эволюции человеческого общества. Ларсен воплощал в себе первобытную дикость. Мод
Брустер – всю утонченность современной цивилизации. Правда, Ларсен обладал необычайно
развитым для дикаря интеллектом, но этот интеллект был целиком направлен на
удовлетворение его звериных инстинктов и делал его еще более страшным дикарем. У него
была великолепная мускулатура, мощное тело, но, несмотря на его грузность, шагал он легко
и уверенно. В том, как он поднимал и ставил ногу, было что-то напоминавшее хищника в
джунглях. Все его движения отличались кошачьей мягкостью и упругостью, но превыше
всего в нем чувствовалась сила. Я сравнивал этого человека с огромным тигром,
бесстрашным и хищным зверем. Да, он, несомненно, походил на тигра, и в глазах у него
часто вспыхивали такие же свирепые огоньки, какие мне доводилось видеть в глазах у
леопардов и других хищников, посаженных в клетку.
Сегодня, наблюдая за Ларсеном и мисс Брустер, когда они прохаживались взад и
вперед по палубе, я заметил, что не он, а она положила конец прогулке. Они прошли мимо
меня, направляясь к трапу в кают-компанию, и я сразу почувствовал, что мисс Брустер
чем-то крайне встревожена, хотя и не подает виду. Взглянув на меня, она произнесла
несколько ничего не значащих слов и рассмеялась довольно непринужденно, но глаза ее,
словно помимо воли, обратились на Волка Ларсена, и, хотя она тотчас опустила их, я успел
заметить промелькнувший в них ужас.
Разгадку этого я прочел в его глазах. Серые, холодные, жестокие, глаза эти теплились
сейчас мягким, золотистым светом. Казалось, в них пляшут крохотные искорки, которые то
меркнут и затухают, то разгораются так, что весь зрачок полнится лучистым сиянием.
Оттого, быть может, в них и был этот золотистый свет. Они манили и повелевали,
говорили о
волнении в крови. В них горело желание – какая женщина могла бы этого не понять! Только
не Мод Брустер!
Ее испуг передался мне, и в этот миг самого отчаянного страха, какой может испытать
мужчина, я понял, как она мне дорога. И вместе с нахлынувшим на меня страхом росло
сознание, что я люблю ее. Страх и любовь терзали мое сердце, заставляли кровь то леденеть,
то бурно кипеть в жилах, и в то же время какая-то сила, над которой я был не властен,
приковывала мой взгляд к Волку Ларсену. Но он уже овладел собой. Золотистый свет и
пляшущие искорки погасли в его глазах, взгляд снова стал холодным и жестким. Он сухо
поклонился и ушел.
– Мне страшно, – прошептала Мод Брустер, и по телу ее пробежала дрожь. – Как мне
страшно!
Мне тоже было страшно, и я был в полном смятении, поняв, как много она для меня
значит. Все же,
сделав над собой усилие, я ответил спокойно:
– Все обойдется, мисс Брустер! Все обойдется, поверьте!
Она взглянула на меня с благодарной улыбкой, от которой сердце мое затрепетало, и
начала спускаться по трапу.
А я долго стоял там, где она оставила меня. Я должен был разобраться в происшедшем,
понять значение совершившейся в моей жизни перемены. Итак, любовь наконец пришла ко
мне, пришла, когда я менее всего ее ждал, когда все запрещало мне даже помышлять о ней.
Раздумывая над жизнью, я, разумеется, всегда признавал, что любовь рано или поздно
постучится и ко мне. Но долгие годы, проведенные в одиночестве, среди книг, не могли
подготовить меня к встрече с нею.
И вот любовь пришла! Мод Брустер! Память мгновенно перенесла меня к тому дню,
когда первый тоненький томик ее стихов появился на моем письменном столе. Как наяву,
встал предо мной и весь ряд таких же томиков, выстроившихся на моей книжной полке. Как
я приветствовал появление каждого из них! Они выходили по одному в год и как бы
знаменовали для меня наступление нового года. Я находил в них родственные мне мысли и
чувства, и они стали постоянными спутниками моей духовной жизни. А теперь заняли место
и в моем сердце.
В сердце? Внезапно мои мысли приняли другое направление. Я словно взглянул на
себя со стороны и усомнился в себе. Мод Брустер... Я – Хэмфри Ван-Вейден, которого Чарли
Фэрасет окрестил «рыбой», «бесчувственным чудовищем», «демоном анализа», – влюблен!
И тут же, без всякой видимой связи, мне пришла на память маленькая заметка в
биографическом справочнике, и я сказал себе: «Она родилась в Кембридже, ей двадцать семь
лет». И мысленно воскликнул: «Двадцать семь лет, и она все еще свободна и не влюблена!»
Но откуда я мог знать, что она не влюблена? Боль от внезапно вспыхнувшей ревности
подавила остатки сомнений. В чем тут еще сомневаться! Я ревную – значит, люблю. И
женщина, которую я люблю, – Мод Брустер!
Как? Я, Хэмфри Ван-Вейден, влюблен? Сомнения снова овладели мной. Не то чтобы я
боялся любви или был ей не рад. Напротив, убежденный идеалист, я всегда восхвалял
любовь, считал ее величайшим благом на земле, целью и венцом существования, самой
яркой радостью и самым большим счастьем, которое следует призывать и встречать с
открытой душой. Но когда любовь пришла, я не мог этому поверить. Такое счастье не для
меня. Это слишком невероятно. Мне невольно припомнились стихи Саймонса:
Средь сонма женщин много долгих лет
Блуждал я,
но искал тебя одну
А я давно перестал искать, решив, что «величайшее благо», как видно, не для меня и
Фэрасет прав: я не такой, как все нормальные люди, я – «бесчувственное чудовище»,
книжный червь, живущий только разумом и только в этом способный находить усладу. И
хотя всю жизнь я был окружен женщинами, но воспринимал их чисто эстетически. По
временам мне и самому начинало казаться, что я из другого теста, нежели все, и обречен
жить монахом, и не дано мне испытать те вечные или преходящие страсти, которые я
наблюдал и так хорошо понимал в других. И вот страсть пришла. Пришла
нежданно-негаданно.
В каком-то экстазе я побрел по палубе, бормоча про себя прелестные стихи Элизабет
Браунинг:
13
Когда-то
я покинул мир людей
И жил один среди моих видений.
Я
не знавал товарищей милей
И музыки нежней их песнопений.
Но еще более нежная музыка звучала теперь в моих ушах, и я был глух и слеп ко всему
окружающему. Резкий окрик Волка Ларсена заставил меня очнуться.
– Какого черта вам тут нужно? – рявкнул он.
Я
набрел на матросов,
красивших борт шхуны, и чуть не опрокинул ведро с краской.
– Вы что, очумели? Может, у вас солнечный удар? – продолжал он бушевать.
– Нет, расстройство желудка, – отрезал я и как ни в чем не бывало зашагал дальше.
Достарыңызбен бөлісу: