Эзотерические рассмотрения кармических взаимосвязей

вместе с Зем­лей, то зеленым обозначено то, что разумность в своем существе постепенно нисходит на Землю, и это продолжается до VIII — IX столетий. Тогда люди начинают в том, что они называют наукой и что они развивают в своих мыслях, усматривать соб­ственную индивидуальную, личную разумность. Михаил видит, что у людей находится то, чем он правил в течение эонов. И внутри Михайлова сообщества тогда возникает настроение: «С наступлением нашего следующего правления (а оно должно начаться в последней трети XIX столетия), когда мы опять бу­дем пронизывать земную цивилизацию нашими импульсами, нам надлежит отыскать разумность, спустившуюся с неба на Землю, чтобы там, в душах людей, снова править тем, чем мы правили с Солнца, из Космоса в течение веков».

Итак, в это время происходит некая подготовка со стороны Михайлова сообщества, чтобы в будущем снова отыскать в душах людей то, что оказалось утраченным и что под влияни­ем Мистерии Голгофы неким образом также прошло свой путь, хотя и несколько более долгий, с неба к Земле. Я хотел бы описать вам то, что происходило в дальнейшем, — как с нача­лом новой Михайловой эпохи, то есть с семидесятых годов прошлого столетия, Михаил и его сторонники стремились сно­ва завоевать в душах людей разумность, отпавшую от солнеч­ной сферы. Для тех, кто ясновидчески лицезреет духовное начало в Космосе, явствует, что Михаил устремился с Солнца на Землю; он хочет в будущем устроить свое местопребыва­ние в сердцах, в душах земных людей. И это должно начаться с наступления нашей эпохи; должно происходить введение хри­стианства в сферу более глубоких истин. Должно совершить­ся объяснение вступления Христа как Солнечного Существа в жизнь человечества через того солнечного духа Михаила, который всегда правил разумностью. Этой разумностью он может править не только в Космосе, но хочет в будущем пра­вить ею через души людей.

* * *

Пример того, как можно было обрести космическую разум­ность (и как ее ныне уже больше невозможно обрести), мы получаем, побывав, как это нам удалось в прошлое воскресенье, в Тинтагеле, в том месте, где некогда стоял замок короля Арту­ра*(*Имеется в виду Тинтагель в Корнуолле. Ср.: «Эзотерические рассмот­рения...» (ПСС, т. 238), а также — слова Рудольфа Штейнера в письме к А. Штеффену, опубликованные под названием «Тинтагель» в «Изречени­ях истины» (Дорнах, 1951, стр. 134).); оттуда он вместе с двенадцатью соратниками осуществ­лял свое правление, — это чудесное, исполненное великого значения для европейского мира правление.

Там можно созерцать чудесную игру, развертывающуюся между светом и воздухом, а также и между элементарными духами, живущими в свете и воздухе. Там можно ясновидчески видеть тех духовных существ, которые то изливаются вме­сте с солнечными лучами на Землю, то отражаются в мерцающем потоке ливня, и их отражения подхватываются тем, что подвластно силам тяжести Земли и проявляется в воздухе у более плотных духов воздуха. Затем можно видеть, как дождь прекращается и солнечные лучи пронизывают чистейший воз­дух и как тогда является совсем иная игра элементарных ду­хов. Там созерцаешь действие Солнца в земных веществах. И вот, когда видишь все это, в особенности с такого места, тогда становишься по-язычески благоговейным, — не вполне по-христиански благоговейным, а по-язычески, — это нечто иное, чем христианское благоговение. Быть по-язычески благоговейным — это значит отдаваться сердцем и душой духовным суще­ствам, присутствующим в деяниях природы, отдаваться много­образию элементарных существ, присутствующих в деяниях природы.

Вообще говоря, для нынешнего человека, при современном социальном устройстве, невозможно удержать в душе эти дей­ствия, проявляющиеся в игре природных сил. Только для по­знания посвящения открывается возможность проникать в эти вещи. Но, видите ли, ко всему тому, что должно быть достигну­то в духе, всегда относится выполнение основного условия. Сегодня утром я привел один пример, с помощью которого я хотел прежде всего разъяснить вам, что для познания внешних явлений надо, чтобы действовала сгармонизированная карма по меньшей мере двух человек. Отсюда явствует, что на том месте должно было присутствовать нечто особенное для того, чтобы миссия, осуществляемая королем Артуром и его сорат­никами, могла правильно наполниться тем, что таким чудесным образом одухотворенно открывалось там со стороны моря.

Дело, безусловно, обстоит так, как если бы еще и сегодня над пенящимися, белеющими гребнями морских волн продол­жалась былая игра в воздухе, пронизанном солнечным светом, — как если бы и сегодня природа над этим морем, у этих гор была повсюду одухотворена. Но для того, чтобы удержать то, что тут одухотворено в деяниях природы, надо чтобы это вос­принял не один человек. Для этого необходима целая группа людей, причем один из ее членов чувствовал бы себя подоб­ным центральному Солнцу, а его двенадцать соратников были бы воспитаны таким образом, чтобы в своих темпераментах, в своих характерах, во всех внешних проявлениях своего суще­ства они образовывали двенадцатиричность, составляя группу, подобную двенадцати созвездиям Зодиака вокруг солнца. Та­ким образом, Круглый стол Артура был таков, что сам Артур занимал центральное место, а вокруг него в определенном по­рядке располагались двенадцать соратников, которые будучи в полном сборе, имели над собой в качестве своих эмблем знаки созвездий круга Зодиака, чтобы показать, под каким космичес­ким влиянием они находились. Из этого места, так сказать, вела свое происхождение цивилизация Европы. Там король Артур и его двенадцать соратников воспринимали силы от Солнца, чтобы предпринимать свои могучие походы и биться за то, чтобы избавить людей из-под власти тех старых диких демонических сил, которые тогда еще обитали в среде евро­пейского населения. За развитие внешней цивилизации вели свои битвы эти двенадцать соратников короля Артура, кото­рый ими управлял.

Зададим себе вопрос: как чувствовали себя эти двенад­цать? кем ощущали они себя? — Мы поймем, что было тогда, лишь приняв во внимание то, что мною сейчас было сказано. Люди не чувствовали тогда в себе разумности. Они не гово­рили: я сам вырабатываю свои мысли, свои разумные мысли. Но они ощущали разумность как откровение; и они искали ее откровений через такие группы людей, как я описал вам, — из двенадцати или тринадцати человек. Так они вбирали в себя разумность — ту разумность, в которой они нуждались, чтобы формировать свои цивилизаторские импульсы. И они опять-таки чувствовали себя под властью того духовного существа, которое можно обозначить христианским, а также и древнеев­рейским именем Михаила. В высшем смысле этот отряд две­надцати во главе с королем Артуром являл собой, как это явствует из всей конструкции Артурова замка, Михаилов от­ряд — Михаилов отряд из того времени, когда Михаил еще правил космической разумностью.

Да, этот отряд дольше всего сохранял верность делу: отста­ивать Михаилово правление космической разумностью. И хо­телось бы сказать: когда сегодня взираешь на развалины замка Артура, то ощущаешь (из Акаша-хроники), как рушатся камни некогда укрепленных ворот этого замка, и в этом видишь как бы земной образ выпадения космической разумности из рук Михаила — ее нисхождение в души людей.

Наряду с Михайловым течением Артура возникает другое, прямо противоположное течение в другом месте, где нашло себе убежище более сокровенное христианство, — возникает течение Грааля. Сведения о нем существуют в виде намеков, содержащихся в сказании о Парсифале. Течение Грааля нахо­дит свой путь. Также и в этом течении двенадцать собраны вокруг одного, но они полностью считаются с тем, что больше нет откровений разумности, притекающей с неба на Землю, но теперь то, что нисходит свыше, выглядит как чистая глупость (пример тому — Парсифаль) при сопоставлении с земными мыслями. Вот что теперь притекает с неба, а на разумность теперь полагаются только в ее земном смысле.

Тут, на севере, в то время возвышается замок Артура, где еще думают о космической разумности и хотят ввести разум­ность Вселенной в земную цивилизацию. В то время суще­ствует и противоположный замок — замок Грааля, где больше не добывают разумность, нисходящую с неба, и где полностью считаются с тем фактом, что человеческая мудрость есть безу­мие у Бога, а Божественная мудрость есть безумие у людей. Из этого замка распространяется преимущественно на юг то самое, что, отвергая земную разумность, хочет впервые влиться в эту разумность.

Итак, в давние времена, близкие к тому времени, когда в Азии свершилась Мистерия Голгофы, — в те давние времена, если мы верно вникаем в то, что тогда происходило, — мы видим, с одной стороны, упорное стремление отстоять посред­ством Артурова принципа космическое правление Михаила над разумностью, а с другой стороны — перед нами в принципе Грааля, распространяющееся из Испании стремление считаться с тем, что в будущем разумность должна быть найдена на Земле, так как она больше не притекает свыше с неба. Все сказание о Граале исполнено этого, только что мною сформу­лированного смысла.

Итак, сопоставив эти два течения, мы находим, что тогда была поставлена следующая великая проблема — перед лицом того, что исторически вставало перед людьми: послед­ствия, вызываемые Артуровым принципом, и последствия, вы­зываемые принципом Грааля. Была поставлена проблема: как находит свой путь не только человек, подобный Парсифалю, но как находит также и сам Михаил путь от своих Артуровых приверженцев, желающих отстоять его космическое правление, к также покровительствуемым им приверженцам Грааля, кото­рые хотят проложить Михаилу путь в сердца, в души людей, чтобы он мог овладеть там разумностью? И к этому для нас присоединяется следующая великая проблема нашей эпохи, — а именно, то, что благодаря Михайлову правлению христиан­ство должно быть постигнуто в более глубоком смысле. Эта проблема настоятельно стоит перед нами, обозначенная проти­воположностью тех двух замков: развалины одного из них еще можно увидеть в Тинтагеле, другой же замок людям было не так легко узреть, ибо он со всех сторон окружен «лесом духов» протяженностью в шестьдесят миль. Однако при со­зерцании этих двух замков с силой встает вопрос: как же Михаил станет новым подателем импульса для постижения истины христианства?

Нельзя говорить, что рыцари короля Артура, мол, не сража­лись за Христа и за Христов импульс. Однако в них было заложено то, что они все еще искали Христа в Солнце и не хотели прекращать поиски Существа Христа в Солнце. Как раз благодаря этому они чувствовали, что их действия низво­дили небо на Землю и что они вели свои Михайловы битвы за Христа, действующего из солнечных лучей. А в другом смыс­ле действовал тогда Христов импульс внутри течения Грааля, — при полном сознании того факта, что Христос нисшел на Землю и Он должен быть принят сердцами людей, — что Он неким образом соединил духовную Сущность Солнца с земной эволюцией людей.

В эти дни я рассказал вам о тех индивидуальностях, о тех личностях, которые в XII в. действовали в школе Шартра, еще пронизанной высокой духовностью. Я обратил ваше внимание на таких учителей школы Шартра, как Бернард Сильвестр, как сам Бернард Шартрский, Алан Островитянин, — они и еще некоторые другие учили там и имели вокруг себя много учеников. Если принять во внимание все то, что я уже охаракте­ризовал вам и что было свойственно этим великим учителям Шартра, то можно сказать следующее. Они еще сохраняли нечто от древних традиций относительно живой и обладающей своим существом Природы, — не абстрактной и материальной природы. И вот поэтому над школой Шартра веяло нечто от того солнечного христианства, какое стремились внести в мир герои Артурова Круглого стола, рыцари Михаила.

Я бы сказал, что школа Шартра была замечательным обра­зом вставлена между северным принципом Артура и южным принципом Грааля. Подобно теням замков Артура и Грааля действовали там сверхчувственные, незримые импульсы — не столько в содержании излагаемого учения, сколько в установ­ке, в настроении, во всем тоне того, что преподносилось востор­женным ученикам в аудиториях (как сказали бы сегодня) Шартра.

Это было время, когда именно этими учителями Шартра христианство представлялось таким образом, что они неизмен­но прозревали в Христе, который явился в Иисусе из Назаре­та, высокое Солнечное Существо. Таким образом, когда там говорили о Христе, то говорили о Нем в духе воззрений Граа­ля — как о Христовом импульсе, действующем дальше внутри земной эволюции, но одновременно также о струении в Христе солнечного импульса.

То, что сообщает духовное ясновидческое прозрение об ос­новном тоне учения Шартра, этого ныне не почерпнуть из литературных документов, оставшихся от отдельных учителей Шартра. Для человека, который читает их сегодня, они выгля­дят почти каким-то каталогом имен. Но кто читает их, обладая спиритуальным прозрением, тот как раз в тех кратких встав­ных предложениях, которые находятся в промежутках между множеством имен, терминов и определений, усмотрит глубокое прозрение — спиритуальное прозрение, которым еще обладали эти учителя Шартра.

И вот учителя Шартра к концу XII в. прошли через врата смерти и вступили в духовный мир. Там они встретились с другим течением, которое было связано с прошлой эпохой Михаила, но всецело считалось с христианством во всей его полноте, то есть с Христовым импульсом, нисшедшим с неба на Землю. В духовном мире учителя Шартра встретились со всем тем, что было сделано в отношении подготовки христианства в древнее время аристотеликами благодаря походу в Азию, пред­принятому Александром Великим. Они встретились тогда и с находившимися в духовном мире Аристотелем и Александром. Того, что оба они несли в себе, не могло быть тогда на Земле, ибо оно вполне считалось с отходом от древнего природного христианства, отблеск которого еще сохранялся в учении Шар­тра, где еще действовало нечто, можно сказать, подобное язы­ческому христианству, дохристианскому христианству, и кото­рое сохранялось также в кругу Артура. В то время, когда действовали учителя Шартра, аристотелики, — те, кто основал и поощрял александризм, — не могли быть на Земле. Их вре­мя пришло несколько позднее, — а именно, начиная с XIII в.

В это промежуточное время произошло нечто весьма зна­чительное. Те, кто был учителями Шартра, и все те, кто к ним примыкал, пройдя через врата смерти и поднявшись в духов­ный мир, встретились там с теми, кто как раз готовился спус­титься в физический мир и сообразно своей карме направлял­ся в монашеский орден доминиканцев, где преимущественно культивировались аристотелизм и александризм. Итак, они встретились с этими подготовляющимися к нисхождению на Землю душами. И раз я вынужден пользоваться теперешними тривиальными выражениями, то я сказал бы, что во время перехода от двенадцатого столетия к тринадцатому, в начале тринадцатого столетия, состоялась своего рода беседа между душами, только что поднявшимися в духовный мир, и душами, нисходящими на Землю. И в этой беседе произошло великое соглашение, в силу которого должно было совершиться объе­динение действия солнечного христианства, как оно было яв­лено, например, в принципе Грааля, а затем также в учениях Шартра, — с тем, чем был аристотелизм, александризм. И при­верженцы александризма низошли на Землю, где они заложили основу схоластики, ныне недооцениваемой, — духовно-значи­тельной схоластики, внутри которой с боем было завоевано то, что сперва могло быть завоевано только при крайне радикаль­ной позиции, — а именно, уразумение личного бессмертия человека в христианском смысле. Это личное бессмертие не так строго формулировали учителя Шартра, которые еще в пол­ной мере несли в себе нечто, побуждавшее их говорить, что человеческая душа, пройдя через врата смерти, возвращается в лоно Божественного. Они гораздо меньше говорили о личном, индивидуальном бессмертии, чем потом доминиканские учите­ля — представители схоластики.

Тогда происходило много всего значительного. Например, когда из духовного мира сошел на Землю один из учителей схоластики, чтобы распространять аристотелизм в христианс­ком смысле, то при этом воплощении — так повелела его карма — еще было невозможно в полной мере связать с ду­шою более глубокое содержание принципа Грааля. Поэтому относительно поздно была создана концепция Грааля Вольф­рамом фон Эшенбахом. Другой же, воплотившийся несколько позднее учитель принес с собой то, что соответствовало насту­пившему моменту; и внутри ордена доминиканцев между од­ним более старым доминиканцем и другим, более молодым, про­изошло обсуждение установления полной связи аристотелизма с христианством более природного типа, жившим в Артуровом кругу. Потом те индивидуальности, которые тогда выступали как учителя-доминиканцы, взошли в духовный мир. И теперь имело место великое соглашение в духовном мире под води­тельством самого Михаила, который свыше взирал на находя­щуюся отныне на Земле разумность, и теперь собирал своих сторонников, — а именно, многочисленных духовных существ сверхчувственного мира, большое количество элементарных существ и многих, многих развоплощенных человеческих душ, внутренний душевный путь которых направлял их к обновле­нию христианства. Тогда это еще не могло сразу иметь место в физическом мире, так как времена для этого еще не исполни­лись. Однако под водительством самого Михаила было осно­вано великое, могущественное сверхчувственное средоточие мудрости, где объединились все те души, которые еще были овеяны язычеством, но стремились к христианству, а также и те души, которые в ранние христианские столетия жили на Земле уже с тем христианством в сердцах, которое тогда суще­ствовало. Так образовался в духовном мире, в сверхчувственных областях, сонм Михаила, восприняв учения Михайловых учителей из древнего Александрова времени и учения Михай­ловых учителей из традиции Грааля, а также учения тех Миха­йловых учителей, в которых наличествовал Артуров импульс.

Души, несущие в себе те или иные качества христианства чувствовали себя привлеченными к этому Михайлову сообще­ству, где, с одной стороны, преподавалось важное учение о древних мистериях, обо всех древних импульсах спиритуального рода, и где, с другой стороны, было указано на будущее, на последнюю треть XIX столетия, когда должен будет снова дей­ствовать на Земле Михаил: тогда все те учения, которые полу­чили развитие, можно сказать, в небесной школе под водитель­ством Михаила в XV —XVI столетиях, должны будут спус­титься на Землю.

То, что карма объединила целый ряд душ (тех самых, кото­рые честно вступили в антропософское движение), обладав­ших такими прошлыми жизнями, — это делает антропософс­кое движение собственно Михайловым движением, поистине обновляющим христианство. Это заключено в карме антропо­софского движения. Михаилов импульс, который таким обра­зом может быть понят в его конкретности и который может быть прослежен здесь, на Земле, на многих памятниках про­шлого, — импульс, который может столь поразительно высту­пить при созерцании чудесной игры стихий природы вокруг разрушившегося замка Артура, — этот Михаилов импульс над­лежит нести в мир, ибо он должен в течение столетий вступить в человеческую цивилизацию, без чего последняя должна бу­дет погибнуть. Это и есть по преимуществу задача антропо­софского движения.

Вот это я прежде всего и хотел в сегодняшней, дарованной нам лекции еще раз запечатлеть в ваших сердцах.
КАРМА В РАЗВИТИИ ОТДЕЛЬНОГО ЧЕЛОВЕКА И ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

ПЕРВАЯ ЛЕКЦИЯ

Прежде всего мне доставляет удовольствие сердечно побла­годарить председателя английского Антропософского общества мистера Коллисона за дружеские слова. Вы всегда можете быть уверены, что мне приятно побывать среди вас, рассказать о на­шей антропософской работе. В данный момент мне хочется по­делиться двумя впечатлениями в отношении этой работы. Во-первых, это впечатление от вашего совсем недавнего пребыва­ния в Торки, где мы некоторое время жили в образах, происхо­дивших из духовного мира и находившихся под знаком того, о чем говорилось позавчера. А именно: оба летние мероприятия*(*Другое летнее мероприятие имело место в Пенменмаур и обнародовано в томе «Познание посвящения. Духовное и физическое развитие мира и человечества в прошлом, настоящем и будущем с точки зрения антропо­софии» (ПСС, т. 227).), осуществленные благодаря импульсу, исходившему от наших друзей: мистера Дэнлопа и миссис Мерри** (**Даниэль Дэнлоп (1868—1935 гг.) — генеральный секретарь Антропо­софского общества в Англии в 1930—1935 гг., Элионор Мэрри (1873 — 1956), писательница, художница.) были нам близки­ми в оккультном отношении. Ибо из всей окружавшей нас сти­хийной и духовно действующей природы во время этих мероп­риятий возникло побуждение оставаться внутри импульсов, ко­торые связаны с особенностями той местности.

Во-вторых, мне в первый раз удалось говорить здесь, среди вас, мои дорогие друзья, после столь значительного Рожде­ственского Собрания при Гётеануме. Ибо мы намеревались здесь, в секции наших английских друзей, обсудить, продумать, прочувствовать значение этого Собрания. С одной стороны, импульс Рождественского Собрания, когда я в различных ме­стах говорил о нем, был более или менее усвоен; но с другой стороны, этот импульс вызывает также и некоторое отчужде­ние в сердцах наших антропософских друзей.

Этот Рождественский импульс стал необходим потому, что развитие Антропософского общества после того, как оно сделалось самостоятельным, отделившись от Теософского обще­ства, с которым оно прежде вело внешне совместное суще­ствование, — это развитие не соответствовало моему тогдаш­нему замыслу 1913 года.

А затем из среды Антропософского общества развилось много такого, что не находилось в русле той органической внутренней жизненной силы, которую духовно, спиритуально являет антропософское движение. Все это я изложил во вре­мя Рождественского Собрания, и здесь я хотел бы только указать на это. В недели, предшествовавшие Рождественско­му Собранию, у меня возникло колебание в отношении того, можно ли мне самому возглавлять Антропософское обще­ство. Ибо до сих пор дело обстояло таким образом, что я по своему желанию полностью оставался за кулисами, выступая лишь как учитель внутри антропософского движения и не занимая никакой официальной должности в тогдашнем Ант­ропософском обществе. Слишком тяжело наряду со всем тем, что в духовном мире возлагается на такого учителя, еще взять на себя всю полноту ответственности перед духовным миром именно в нынешнее время за внешнее управление тем обще­ством, которое имеет своей задачей распоряжение духовным достоянием мудрости антропософии. Однако это должно было совершиться. Но колебание было тем большим, что мы ока­зывались тогда перед возможностью утраты той спиритуальности, которая теперь хочет вступить в человечество и вос­приятие которой является задачей антропософского движе­ния.

И вот, произошло так, что после Рождественского Собра­ния не наблюдается никакой приостановки в получении откро­вений из духовного мира, — даже наоборот, духовный мир с гораздо большим благоволением взирает свыше на то, что че­рез антропософское движение происходит в Антропософском обществе. Со времени этого Собрания дары из духовного мира стали существенно богаче, так что и в эзотерическом отноше­нии мы смеем с полным удовлетворением оглядываться на Рождественское Собрание.

То, что обозначено этими словами — эзотерическое значе­ние антропософского движения, — это, мои дорогие друзья, должно становиться все истиннее и действительнее. Направ­ленность антропософского движения должна делаться все бо­лее эзотерической. Это будет верно понято только тогда, ког­да постигнут всю полноту эзотерической задачи правления при Гётеануме, когда будет понято то, что я подразумевал при проведение Рождественского Собрания, когда говорил, что это правление должно быть инициативным, что оно должно охва­тывать те задачи, которые ставятся антропософскому движе­нию из духовного мира, должно их воспринимать, должно вво­дить их в мир и не должно быть всего лишь формально-деловым правлением.

И вот, мои дорогие друзья, можно заметить, что души охот­но внимают тому эзотерическому, которое проистекает также из всех наших лекций после Рождественского Собрания. Можно надеяться, что это будет происходить и в будущем, хотя вслед­ствие консервативного умонастроения, существующего в Анг­лии, все еще и здесь заметна склонность к старому пониманию антропософии без учета того, что проистекает от Гётеанума в силу воли самого антропософского движения. Однако и в этом консерватизме, может быть, появится нечто прогрессив­ное и станет крепнуть привычка к новому. И мы можем наде­яться, что постепенно здесь отвыкнут от старого, не углубля­ясь в то, как обстоит дело теперь. Я знаю, как сильно привязы­ваются люди к тому, что было ими однажды усвоено. Но, мои дорогие друзья, надо понять, что антропософское движение ведь вообще есть нечто новое по отношению ко всему в окру­жающем мире и что чрезвычайно трудно, а во многих областях совсем невозможно взращивать это новое в старых формах. С другой стороны, естественно, что человеку нелегко найти но­вую форму для нового содержания.

Исходя из этого, я хотел бы обратить ваше внимание на то, что по существу антропософское движение — такое, каким оно теперь хочет себя сформировать, — есть своего рода воз­вращение к тому, что первоначально заключалось в моих наме­рениях. В этих намерениях заключалось не только то, что ра­зыгрывалось в Берлине, когда в составе Теософского обще­ства была основана немецкая секция и когда во время основа­ния этой немецкой секции Теософского общества мною был прочитан цикл лекций под названием «Антропософия»* (*Цикл лекций «От Заратустры до Ницше. История развития человече­ства в свете мировоззрений с древнейших восточных времен до совре­менности, или антропософия». Прочитан с октября по декабрь 1902 г. в круге «Грядущие» (Записей не сохранилось).): тогда наряду с основанием Теософской немецкой секции, возникало и антропософское движение; однако то, что проводилось нами в Теософском обществе, никогда не было ничем другим, как только антропософией.

Уже тогда у меня было намерение вводить в антропософс­кое движение эзотерическую направленность. Поэтому моя первая лекция в рамках немецкой секции Теософского обще­ства носила название: «Практика кармических упражнений».

Но те лица, которые были тогда при основании этой немец­кой секции, испытали ужасный страх, когда узнали название моей лекции; и я мог бы еще сегодня наглядно описывать астральные волны содрогания и трепета, какие исходили от старых господ, которые выросли внутри теософского движе­ния, когда они услышали, что я хочу говорить о практике кармы. И ко мне все вновь обращались с такими словами: «Неужели Вы хотите в один день похоронить всю нашу рабо­ту целых десятилетий?!» Эти люди верили, что они в течение десятилетий вели некую работу! Происходили непрерывные совещания, на которых мне давали понять, что так дело не пойдет. И я тогда ощущал не только волны содрогания и трепета, исходящие от астрального тела и «я» этих старых господ, но также и леденящий холод от образовавшейся у них астральной «гусиной кожи».

Тогда было невозможно остаться при намеченной програм­ме, ибо это было бы бесперспективным. Именно таким обра­зом теософское движение в Германии вступило преимуществен­но в теоретический фарватер, как это вообще было принято в Теософском обществе; собственно эзотерическое было вынуж­дено ждать.

И это было ему, пожалуй, во благо. Ибо прошло более трех семилетий, в течение которых многое из того, что не хотели правильно понимать, могло влиться в подсознание людей. И это также произошло. Таким образом, теперь вполне возможно при внесении в жизнь Рождественского импульса эзотеричес­ким способом осуществить то, что прежде не могло произойти; стало возможным оккультные импульсы развития Космоса и человечества разыскивать в кармической области. Ставятся вопросы и даются ответы, — если они теперь уже могут быть даны из духовного мира, — о карме человечества, об отдель­ных, индивидуальных кармах и т. д. Отсюда можно узреть те импульсы, которые со всей силой хотят вступить из сверхчув­ственного мира в мир современного человечества.

С соответствующего разъяснения мы и хотим начать сегод­няшнее сообщение, — после того как это введение будет вам переведено*(*Лекция прерывалась на 20-30 минут для перевода на английский язык. Переводчиком был Георг Эдамс-Кауфманн (1894-1963 гг.).).

* * *

Перед нами выступит то, каким образом карма коренится в отдельном человеке и в человеческом развитии, и как благода­ря этому можно обсуждать отдельные кармические факты. Для этого мы предварим сегодняшнюю лекцию небольшим введением о развитии человеческого сознания из тех состоя­ний, когда человек еще имел в обычной жизни непосредствен­ное восприятие кармы, к другим состояниям сознания, кото­рых люди достигли позднее и в которых непосредственное видение кармы утратилось. Потому что теперь дело обстоит так, что человек в бодрствующем состоянии о своей карме ничего не знает. Его от этого удерживает мир, в котором он живет от пробуждения до засыпания. Но человечество не все­гда жило в таком состоянии, которое теперь является нормаль­ным. В древние времена, даже и в послеатлантический период, и днем человечество жило в другом состоянии сознания. Те­перь мы обыкновенно живем в трех состояниях сознания, ко­торые я часто характеризовал. Во-первых, это бодрствующее сознание; во-вторых — сновидческое сознание, где еще всплы­вают реминисценции отдельных дневных переживаний, но куда также вступает кое-что принадлежащее духовному миру; и на­конец, в-третьих — это состояние сознания при полном глубо­ком сне, в котором вокруг человеческой души наступает ночь, мрак, тьма и сознание, так сказать, погружается в бессознатель­ность.

2. Сновидческое сознание.

3. Сознание при полном глубоком сне.
Так у человечества было не всегда. В ходе развития были времена, когда повседневное сознание было совсем другим, чем теперь. Обратимся к прошлым отдаленным временам, насту­пившим непосредственно после атлантической катастрофы, когда области суши возникали там, где раньше было море, а море появлялось там, где раньше была суша, — когда Земля должна была пройти через период оледенения. Если мы обратимся ко времени, какое наступило непосредственно после атлантичес­кой катастрофы, при которой погибли древние культуры, — если мы таким образом направим наш взор на то время, кото­рое отстоит от нашего примерно на восемь-десять тысячеле­тий, — тогда мы найдем человечество, обладавшее тремя дру­гими состояниями сознания. То человечество, которое пережи­ло великую атлантическую катастрофу, также обладало тремя состояниями сознания, но они существенно отличались от ны­нешних. Бодрственное повседневное сознание, каким обладает нынешний человек от пробуждения до засыпания, когда он видит другого человека в четких контурах, когда в четких контурах он видит также и прочих существ и процессы мира природы, — это бодрственное дневное состояние сознания в те древние времена не существовало: люди видели человека как фигуру без четких контуров, расширяющуюся во все сто­роны в духовное, в аурическое, и в этом аурическом видели человеческую душу. Также и животных люди видели с их мощной аурой, в которой видны были внутренние процессы пищеварения, дыхания. Растения во время их цветения видели стремящимися вверх, — вступающими в своего рода облако, постоянно окутывавшее Землю. Для людей с таким сознанием все было погружено в сумеречный астральный свет. И можно говорить о том, что у человечества, жившего на Земле непос­редственно после атлантической катастрофы, дневное состояние сознания было сумеречным астральным восприятием фи­зического мира.

Я говорю — «сумеречным», т. е. в отношении своей светоносности постепенно слабеющим, ибо до атлантической катаст­рофы это ясновидение в астральном свете было гораздо ин­тенсивнее, чем после нее. Но вступление в это состояние со­знания, пробуждение в состояние сознания сумеречного аст­рального ясновидения (которое можно сравнить с нынешним пробуждением после сна) — отличалось от выхода нынешне­го человека из состояния сна, в котором его душе предстают хаотические сновидения перед тем, как наступает день.

Когда люди того времени пробуждались, то в их сознание как бы пробивалось воспоминание, что перед пробуждением они были погружены не в мир сновидений, но в некий дей­ствительный мир, о котором знали, что они сейчас из него вышли и внутри него имели общение с духовными существа­ми высших иерархий и с духовными существами элементар­ного рода. Это пробуждение действительно было подобным тому, как нынешний человек из одного места, где он многое пережил, попадает в другое место, где он, будучи охвачен новыми переживаниями, вспоминает все то, что им недавно было пережито. Когда в те древние времена люди вступали в день, тогда они имели новые дневные переживания, но так­же и описанное воспоминание: мы были в некоем другом месте, где находились вместе с другими существами, но не с физическими людьми и окружающими их животными и рас­тениями, а развоплощенными человеческими душами, которые живут там между смертью и новым рождением; мы находи­лись там также вместе с другими существами, которые никог­да не жили на Земле в какой-либо инкарнации.

После того как эти люди расставались с известного рода обитателями Космоса, они чувствовали себя введенными в дру­гой мир — в мир физического переживания между рождени­ем и смертью человека. Однако они вместе с тем отчетливо переживали воспоминание о духовном мире — о том мире, через который проходит человек между смертью и новым рож­дением. Можно сказать: тогда в сумеречном астральном ясно­видении происходило восприятие духовного мира.

Так что состояние сознания, в котором человек, находится сегодня, пребывая среди чисто физических существ, в древно­сти вовсе не существовало. Люди тогда имели следующее ощущение, выражавшееся не просто в сновидениях, но в очень реальном представлении о действительности: вступив в днев­ное сознание, они видели деревья и животных, горы, скалы, облака, — но то был тот самый мир, в котором жили и духов­ные существа, и человеческие души, не воплощенные на Земле и обитающие теперь в духовном мире; с ними вместе человек живет между смертью и новым рождением! И тогда эти люди получали следующее реальное представление: в каждом дере­ве, в каждой примечательной скале, в глубине гор движутся, то входя в них, то вздымаясь к облачным высям, некие духовные существа, проскальзывая в существ, в тварей мира внешней физической природы, в то время как человек бодрствует.

Когда эти люди шли в лес и видели там некое дерево, привлекавшее их особенное внимание, то они знали: туда скры­лось некое духовное существо, вместе с которым они были ночью. И они видели так ясно, как это теперь может узреть только посвященный: в физических образованиях той или иной местности скрываются, как в своих домах, духовные существа. Поэтому неудивительно, что тогда все эти вещи запечатлева­лись в мифах, и люди говорили о том, что есть духи деревьев, духи источников вод, духи облаков, — гор. Они ведь лицезре­ли все это — то, совместно с чем они были ночью и что потом проскользнуло в горы, в облака, в растения, в деревья и укры­лось в них.

Это были душевные утренние сумерки людей, лицезревших проскальзывание существ духовного мира в физически-чув­ственный мир. О выдающихся, возвышенных духах с почтени­ем говорили: в дневное время они отдыхают в физических образованиях мира внешней природы. О малозначащих же эле­ментарных существах, которые живут среди людей и зачастую среди животных в их эволюционную эпоху, говорили: они скры­ваются там. Над ними подтрунивали. Однако то, что, с одной стороны, выражалось в почтении перед возвышенным, а с дру­гой — в подтрунивании, в точности соответствовало чувство­ваниям тех людей при их утренних душевных сумерках.

И вот представьте себе, мои дорогие друзья, что человек в течение последней части сна бывал внутри такого духовного мира; утром он вставал, и при пробуждении для него станови­лось совершенно ясным: он только что был внутри сверхчув­ственного мира. Почему так происходило? Почему он прозре­вал это лишь при пробуждении, когда духи уже исчезали, — когда исчезал тот духовный, сверхчувственный мир, совместно с которым он жил во время между смертью и новым рождени­ем? — Потому что когда во время последней части сна у человека было ясновидческое восприятие духовного мира, он жил еще в некоем третьем состоянии сознания. Тогда он жил в таком состоянии сознания, которое волшебным образом рас­крывало перед его душой опять-таки совсем другой мир. А именно, когда человек во время своего земного существова­ния находился в состоянии ясновидческого сна в духовном мире, он тогда оглядывался на эволюцию своей кармы.

