Эзотерические рассмотрения кармических взаимосвязей

И эти души, в которых еще сохранился отзвук импульса Михаила из предыдущей эпохи его правления, инкарнировались главным образом в ордене доминиканцев. Возникла схо­ластика, происходившая именно из ордена доминиканцев, кото­рая вела борьбу — горькую, но величественную, — по вопросу о том, как же обстоит дело с разумным мышлением. Это был великий вопрос, который в тринадцатом столетии присутство­вал в глубине душ основателей схоластики, — жгучий вопрос: что же происходит с водительством Михаила?

Тогда были люди, которых впоследствии назвали номина­листами, которые говорили: понятия и идеи — это лишь на­звания; в них нет ничего реального. Эти люди находились под ариманическим влиянием, ибо номиналисты, собственно, хотели полностью изгнать с Земли все проявления водительства Ми­хаила. Ибо когда они утверждали, что идеи — это лишь назва­ния, лишь слова, и что за ними нет ничего реального, это озна­чало, что они не хотят допустить на Земле действия водитель­ства Михаила. И ариманические духи говорили тогда тем, кто внимал им: космический Разум ускользнул от Михаила; он здесь, на Земле; не допустим же, чтобы Михаил снова пришел к власти над Разумом! — Но на том значительном небесном соборе, который состоялся при участии платоников и аристотеликов, как раз и был выработан план того, как должны далее осуществляться импульсы Михаила. И вот против номиналис­тов выступили реалисты из доминиканского ордена, которые говорили: идеи, мысли, — это реальности, живущие внутри ве­щей, а не просто названия.

Обладая достаточным пониманием, иногда задумываешься о том, как удивительно происходят некоторые события. В пос­ледние годы моей жизни в Вене я познакомился с одним ор­денским священником — Винченцем Кнауэром*(*Винченц Кнауэр (1828-1894 гг.). Главный труд - «Основные про­блемы философии в ее развитии и частичном разрешении от Фалеса до Роберта Гамфлинга». Вена и Лейпциг, 1892 г.), написавшим книгу «Основные проблемы философии», которую я неоднок­ратно рекомендовал почитать антропософам. Эта книга вклю­чилась в продолжавшийся еще в девятнадцатом столетии спор между номиналистами и реалистами. Автор старался разъяс­нить читателям, насколько нелепы доводы номинализма, и на­шел для этого очень хороший пример. Я вспоминаю с глубо­ким чувством удовлетворения о том, как однажды в Вене я шел вместе с ним по Внутренней Вэрингер-штрассе; мы говори­ли о номинализме и реализме, и он со всем своим степенным энтузиазмом (о котором можно сказать, что в нем было много от поистине честной философии, тогда как другие философы были все же нечестными) сказал: «Я всегда поясняю моим ученикам, что то, что живет в вещах как идея, — есть реаль­ность, и обращаю их внимание при этом в качестве примера на овцу и волка. Номиналисты сказали бы о них обоих, об овце и волке, следующее: овца — это мускулы, кости, материя; волк тоже — мускулы, кости, материя. То, что как форма, как идея овцы осуществляет себя в мясе овцы, — это лишь название. «Овца» — это название, она как идея не есть что-либо реаль­ное. Так же обстоит дело и с волком: он тоже как идея не есть что-либо реальное: это лишь наименование. Но номиналистов можно легко опровергнуть», — говорил добрый Кнауэр, — «ибо достаточно им возразить: давайте волку некоторое вре­мя пожирать одно только овечье мясо, и если «идея» овцы не имеет никакой реальности, есть ничто, есть лишь наименование, а материя составляла бы в овце все, то волк должен был бы постепенно превратиться в овцу. Но он не становится овцой! Наоборот, он продолжает оставаться волком, реальным вол­ком. В том, что мы имеем перед собой как овцу, идея овцы как бы притянула материю и сформировала ее соответственным образом. Так же обстоит дело и с волком: идея волка притя­нула материю, собрала ее и сформировала».

Но этот спор и был по существу той битвой, которую вели между собой номиналисты и реалисты: речь шла о признании реальности того, что можно постичь через разум.

Так доминиканцы должны были заблаговременно готовить предстоящую эпоху правления Михаила. И так как платоники, например, учителя Шартра, оставались после состоявшегося в начале тринадцатого столетия небесного собора в духовном мире и не имели сколько-нибудь значительной инкарнации, то земными делами разума должны были заниматься аристотелики, работая в этой области. И из схоластики, которая только в наше время была карикатурно искажена, ариманизована Римом, — тем не менее из схоластики произошло все современное стремление к разумности, поскольку оно не было захвачено арабизмом.

Так, мы видим в это время в Средней и в Западной Европе оба этих течения: с одной стороны — течение, с которым были связаны Бэкон и Амос Коменский, а с другой стороны — схо­ластику, то есть внесение в духовное развитие цивилизации того, что есть христианский аристотелизм и что должно было послужить подготовкой новой эпохи Михаила. Когда схолас­тики взирали в духовные сферы во времена правления пред­шествующих Михаилу Архангелов, то они говорили себе: там, в вышнем мире, находится Михаил, и надо дожидаться времени его правления. Надо подготавливать возможность того, чтобы в надлежащее время Михаил опять смог принять на себя прав­ление тем, что в связи с процессом космического развития, выпало из его сферы. Так развивалось то течение, которое было только впоследствии направлено католическим ультра­монтанством*(*Ультрамонтанизм (лат. ultra montes — по ту сторону горы) — выражение, означающее зависимость немецкого католицизма от Рима в XIX столетии.) по неверному окольному руслу, но которое, впро­чем, само по себе сохранилось и продолжало начатое в ХШ веке.

Так возникло некое течение, которое работало непосред­ственно над земным разумом, исходя из основ аристотелизма. В нем жило также и то, о чем я говорил вчера: некто, остав­шийся на более продолжительное время около Алана Остро­витянина в духовном мире, спустился на Землю и, будучи мо­лодым доминиканцем, принес послание от Алана Островитяни­на другому, более старому доминиканцу, спустившемуся в зем­ное бытие раньше него. Тогда в европейской духовной жизни жила интенсивная воля к крепкому овладению мыслями. А на сверхземной жизни все это сказалось таким образом, что при­вело в начале XIX столетия к возможности осуществления великого мероприятия в духовном мире, в котором разыгры­валось в мощных имагинациях то, что впоследствии должно было стать на Земле антропософией. В первой половине XIX столетия и отчасти уже в конце XVIII столетия в небесных сферах объединились все те, кто были платониками под води­тельством учителей Шартра, находившиеся в это время между смертью и новым рождением, а также те, кто обосновал в Ев­ропе аристотелизм, и тоже довольно давно прошли через врата смерти. Они объединились для свершения некоего сверхзем­ного культа, в котором в мощных реальных имагинациях было представлено то, что в XX столетии должно быть опять осуще­ствлено спиритуальным образом в новом христианстве после того, как начнется в последней трети XIX столетия новая эпо­ха Михаила.

