чтобы разрешить свои сомнения, он прибег к приему, напомнившему мне одну 
из новелл Боккаччо.
Ларсен вынул лампу из ее качающейся оправы и подал мне. Свой обход он начал с 
первой койки по правому борту. Наверху лежал канак
10
, красавец матрос, которого товарищи 
называли Уфти-Уфти. Он спал, лежа на спине, и дышал тихо, как женщина. Одну руку он 
подложил под голову, другая покоилась поверх одеяла. Волк Ларсен взял его за руку и начал 
считать пульс. Это разбудило матроса. Он проснулся так же спокойно, как спал, и даже не 
10 Канак – гаваец или полинезиец.

пошевельнулся при этом. Он только широко открыл свои огромные черные глаза и, не мигая, 
уставился на нас. Волк Ларсен приложил палец к губам, требуя  молчания, и глаза снова 
закрылись.
На нижней койке лежал Луис, толстый, распаренный. Он спал непритворным, тяжелым 
сном. Когда Волк Ларсен взял его за руку, он беспокойно заерзал и вдруг изогнулся так, что 
тело его какую-то секунду опиралось только на плечи и пятки. Губы его зашевелились, и он 
изрек следующую загадочную фразу:
– Кварта   –   шиллинг.   Но   гляди   в   оба,   не   то   трактирщик   мигом   всучит   тебе 
трехпенсовую за твои шесть пенсов.
Затем он повернулся набок и с тяжелым вздохом произнес:
– Шесть пенсов – «теннер», а шиллинг – «боб». А вот что такое «пони»
11
 – я не знаю.
Удостоверившись, что Луис и канак не прикидываются спящими. Волк Ларсен перешел 
к   следующим   двум   койкам,   по   правому   борту,   занятым   –   как   мы   увидели,   осветив   их 
лампой, – Личем и Джонсоном.
Когда капитан нагнулся над нижней койкой, чтобы прощупать пульс Джонсону, я, стоя 
с лампой в руках, заметил, что Лич на верхней койке приподнял голову и осторожно глянул 
вниз. Должно быть, он разгадал хитрость капитана и понял, что сейчас будет уличен, так как 
лампа внезапно была выбита у меня из рук, и кубрик погрузился в темноту. В тот же миг Лич 
спрыгнул вниз, прямо на Волка Ларсена.
Звуки, доносившиеся из мрака, напоминали схватку волка с быком. Ларсен взревел, как 
разъяренный зверь, и Лич зарычал тоже. От этих звуков кровь стыла в жилах. Джонсон, 
должно быть, тотчас вмешался в драку. Я понял, что его униженное поведение все последние 
дни было лишь хорошо обдуманным притворством.
Эта схватка в темноте казалась столь ужасной, что я, весь дрожа, прислонился к трапу, 
не в силах сдвинуться с места. Я снова испытал знакомое сосущее ощущение под ложечкой, 
всегда появлявшееся у меня при виде физического насилия. Правда, в этот миг я ничего не 
мог видеть, но до меня долетали звуки ударов и глухой стук сталкивающихся тел. Койки 
трещали, слышно было тяжелое дыхание, короткие возгласы боли.
Должно быть, в покушении на жизнь капитана и помощника участвовало несколько 
человек,   так   как   по   возросшему   шуму   я   догадался,   что   Лич   и   Джонсон   уже   получили 
подкрепление со стороны своих товарищей.
– Эй, кто-нибудь, дайте нож! – кричал Лич.
– Двинь его по башке! Вышиби из него мозги! – орал Джонсон.
Но Волк Ларсен больше не издал ни звука. Он молча и свирепо боролся за свою жизнь. 
Ему приходилось туго. Сразу же сбитый с ног, он не мог подняться, и мне казалось, что, 
несмотря   на  его  чудовищную   силу,   положение  его  безнадежно.  О  ярости  этой  борьбы   я 
получил весьма наглядное представление, так как сам был сбит с ног сцепившимися телами 
и, падая, сильно ушибся. Однако среди общей свалки мне как-то удалось заползти на одну из 
нижних коек и таким образом убраться с дороги.
– Все сюда! Мы держим его! Попался! – слышал я выкрики Лича.
– Кого? – спрашивал кто-то, разбуженный шумом, не понимая, что происходит.
– Кровопийцу помощника! – хитро ответил Лич, с трудом выговаривая слова.
Его сообщение было встречено восторженными возгласами, и с этой минуты  Волку 
Ларсену пришлось отбиваться от семерых дюжих матросов, наседавших на него. Луис,  я 
полагаю, не принимал участия в драке. Кубрик гудел, как потревоженный улей.
– Эй вы, что там у вас такое? – донесся с палубы крик Лэтимера. Он был слишком 
осторожен, чтобы спуститься в этот ад кипевших во мраке страстей.
– У кого есть нож? Дайте нож! – снова услышал я голос Лича, когда шум на мгновение 
затих.
Многочисленность   нападавших   повредила   им.   Они   мешали   друг   другу,   а   у   Волка 
Ларсена была только одна цель – пробраться ползком к трапу, – и он в конце концов достиг 
11 «Пони» – простонародное название кредитного билета в двадцать пять фунтов стерлингов.

своего. Несмотря на полный мрак, я следил за его передвижением по звукам. И только такой 
силач мог сделать то, что сделал он, когда дополз все же до трапа. Хватаясь за ступеньки 
руками, он мало-помалу выпрямился во весь рост и начал взбираться наверх, невзирая на то, 
что целая куча людей старалась стащить его вниз.
Конец этой сцены я не только слышал, но и видел, так как Лэтимер принес фонарь и 
осветил им люк. Волк Ларсен – его едва можно было разглядеть под уцепившимися за него 
матросами – уже почти добрался до верха трапа. Этот клубок сплетенных тел напоминал 
огромного многолапого паука и раскачивался взад и вперед в такт ритмичной качке шхуны. 
И медленно, с большими остановками, вся эта копошащаяся масса тел неуклонно ползла 
кверху.   Раз   она   дрогнула,   застыла   на   месте   и   чуть   не   покатилась   вниз,   но   равновесие 
восстановилось, и она снова поползла по трапу.
– Что тут такое? – крикнул Лэтимер.
При свете фонаря я увидел его склоненное над люком испуганное лицо.
– Это я, Ларсен, – донесся приглушенный голос.
Лэтимер протянул руку. Снизу быстро высунулась рука Ларсена. Лэтимер схватил ее и 
стал тянуть кверху, и следующие две ступеньки были пройдены быстро. Показалась другая 
рука Ларсена и ухватилась за комингс люка. Клубок тел отделился от трапа, но матросы все 
еще   цеплялись   за   своего   ускользавшего   врага.   Однако   один   за   другим   они   начали 
скатываться вниз. Ларсен сбрасывал их, ударяя о закраину люка, пиная ногами. Последним 
был Лич: он свалился с самого верха вниз головой прямо на своих товарищей. Волк Ларсен и 
фонарь исчезли, и мы остались в темноте.

жүктеу/скачать 0,93 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: