Глава 4 Истоки многообразия желаний

Глава 4

Истоки многообразия желаний

Единственным средством преодоления этого противоречия и продолжения жизни остается размножение. Им, в сущности, завершается функция индивида в борьбе живой материи за существование и распространение. Живое уступает пространство своему потомству. Поэтому борьба живого за пространство функционирует в двух потребностях: в потребности занимать пространство собою (и для этого сохранять и обслуживать себя) и в потребности во всем том же для своего потомства.

В разных случаях преобладает та или другая потребность в той или иной степени; вторая иногда выступает даже как потребность жертвовать собой и своим местом потомству, но она не может существовать без первой и следует за нею, в то время как первая, хотя и служит второй и ведет к ней, возможна практически и часто функционирует без нее. Вторая возникает на основе первой в определенный срок созревания организма, хотя в своей объективной сущности может при этом не осознаваться. В половой потребности человека редко осознается ее объективное назначение — продолжение рода. М. М. Зощенко цитирует Шопенгауэра: «Любовь — это слепая воля к жизни. Она заманивает человека призраками индивидуального счастья и делает его орудием своих целей» (101, с. 90).

А. Н. Радищев откровенно признается, обращаясь к своим детям: «Я получил мать вашу себе в супруги. Но какое было побуждение нашей любви? Взаимное услаждение; услаждение плоти и духа. Вкушая веселие, природой поведенное, о вас мы не мыслили. Рождение ваше нам было приятно, но не для вас. Произведение самого себя льстило тщеславию; рождение ваше было новый и чувственный, так сказать, союз, союз сердец подтверждающий» (204, с. 67).

Половое влечение существует как потребность индивида для себя и в самой упро­щенной форме — как потребность сугубо эгоистическая, вполне удовлетворяемая физической близостью. Но объективно та же потребность ведет к размножению и пробуждает заботы о потомстве — родительские инстинкты. Таково противоречие внутри самого полового влечения. У человека оно, кроме того, существует как одно из слагаемых того влечения к лицу другого пола, к которому в разных случаях более или менее подходит наименование «любовь». В тех случаях, когда оно подходит, сама половая потребность может занимать в нем относительно скромное место, иногда находясь даже в остром противоречии с духовной близостью или с потребностью в ней. К потребностям, именуемым любовью, мы специально обратимся в дальнейшем, но уже тут нужно отметить, что половая любовь есть сложный комплекс потребностей, включающий в себя и половое влечение, в котором скрывается потребность размножения.

Любовь может служить иллюстрацией общего положения, распространяющегося и на другие потребности: размножаясь и трансформируясь, они в то же время сливаются в разнообразные и сложные комплексы, выступающие как одна потребность. Но в каждом комплексе, как бы сложен он ни был, какая-то потребность из входящих в его состав преобладает в той или иной степени над другими; причем вслед за сменой обстоятельств может преобладать то одна, то другая. Это дает бесконечное разнообразие комплексов, их вариаций и вариаций потребности, преобладающей в каждом из них. Поэтому та же потребность в различных комплексах и в разное время выглядит по-разному, и практически нет двух совершенно тождественных потребностей.

Любовь всегда своеобразна — это не нуждается в доказательствах, — а основные варианты ее можно различать хотя бы по тому месту, какое занимает в ней половое влечение — господствующее или подчиненное, в какой мере то или другое и чему именно подчиненное. Значит, варьируется и само это влечение. В одних случаях, например, идеальное или духовное сближение служит более или менее сложным путем к физической близости — служит способом ее достижения; в других, наоборот, физическая близость — всего лишь одно из условий сближения идеального; причем условие — может быть, даже вынужденное.

Как потребность физически жить делится на две (для потомства и для себя), так и каждая из этих двух делится на противонаправленные: в заботу о себе входит и самосохранение, и новые приобретения, а забота о потомстве требует и обслуживания его, и заботы о его самостоятельности. Далее конкретизация и трансформация все той же потребности физически жить ведет к новым и новым производным, причем многие из них и самые разные образуют сложные комплексы, и каждый из них вы­ступает как одна конкретная потребность. Она является «производной» от нескольких «исходных», но от какой-то — преимущественно.

Для одного первое требование — покрой, для другого — цена: в одном случае — материал, в другом — цвет и т. д. Иногда субъекту самому трудно определить свое главное требование, как в «Женитьбе» Гоголя Агафье Тихоновне труден выбор жениха. Так бывает при широком выборе, но один и тот же выбор одному представляется богатым, другому — бедным; это зависит от требовательности, а требовательность тем ниже, чем больше нужда.

По мере возрастания нужды в предмете, долженствующем удовлетворить комплекс требований, по мере умножения трудностей его получения и сокращения выбора все яснее обнаруживается главное требование к предмету данного человека в определенный момент — главенствующая потребность в комплексе. На нее указывает отказ или даже возможность отказа от удовлетворения других потребностей, вхо­дящих в комплекс. (Напомню: доминантной потребностью занят в мозговых структурах гипоталамус, сопутствующими — миндалина. — П. Е.) (См. гл. 3, § 6 и гл. 10, § 13.)

В комплексах выступают практически чуть ли не все человеческие потребности, но обнаруживается это, когда человек стоит перед необходимостью и возможностью выбора. Идет ли речь о месте работы, о месте отдыха, о взаимоотношениях с сослуживцами или соседями, о самых разнообразных предметах потребления — ко всему этому предъявляется обычно ряд требований; их разность и свидетельствует о комплексной структуре конкретных потребностей человека.

Потребности, выступающие в едином комплексе, бывают связаны общностью происхождения. Так, скажем, требования, предъявляемые к питанию и одежде ребенка или к самому ребенку в отношении его поведения, часто бывают продиктованы одной потребностью — заботой об этом ребенке. Правда, и в подобных случаях то та, то другая потребность, производная от этой единой, главенствует над другими; в одежде, например, то — тепло, то — удобство, то — внешний (на праздник!) вид. Так обстоятельства (которыми заняты неокортекс и гиппокамп) видоизменяют содержание заботы (см. гл. 10, § 13).

Человек не всегда расчленяет свои требования, понимая их суммарно. Он хочет, например, «хорошую» работу, «удобную» квартиру. Вместе с трудностью получения того и другого будет уясняться и главное требование к ним, и мера требовательности данного человека.

Тут вновь обнаруживается обслуживающая роль мышления — подсознания, сознания и сверхсознания. Выше отмечалось, что оно занято способами удовлетворения потребностей. Эта работа была бы легка, и, вероятно, не возникало бы представлений о якобы решающей роли мышления, если бы речь шла о наилучшем способе удовлетворения одной потребности. Но занимаясь главной в данной ситуации потребностью, мышление испытывает на себе давление и других, выступающих в едином комплексе с этой главной или конкурирующих с ней. Практически мышление всегда занято «поимкой двух (если не больше) зайцев» — поисками таких способов, которые служили бы удовлетворению одновременно нескольких потребностей, ча­сто взаимоисключающих. Оно ищет путей: как, затратив минимум, получить максимум — как с наименьшим трудом добиться наибольшего результата, как сочетать, например, экономию сил и средств с наибольшим приобретением, и чтобы при этом удовлетворение одной потребности не шло в ущерб другим. Для этого и нужны человеку «четыре структуры» — «оперативный штаб» желаний.

Работу мышления можно уподобить также и работе «комиссии законодательных предположений» со всем ее штатом статистиков и проектировщиков; она бывает настолько значительной, что выглядит решающей (особенно если она осуществляется в достаточной мере сознательно), в то время как эмоции, потребности и воля часто не осознаются. Но подводят первые итоги и принимают решения, в сущности, они, а мышление готовит лишь материал для них и по заказу потребностей.

Такая подготовка материала не слишком трудна, если заказ исходит от потребностей, хотя и разных, но родственных одна другой, как в приведенном примере с уходом за ребенком. Здесь трудность определяется не сложностью потребности, а ее остротой и условиями, в которых она должна быть удовлетворена. Поэтому и работа мышления в подобных случаях не сложна; но чем она труднее, тем нужнее то, что называют интуицией, находчивостью, сообразительностью. Впрочем, иногда выручает и бездумный автоматизм подсознания — привычка.

В комплекс бывают связаны потребности весьма далекие одна от другой по сво­ему содержанию и происхождению. Та же одежда, в особенности женская, может служить примером. Она должна оберегать температуру тела — это вытекает из потребности в тепле; она должна соответствовать моде и быть в то же время достаточно оригинальна — это к теплу отношения не имеет, а вытекает из потребности во внимании и уважении окружающих, из потребности самолюбия; она должна подходить к лицу и фигуре и оттенять определенные их качества. Это требование может быть следствием различных потребностей — сексуальной, часто совершенно неосознаваемой, эстетической или все той же — занимать достойное место в общественной среде. А эти потребности опять же происходят от каких-то других, разных.

В требованиях к одежде хорошо видно не только комплексное строение человеческих потребностей, но и разнообразие конкретного состава самих комплексов, их индивидуальный характер. Разные люди в различных условиях предъявляют к одежде самые разные требования и в этом проявляется характер каждого — структура его потребностей — и даже его умственные способности... При некотором стечении обстоятельств какое-то одно требование к одежде может вытеснить все остальные; значит, одна потребность чрезвычайной силы вышла на первый план и подавила все другие, входящие в комплекс. Какая именно? В каких именно обстоятельствах? Ответ может ярко характеризовать того, с кем это произошло.
3. От биологических к социальным
Разность состава комплексов обнаруживается в обстоятельствах, вынуждающих конкурировать уже не потребности внутри комплекса, а сами эти комплексы, когда удовлетворение одного из них не совместимо с удовлетворением другого. Такая конкуренция встречается на каждом шагу. Соблазн купить предмет, обещающий целый набор удовольствий, конкурирует со стремлением сохранить деньги для других разнообразных трат; обязанность посетить одного знакомого конкурирует с желанием навестить другого; потребность в отдыхе конкурирует с потребностью продолжить или завершить работу и т. д.

Если комплексы потребностей конкурируют, то это значит, что они близки по силе один другому. Но так как победа все же должна принадлежать одному (хотя бы в очередности), то побеждает тот, который либо связывает большее число различных потребностей, либо в котором главенствует сильнейшая, либо, наконец, наиболее легко удовлетворимый в данных условиях. Так, в столкновении комплексов потребностей проявляется то и другое с поправкой (иногда решающей) на доступность — легкость или трудность удовлетворения участников конкурса. (Тут как раз и выступают «соблазны» и «искушения» в столкновениях с волей.)

Иногда комплексы потребностей бывают средствами одной, скрывающейся за ними цели. Человек, скажем, иногда выбирает место летнего отдыха, но, в сущности, вовсе не в отдыхе дело, отдых — только повод, или второстепенное слагаемое в сложном комплексе. Подобные случаи многочисленны и разнообразны. В реальных, лежащих на поверхности целях и заботах лишь в какой-то мере, иногда самой малой, проявляются скрывающиеся за ними и диктующие их истинные потребности. Это относится и к потребностям самым глубинным и часто неосознаваемым — «исходным».

Принадлежность потребности к «исходной» или прямая связь с нею обнаруживаются в тех редких случаях конкуренции, когда побежденной оказывается первейшая и важнейшая из всех потребностей живого организма — потребность жить. Такие случаи известны. Значит, существуют человеческие потребности, преодолевающие потребность жить, и они, следовательно, «забыли» о своем происхождении, оторвались «от корня» и стали самостоятельны — «исходны». Конкретизироваться и трансформироваться они должны и могут по-разному, в зависимости от обстоятельств, которые могут их скрывать и обнаруживать.

Поэтому потребности эти могут оставаться незамеченными. Далеко не часто складываются условия, требующие выбора, при котором они необходимо выходят на первый план поведения. Значит, они могут существовать и функционировать подспудно, а практически присутствовать и действовать — в таких производных трансформациях, в которых их подлинная природа неузнаваема. Рядом с другими они могут занимать в том или ином комплексе самое как будто бы скромное положение. Но именно они заслуживают самого пристального внимания. В этом, я полагаю, необходимо согласиться с Р. Ардри: «Любая сила, которая может заставить нас действовать наперекор нашей воле выжить, должна быть исследована, и именно теперь, в наш исторический период. Это исследование должно открыть нечто большее, чем уже известное нам» (12, с. 2).

Когда животное жертвует жизнью, защищая свое потомство (как в стихотворении в прозе Тургенева «Воробей») — перед нами конкуренция потребностей однородных: жизнь потомства есть продолжение собственной жизни. Но человек может предпочесть жизни и своей, и своего потомства требования долга, чести, требования дружбы, идеалов науки и искусства. Причем, как и во всех случаях конкуренции, победу присуждает отнюдь не рассуждение, а эмоция, а она диктуется главенствующей потребностью и вызывает конкретный поступок. Эмоция в этом случае достигает, очевидно, чрезвычайной силы и выступает как страсть, не допускающая ни промедлений, ни рассуждений. Главенствующей и сильнейшей потребностью человека не всегда, следовательно, бывает сохранение жизни своей или своего потомства. Эрих Фромм объявил «бессознательное» источником всех подлинных способностей и потребностей — таких как потребность в любви, стремление к свободе, истине, счастью и др., — то есть включающим те силы, с помощью которых человек наиболее целесообразно соединяет себя с окружающим миром и делает его подлинно своим. Фромм считает, что все эти стремления уже были присущи человеку до того, как он нарушил гармонию с природой. «Бессознательное, — пишет Фромм, — представляет прошлое человека, зарю человеческого существования; оно представляет также его будущее, поднимает нас к тому дню, когда человек станет подлинным человеком» (286, с. 94–95). Потребности, которые имеет в виду Фромм, существуют, видимо, закономерно; они, значит, нужны человечеству.

Надо полагать, что логику их появления следует искать в развитии человеческих потребностей, обслуживающих не индивида, а род человеческий в целом. Когда потребности индивидуального физического существования, удовлетворяясь, обеспечивают организму достаточную зрелость, возникают потребности размножения; половая потребность на какое-то время занимает главенствующее положение. Появляется и умножается потомство. Потребность размножения в форме «родительского инстинкта», развиваясь, расширяется до потребности в существовании, благополучии, росте и развитии семьи; потом — рода, потом — нации, потом — человеческого общества в целом.

В этом качестве она теряет сходство не только с половой потребностью, но и связь с «родительским инстинктом», и приобретает качественно новое содержание.

То, что в поддержании родственных связей было средством, превращается в цель. Как чрезвычайно трудно достижимая, она приобретает все большую самостоятельность, вплоть до независимости и главенствующего положения. Далекие и широкие родственные связи (родовые и даже национальные), переросшие в связи еще более широкие, общественные, неосуществимы средствами, обслуживающими даже самую многочисленную семью.

Вместо потребностей в защите, заботе, помощи, опеке, с одной стороны, и повиновении, подчинении — с другой, возникает потребность в справедливости в пределах рода, нации, общественного класса, человеческого общества в целом. Потребность эта, вероятно, близка к тем, какие имеет в виду Э. Фромм: «Человеческие побуждения, поскольку они выходят за рамки утилитарных, являются выражением фундаментальной и специфически человеческой необходимости: быть связанным с другими людьми и утвердить себя в связи с природой» (286, с. 94).

Потребность «быть связанным с другими людьми» именно справедливостью обе­спечивает организацию человеческого общества, а функционирование этой потребности ведет к изменениям форм и способов этой организации. На существование такой потребности указывает и эмоция. Л. Н. Толстой отметил в дневнике: «Как в организме боль указывает на нарушение закона — предупреждает, так и в обществе людском страдание от враждебности указывает на нарушение закона единения, предупреждает» (251, т. 50, с. 121–122).

В упрощенном виде потребность эта существует и в животном мире. Не раз описаны формы организации разного рода сообществ у насекомых, птиц и млекопита­ющих, которым свойственно обитание группами. Потребность в сохранении групп (стаи, стада и т. п.) слита с потребностями физического существования особи, ее потомства и вида в инстинктах, автоматически действующих средствами первой сигнальной системы. Благодаря этому автоматизму на протяжении обозримой истории объединения муравьев, пчел, ворон, волков, оленей, обезьян не претерпевают заметных изменений. В иерархической структуре подобных объединений основания определяются чем-то непосредственно ощутимо бесспорным: полом, возрастом, физической силой, ловкостью, выносливостью. По таким непосредственно ощутимым признакам определяются место особи в сообществе и основательность или беспочвенность («степень справедливости») ее притязаний. Лидер, вожак устанавливается так же ясно и просто, как победитель в соревновании самцов, претендующих на одну самку.

У человека теоретические силы несравнимо значительнее сил физических; поэтому лидерство и подчинение лишаются бесспорно ощутимых оснований. Вследствие способности теоретического предвидения цели удаляются от средств, производство — от потребления и возникают представления о сложных и отдаленных связях — правах и обязанностях — внутри семьи, рода, нации, общественного класса, человечества.

Еще Гегель указывал на то, что земледелие вынудило к стабильности в организации человеческого общества, в борьбе человека с природой. Наш современник историк и этнолог Л. Н. Гумилев отмечает большую зависимость от природы кочевника сравнительно с земледельцем: «Последний приспосабливает природу к своим потребностям и привычкам, изменяет на возделанных участках флору и, имея избыточный продукт, воспитывает домашних животных, т. е. воздействует на фауну <...>. А кочевник связан со своими животными, приспособленными к тем или иным, но строго специализированным условиям» (75, с. 191–192).

Переход человека к земледелию со всем, чего оно требует, — закономерный этап в овладении человека природой. Значит, овладение это требует и организации человеческого общества. Трудность этого средства сделала его самостоятельной, исходной потребностью. Эту специфически человеческую потребность в определенной взаимосвязи людей, независимо от их родственных отношений, я и называю потребно­стью в справедливости.
4. Многослойность социальных потребностей
Группу потребностей, производных от потребности существовать и размножаться — занимать физическое место в пространстве — можно условно назвать потребностями биологическими, поскольку они присущи всему живому. От них существенно отличаются потребности, связанные с местом человека в среде ему подобных: они могут быть названы потребностями социальными. По свидетельству Ж. Нюттена, на эти потребности обратил особое внимание психолог К. Левин в 1926 г., назвав их «квазипотребностями» (181, с. 107). Потребности эти будут предметом специального рассмотрения в дальнейшем, но их контурный обзор необходим сейчас для уяснения того, что относится не только к ним, но и к другим человеческим потребностям, а главное — к их взаимозависимостям.

Взаимосвязь разнородных потребностей обнаруживается, между прочим, в том, что существует, видимо, группа потребностей, промежуточных между биологическими и социальными. Эту группу потребностей можно назвать «этническими». Они обнаружены Л. Н. Гумилевым, хотя слово «потребность» он не употребляет. Он пишет: «Греческое слово “этнос” имеет в словаре много значений, из которых мы вы­брали одно “вид, порода”, подразумевается — людей. Это свойство вида homo sapiens группироваться так, чтобы можно было противопоставлять себя и “своих” (иногда близких, а часто довольно далеких) всему остальному миру. Это выделение характерно для всех эпох и стран» (77, № 1, с. 47). И далее: «Внутренняя структура этноса — это строго определенная норма отношений между коллективом и индивидом и индивидов между собой. Эта норма негласно существует во всех областях жизни и быта, воспринимаясь в данном этносе и в каждую отдельную эпоху как единственно возможный способ общежития. Поэтому для членов этноса она не тягостна, так как она для них незаметна. И наоборот, соприкасаясь с иной нормой поведения в другом этносе, каждый член первого этноса удивляется, теряется и пытается рассказать своим соплеменникам о чудачествах другого народа» (77, № 1, с. 49). Об этносе Л. Н. Гумилев пишет: «Это элементарное понятие, несводимое ни к социальным, ни к биологическим категориям. Этот вывод является эмпирическим обобщением историко-географических данных» (77, № 1, с. 32).