Это третье состояние сознания у тех людей, которые жили на Земле непосредственно после атлантической катастрофы, было ясновидческим созерцанием кармы. В то время это было для них просто непосредственной реальностью.
1. Бодрствующее сознание: сумеречное астральное яснови­дение.

2. Сновидческое сознание: ясновидческое восприятие ду­ховного мира.

3. Сознание при полном глубоком сне: ясновидческое со­зерцание кармы.
И как ныне эти три состояния сознания — бодрствующее сознание, сновидческое сознание и состояние сознания при пол­ном глубоком сне — сменяют друг друга в современной жиз­ни человека, так сменяли у людей той древней эпохи состояния сумеречного астрального ясновидения, ясновидческого воспри­ятия духовного мира, ясновидческого созерцания своего кар­мического развития.

Да, это так, мои дорогие друзья: в те древние времена ясно­видческое созерцание кармы было для людей непосредственно сознаваемой реальностью. Поэтому правомерно сказать: некогда у человечества существовал такой род сознания, при котором непосредственно лицезрели реальность кармы.

Потом развитие протекало следующим образом. Сперва прекратился этот глубокий, полный сон, который ведь никак не был сном в нынешнем смысле, ибо тогда, погружаясь в сон, люди ясновидчески оглядывались на свою карму. Итак, спер­ва прекратилось это прозрение в отношении кармы: оно по­грузилось во мрак. И о фактах кармы оставались только по­знания посвященных в мистерии. Тогда то, что раньше ясно­видчески созерцалось людьми как их собственный кармичес­кий опыт, стало ученостью. Итак, мои дорогие друзья, то, что было в древности собственным опытом человека, стало затем в позднейшие времена эрудицией, ученостью. Ибо это воспри­ятие гасло, заглушалось внутри архаического сознания, и чело­вечеству пока еще оставалось лишь ясновидческое видение духовного мира (так это было уже во времена эпохи, именуе­мой древнехалдейской, или древневавилонской, или древнееги­петской). Так что в те времена, то есть в тысячелетия, предше­ствовавшие христианскому развитию, человечество жило в та­ком состоянии сознания, для которого было еще вполне есте­ственным ясновидческое восприятие сверхчувственного мира, но о карме уже только учили. Отсюда понятно, что как раз в это время, предшествовавшее христианскому развитию, когда еще сохранялось интенсивное сознание духовного мира, в ко­тором человек находился между смертью и новым рождением, и когда уже угасло и заглохло сознание кармы, — представле­ние о карме вообще было утрачено, — его совсем уже не было, когда наступило христианское развитие. Но вместе с тем тог­да особенно подчеркивалась связь человека с духовным ми­ром, когда человек развоплощен. Мы можем с особенной от­четливостью заметить в древнеегипетских воззрениях чрезвы­чайно сильное сознание духовного мира, — чистое, тонкое со­знание того мира, в который человек вступает, пройдя через врата смерти, когда он становится Озирисом; но никакого со­знания о повторных земных жизнях больше не было.

Потом постепенно приблизилось то время, которое в ходе развития человечества достигло своей кульминации и которое родственно нынешнему человечеству. Астральное ясновидение деградировало, сменившись нашим трезвым, прозаическим сознание, которое мы имеем в нормальной жизни между про­буждением и засыпанием, когда мы видим, например, только незначительную часть существа человека, заключенную в его кожу и состоящую из плоти, костей и сосудов, — иначе говоря, то, что может узреть нынешнее дневное сознание, есть самая незначительная часть человека. Совершенно понятно, что при этом у очень многих людей возникает стремление окутать эту незначительную часть человека всевозможными так называе­мыми красивыми одеждами, чтобы тем самым что-то добавить к ней; между тем в глубоком подсознании людей имеется ощу­щение, что все это, собственно, является малозначащей заменой светового и теплового, аурического, астрального «одеяния» «я» человека.

А когда люди впервые ощутили этот переход от ясновидческого лицезрения человека с его аурой к виду современного незначительного человека, то они попытались уже в одежде человека воспроизвести его ауру; таким образом, старые моды, если я смею употребить это слово, были в известном смысле отображением аурического, присущего человеку. Что же каса­ется мод одежды Нового времени, то могу заверить вас, что у них этого качества совсем нет.

Сознание сверхчувственного мира приняло у людей ту форму, что человек переживает это в хаотических сновидениях. А сознание кармы он полностью «проспал». Можно было бы вернуть сознание кармы, если бы та часть сознания человека, которую он имеет во время глубокого сна без сновидений между засыпанием и пробуждением, внезапно вторглась бы в его дневное сознание. Тогда это было бы сознание кармы.

Так в ходе развития человечества примерно за последние десять тысячелетий произошла та перемена, которую можно охарактеризовать так, что человек «прозевал» духовное в фи­зическом, — ибо духовное мы «прозевали», а не просто проспа­ли. Духовное человек прозевал, о духовном мире он только грезит, а по части кармы впал в спячку.

Это однажды стало необходимым для того, чтобы у человека возникло сознание свободы (как я это часто уже излагал). Однако человечество должно снова выйти из этого состояния.

Можно сказать следующее: то знание о сверхчувственном мире и карме, которое было — пусть лишь в сновидческих образах — естественным состоянием сознания человечества в древние времена, постепенно угасло, заглохло; то, что сообща­лось людям о сверхчувственном мире, стало затем учением мистерий и наконец было совсем утрачено с наступлением но­вого, материалистического времени. Однако внутри этой мате­риалистической эпохи должна снова появиться возможность постройки мостов, ведущих и к сознанию действительности сверхчувственного мира, и к сознанию кармы.

Другими словами, это означает следующее. В древние вре­мена на утренней заре человеческие души замечали, как те духовные существа, в обществе которых они находились от засыпания до пробуждения, скрывались в деревья и облака, в горы и скалы; а когда затем в течение дня человек подходил к такому дереву, к такой скале, к такому источнику, то он мог сказать: там внутри заколдовано некое духовное существо, с которым я находился в своем сознании во время сна. Так вот, современный человек должен с помощью новой науки посвя­щения прийти к тому, чтобы своим дневным сознанием посред­ством акта духовного познания извлекать из каждой скалы, из каждого дерева, из каждого облака, из каждой звезды, из Сол­нца и Луны самых различных духовных существ.

На этот путь мы должны вступить теперь, подготавливаясь к тому, чтобы для нового человечества из каждого дерева и из источника выступало то духовное существо, которое сокрыто в дереве и в источнике, — тогда как для людей древности при их пробуждении те духовные существа, вместе с которыми спящий человек был ночью, скрывались в деревьях, в скалах и т. д. И это может происходить. Это может настать благодаря тому, что человек просто отбрасывает привычный предрассу­док, с которым он сжился и который прививают детям уже в детских садах, — а именно, отбрасывает то предвзятое мнение, что, обладая здоровым человеческим рассудком, невозможно проникнуть ясновидческим взором в духовный мир. Когда приходит посвященный и сообщает о вещах и процессах ду­ховного мира, и когда современный человек с его обыкновенным сознанием еще не может проникнуть туда своим собствен­ным взором, — но тем не менее, если он пользуется своим непредвзятым рассудком, то этот человеческий рассудок мо­жет быть просветлен посредством сообщений о духовном мире. Теперь при всех обстоятельствах это для каждого человека есть первый шаг вперед.

Конечно, против этого приводят много возражений. После одной из лекций, которые я в прошлые годы прочел о ясновидческом восприятии духовного мира, в одной влиятельной газете появилась благожелательная рецензия*(*О какой рецензии здесь идет речь, установить не удалось.), — ее можно назвать «благожелательной» и «принимающей в соображение» сказанное мною в сравнении с теперешней неистовой враждеб­ностью к антропософии. И вот, в этой лекции я обратил вни­мание на то, что не обязательно тотчас становиться самому ясновидящим, чтобы действительно знать о духовном мире: здоровым человеческим рассудком вполне возможно постичь эти вещи, когда о них сообщает ясновидящий. Я это усиленно подчеркивал. И человек, вполне доброжелательно обсуждав­ший эти вещи, написал следующее: «Штейнер хочет применить здоровый человеческий рассудок для познания сверхчувствен­ного мира. Пока этот здоровый человеческий рассудок остает­ся здоровым, — так говорил этот человек, — он, несомненно, ничего не может знать о каком-то сверхчувственном мире; когда же он что-то знает о сверхчувственном, тогда он уже, несомненно, здоровым больше не является!»

Я, быть может, никогда больше не слышал подобного суж­дения, выразившего с такой достойной душевной прямотой то, что, собственно, должен был бы утверждать каждый человек, который ныне, исходя из «здорового человеческого рассудка», отклоняет познание сверхчувственного мира и говорит о гра­ницах познания в привычном смысле, — если он душевно чес­тен. Ибо он должен либо утверждать это, либо отказаться от нынешних воззрений; все другое не будет внутренне честным.

Современный посвященный вполне может рассказать о том, как из каждого познаваемого камня перед его сознанием выс­тупает некое духовное существо и как другие духовные суще­ства выступают из растений. Они выступают навстречу людям, если эти последние не придерживаются восприятий одних только внешних чувств. И всякий раз, когда таким образом проходишь через мир природы и ясновидчески наблюдаешь, например, тех подобных кобольдам элементарных существ, ко­торые выходят из своих каменных убежищ (а они таятся по­всюду в стихийной природе), и когда затем познакомишься и подружишься с этими элементарными существами, — тогда вскоре открывается возможность узреть за этими элементар­ными существами, — а именно, за элементарными существами минерального царства, — высших существ, восходящих вплоть до первой иерархии, то есть до Серафимов, Херувимов и Пре­столов.

И если последовательно выполнять те упражнения, какие даны мною в книге «Как достигнуть познания высших миров», которая переведена на английский язык под названием «По­священие»* (*Первый английский перевод (Макса Гизи) вышел под названием «Путь посвящения. Посвящение и его результаты» (2 тома, Лондон, 1908 г.). современное издание:«Познание высших миров. Как оно достигается», 6-е издание, Лондон, 1969 г.), — если делать эти упражнения с большой душев­ной энергией, самоотверженностью и преданностью, тогда по­зднее, если достигнуто надлежащее душевное мужество, прихо­дят к открытию, что в некоторых минеральных включениях в горные породы сокрыты целые миры элементарных существ. Они появляются, выскальзывают со всех сторон, становятся большими и свидетельствуют о том, что они, собственно, вклю­чены в части элементарного мира в целом. Эти существа нахо­дятся, прежде всего, внутри минерального царства природы; в особенности присутствуют они там, где земля приходит в со­стояние «зелености»** (»gruneln«),

способствуя тому, чтобы растения имели свежий земляной аромат. Когда человек всту­пает в этот мир элементарных существ, то эти элементарные существа могут повергнуть его в страх и трепет. Оказывается, они обладают невероятной смышленостью. Когда перед чело­веком из природных предметов появляются эти гномы, то ему надлежит скромно сказать себе: «Вот, ты стоишь тут — глупый человек, и насколько смышленее тебя этот элементарный мир!» Многие люди не смогут со всей серьезностью сказать себе это, ибо они никак не могут сказать о новорожденном ребенке, что у него гораздо больше ума, чем у образованного человека (как это обнаруживается при ясновидческом наблюдении), — а по­тому эти элементарные существа избегают людского взора. Однако человек может вступить с ними в общение, и тогда у него, так сказать, расширяется кругозор, тогда эти насмешли­вые, смышленые гномы оказываются своего рода авансценой, которая вводит человека за кулисы мира внешних чувств и ведет его вплоть до первой иерархии, — вплоть до Серафимов, Херувимов и Престолов.

