Эзотерические рассмотрения кармических взаимосвязей

Одна индивидуальность жила во время мексиканской куль­туры, бывшей уже весьма в упадочном состоянии, хотя тогда еще существовали отзвуки мистерий, а также и культа, ведшего происхождение от мистерий. Эта индивидуальность очень сильно была охвачена всем тем магическим, упадочным, что остава­лось от времени мистерий Мексики; она очень точно знала, как обходиться с жизненным воздействием Кецалькоатля, Тескатлипока, Таотля*(*Мексиканские ацтекские божества. Ср.: Рудольф Штейнер. Космичес­кая и человеческая история. Т. II: Внутренние импульсы развития чело­вечества (ПСС, т. 171).). Обыкновенная история культуры, как прави­ло, сохраняет одни лишь эти имена. Но тогда обо всех этих божествах — Кецалькоатле, Тескатлипоке, Таотле — существо­вали вполне живые представления; сохранялась связь челове­ка со сверхземными существами. Это прозревала та индивиду­альность, которую я имею в виду, и она затем сравнительно скоро воплотилась без промежуточной земной жизни и жила в девятнадцатом столетии как маг и оккультист Элифас Леви** (**Псевдоним Альфонса Луи Констана (1810—1875), автора многочис­ленных оккультных сочинений («Догма и ритуал высшей магии» и др.).), пройдя перед тем в жизни между смертью и новым рождением через сферу Юпитера. В древней Мексике он воспринял кол­довское, магическое, отжившее начало. Это преобразовалось в сфере Юпитера таким образом, что получилось своеобразное содержание книг Элифаса Леви — примитивная мудрость, муд­рость низшего сорта. То же самое, что у Гёте из-за его про­шлых земных жизней произвело в сфере Юпитера, — это его мягкое олимпийское сияние и пламя, эту его выдающуюся муд­рость, — оно же произвело у Элифаса Леви несколько шарла­танскую болтовню с приведением всяческих колдовских фор­мул. Руководящим для того, что именно творят небесные све­тила из нашей кармы, являются наши предшествующие земные жизни. Небесные светила — то есть те существа, которые присутствуют там, где небесные светила указывают на их су­ществование, — преобразуют в карму то, что здесь, на Земле, закладывается как зачаток кармы.

Будем пытаться в этом роде все больше и больше углуб­лять антропософию. И тут нужно принять то, что звучит не­сколько парадоксально, странно. Но это парадоксальное и стран­ное как раз и есть действительная истина. Ибо человеческая жизнь глубже и сложнее в ее основах, чем обычно думают. Чтобы это понять, нельзя оставаться со своими мыслями на Земле, но надо от Земли вознестись в дали Космоса. И если на Земле слишком легко забывают о духе и взирают на материю, то противоположный случай имеет место, когда с небольшими имагинативными сведениями проникают в небо с его светила­ми. Тогда начисто забывают о материи и постепенно начинают ясновидчески лицезреть духов, как в старое примитивное вре­мя их созерцали бедные пастухи и как это продолжалось еще в Средневековье, когда на модели небесной сферы не просто изображали условные знаки, но рисовали фигуры, ибо дей­ствительно лицезрели эти фигуры при имагинативном позна­нии. Ощущение этого также углубляет антропософию, как я об этом часто говорил. Представьте, к примеру, следующее. Обладая таким познанием, какое я пытался описать вам, взира­ешь на судьбу какого-либо человека. И что же видишь тогда? Тогда, собственно, начинаешь с благоговением взирать на судь­бу каждого человека. Ибо что действует в судьбе? — Все­объемлющая мудрость небесных светил! Совершенная, всеобъемлюшая мудрость небесных светил! Действие богов во Все­ленной ни через что не проникает в душу столь захватываю­щим образом, как через ясновидческое рассмотрение судьбы человека, в которой подвижная и всеобъемлющая мировая спра­ведливость, — творящее «за кулисами» человеческого суще­ства бытие, деяния и мысль богов. Вот что я хотел сегодня сказать вам о карме.