И кое-что из этого просочилось на Землю. Наверху, в ду­ховном мире, разыгрывалось в мощных космических имагина­циях то, что подготовило то разумное, но вполне спиритуальное творение, которое затем должно было появиться как ант­ропософия. А то, что тогда просочилось, оказало определенное влияние на Гёте. Оно проявилось у него, можно сказать, в миниатюрных образах. Тех великих, мощных образов, которые разыгрались там, наверху, Гёте не знал. Свои же миниатюрные образы он разработал в своей «Сказке о зеленой змее и пре­красной лилии»* (*Ср. : Рудольф Штейнер. Духовный склад Гёте в его выражении через «Фауста» и через «Сказку о змее и прекрасной лилии (1918, ПСС, т. 22). См. также лекцию от 8 июля 1924 г. в цикле «Эзотерические рассмотре­ния...», т. III (ПСС, т. 237).). — Чудесное явление! Мы видим, как все эти течения, о которых я говорил, продолжаясь, привели к тем мощным имагинациям, которые разыгрывались наверху, в ду­ховном мире, под водительством Алана Островитянина и дру­гих. И мы имеем то великое, что просочилось и вдохновило Гёте на рубеже XVIII и XIX столетий к написанию спиритуальной «Сказки о зеленой змее и прекрасной лилии». Это было, можно сказать, первым проявлением того, что разыгрывалось в духовном мире — в могучих имагинациях — в начале XIX и даже уже в конце XVIII века. Поэтому вы не должны удив­ляться, что в связи с этим сверхчувственным культом, свер­шившимся в первой половине XIX столетия, находится моя первая мистерия-драма «Врата посвящения»** (**См.: Рудольф Штейнер. Четыре мистерии-драмы (1910—1913, ПСС, т. 14), а также «Наброски, фрагменты и паралипомена к «Четырем мистери­ям-драмам» (ПСС, т. 44).): она отражает в поэтической форме то, что разыгрывалось в начале XIX столетия, и по своей структуре несколько схожа со сказкой Гёте «О зеленой змее и прекрасной лилии». Ибо антропосо­фия после того, как она жила первое время в качестве имагинации в сверхчувственных сферах, должна была спуститься в земную сферу. Тогда в сверхчувственных сферах произошло некое событие. Большое количество душ, которые в разные времена были затронуты христианством, соединились с душами, которых христианство коснулось меньше и которые жили на Земле во время свершения Мистерии Голгофы или до этого. Обе эти группы душ объединились, чтобы подготавливать в сверхземных областях антропософию. Там были и индивиду­альности, стоявшие вокруг Алана Островитянина, о которых мы говорили, и те, которые, участвуя в доминиканском движе­нии, обосновали в Европе аристотелизм: с ними был связан также великий учитель Данте — Брунетто Латини. И в этой большой плеяде душ находилась большая часть тех, кто ныне, спустившись опять на Землю, объединяются в Антропософс­ком обществе. Те, кто сегодня чувствуют побуждение к соеди­нению в Антропософском обществе, совместно находились в начале XIX столетия в сверхчувственном мире, чтобы участво­вать в том мощном имагинативном культе, о котором я гово­рил.

Это нечто такое, что связано с кармой антропософского движения. К этому приходят, когда рассматривают антропо­софское движение не только рационалистически, в его внеш­ней земной форме, но наблюдая те нити, которые ведут в ду­ховные сферы. Тогда видят, как это антропософское движе­ние нисходит на Землю. Да, в конце XVIII и в начале XIX веков было, можно сказать, «небесное» антропософское дви­жение. Тогда просачивается то, что Гёте передает в миниатюр­ных образах в своей «Сказке о зеленой змее и прекрасной лилии». Но затем, в последней трети XIX столетия, когда Ми­хаил, нисходя с Солнца на Землю, хочет взять на себя правле­ние земным разумом людей, это движение должно было тоже спуститься на Землю.

Со времени Мистерии Голгофы Христос соединен с зем­ным человечеством. Земное человечество не смогло его сразу внешне принять. Владычество Михаила правило последней эпохой космического Разума во время Александра. Ко време­ни же VIII столетия после Р.Х. космический Разум совсем ниспал в земное существование. Те, кто был связан с Михаи­лом, договорившись с платониками, приступили к такой подго­товке земного разума в области схоластического реализма, чтобы Михаил смог опять соединить себя с ним, когда он снова при­мется осуществлять свое правление начиная с конца 70-х го­дов XIX столетия, в последующем развитии цивилизации.