И поскольку сознание человечества обострилось благода­ря естествознанию последних столетий, то для человека стано­вится возможным при помощи упомянутых упражнение по-настоящему вступить в этот мир элементарных существ, а от­туда — в высший мир. Так при этом любовном погружении в мир природы человек приобретает сознание, не искаженное тем, что теперь является признанным, авторитетным знанием; затем ему открывается возможность постепенно подняться снова к познанию посвящения, — к тому познанию, что было утрачено человечеством.

Кто в конце концов приходит к тому, что, например, на­встречу ему из дерева выступает дух дерева, который для людей древности по утрам скрывался с наступлением утренней душевной зари, а по вечерам, при наступлении вечерней душев­ной зари, возникал опять, — тот сможет затем надлежащим образом приступить к наблюдениям над людьми и, отправляясь от людей современности, ясновидчески узреть их образы в про­шлых земных жизнях, — вместе с эволюцией их кармы. Ибо в отношении человека это ясновидение приводит к его карме, вводит в карму.

В отношении минерального мира, где прежде всего высту­пают смышленые, насмехающиеся над человеком гномы, это ясновидение приводит к Серафимам, Херувимам и Престолам.

В отношении растений это ясновидение приводит к Влас­тям, Силам, Господствам.

В отношении животных это ясновидение, когда оно дает узреть выступающих из них духовных существ, приводит к Архаям, Архангелам, Ангелам.

В отношении людей оно приводит к их карме.

За являющимися в космосе Серафимами, Херувимами и Престолами и за всеми остальными существами высших иерар­хий, за всеми элементарными существами (какие выступают из минералов, шокируя человека своей смышленостью, и какие выступают из растений, шокируя, а может быть, и не шокируя человека своей ласковой навязчивостью, и какие выступают из животных, с их неистовством, порою яростью, с пламенным пылом, а порою с леденящей злобой), — за всем этим, что оказывается тогда авансценой, величественно выступает карма, господствующая над всеми ними. Ибо за всеми мировыми тай­нами, собственно, находится тайна кармы в отношении челове­ка.

И если мы таким образом достаточно подготовились, тогда мы сможем перейти к обсуждению конкретных кармических фактов в следующих лекциях, которые я еще смогу прочесть вам здесь*(*В заключение лекции говорится о положении в Антропософском обще­стве (опубликовано в ПСС, т. 260 а).

Если направить взор на историческое развитие человече­ства, тогда по мере хода времени появляются событие за со­бытием. В Новое время люди привыкли рассматривать исто­рические явления таким образом, что в позднейших временах попросту ищут следствия предшествовавших времен и в отно­шении истории говорят о причинах и следствиях таким же образом, как говорят о причине и следствии во внешнем физи­ческом мире.

Но если историческую жизнь рассматривать таким образом, то почти все в ней остается непонятным. Например, вам не удастся минувшую мировую войну просто вывести в качестве следствия из событий, происшедших с начала XIX столетия до 1914 года. Вам не удастся французскую революцию, разразив­шуюся в конце XVIII столетия, просто вывести из всего пред­шествующего. Были разработаны различные исторические мо­дели, но с ними удалось продвинуться не слишком далеко, и в конце концов стала чувствоваться искусственность этих исто­рических моделей.

То, что происходит в исторической жизни людей, становит­ся понятным только тогда, когда исторические личности, игра­ющие значительную роль при наступлении тех или иных исто­рических событий, рассматриваются ясновидчески в отноше­нии их повторных земных жизней. А когда некоторое время наблюдаешь карму таких исторических личностей, сплетающу­юся в ходе их повторных земных жизней, тогда усваиваешь себе душевное настроение, способствующее пониманию того, как обстоит дело с твоей собственной кармой. Поэтому мы намерены сегодня немного заняться наблюдениями кармы ис­торических личностей, совершивших нечто известное нам из истории, и эти их деяния затем связать с тем, что было неким образом записано в их карме из предыдущих земных жизней. В результате мы приходим к прозрению, что события, которые происходят в ту или иную историческую эпоху, оказываются привнесенными туда людьми из более ранних исторических эпох. И если мы со всей серьезностью точно и конкретно, проведем перед глазами все относящееся к карме и повтор­ным земным жизням, что зачастую рассматривают только тео­ретически, тогда мы сможем сказать себе: все мы, сидящие сейчас здесь, уже много раз были на Земле и теперь вносим в современную земную жизнь последствия прошлых земных жизней.

И только приняв это со всей серьезностью, мы поймем, как дело обстоит с ясновидческим постижением кармы. Но пости­жение кармы многому научит только тогда, когда идеи относи­тельно кармы трактуют как великие вопросы исторической жизни. Тогда уже не говорят, что происшедшее в 1914 году есть следствие происшедшего в 1910 году, а то, что произошло в 1910 году, есть последствие того, что произошло в 1900 году, и т. д. Но тогда стремятся понять, как личности, выступающие в исторической жизни человечества, сами переносят из более ранних эпох в позднейшие то, что нам приходится наблюдать. Только тогда можно прийти к настоящему, не мнимому рас­смотрению истории человечества, когда взираешь за кулисы человеческих судеб, не довольствуясь событиями, происходя­щими на авансцене и доступными для внешнего наблюдения историка.

История являет нам ведь так много загадочного. Но эти загадки разъясняются, когда ищут такого их решения, о каком я только что сказал.

Видите ли, мои дорогие друзья, в истории часто выступают личности, подобные, можно сказать, метеорам. Изумляешься, что они вдруг появляются в то или иное время. Изучаешь полу­ченное ими воспитание, и из их воспитания никак не объяснить, почему они ведут себя так, а не иначе. Исследуешь их эпоху, и опять-таки не можешь объяснить — почему они ведут себя данным образом. Только кармические закономерности вносят сюда ясность.

Я хочу привлечь ваше внимание к таким личностям, отно­сительно которых люди охотно задают двоякий вопрос, если эти личности недалеко отстоят от нашей современной жизни, то есть если они жили в не слишком отдаленные времена от нас. Тогда охотно спрашивают: «Как дело обстояло в их прошлой земной жизни? Что они вынесли из этой прошлой жизни, чтобы стать такими, какими они стали в своей новой инкарнации?»

Если же возникает интерес к личностям, действовавшим в давние времена исторического развития человечества, тогда по преимуществу хотят знать, когда они опять вновь вступают в жизнь, а не то, что они тогда являют собой. Если ранняя историческая жизнь таких личностей была знаменитой, то спра­шивают: «Кем же они стали впоследствии?» Хотят знать: ка­кая же другая жизнь последовала за такой исторической жиз­нью? Была ли она опять знаменитой или же исторической в каком-то другом смысле. И хотят познать именно взаимосвя­зи.

Так вот, такие взаимосвязи, действительно, крайне трудно исследовать; а поэтому я хотел бы дать вам прежде всего понятие о том, что если хотят исследовать кармические взаи­мосвязи, то надо направить взор на всего человека в целом, а не только на то, что зачастую людям представляется в нем особенно ярким и характерным.

Тут я хотел бы привести один пример, который сначала покажется имеющим личный оттенок. Когда-то у меня был учитель геометрии*(* Георг Козак, (1836 — 1914). Учитель реального училища в Винер-Нойштадте. Ср. гл. 2 в «Мой жизненный путь» (1923-1925), ПСС, т. №28. Rudolf Steiner Verlag Dornach/Schweiz.Эвидентис, Москва, 2003.), очень мною любимый. Ему было нетруд­но завоевать мою любовь, ибо я в школьные годы чрезвычай­но любил геометрию. Но этот учитель действительно имел в себе много, много своеобразного. Он обладал специфической одаренностью к геометрии, которая завораживала окружаю­щих, хотя на людей, не способных иметь глубокое впечатление от другого человека, он мог производить впечатление трезвос­ти, сухости. Но вопреки тому, что он был сухим и трезвым, можно было оказаться чрезвычайно затронутым воздействи­ем, которое исходило от него, — правда, не в лирическом, но в художественном смысле.

И вот, я всегда имел сильную потребность проникнуть в тайну личности этого учителя. И тогда я пытался применить те средства оккультного исследования, которые могли привес­ти к этой цели.

Находясь в Торки, я уже говорил об этом*(*См. три лекции в составе этого тома.) и хотел бы сейчас только повторить то, о чем мною говорилось во время лекции в прошлом году и здесь** (**Лекция в Лондоне от 2 сентября 1923 г. содержится в томе «Наука Посвящения и познание звезд. Человек в прошлом, настоящем и буду­щем с точки зрения развития сознания» (ПСС, т. 228).): если вы продвинулись в развитии оккультных способностей души и пришли к возмож­ности создать в себе пустое сознание, а затем заполнить это пустое сознание тем, что звучит из духовного мира, — и если к этому присоединить такие вещи, какие были описаны мною сегодня в утренней лекции, тогда уже можно получать впечат­ления, интуиции, которые столь же точны, как математические истины, и на основе известных явлений в современной жизни данного человека указывают на его прошлое земное воплоще­ние.

Так вот, по причине превосходных геометрических рассуж­дений, — я хотел бы сказать, из-за того способа, каким этот учитель излагал геометрию, я мог питать большой интерес к этому учителю. Этот интерес сохранялся, и личность учителя долго занимала меня; она предстояла передо мной также и тогда, когда этот учитель, достигнув старости, умер. Судьба больше не сводила меня с ним после того, как я оставил школу, в которой он преподавал. Но и вплоть до его смерти, а после смерти — с особенной отчетливостью — его личность пред­стояла передо мной в духе как реальность, со всеми конкрет­ными особенностями ее действий и устремлений.

И вот мне открылась возможность, исходя из современной жизни этой личности, — а именно, из того факта, что у нее одна ступня была короче другой, так как эта ступня была недораз­вита и искривлена, — открылась возможность получить интуи­цию относительно ее предшествовавшей, решающей для нее земной жизни.

Подумаем о том, что при переходе из одной земной жизни в другую то, что было головной организацией, становится орга­низацией ног, а то, что прежде было организацией ног, организацией конечностей, становится головной организацией (это известно из моих прошлых лекций). Тогда можно понять, что такой внешне заметный телесный недостаток может иметь из­вестное значение в жизни человека, поскольку эта жизнь вклю­чает в себя последствия его предшествовавшего земного су­ществования. Отправляясь от этой недоразвитой, искривлен­ной ступни, я проследил в обратном направлении личность это­го учителя. И ходя она предстает, можно сказать, как не знаменитая личность (но тем не менее в том кругу, в котором она действовала, она производила сильное впечатление по мень­шей мере на меня, а также и на многих других людей), наблю­дение над ней приводило в ту область исторического развития человечества, где следует искать лорда Байрона.

Лорд Байрон тоже имел недоразвитую, искривленную ступ­ню. И эта своеобразная особенность (хоть и внешняя, — но то, что в одной земной жизни является внешне телесным, в другой жизни есть духовно-душевное) помогла узнать о том, что эти обе личности, которые жили на Земле не одновременно (мой учитель геометрии с недоразвитой, искривленной ступней жил позднее Байрона с его искривленной, недоразвитой ступней), тем не менее в одной из прошлых земных жизней жили вмес­те. Итак, гениальный поэт — и гениальный геометр, один как добившийся широкой известности — другой как производив­ший только интимное впечатление на отдельных людей, но тем не менее оказавший решающее влияние на многих, — оба они находились рядом во время их прошлой — средневековой зем­ной жизни. Оба они знали легенду о Палладии, который неког­да был священным сокровищем Трои, а затем вместе с Энеем прибыл в Италию, где стал почитаться священным сокрови­щем Рима, от которого зависит счастье Рима; потом этот Палла­дий был перевезен императором Константином*(*Константин I (Великий) (около 280-337 гг.) в Константи­нополь. Удача, сопутствовавшая Константинополю, опять-таки была связана с Палладием, и пророческая легенда гласила: «Кто добудет этот Палладий, тот достигнет в будущем мирово­го господства».