ДВИЖЕНИЯ

ПЕРВАЯ ЛЕКЦИЯ

Вчера из-за нехватки времени я не мог высказать то, что мне хотелось бы, и что отвечало бы тем изменениям, которые произошли в Антропософском обществе со времени Рожде­ственского Собрания в Гётеануме. И поскольку из сообщений, опубликованных в бюллетене, нашим друзьям уже в основном известно, какое значение имеет это Рождественское Собрание, хотелось бы лишь кратко сказать о самом существенном, а затем продолжить те рассмотрения, которые более внутренне связаны с тем, что означает это Рождественское Собрание для Антропософского общества.

Это Рождественское Собрание должно стать обновлением, можно даже сказать, основанием Антропософского общества. До Рождественского Собрания я всегда проводил различие между антропософским движением и Антропософским обще­ством. Последнее должно было представлять собой как бы некую земную проекцию того духовного, которое существует в духовном мире. То учение, которое давалось здесь, на Земле, то, что сообщалось здесь как антропософская мудрость, — это должно было быть неким отблеском того, что изливалось в духовных мирах в соответствии с уровнем развития человече­ства в настоящее время. Тогда Антропософское общество было как бы управителем того, что притекало через антропософское движение как сокровище антропософской мудрости.

С течением времени такое положение оказалось несовмести­мым с подлинной, истинной заботой о развитии антропософии. Поэтому возникла необходимость того, чтобы я сам (а до этого я не состоял ни в какой официальной связи с Антропософским обществом, а был только учителем антропософии), совместно с дорнахским правлением взял бы на себя руководство Антропо­софским обществом. Вследствие этого антропософское движе­ние и Антропософское общество образовали нечто единое. Пос­ле того дорнахского Рождественского Собрания не должно бо­лее проводиться различия между антропософским движением и Антропософским обществом: оба они теперь должны быть чем-то единым. И те, кто наряду со мной составляют правление Гётеанума, должны теперь рассматриваться как некое эзотерическое прав­ление. Так что те мероприятия, которые проводятся этим правле­нием, можно охарактеризовать как осуществление антропософии, тогда как прежде дело сводилось только к внешнему управле­нию тем, что давалось на основе антропософского учения.

Но это означает в то же время, что все Антропософское общество должно быть постепенно поставлено на совершенно иную основу, что сделает возможным то, что эзотерическое будет изливаться непосредственно через Антропософское об­щество; этому эзотерическому должен соответствовать строй души тех, кто хочет быть антропософами. Это в будущем со­ставит сущность Антропософского общества. Поэтому будет проводиться различие между Всеобщим антропософским об­ществом, которое в дальнейшем станет вполне открытым об­ществом, так что и циклы лекций, как это было объявлено во время Рождественского Собрания*(*См. ПСС, т. 260, стр. 38 ел.), станут доступными всем (с теми ограничениями, которые вытекают из идейно-спиритуального размежевания), — и основанной с того времени внут­ри Всеобщего Антропософского общества школы, которая по­степенно станет состоящей из трех классов. Пока же был ос­нован лишь первый класс. Тот, кто хочет стать членом этой школы, должен взять на себя еще другие обязательства кроме обязательств членов Всеобщего Антропософского общества. Членом Антропософского общества может стать тот, кто инте­ресуется антропософией и принимает ее учение; при этом он не берет на себя никаких обязательств сверх тех, которым следует сам по себе каждый честный человек, исходя из мо­ральных оснований. Этим будет в основном устранено многое из того пагубного, что появилось как раз в последние годы внутри Антропософского общества и что причинило многим членам тяжелые переживания, ибо возникли всевозможные нео­боснованные начинания** (**О многочисленных начинаниях в окружении Общества н связанных с этим опасностях Рудольф Штейнер говорил в начале 1923 г. в лекциях «Строительство антропософского сообщества* (ПСС, т. 257, особенно в лекции от 23 января 1923 г.).), исходившие из так называемых добрых побуждений, но которые не стали тем, чем должны были стать, и которые, собственно, отводили антропософское движе­ние в боковые русла. В будущем антропософское движение будет тем, что исходит из Антропософского общества.

