та; рассказчик подчёркивает специфику жизнеописания Кнехта - это не
привычные нам биографии,
фиксирующие неповторимость, уникаль
ность данной личности; выдающийся человек здесь - «человек, кото
рый, не впав в оригинальничание и избегнув всяких причуд, сумел воз
можно более совершенно найти себя в общности, возможно совершен
нее служить сверхличному»^. Это чем-то напоминает идеи Д.С, Лихачё
ва о специфической природе средневековой словесности (изображение,
например,
князя фиксирует только то, что является общим для всех кня
зей, выражает идею «княжества»; поэтому князья из русских летописей
так похожи друг на друга, лишены того, что мы привыкли считать инди-
видуальностью*” ). Эта параллель с идеями Лихачёва не случайна. Напо
минаю, что Г. Гессе расценивает наступающую эпоху, как новое средне
вековье.
Г ессе не отказывается
от того положительного, что даёт новая эпо
ха, так же как он не отказывается от того, что приносит игра. Он лишь
стремится избежать догматизации - идёт ли речь о живой жизни или о
вечных ценностях. Его идеал - постоянная взаимокоррекция вечного и
сиюминутного, небесного и земного.
Только так, по мнению Гессе, и
живёт в реальности человек, только так и существует культура.
Там же. С. 36.
См., например: Лихачёв Д.С. Историческая поэтика русской литературы:
Смех как мировоззрение и другие работы, СПб.; Алетейя, 1997. С. 414-415.