У меня нет никакого повода вдаваться здесь в значитель­ность и содержательность этой легенды. Я хочу только сказать, что те два человека, воплотившиеся тогда на территории нынешней России, с энтузиазмом предприняли совместное пу­тешествие за Палладием в Константинополь; отвоевать там Палладий они не смогли, но тем не менее они сохранили в своих сердцах энтузиазм.

И вот, мы можем действительно видеть, что потом Байрон хотел иным образом добыть Палладий — как участник войны за греческую свободу. И если исследовать жизнь лорда Бай­рона, то мы найдем, сколь многое у этой гениальной поэтичес­кой личности зависело от того, что в прошлой земной жизни ею был испытан такой энтузиазм.

И опять-таки, когда я направляю ясновидческий взор на моего учителя геометрии, то оказывается, что, при всей его ограниченности, те привлекательные, симпатичные свойства, которые он развил, были (как это стало ясным для меня) обязаны его участию именно в той смелой попытке, хотя он играл в ней лишь второстепенную роль. Если бы его учас­тие было полным, наравне с будущим лордом Байроном, тог­да в позднейшей земной жизни он был бы его современни­ком.

Этот пример я привожу для того, чтобы вы могли понять, что если хотят исследовать кармические связи, то надо направ­лять ясновидческий взор на всего человека в целом, — напри­мер, также и на тот или иной его телесный недостаток. Когда находят, что какая-либо личность в ее определенной земной жизни обладала духовной значительностью, — например, была великим живописцем, — то отсюда не следует делать абстрак­тное заключение, что она и в предшествовавшей земной жизни также была великим живописцем. То, что выступает на повер­хности души, — это суть лишь волны, которые вызваны дви­жением кармы. Карма протекает гораздо глубже и имеет дело с телом, душой и духом человека. И взор надо направлять на всю земную жизнь в целом.

Бывает и так, что те или иные особенности человеческой жизни, например, — как человек двигает своими пальцами, — лучше помогают узреть кармические связи, чем его значитель­ные действия в жизни. Я однажды сам в отношении одной личности пришел к прозрению интимных кармических закономерностей благодаря совсем незначительному факту. Этот че­ловек, часто выступающий в качестве преподавателя, произво­дил на меня глубокое впечатление тем, что каждый раз прежде, чем начать урок, сперва вынимал носовой платок и сморкался. По-другому уроков он не начинал. Это было у него глубоко укоренившейся особенностью. Подобное впечатление привело меня к важным, значительным вещам, касающимся прошлой земной жизни этого человека. Надо находить знаки — нечто такое в человеке, что зачастую означает собой значительное в нем; тогда находят путь в прошлую земную жизнь этого чело­века.

Теперь я хотел бы обратить внимание на то, как интересно в историческом смысле встает вопрос о карме. Возьмем, напри­мер, следующий случай. В XVIII столетии совершенно замеча­тельным образом выступил Сведенборг. В прошлом году я говорил в Пенменмауре*(*См. цикл лекций "Познание посвящения» (ПСС, т. 227).) с совершенно другой точки зрения о духовном своеобразии Сведенборга, но тогда вопрос о его карме затронут не был.

Сведенборг является замечательной личностью. К сорока­летнему возрасту он уже был крупным, чрезвычайно значи­тельным ученым, написавшим много чисто научных сочинений, высоко ценившихся со стороны естествоиспытателей, — на­столько значительным, что еще теперь Шведская Академия наук занята изданием многих томов чисто научных сочинений Сведенборга из его наследия, до сих пор еще не печатавших­ся. Изданием этих научных трудов занимается, например, Аррениус** (**Сванте Аррениус (1859-1927 гг.)-шведский ученый, автор часто цитируемой Рудольфом Штейнером работы «Становление миров» (Лейп­циг, 1908 г.).), и поэтому можно сказать, что они должны быть со­вершенно неспиритуальными, — раз ими интересуется Аррениус! Итак, до достижения Сведенборгом сорокалетнего возрас­та никто не мог бы сказать о нем, что он в своем познании имел хоть какое-нибудь отношение к спиритуальному. А потом Сведенборг неожиданно начал — как говорят ученые — схо­дить с ума; он неожиданно начал давать большие, пространные описания духовного мира, каким он узрел его. Как нечто совершенно новое, подобное появлению кометы, выступает это в жизни Сведенборга. Спрашивается, как же дело обстояло с прошлой земной жизнью Сведенборга, чтобы это могло высту­пить таким образом?

Или такая личность, как Вольтер*(*Мари Франсуа Аруэ (1694—1778 гг.)) (я хочу теперь привести конкретные примеры, чтобы нам можно было поставить ряд вопросов), который выступает, можно сказать, как несообраз­ная личность. Сперва не понимаешь, как этот человек, отчасти насмешник, с репутацией, замаранной пиетистами, — как этот человек выдвигается и достигает громадного влияния на свою эпоху.

И как иронически действует тут судьба! Этот Вольтер ока­зывает большое влияние на прусского короля, и вследствие этой связи Вольтера с прусским королем**(**Фридрих II (Великий), при дворе которого Вольтер подвизался в 1750 —1753 гг.) много всего значи­тельного разыгрывается в европейской духовной жизни***(***Ср. лекцию Рудольфа Штейнера «Вольтер с точки зрения духовной науки» в томе «Духовная наука как жизненная ценность» (ПСС, т. 63).). Встает вопрос: «Что же, собственно, лежит в основе этого исторического развития?»

Вот еще другой случай, актуальный как раз в нынешнее время, когда многое очень агрессивно выступает из-за кулис бытия. Рассмотрим такую личность, как умерший в XVI столе­тии Игнатий Лойола****(****Игнатий Лойола (1491-1556 гг.) О «Духовных упражнениях» см. в лекциях Рудольфа Штейнера «От Иисуса ко Христу» (ПСС, т. 131).), основатель «Общества Иисуса», то есть ордена иезуитов.

Если обратиться к примечательной судьбе ордена иезуитов, то надо поставить вопрос: «Каким образом жил, а в случае, если он уже опять пришел на Землю, продолжает свое истори­ческое развитие Игнатий Лойола, пройдя после своей земной жизни через врата смерти?»

Тут возникают вопросы, ответы на которые способны про­лить свет на многое происходящее за кулисами исторических событий.

* * *

Когда эта личность прошла через врата смерти, а до того много скиталась, — исполняя свою карму в определенном мес­те между смертью и новым рождением, она вошла в сопри­косновение с особым гением, с особым духовным существом, принадлежавшим к миру Марса.

Дело обстоит так, что человек во время между смертью и новым рождением вместе с другими душами, с которыми со­стоит в кармической связи, вырабатывает свою карму для сле­дующей жизни. Но не только другие человеческие души при­нимают участие в формировании этой кармы, а также и суще­ства различных духовных иерархий, которые получают свои задачи как раз в соответствии с тем, что именно соответствую­щая душа приносит из своих земных жизней. И с той душой, о которой я говорю, было так, что вследствие воспринятого, сде­ланного, продуманного, прочувствованного ею в прошлых зем­ных жизнях, а в особенности во время ее (только что мною описанной) решающей последней земной жизни, — при карми­ческом формировании ее предстоящей земной жизни она сбли­зилась с одним духовным существом, принадлежащим миру Марса. Тем самым эта душа получила, во-первых, достаточно агрессивный ум, а во-вторых, также чрезвычайную искусность речи, ибо все, что входит из космоса в способность речи, подго­тавливается и вносится в карму человека существами Марса. То, что выступает в карме как искусность речи, как ее искусст­во, всегда происходит от того, что соответствующая личность в силу ее кармических результатов сблизилась с существами Марса.

Эта личность, о которой я говорю, — индивидуальность, которая сблизилась с одним особенным существом Марса (в высшей степени заинтересовавшим меня, когда я наблюдал его вместе с этой человеческой душой), — эта индивидуальность снова появилась уже в XVIII столетии как Вольтер. Таким образом, то, что Вольтер почерпнул из своей прошлой земной жизни североафриканского, испанского человека, было им кармически переработано при помощи этого особенного гения Марса.

Если вы возьмете великую искусность речи Вольтера, его невоздержанность при многих обстоятельствах, если вы не пре­дадите слишком большого значения содержанию того, что он писал, а возьмете всю его манеру держаться и действовать, — тогда вам постепенно сделается понятным, что Вольтер стал таким в силу тех влияний, которые я только что описал вам как влияния его кармы. Если рассмотреть Вольтера с его аг­рессивным умом, искусной речью, с его страстью насмехаться над столь многим, с его отчасти завуалированной неискреннос­тью, но вместе с тем с его великим энтузиазмом в отношении более широких истин, — если, с одной стороны, взять все это в связи с прошлой земной жизнью Вольтера, а с другой стороны, во взаимосвязи с тем существом Марса, — тогда начинаешь интересоваться с оккультной точки зрения как Вольтером, так и еще больше — существом Марса.

Проследить это существо Марса стало для меня в одно время определенной задачей. И через это существо Марса пролился новый свет на следующие земные события. В исто­рии нас поражает замечательная фигура Игнатия Лойолы, ос­нователя «Общества Иисуса». Игнатий Лойола, бывший снача­ла военным, был поражен тяжелой болезнью; во время этой тяжелой болезни он предавался всевозможным душевным упражнениям, благодаря которым исполнился внутренней спири­туальной силой; и он поставил себе задачу спасти старое като­лическое христианство от распространяющихся евангеличес­ких устремлений. Игнатию Лойоле с помощью тех сил, кото­рые он имел в себе благодаря своей пораженной ноге (и это как раз интересно), удалось основать орден иезуитов, который активно вводит оккультные волевые упражнения в практику религиозной жизни. Этот орден действует с колоссальным раз­махом (как следует к этому относиться — этого вопроса мы сейчас не касаемся) и посредством тренировки воли чисто материальным образом представляет дело Иисуса на Земле.

Кто углубляется в жизнь Игнатия Лойолы, тот приходит в удивление перед этой примечательной жизнью. А если ее фак­ты проследить интуитивно-оккультным взором, тогда постига­ешь нечто значительное.

Благодаря Игнатию Лойоле возник орден иезуитов, кото­рый в наибольшей мере погрузил христианство в материаль­но-земную жизнь, но произвел это погружение с большой спи-ритуальной силой. Орден иезуитов имеет в своем уставе одно правило, которое производит отталкивающее впечатление на современного человека, но которое во многих отношениях имеет величайшее значение для деятельности иезуитов. Кро­ме обычных монашеских обетов и душевных упражнений, всего того, что должны проделывать послушники иезуитов для того, чтобы стать священниками, орден иезуитов имеет в своем ус­таве еще то правило, что этот монашеский орден безусловно подчиняется приказам римского папы. Что именно требует папа — это не обсуждается в ордене иезуитов, так как счита­ется, что через римского папу гласит высшая Власть, и ее повеления надлежит исполнять путем безусловного повино­вения Риму. Это весьма сомнительное утверждение придает иезуитам самоотверженность, приводящую к чрезвычайному возрастанию силы ордена. Ибо все, что человек делает с чрез­вычайным напряжением и интенсивностью на пути служения, а не следуя своим эмоциям, обретает могучую силу. Эта сила движется, так сказать, в низшем облаке материального мира, но это есть спиритуальная сила. И это совершенно своеоб­разное обстоятельство.