Чем лучше это будет понято, тем благоприятнее это станет для развития антропософского движения. Можно сказать, что благодаря тому, что тогда, на Рождество, среди присутствую­щих на собрании в Гётеануме господствовал такой импульс, стало возможным внести в антропософское движение совер­шенно другой тон. И к моему глубокому удовлетворению я должен сказать, что в различных местах, где я до сих пор побывал, этот тон был воспринят с сердечной готовностью. И можно уже сказать: решение, принятое на Рождество, было в известном смысле связано с риском. Ибо не исключалась воз­можность того, что поскольку руководство делами Антропо­софского общества непосредственно объединялось с предста­вительством спиритуальных сокровищ мудрости, те духовные Власти, которые руководят в духовном мире антропософским движением, отошли бы от него. Но теперь ясно, что этого не произошло, а произошло как раз обратное: с еще большим благоволением, с еще большей милостью идут эти духовные Власти навстречу тому, что струится через антропософское движение. В известном смысле взят некий обет перед духов­ным миром. И этот обет будет выполнен непреложно; увидят, что в будущем совершатся те деяния, которые были обещаны духовному миру. Так что на правление возложена ответствен­ность не только за антропософское движение, но и за антропо­софское общество.

А от тех людей, которые захотят стать членами этой школы, будет требоваться, чтобы они в жизни являлись истинными представителями антропософского движения и чтобы их по­ступки, их деяния находились в гармонии с эзотерическим прав­лением Гётеанума в Дорнахе. Тот, кто захочет быть членом школы, должен стараться представлять антропософию в мире и своей собственной жизнью. Этим обуславливается, естественно, то, что руководство школы, если оно придет к выводу, что кто-либо не являет собой представителя антропософского движе­ния, имеет право заявить, что данный человек не может более оставаться членом школы. Не говорите, что это является ог­раничением свободы человека. Это, так сказать, свободный до­говор между членами школы и руководством школы, ибо ведь и руководство школы должно быть свободно — должно иметь свободу сказать то, что оно считает нужным, тому, кому это следует. Поэтому оно должно иметь право сообщить об этом тому, о ком оно думает, что не может больше принимать его.

В том понимании эзотерического учения, которое отныне будет проходить через все антропософское движение, будет заложена забота о плодотворном развитии и процветании ант­ропософского дела. Будут следить за тем, чтобы избежать все­го бюрократического, стараться, чтобы ничто внешнее, чинов­ничье не коснулось антропософского общества, но чтобы все основывалось исключительно на культивируемой внутри Об­щества человечности. Конечно, правлению при Гётеануме при­дется заниматься всевозможными делами управления, но это не главное. Существенным будет то, что правление будет ра­ботать, исходя из своей инициативы. И то, что оно сделает, что оно уже начало делать, — это и будет содержанием Антропо­софского общества.

Только эти предварительные несколько слов хотел я ска­зать, чтобы сразу же перейти непосредственно к содержанию антропософского движения. Мне хотелось бы сказать кое-что о том, что связано с кармой самого Антропософского обще­ства.

Если мы сегодня посмотрим на Антропософское общество как на воплощение антропософского движения и на место, за­нимаемое им в мире, то мы увидим, что внутри Антропософско­го общества собралось вместе некоторое количество людей. Однако зрячий заметит, что на свете есть еще и другие люди, — везде можно найти таких людей, — которые по своей карме имеют достаточные основания для того, чтобы вступить в Ан­тропософское общество. Но они наталкиваются на препят­ствия, не сразу находят пути к нему; тем не менее они все же найдут его, если не в этом воплощении, то в следующем. Но вот что мы должны отметить: те люди, которые вступают бла­годаря своей карме в антропософское движение, — эти люди предопределены для этого движения.