Ю. В. Бромлей указывает на главную особенность, определяющую принадлежность к этносу: «В действительности совокупность людей, обладающих общностью культуры, выступает как единый этнос только в том случае, если ее члены в той или иной мере осознают эту общность, считая ее выражением общности исторических судеб, в том числе, как правило, общности происхождения (фактической или иллюзорной — это уж другой вопрос)» (32, с. 83). На эту же черту указывает и Л. Н. Гумилев: «Этнос является понятием релятивным, единственный признак, который можно считать инвариантным — признание особи: “мы такие-то, а все прочие другие”. Поскольку это явление повсеместно и равно характерно для классовых и доклассовых обществ, то, следовательно, оно отражает некоторую физическую реальность, которую и надлежит обнаружить, потому что самосознание, как и самоощущение, только опознавательный знак, а не сущность предмета» (76, с. 6).

Потребности этнического обособления, обостряясь, ведут к противопоставлению своего этноса всякому другому. Так они делаются потребностями явно социальными, того или другого содержания. В. И. Козлов пишет: «Зерна национализма питаются прежде всего психологически естественной симпатией к людям того же языка, культуры, внешнего вида и т. д. и столь же естественной настороженностью по отношению к этнически чуждым людям» (118, с. 78). Так, националистические предубеждения и предрассудки мешают сотрудничеству. Но те же этнические потребности иногда служат сохранению социальной целостности, оказавшейся под угрозой. По Андрею Платонову: «Долг и честь, когда они действуют как живые чувства, подобны ветру, а человек подобен лепестку, увлекаемому этим ветром, потому что долг и честь есть любовь к своему народу и она сильнее жалости к самому себе» (200, с. 81).

Марксистское определение человека как совокупности общественных отношений утверждает зависимость его дел, интересов, нужд и целей от окружающей социальной среды. Общественное бытие человека, его принадлежность к себе подобным так или иначе (в разных случаях более или менее) неизбежно сказывается на всем, что касается его природы и его деятельности, вплоть даже до его биологического существования.

Но зависимость каждого отдельного человека от общественных отношений отнюдь не лежит на поверхности его поведения. Зависимость эта чрезвычайно осложняется, а потому — вуалируется, скрывается от глаз наблюдателя, принадлежностью каждого реального человека одновременно ко многим и разным человеческим сообществам — его связями с различными и многими группами людей. Поэтому сами социальные потребности функционируют как конгломерат различных, переплета­ющихся потребностей, из которых каждая продиктована той, а не другой определенной связью с определенным кругом социальной среды. Причем эти различные связи могут вступать в более или менее острые противоречия одна с другой.

Отличительная черта социальных потребностей, при всем их разнообразии, за­ключается в том, что все они являются требованиями к другим людям и являются принадлежностью не отдельного человека, а целой группы людей, так или иначе объ­единенных. Общая потребность определенной общественной группы не только слагается из потребностей отдельных людей, но и сама вызывает у отдельного человека соответствующую потребность, а в итоге — потребность любой группы не тождественна потребности отдельного человека, всегда в чем-то и как-то отличаясь от нее. Человек, принадлежа к определенной группе, опирается на общие с ней потребно­сти, но и группа вынуждает его подчиняться ее требованиям, а подчиняясь, он входит и в число диктующих. Так возникает сложная диалектика интересов и потребно­стей отдельного человека, с одной стороны, и тех сообществ, с которыми он связан, — с другой.

«Разумеется, без индивидов никакого коллектива быть не может, — читаем мы в сборнике “Социальная психология”, — так же, как не может быть воды без составляющих ее атомов водорода и кислорода. Но ведь изучение водорода и кислорода порознь не дает никакого представления о воде» (233, с. 224).

Как ни сложна «многослойность» социальных потребностей человека, все же в ней можно различать более или менее отчетливо выделяющиеся отдельные слои, горизонты или уровни — различные компоненты сложного целого. На каждом уровне (горизонте, слое) видна и его специфика и его иерархические связи с ниже и вышестоящими. Причем уровни эти иногда меняются местами и ролями, практически постепенно переходят один в другой и часто находятся во взаимной борьбе и конкуренции, поскольку каждый возникает на своеобразных и относительно автономных основаниях.

К таким уровням (слоям или горизонтам) можно отнести следующие потребности.