И вот, когда прослеживаешь эти замечательные, колоссаль­ного размаха, поразительные явления, приходишь к тому, что тот же самый гений Марса, о котором я сейчас говорил и который заложил основу жизни Вольтера, — сопровождал сво­ими сверхчувственными влияниями жизнь Игнатия Лойолы с того момента, когда Игнатий Лойола прошел через врата смер­ти. Душа Игнатия Лойолы постоянно находилась под влияни­ем этого гения Марса.

Непосредственно после того, как Игнатий Лойола прошел через врата смерти, с ним все было там совсем иначе, чем у других людей. Другие вследствие того, что слагают свое эфир­ное тело не сразу после смерти, а через несколько дней, обозре­вают сжатую панораму минувшей жизни прежде, чем присту­пить к странствованию через мир душ. Игнатий же Лойола имел длительный обзор панорамы своей земной жизни как раз благодаря тем особенным упражнениям, которые разработали его душу; у него возникла особенная связь с гением Марса, ибо некое взаимодействие, избирательное сродство существо­вало между этим гением Марса и тем, что происходило в душе больного воина, который из-за пораненной ступни должен был лежать и стал не способным пользоваться ногой.

Все это оказало чрезвычайно сильное влияние, которое мож­но распознать, когда направляешь взор на всего человека в целом. И это привело Игнатия Лойолу во взаимосвязь с гени­ем Марса, которого я, впрочем, распознал на другом пути. И благодаря этой взаимосвязи у Игнатия Лойолы происходил длительный посмертный обзор минувшей земной жизни, тогда как у других людей обзор продолжается не более нескольких дней. В этом обзоре земной жизни Лойола мог к своему пере­живанию присоединить затем посмертные обзоры земных жиз­ней тех личностей, которые стали его преемниками в ордене иезуитов. Через посмертный обзор собственной жизни он со­хранял связь со своим орденом.

В этом посмертном обзоре Игнатия Лойолы образовыва­лись силы, которые сплачивали орден. Они были настолько необычными, что обуславливали необычность судьбы ордена иезуитов — оставаться в безусловном повиновении папе, не­смотря на запрещение ордена папою же и несмотря на многие преследования! Но также и то, что иезуиты осуществляли во внешнем мире, — все это вызывалось той своеобразной взаи­мосвязью, которую я только что описал.

Этот пример бросает ослепительный свет на некоторые исторические взаимосвязи. Видите ли, Игнатий Лойола после окончания своей земной жизни продолжал, собственно, всегда оставаться вблизи Земли, ибо вблизи Земли находятся, пока продолжается обзор минувшей земной жизни. Однако такой длительный посмертный обзор не может распространяться на несколько столетий, ибо расширение его за определенные вре­менные рамки уже есть отклонение от нормы, — впрочем, в мировой закономерный процесс вступают и факты, отклоняю­щиеся от нормы. И вот, сравнительно вскоре после своей земной жизни Игнатий Лойола опять появился на Земле как Эммануэль Сведенборг.

Это поразительный факт, который одновременно многое проясняет. Ибо взгляните на ослепительный исторический свет, излучаемый этим фактом: орден иезуитов существует дальше, но тот, кто сплачивал этот орден до определенного момента, сам стал с тех пор совсем другим: он выступил как индивиду­альность Эмануэля Сведенборга. И по причине одухотворе­ния Эмануэля Сведенборга орден иезуитов управляется те­перь другими импульсами, нежели те, которые исходили от его основоположника. Отсюда можно усмотреть, что в ходе исто­рического развития основатели какого-либо дела, те личности, которые глубоко связаны с основанным ими делом, оказыва­ются (при прослеживании кармических свершений) отделив­шимися от зачатых ими движений, и эти движения переходят к совсем другим силам. Таким образом, выясняется следующее: нет никакого исторического смысла говорить о теперешнем ордене иезуитов как о восходящем к Игнатию Лойоле. Меж­ду тем внешняя история это делает. Но внутреннее познание этого не делает, ибо знает, что индивидуальности отделяются от основанных ими же движений.

Итак, то или иное историческое явление возводят, следуя внешнему ходу событий, к тому или иному его основателю; но когда изучаешь позднейшую земную жизнь этого основателя, тогда узнаешь, что он уже давно отделился от исторического явления, которое некогда основал. И вся внешняя история во многом просто утрачивает свой смысл, если действительно хо­чешь найти оккультные факты, которые стоят за ней в процес­се кармической эволюции. Это — одно обстоятельство.

Другое же обстоятельство таково. Душа Игнатия Лойолы, став душой Сведенборга, вступила в организм, который здоро­вье своей головы, чрезвычайное здоровье этой головы обрел благодаря болезни ноги у Игнатия Лойолы в его прошлой земной жизни. И эта душа, которая всегда оставалась вблизи Земли, сначала не могла вполне войти в то земное тело, кото­рое теперь было дано ей в личности Эмануэля Сведенборга. До достижения сорокалетнего возраста Эмануэль Сведенборг обладал только чрезвычайно здоровым эфирным и физичес­ким телами со здоровым мозгом, а также здоровым астраль­ным телом, благодаря чему он смог достичь наивысшей учено­сти своего времени. И лишь с достижением сорокалетнего возраста, после развития у него «я» и вступления в стадию развития самодуха, Сведенборг подпал под влияние того само­го гения Марса, о котором я говорил; в первые сорок лет жизненного пути Сведенборга оно было как бы оттеснено. Этот гений Марса теперь стал духовно вещать через Эмануэля Сведенборга о Вселенной.

И вот в личности Эмануэля Сведенборга выступает блис­тательный, величавый, гениальный описатель страны духов — пусть и в сомнительных образах; так преобразовалась великая спиритуальная воля Игнатия Лойолы.

Это обычное явление: когда прослеживаешь конкретные кармические взаимосвязи, то приходишь, как правило, к чему-то поразительному. А то, что очень часто измышляют о по­вторных земных жизнях, и есть как раз «измышление». Эти вещи при действительно точном исследовании оказываются почти всегда поразительными. Ибо под всем тем, что человек переживает между рождением и смертью очень, очень глубоко сокрыта кармическая эволюция, продвигающаяся от одной зем­ной жизни к другой.

Я хотел показать вам это на примере одной хорошо извест­ной личности, чтобы вы могли усмотреть, как глубоко может быть сокрыто то, что кармически переходит дальше из одной земной жизни в другую. Лишь когда исследуешь это сокрытое, тогда, собственно, получаешь действительные объяснения про­исходившего.

Если вы однажды всмотритесь в жизнь Эмануэля Сведен­борга, то она будет становиться для вас все понятнее и понят­нее, — при условии, что вы будете учитывать те связи, о кото­рых я рассказал вам.

В начале этого столетия я несколько раз побывал в Лондо­не. Во время одного из пребываний там я получил некоторые сведения, сначала внешне-литературные, относительно одной чрезвычайно значительной личности. И так как тогда проме­жутки между поездками были более продолжительными, чем теперь, то я мог взять себе из теософской библиотеки книги об этой личности — о Лоренсе Олифанте*(*Лоренс Олифант (1829—1888 гг.) — журналист, писатель. Сочинения: «Симпневмата: эволюционные силы, действующие в настоящее время в человеке» (1884 г.), «Научная религия» (1888 г.).).

Лоренс Олифант действительно является чрезвычайно инте­ресной и весьма значительной личностью; это видно из его книг. Эти книги, трактующие о сходстве в различных религиях, о спиритуальных религиях и так далее, — свидетельствуют об интенсивном познании Олифантом взаимосвязи человека — в его различных телесных и душевных процессах — с тайнами Вселенной. И когда читаешь сочинения Олифанта, то получа­ешь, собственно, следующее впечатление: здесь описывается, ис­ходя из глубоких космических инстинктов, человек в его зем­ной жизни. И опять-таки те процессы человеческой земной жиз­ни, которые связаны с рождением человека, его эмбриональной жизнью, происхождением и так далее, в изображении Олифанта свидетельствуют о том, что человек как микрокосм чудесным образом коренится в макрокосме.

Изучение сочинений Олифанта очень скоро привело к тому, что передо мной возник образ умершего Олифанта, — но не в том смысле, что это была индивидуальность в ее нынешней жизни после смерти: его совершенно отчетливый образ высту­пил, — правда, не сразу, — из той живой спиритуальности, которая присутствует, можно сказать, в его космически-физио­логических, космически-анатомических сочинениях. Можно было проводить оккультные исследования в самых различных об­ластях ; всюду там обнаруживался тот самый образ, который возник передо мной при чтении сочинений Лоренса Олифанта. Сначала я не мог дать себе надежного отчета в том, что озна­чают его манифестации, чего он, собственно, хочет. Но из того, как он себя изживал, обнаружилось следующее: я мог в точно­сти узнать об индивидуальности Лоренса Олифанта, что она имела долгую жизнь между смертью и новым рождением, то есть рождением самого Олифанта; эта долгая жизнь (в потус­тороннем мире), вероятно, лишь однажды была прервана зем­ной жизнью, не слишком значительной для другого мира. Так что многое могло таиться в этой личности Олифанта, и его фигура всегда поднимала значительный кармический вопрос.

При проведении этих кармических исследований выступило духовное существо, принимающее участие в выработке челове­ческой кармы, подобное тому существу, о котором только что говорилось в связи с Вольтером и Игнатием Лойолой, как о гении Марса. Таких гениев можно распознать в самых различ­ных их проявлениях. Они обнаруживаются при кармических исследованиях именно того, что дано человеку в земном мире прежде всего физически.

Эти вопросы всегда были близки мне. Даже моя «Филосо­фия свободы» (в английском переводе названа «Философия духовной активности») вводит в космические наблюдения над жизнью человеческой воли. И те вопросы, которые теперь сто­ят перед антропософским движением, ведут, — хотя этим они не исчерпываются, — к кармическим исследованиям, а кармические исследования ведут к таким гениям, как гений Марса, о котором я говорил. С такими гениями встречаешься также тогда, когда проводишь исследование такого рода, какие описаны в выходя­щей вскоре из печати первой части медицинской книги, состав­ленной мною совместно с доктором Итой Вегман*(*«Основы расширения врачебного искусства в свете духовной науки» (1925 г.) (ПСС, т. 27).). Когда этим способом отыскиваешь посвятительное естественнонаучное зна­ние, тогда подобным же образом приходишь к встрече с гением Меркурия, ибо эти гении Меркурия играют своеобразную роль в карме человека. Когда человек проходит через жизнь между смертью и новым рождением, то сначала под влиянием лунных существ происходит его очищение в отношении моральных ка­честв. Благодаря же гениям Меркурия его болезни преобразу­ются в спиритуальные качества. Таким образом, то, что человек перенес в земной жизни как болезни, он в течение посмертной жизни благодаря существам Меркурия преобразует в сфере Меркурия в спиритуальные энергии, в спиритуальные качества. Это чрезвычайно важная закономерность.

Однако эта закономерность ведет нас еще дальше, а именно — открывает возможность исследовать кармические вопросы, связанные с патологическими явлениями. Исследования, кото­рые были описаны мною в лекциях в Торки, привели меня к тому, что я смог углубленным образом познать дух учителя Данте — Брунетто Латини.

Проникнув в духовные миры, можно встретиться там с раз­ными индивидуальностями в том их облике, в каком они жили на Земле в определенное время. Можно, например, иметь инте­ресную встречу с жившим в XIII столетии Брунетто Латини, великим учителем Данте. Брунетто Латини еще обладал тем познанием мира природы, при котором природа рассматрива­лась не при помощи таких абстракций как «законы природы» современного естествознания, но под животворным влиянием живых духовных существ. Когда Брунетто Латини возвра­щался со своего поста флорентийского посла из Испании, то на обратном пути в родной город Флоренцию он получил оттуда угнетающие и тревожные известия, — кроме того, он получил легкий солнечный удар. И именно под влиянием это­го состояния, под влиянием патологического возбуждения, ко­торое он тогда переживал, Брунетто Латини имел ясновидческие прозрения в творящие деяния природы, в творящие дея­ния Космоса, — грандиозные прозрения во взаимосвязь чело­века с планетарным миром, которые затем только в виде тенеподобных образов просочились в могучее произведение Данте.