Все, что происходит здесь, в физически-чувственном мире, имеет свое предсуществование в духовных мирах. Ничего не происходит здесь, в физическом мире, что не было бы предва­рительно подготовлено духовным образом в духовном мире. И вот что имеет большое значение: то, что здесь, в XX столе­тии, происходит как слияние путей большого числа лиц в Ант­ропософском обществе, — было подготовлено в первой поло­вине XIX столетия тем, что души этих ныне воплощенных людей, стремящихся объединиться, были уже объединены в духовном мире, когда они еще не спустились в физически-чувственный мир. В то время целым рядом душ в духовных мирах совместно совершался некий вид культа, подготовивше­го тот порыв, что выступает в душах людей, которые теперь, воплотившись, стремятся к объединению в Антропософском обществе. И тот, кто имеет дар узнавания душ в их новых телах, тот узнает их — как они в первой половине девятнадца­того столетия действовали совместно с ним, когда в сверхчув­ственном мире были явлены могучие космические имагинации, представлявшие то, что я мог бы назвать так: новое христи­анство. Там были тогда объединены эти души (подобно тому как здесь они теперь объединены телесно), чтобы из того, что можно назвать космической субстанциальностью и космичес­кими силами, реально сформировать то, что в качестве могучих образов имело космическое значение и что было неким проло­гом того, что должно осуществиться здесь, на Земле, как уче­ние, как дело антропософии. Можно сказать: почти все антро­пософы, сидящие здесь вместе, могли бы, если бы прозревали действительное положение вещей, сказать друг другу: «Да, мы узнаем друг друга; мы были совместно в духовных мирах и совместно восприняли в некоем сверхчувственном культе мо­гучие космические имагинации».

Но все, что слилось в едином потоке душ в первой полови­не XIX столетия для того, чтобы подготовить то, что должно было стать на Земле антропософским движением, — все это в основном подготовляло то, что я всегда называл течением Михаила, которое выступило в последней трети XIX столе­тия и представляет собой наиболее значительный духовный вклад в новое направление развития человечества. Течение Михаила! Подготовить Михаилу пути для его небесно-земных деяний — вот что было задачей тех душ, которые тогда были вместе.

Но эти души побуждались опять встретиться вместе, — побуждались тем, что происходило с ними ранее в течение долгого, долгого времени, в течении столетий, а у многих из них — в течение тысячелетий. Среди этих душ выделяются две группы. Одна группа — это те, которые в первые века христианства переживали то христианство, которое было рас­пространено в то время в Южной и отчасти Средней Европе. Это христианство давало верующим такой взгляд на Христа, согласно которому Христос являлся неким великим Божествен­ным Посланцем, спустившимся с Солнца на Землю для того, чтобы действовать тут среди людей. Христос рассматривался христианами первых веков — с большим или меньшим пони­манием — как «Великий Солнечный Бог».

Но в эти первые века христианства уже не существовало того инстинктивного ясновидения, какое некогда было у лю­дей. В Солнце уже более не лицезрели того великого духов­ного Царства, в средоточии которого жил некогда Христос. И как раз в первые века христианства место старых инстинктивно-ясновидческих прозрений о сошествии Христа на Землю заняло предание — лишь традиционное предание о том, что Христос сошел с Солнца на Землю и соединился с Иисусом из Назарета в его физическом теле. Вся масса этих христиан не имела ничего, кроме представления о том, что в Палестине некогда жило некое Существо, Христос Иисус, о природе кото­рого, — о том, был ли Он Бог, или Бог и человек одновремен­но, или еще нечто подобное, — начали спорить на соборах. Эта масса людей все более и более усваивала то, что диктовалось из Рима.