И теперь речь идет о том, чтобы Антропософское общество взялось за выполнение этой задачи, — задачи, которая состоит в том, чтобы не дать возможности отбить у Михаила челове­ческое мышление. Тут нельзя быть фаталистами. Тут можно только сказать: люди должны работать совместно с богами, с самим Михаилом. Михаил вдохновляет людей, чтобы на Земле появилась такая спиритуальность, которая вырастает из соб­ственного разума человека, — чтобы можно было мыслить и в то же время оставаться спиритуальным человеком, ибо это и означает правление Михаила. И за это должна вестись борьба внутри антропософского движения. Тогда в конце XX столе­тия опять появятся на Земле те, кто ныне ратует за антропо­софское движение, и объединятся на Земле с теми, кто были учителями Шартра. Ибо решение того небесного собора, кото­рый состоялся в начале XIII столетия, заключалось в том, что­бы аристотелики и платоники одновременно появились на Земле и совместно вели работу в том направлении, чтобы антропо­софское движение в XX столетии становилось все более и более цветущим, дабы в конце этого столетия благодаря объе­динению платоников и аристотеликов антропософия смогла достичь известной кульминации в земной цивилизации. Если люди смогут так работать, как это было предрешено, предопре­делено Михаилом, тогда Европа и вся современная цивилиза­ция сможет избавиться от гибели. И этого не достичь никаким иным образом! Возможный подъем цивилизации из состояния упадка связан с пониманием миссии Михаила.

Но из этого примера вы можете увидеть, как даже наиболее просвещенные люди современности воспринимают то, что дол­жно служить в мире основой эпохи Михаила, — то, что долж­но быть совершено, чтобы земным человечеством опять был обретен космический Разум, выпавший в восьмом столетии из-под власти Михаила, — что произошло сообразно ходу миро­вого развития, сообразно Провидению. Вся традиция Михаила должна быть пересмотрена. Михаил, попирающий ногами дра­кона: этот образ правомерен, — образ, изображающий Архи­стратига Михаила, как он выступает представителем космичес­кого Духа, противостоя ариманическим властям, которых он попирает ногами.

Эта битва более, чем какая-либо другая битва, перенесена в человеческое сердце. Она теперь сосредоточена там, начиная с последней трети XIX века. И решающим станет то, что в тече­ние XX века совершат человеческие сердца в связи с этим космическим деянием Михаила. В течение этого двадцатого века, после того как истечет первое столетие со времени окон­чания Кали Юги, человечество окажется опять либо перед могилой всякой цивилизации, либо перед началом той эпохи, когда в душах людей, соединивших в своем сердце разум со спиритуальностью, битва Михаила будет закончена победой импульсов Михаила.
ТРЕТЬЯ ЛЕКЦИЯ

Арнгейм, 20 июля 1924 г.

Из того, что я рассказал вам вчера о правлении Михаила в духовном, космическом отношении, вы можете заключить, что Михаил занимает особое положение среди тех духовных существ, которых мы причисляем, согласно издавна уже уста­новившейся среди христианских общин терминологии, к Архангелам. А для того, чем мы были заняты эти дни, особенно важно остановиться на том, что Михаил в течение столетий, предшествовавших основанию христианства, посылал свои импульсы с Солнца на Землю, — посылал, если можно так выразиться, космополитические импульсы; затем эти космо­политические импульсы утрачиваются, космический Разум в известной мере ускользает от Михаила и в восьмом столетии христианской эры переходит в земную сферу. Тогда мы обна­руживаем в земном развитии людей, обладающих собствен­ным мышлением. Затем это мышление, ставшее собственнос­тью человечества, заботливо культивировалось, как я описал это вчера, для грядущего времени правления Михаила. Оно культивировалось дружной работой мудрых учителей школы Шартра совместно с теми, кто как раз приходил из предыду­щей античной эпохи правления Михаила, будучи предназна­ченными к тому, чтобы начало Разума, бывшего прежде кос­мическим, а теперь ставшего земным, хранить и развивать даль­ше, пока в девятнадцатом столетии не наступит возможность подготовки — вначале в духовном мире через тот культ в имагинациях, который я вам описал, — того, к чему должно стремиться антропософское движение. Начиная с последней трети XIX столетия, а особенно в наше время, человечество находится уже в начале новой эпохи правления Михаила; через правление Михаила будет подготовлено то, что долж­но наступить еще в этом столетии, — а именно, то, что значи­тельное количество людей — тех, которые придут к истинно­му пониманию антропософии, — должны будут еще до конца этого столетия ускоренно пройти время между смертью и новым рождением и снова появиться на Земле, объединив­шись под водительством теперь уже обоих родов духовных существ: как учителей Шартра, так и тех, кто оставался не­посредственно связанным с водительством Михаила; они дол­жны появиться на Земле, чтобы под водительством обоих родов этих духовных существ дать последний импульс, — если можно так выразиться, святой импульс для дальнейшего развития духовной, спиритуальной жизни на Земле.