1. Социальные потребности отдельного человека (как личности, индивидуально­сти). Здесь потребности выступают как готовый, хотя и изменяющийся продукт общественных отношений; здесь многие и разные общественные отношения создали и продолжают создавать данную структуру потребностей.

Искусство (в частности, театральное) имеет дело преимущественно с этим именно уровнем социальных потребностей, потому что общее (значит и социальное как таковое) оно воплощает посредством частного, индивидуального.

2. Социальные потребности семейно-родственные. В разных случаях они бывают более или менее широки, конкретны и сильны. На этом уровне социальные потребности наиболее тесно примыкают к потребностям биологическим в том их варианте, где последние выступают как забота о собственном потомстве. Но это все же потребности социальные, поскольку в них содержится потребность в справедливости, во-первых, окружающих людей по отношению к связанному родством кругу лиц и, во-вторых, в справедливости этого круга по отношению к окружающим и остальным людям вообще. Здесь имеется в виду не «сын», «дочь», «внук» и т. п. (как в биологических потребностях), а — «свой», «родной» в отличие от «чужого», «стороннего».

3. Социальные потребности национально-этнические (может быть, вплоть до расовых). На этом уровне еще отчетливо видна связь социальных потребностей с биологическими, но вполне очевидна и их специфически социальная природа. В истории человечества потребности этого уровня выступают часто значительной, а иногда и решающей силой.

Историк А. З. Манфред пишет: «Партийной разделенности, размежеванию на “патриотов” и “аристократов” Бонапарт противопоставлял объединяющее знамя французов. “Франция”, “французский флаг”, “французы” — это и были те широкие надпартийные понятия, вокруг которых Бонапарт стремился объединить и сплотить большинство нации. И эти лозунги пришлись по вкусу большинству» (158, с. 297). Национальные интересы вступают иногда в борьбу с социальными интересами более высокого порядка и даже побеждают их. «Уже со времени Бородина война стала национальной, — пишет А. З. Манфред. — Это значило, что все слои русского общества объединились, сплотились в борьбе против иноземного нашествия. Михаил Андреевич Милорадович и Павел Иванович Пестель плечом к плечу дрались против общего врага» (158, с. 648). Именно этот народный дух и явился в конечном счете той великой силой, которая сокрушила и победила «великую армию» Наполеона. Национально-этнические потребности сыграли значительную роль во время Второй мировой войны; они ярко проявляются и в современных событиях.

4. Социальные потребности классовые. Они возникают, вероятно, только когда средства производства отчуждаются от непосредственных производителей, когда способ производства материальных благ делит общество на «эксплуатируемых» и «эксплуататоров». У тех и других на основе этого деления возникают противоположные представления о справедливости со всеми многочисленными и далеко идущими последствиями. Потребности этого уровня, в пределах общества разделенного на антагонистические кланы, закономерно господствуют над социальными потребностями всех других уровней; они то сливаются с ними, то сосуществуют, то конкурируют, то борются, но нередко и противостоят им, и бывают даже побеждаемы ими.

5. Социальные потребности общечеловеческие. Потребности в справедливости в масштабе «общества в целом» — человечества — суть потребности в улучшении, «исправлении» общества, в преодолении антагонистических общественных отношений. «Любить все человечество — значит быть выше того, кто любит только свой народ», — сказал Аветик Исаакян (104, с. 218). На этом уровне социальные потребно­сти примыкают непосредственно к потребностям идеальным, о которых речь впереди.

Относительная определенность различия «уровней» (слоев или горизонтов) социальных потребностей и постепенность их переходов друг в друга может быть иллюстрирована существованием социальных потребностей, не попавших в приведенный перечень. Практически ощутима, например, общность интересов и потребностей женских — ведь существовало и существует теперь «женское движение»; существует общность потребностей молодежных — «молодежное движение» нашего времени. Т. Манн в романе «Волшебная гора» рассказывает об общности интересов больных — «туберкулезников». К какому уровню отнести эти трансформации социальных потребностей? Бесспорна общность потребностей и интересов профессиональных; чрезвычайно разнообразна по содержанию общность, объединяющая людей в разного рода политические партии; существовала и не совсем исчезла общность интересов сословных. Их близость к интересам классовым очевидна. Но ведь перечень можно и продолжить.