Но тогда среди этой массы христиан жили отдельные люди, которые все более и более рассматривались как еретики. Они еще имели как живое предание воспоминание о том, что Хрис­тос был Солнечным Существом и что однажды на Землю снизошло совершенно чуждое Земле Существо, — а именно, Солнечное Существо низошло в этот физически-чувственный мир. Эти души в течение последующих христианских столетий (вплоть до VII —VIII столетий) все более и более приходили к тому, что говорили себе: «То, каким теперь становится хрис­тианство, — оно уже более не понимает Христа!» — Эти ере­тические души, можно сказать, устают от христианства. Такие души имелись в первые века христианства — вплоть до VII — VIII веков; и они проходили через врата смерти, устав от христианства. Решающей инкарнацией для этих душ (незави­симо от того, имели ли они промежуточные инкарнации или нет) была как раз эта инкарнация в первые века христиан­ства. Эти души, начиная с VIII — IX столетий, стали готовиться в духовном мире к тому великому, могучему действу, которое я только что упомянул, сказав, что в первой половине XIX столетия в сверхчувственном мире свершился некий культ. В этом культе принимали участие эти люди. Они образовали одну из групп тех душ, которые вступили в Антропософское общество.

А другие души — это те, которые имели свою решающую инкарнацию в последние дохристианские столетия, — не в пер­вые послехристианские, а в последние дохристианские, это те души, которые могли еще в мистериях древнего дохристианс­кого язычества иметь ясновидческие прозрения в духовный мир. Это были те души, которые получили в древних мистери­ях знания о том, что Христос снизойдет некогда на Землю. Эти души не проходили в первые века христианства своего развития на Земле, они находились в это время в сверхчув­ственном мире; а к решающей земной инкарнации они пришли только позднее — после VII столетия христианской эры. Это такие души, которые видели вступление Христа в земную куль­туру со сверхчувственной точки зрения. Они испытывали силь­ное стремление к христианству; они были «стремящимися к христианству». В то же время они хотели с большой активно­стью вносить в мир истинное космическое, спиритуальное хри­стианство.

И эта вторая группа объединилась с другими душами для переживания того сверхчувственного культа, который имел место в первой половине XIX столетия. Тогда имело место великое космически-спиритуальное празднество, продолжавшееся в те­чение ряда десятилетий и образовавшее некое духовно-спиритуальное свершение в мире, непосредственно граничащем с физическим. Там участвовали как те души, которых мы назва­ли «уставшими от христианства», так и те, которых мы назвали «стремящимися к христианству»; они совместно готовились тогда в сверхчувственном мире к ближайшему зем­ному воплощению. И вот в конце XIX столетия они пришли к воплощению; спустившись на Землю, они были уже подготов­лены к тому, чтобы вступить в Антропософское общество.

Но все это готовилось в течение столетий. Здесь же, на Земле, постепенно формировалось такое христианство, которое воспринимало Евангелия так, как если бы они говорили только о каком-то Существе — Иисусе из Назарета, который должен был провозгласить о Христе с каких-то абстрактных высей. Не имели больше никакого чувства того, что мир небесных светил есть выражение духовного и связан с духовным ми­ром; поэтому не могли также понимать, что означает то, что Христос как Божественный Солнечный Герой нисшел в Иису­са, чтобы разделить судьбу людей. От тех, кто теперь взирает на историю с обычной, общепринятой точки зрения, ускольза­ют как раз самые важные факты. Прежде всего у них нет понимания этих «еретических» душ. Еретические души (из «уставших от христианства» или «стремящихся к христиан­ству») спустились ко времени XX столетия на Землю. Со времени же VII —VIII столетий постепенно исчезали те преда­ния о Христе, которые жили среди «уставших от христиан­ства» еретиков. Эти предания сохранились в небольших круж­ках, где они почитались и развивались вплоть до середины Средних веков, вплоть до XII столетия. Тогда существовали небольшие кружки, происходившие, я бы сказал, от осененных Божьей благодатью учителей, которые еще сохранили кое-что из древних сведений о спиритуальном христианстве, о космо­логическом христианстве. Среди них были и такие, кто вос­принимал эти сообщения, восходившие к старым временам, и у которых при этом возникало нечто вроде инспирации; так что они могли пережить в себе самих некий более или менее силь­ный отблеск того, что в первые века христианства можно было узреть в величественной инспирации как нисхождение Сол­нечного Божества в Мистерию на Голгофе.