Антропософия лишь тогда приобретет действительное зна­чение для тех, кто хочет участвовать в ней, когда они с неким внутренним благоговейным трепетом осознают, что вплетены в такого рода взаимосвязи, которые мы охарактеризовали вчера. Это дает внутренний энтузиазм, это дает силу. Это принесет сознание того, что надо работать, продолжая то, что некогда жило в древних мистериях.

Но такое сознание должно быть углублено. И оно может быть углублено. Ибо, как мы вчера рассказали, мы взираем в прошлые времена, в те времена, когда Михаил был соединен в духовной сфере Солнца с рядом сверхземных существ, откуда он ниспосылал на Землю такие знамения, что они вдохновляли, с одной стороны, к деяниям Александра, а с другой стороны — к философии Аристотеля; они могли осуществлять на Земле, так сказать, последнюю фазу инспирированного спиритуального Разума; а затем совместно с теми душами людей, выполняли на Земле его поручения, — Михаил с отрядами своего духов­ного воинства и с отрядами душ людей, окружавших эти веду­щие человеческие души, мог наблюдать с Солнца Мистерию Голгофы. И можно проникнуться тем чувством, какое возни­кает в душе в тот момент, когда Михаил, совместно с Ангелами, Архангелами и душами людей, видит покидающего Солнце Христа, который нисходит на Землю в телесную оболочку че­ловека с тем, чтобы через переживания в человеческом теле на Земле связать Себя с дальнейшим земным развитием челове­чества. Это было для Михаила в то же время знамением того, что хранимый им доселе небесный Разум должен отныне из­литься на Землю: как бы своего рода целительный, святой дождь должен постепенно выпасть с Солнца. И в восьмом христианском столетии наступило то, что окружавшие Михаила видели, как то субстанциональное, что до этого охранял Михаил, было уже внизу, на Земле.

Далее наступило время, когда в полном соответствии с во­дительством Михаила в мире произошли определенные собы­тия благодаря наставникам Шартра и избранным лицам доми­никанского ордена. Наступила та стадия развития человече­ства, которая, начиная с XV столетия, могла привести к разви­тию души сознательной у человечества, — та стадия развития, на которой мы и теперь находимся. Ведь приблизительно в первой трети предыдущей стадии развития, то есть в первой трети эпохи души рассудочной (или души характера), мы име­ем благодаря походам Александра распространение сверхзем­ного Разума по странам Азии, Африки и части Европы. Теперь же наступило совсем особенное время — время, когда мы ви­дим, что Михаил, этот самый выдающийся из архангельских духов Солнца, знает, что он лишился, находясь на Солнце, сво­его правления космическим Разумом, — что этот Разум поки­нул Солнце. Михаил знает, что приняты и соответствующие меры для того, чтобы дальше продолжить развитие этого Разу­ма на Земле. Это время наступает приблизительно в XVI — XVII столетиях после Р.Х. Михаил освобождается, так ска­зать, от своих прежних космических обязанностей. Земным развитием правит в то время, как я это описал вчера, Гавриил.