Но когда прослеживаешь Брунетто Латини, то видишь, как в решающий момент, когда открывшееся познание грозило подавить его, — когда ему показалось, что он отклоняется от истинного познания и впадает в заблуждение, — в этот момент его проводником стал Овидий*(*Овидий Назон (43 г. до Р.Х.—18 г. после Р.Х.)). Овидий, древнеримский писа­тель, автор «Метаморфоз», внес туда, пусть на трезвый римс­кий лад, в трезвом латинском изложении, грандиозные прозре­ния древнегреческого времени.

Тут Овидий, индивидуальность Овидия, выступает вместе с Брунетто Латини. Если внутренне познать эту связь, тогда оказывается, что в додантевское время Брунетто Латини дей­ствительно выступает вместе с индивидуальностью Овидия. И как раз в связи с нашими естественнонаучными медицинскими исследованиями Овидий обнаружился в Лоренсе Олифанте. После этой долгой жизни между смертью и новым рождением после древнего Овидиева времени лишь раз побывав на Земле в христианскую эпоху в незначительной для внешнего мира женской инкарнации, Овидий снова является, преобразовав свое душевное содержание сообразно Новому времени, как Лоренс Олифант.

И не только Брунетто Латини, но и другие личности из духовного мира Средневековья все вновь заявляют, что Ови­дий был для них проводником. Не правда ли, поначалу это выглядит как устойчивая традиция?

В действительности, мои дорогие друзья, реальный Овидий был проводником в духовном мире для многих посвященных; а потом он проявил себя, будучи Олифантом, в грандиозных космически-анатомических, космически-физиологических про­зрениях. Одним из самых, можно сказать, блистательных и поучительных примеров — примером поразительной эстафеты — является обнаружение этой взаимосвязи между Овидием и Лоренсом Олифантом.

Об этих вещах я буду говорить еще в следующий раз.
ТРЕТЬЯ ЛЕКЦИЯ

Лондон, 27 августа 1924 г.

Взирая на развитие христианства со времени Мистерии Гол­гофы, мы получаем впечатление, что христианство (Христов импульс) могло вливаться в среду европейской и американс­кой цивилизации, только встречаясь с определенными противо­действиями и во взаимосвязи с другими духовными течения­ми. Это развертывание, постепенное развитие христианства являет нам в высшей степени примечательные факты.

Сегодня я хотел бы обрисовать несколькими штрихами это развитие в связи с тем, что должно и может жить внутри Антропософского общества, ибо внутренне честные люди чув­ствуют, что влечение к антропософии исходит из самых глу­бин их существа.

Если мы со всей серьезностью примем факт повторных земных жизней человека, тогда должны сказать себе следую­щее. Такое внутреннее побуждение — побуждение вырвать­ся из воззрений, из мыслительных привычек среды, в кото­рую мы так или иначе включены жизнью, воспитанием, соци­альными отношениями, и примкнуть к мировоззренческому течению, которое более или менее привлекательно для души данного человека, — такое обнаруживающееся побуждение должно основываться на карме, происходящей из прошлых земных жизней.

И вот, когда рассматриваешь вопрос о карме тех личностей, которые собрались в антропософском движении, то выясняет­ся, что все они имели перед нынешней земной жизнью еще одну, имевшую для них решающее значение земную жизнь пос­ле Мистерии Голгофы; таким образом, они уже были однажды воплощены во время развития человечества после этого Со­бытия, и теперь во второй раз присутствуют на Земле после Мистерии Голгофы.

Тут возникает важный вопрос: «Как прошлая земная жизнь тех личностей, которые, исходя из своей кармы, почувствовали побуждение вступить в антропософское движение, — как эта прошлая земная жизнь подействовала на них, принимая во вни­мание Мистерию Голгофы?»

Уже внешне, экзотерически обнаруживается, что даже та­ким глубоко стоящим внутри позитивного христианского раз­вития человеком, как Блаженный Августин, было сказано сле­дующее: «Христианство существует не только начиная с Хри­ста: были христиане также и до Христа, но только тогда они еще так не именовались». Так говорил Блаженный Августин*(*«То, что в наше время зовут христианской религией, имелось уже у древних и при начале человеческого рода, а когда Христос явился во плоти, истинная религия, которая уже имелась, стала зваться христианс­кой». (Retractationes L. I, Сар. XIII, 3).).

Тот человек, который глубже проникает в духовные тайны человечества и может изучать их при помощи науки посвяще­ния, в самом глубоком смысле подтвердит воззрение Августи­на. Так обстоит дело. Тогда возникает глубокая потребность познать то, как Христов импульс жил на Земле до Мистерии Голгофы.

И вот сегодня я хотел бы в качестве введения рассказать об этом раннем облике христианства, исходя из тех впечатле­ний, которые были получены поблизости от места, откуда про­изошло духовное течение короля Артура. Нам была предос­тавлена возможность во время летнего курса лекций в Торки получить непосредственные зрительные впечатления от того места в Тинтагеле, где когда-то был замок рыцарей Круглого стола короля Артура. Впечатления эти еще могут быть там получены, — впечатления от величественной природы вокруг замка.

Находясь на том месте, где остались только следы древнего замка короля Артура, над которым с времен Артурова духов­ного течения пронеслись столетия, разрушая замок камень за камнем, — обнаруживаешь, что мыслительным путем теперь едва ли можно что-то узнать о тех старых замках, в которых жили король Артур и его рыцари. Однако, если духовным оком взглянуть с того места, где стоял этот замок, на море, отливающее разными красками и бушующее, — если ясновидчески взглянуть отсюда, — здесь вершина горы, а здесь море, — тогда получаешь впечатление, что человек тут находится в положении, позволяющем ему в особенно глубоком смысле воспринять стихии мира природы и Космоса. Взирая потом оккультным взором в прошлое, видишь тот момент времени, когда многие столетия тому назад было положено начало Артурову течению, — замечая при этом следующее. Люди, кото­рые жили здесь, избрали это место (как бывает в случае всех подобных оккультных мест) потому, что они нуждались в том, что разыгрывается перед ними в мире природы, — нуждались в этом для импульсов, которые им требовались для решения поставленных задач, для всего того, что они должны были совершить в мире.

Так вот (я не могу теперь сказать, что так бывало всегда, но в те моменты, которые я лицезрел, положение вещей было именно таким), захватывающе красивая игра вздымающихся из морских глубин волн с их чудесными пенистыми гребнями — «барашками» — уже сама по себе являет одно из самых величественных зрелищ в мире природы; бьющий о скалистые стены и откатывающийся назад прибой морских волн, который поднимает снизу элементарных духов и в котором они изжи­вают себя, и льющееся сверху в них солнечное сияние с его причудливой красочной игрой в воздушных волнах — это есть тот момент, когда у человека может развиться нечто, что я мог бы назвать благочестием на языческий лад. Эта совместная игра верхних и нижних стихий вполне являет собой солнеч­ную силу, развертывает эту солнечную силу перед человеком таким образом, что он может ее воспринять. И человек, кото­рый может воспринять то, что вызывают в совместной игре рожденные из света элементарные существа и рожденные из тяжести нижние элементарные существа, — тот воспринимает именно солнечную силу, солнечный импульс. Это нечто иное, чем благочестие на христианский лад. Благочестие на язычес­кий лад — это преданность богам природного мира, которые повсюду в бытии и творчестве природы играют, испытывают свои силы, действуют и творят.

И все это природное действие и творчество явственно воспринималось теми, кто находился вместе с королем Арту­ром. Здесь важно, что именно такой была способность воспри­ятия людей, собравшихся вокруг короля Артура в первые сто­летия после Мистерии Голгофы.

Я хотел бы сегодня, мои дорогие друзья, изложить, как раз­вивалась эта особенная духовная жизнь в таких местах, как замок короля Артура с его рыцарями Круглого стола. Тут я буду исходить из явления, которое вы все знаете.

Когда человек умирает, то он прежде всего оставляет свое физическое тело; эфирное тело он несет при себе еще несколь­ко дней. По прошествии нескольких дней он слагает с себя эфирное тело и живет дальше в астральном теле и «я». То, что разыгрывается с человеком, прошедшим через врата смерти, — это воспринимается ясновидческим взором как растворение эфирного человека в Космосе: он становится все больше и больше, но делается одновременно менее отчетливым. Он впле­тается в Космос. Поразительное — полярно противоположное явление происходит в Космосе в связи с Мистерией Голгофы. Что произошло тогда, когда произошла Мистерия Голгофы?

До Своего нисхождения Христос был Солнечным Суще­ством, принадлежал Солнцу. До того, как совершилась Мисте­рия Голгофы, рыцари Артурова Круглого стола со своих на­горных замков взирали сверху, всматривались в игру стихий­ных духов, рожденных от Солнца, и стихийных духов, рожден­ных от Земли, и при этом ощущали, что там с большой силой разыгрывалось, — это проникало в их сердце, но прежде всего — в эфирное тело. Тем самым они воспринимали Христов импульс, который тогда притекал с Солнца и жил во всем том, что производилось притоком сил с Солнца.

Итак, до Мистерии Голгофы рыцари Артурова Круглого стола воспринимали Солнечного Духа, то есть дохристианско­го Христа в Его собственном Существе. Потом они направля­ли своих посланцев во все страны Европы, чтобы бороться с дикостью астрального тела населения Европы, очищать, окуль­туривать его, ибо это было их задачей. И мы видим, что рыца­ри Артурова Круглого стола, из этого западного пункта ны­нешней Англии несли то, что получали от Солнца, в среду тогдашнего европейского человечества, очищая астральность тогда очень дикого, по меньшей мере в Центральной и в Север­ной Европе, европейского населения.

Потом наступила Мистерия Голгофы. Что тогда произош­ло в Азии? Там, в Азии, произошло всемирно-историческое Событие. То высокое Солнечное Существо, которое после этого именовали Христом, оставило Солнце. Это было своего рода смертью для Христа. Христос удалился с Солнца подобно че­ловеку, который после смерти удаляется с Земли. И как в случае человека, который умер и удаляется от Земли, оставив там свое физическое тело, а по прошествии примерно трех дней слагает с себя и эфирное тело, что зримо для оккультно­го наблюдателя, — так и Христос оставил в Солнце то, что в моей «Теософии» названо духочеловеком, то есть седьмым чле­ном человеческого существа.

Христос «умер в отношении Солнца», Он космически умер в отношении Солнца и направился вниз к Земле. С момента события Голгофы на Земле можно было ясновидчески созер­цать то, что было его Жизнедухом. Мы, люди, оставляем после смерти свой жизненный эфир, то есть свое эфирное тело; Хри­стос же после космической смерти оставил на Солнце Духочеловека, а в атмосфере Земли — Жизнедух. Так что с момента Мистерии Голгофы Земля овевается, как неким духовным на­чалом, Жизнедухом Христа.

Физические условия той или иной местности имеют совсем другое значение для духовной жизни, чем для физической. Этот Жизнедух в особенности созерцали ясновидчески в мис­териях Гибернии, то есть в ирландских мистериях, и он был в особенности доступен ясновидческому созерцанию также ры­царей Круглого стола короля Артура. Так что они до момента Мистерии Голгофы воспринимали Христов импульс, который в действительности приходил с Солнца. Позднее же силы Артуровых рыцарей умалились, но тем не менее они реально пребы­вали в этом Жизнедухе, который в порядке космической конфигурации овевал Землю, и в нем они постоянно переживали эту игру света и воздуха, игру верхних и нижних элементар­ных существ.