Итак, существовали именно два течения. Во-первых, тече­ние, проистекающее непосредственно из еретических движений первых веков христианства. Эти души вдохновлялись еще тем, что жило в древнем греческом платонизме. Это настолько вдохновляло их, что, когда под влиянием сообщений из древ­них времен происходил внутренний душевный порыв, они мог­ли посредством пускай и слабой инспирации иметь прозрение о нисхождении Христа на Землю и Его деяниях на Земле. Это было платоническим течением. Другое течение было пред­назначено для несколько иного. К нему принадлежали души, пережившие свою определяющую инкарнацию в дохристианс­кое время и взиравшие тогда на христианство как на нечто грядущее. Это было течение, подготовлявшее развитие интел­лекта для эпохи, начинающейся в первую половину XV столе­тия. Тогда должна была начаться эпоха души сознательной — эпоха выработки человеческого интеллекта. В противовес платоникам, — но также и в гармонии по отношению к ним — это было подготовлено аристотеликами. И те, кто продол­жал развивать учение Аристотеля вплоть до XII века, — это были те, кто прожил свою определяющую инкарнацию в древ­нем язычестве, а именно, в Греции. А затем в середине Средних веков — в XII —XIII столетиях — произошла великая, можно сказать, чудесная встреча между платониками и аристотеликами. И среди этих платоников и аристотеликов находились так­же и руководители этих двух групп душ, которые вызвали к жизни антропософское движение.

Ко времени XII столетия с внутренней необходимостью об­разовалась некая школа, в которой ожили отзвуки старого Платонова видения. Это была великая, прославленная школа Шартра. Она имела великих представителей, еще обладавших сведениями о тайнах первохристианства; она имела таких пред­ставителей, в сердцах и душах которых от этих сведений вос­сияло то, что давало им возможность прозревать те духовные закономерности, в которые было включено христианство. В Шартрской школе во Франции, там, где находится прекрасный Шартрский собор с его многочисленными великолепно вы­полненными деталями, объединилось, сконцентрировалось то, что незадолго до этого было разбросано по различным кружкам. Если мы хотим указать на одного из первых зачинателей Шартрской школы, которая достигла расцвета в конце XI и в XII веках, то нам надо назвать имя Петра Компостеллы, кото­рый в своей душе, в своем сердце возобновил в инспирирован­ном прозрении древнее спиритуальное христианство. И рядом с ним мы можем встретить целый ряд удивительных фигур, учивших в Шартре. В этом XII столетии в Шартрской школе звучали совершенно своеобразные тона христианства. Мы имеем там, например, Бернарда Шартрского, Бернарда Сильвестра, Иоанна Солсберийского, там был и великий Алан Островитя­нин*(*Петр Компостелла — автор сочинений «De consolatione rationis» (се­редина XII в.); Бернард Шартрский (умер примерно в ИЗО г.); Силь­вестр (умер примерно в 1150 г.);Иоанн Солсберийский (епископ Шарт­ра, умер в 1180 г.); Алан Островитянин (1128—1202 гг.).). Все это могучие учителя! Они учили в Шартрской шко­ле так, словно сам Платон лично действовал среди них, изъяс­няя христианство. Они учили спиритуальному содержанию христианства. Сочинения, составленные ими, кажутся совре­менным людям, может быть, абстрактными, но это зависит лишь от абстрактности самих душ современных людей. Духовный мир изображается в писаниях этих великих людей, как полно­стью проникнутый импульсом Христа. И я бы хотел теперь представить вам, мои дорогие друзья, те учения, которые дава­лись, например, Бернардом Сильвестром или Аланом Острови­тянином своим посвященным ученикам. Каким бы парадок­сальным это ни представлялось современным людям, но вот что давалось тогда ученикам Шартра.