Лекция 13 Традиционное казахское общество

1. 
   Традиционное хозяйство казахов.
   
2. 
   Социально-экономические отношения в казахском обществе.
   
3. 
   Культура казахов. Материальная культура казахов.
   
4. 
   Духовная культура казахского народа.
   
5. 
   Политическая организация общества.
   

Основным занятием казахов было пастбищное скотоводство. Скот, глав­ное богатство казахов, доставлю им продукты питания, материалы для одеж­ды и жилища, а также служил им транспортом и средством обмена на предме­ты первой необходимости с соседними народами. Кажется, нельзя с большей точностью указать на важность скота в жизни кочевников, чем это сделал Ч. Ч. Валиханов, который писал, что «кочевой степняк ест и пьет, и одевается скотом, для него скот дороже своего спокойствия. Первое приветствие кир­гиз, как известно, начинается следующей фразой: здоров ли твой скот и твое семейство? Это забота, с какой наперед семейства осведомляются о скоте, характеризует быт кочевников более, нежели целые страницы описаний».

Казахи разводили в основном овец, лошадей и верблюдов; крупный рога­тый скот занимал в хозяйстве казахов незначительное место, так как он не приспособлен к условиям круглогодичного выпаса и особенно к добыванию корма зимой из-под снега. При этом ведущее место по хозяйственному значе­нию у казахов занимали овцы. По словам Шайбани-хана (ум. в 1510г.), стада овец составляли главное богатство кочевников Кыпчакской степи. Мясо и молоко овец служили пищей, кожа и шерсть шли на изготовление одежды, обуви, посуды и многих других предметов хозяйственного обихода. Из бара­ньего сала и золы пахучих трав казахи изготовляли хозяйственное мыло, кото­рое имело черноватый цвет и свойство выводить с белья всякого рода пятна.

Степные кыпчакские овцы, по свидетельству очевидцев, отличались вы­носливостью, крупными размерами и хорошими мясо-молочными качества­ми. Так, И. Барбаро, венецианский купец XV в., несколько лет проживший в Тане, писал об основных видах скота, разводимого дештскими кочевниками, - «Четвертый вид животных, которых разводит этот народ, — огромнейшие бараны на высоких ногах, с длинной шерстью и с такими хвостами, что неко­торые весят до двенадцати фунтов каждый. Я видел подобных баранов, кото­рые тащили за собой колесо, а к нему был привязан их хвост. Салом из этих хвостов татары заправляют свою пищу: оно служит им вместо масла и не застывает во рту». Посетивший в середине XVI в. степные просторы Приаралья англичанин А. Дженкинсон также отмечал, что тамошние бараны очень крупные, с большими курдюками, весом в 60—80 фунтов. В письменных ис­точниках постоянно отмечается, что у кочевников Кыпчакской степи «мно­го баранов». Тем не менее, число людей, занятых выпасом и охраной мелкого рогатого скота на пастбищах, было весьма незначительно. Для обозначения пастухов овец мусульманские авторы средневековья обычно употребляют персидско тюркское слово «чупан или «чобан» (у казахов более употреби­тельно слово «койшы»). В основном пастухами овец были невольники из чис­ла пленников, дети-сироты. Пастухи овец традиционно составляли самый низший слой в кочевом обществе. В жизни кочевника исключительную роль играла лошадь. Кочевники использовали лошадь не только для верховой езды и гужевой перевозки, благодаря ей они питались и одевались. Без конных состязаний не обходился ни один праздник; на досуге жители степи любова­лись табуном свободных лошадей с несущимся впереди долгогривым красавцем-жеребцом. В этом отношении весьма примечательны слова, которые Мухаммад Хайдар Дуглат вкладывает в уста казахского хана Касыма (ум. в 1518 г.): «Мы — жители степи; у нас нет ни редких, ни дорогих вещей, ни товаров, - говорил он предводителю моголов Султан Сайду, — главное наше богатство состоите лошадях мясо и кожа их служат наилучшею пищею и одеждою, а приятнейший напиток для нас — молоко их и то, что из него при­готовляется, в земле нашей нет ни садов, ни зданий; место наших развлечений — пастбища скота и табуны коней, и мы ходим к табунам любоваться зрели­щем коней».

Степные лошади отличались большой выносливостью, неприхотливос­тью и сравнительно легко переносили суровые условия круглогодичного со­держания на подножном корму. По свидетельству И. Барбаро, дештские ло­шади низкорослы, с большим брюхом и не едят овса.

Лошади разделялись на вьючных (упряжных, рабочих), верховых и скаку­нов-аргамаков. Страна Дешт-и Кыпчак производила также очень породис­тых лошадей, и чистокровные скакуны с длинной шеей издавна были извест­ны в Кыпчакских степях. В рассказе могульского хана Сайда о его поездке в ставку казахского Касым-хана в 1513 г. говорится так: когда мы приеха­ли, рассказывал он будущему автору «Тарих-и Рашиди», хан показал нам весь свой скот и лошадей и сказал: «У меня есть два коня, которые одни стоят всего табуна». Их привели, и Султан Саид-хан неоднократно расска­зывал Мирзе Хайдару, что никогда в жизни не видел коней, подобных этим двум. Касым, когда привели лошадей, обратился к Саид-хану и сказал: «Людям степей без коня и жизнь не в жизнь; эти два коня для меня — самые надежные и достойные. Обоих подарить не могу: но так как вы гость дорогой, выберите себе любого, который вам по душе — я буду доволен, только другого оставьте мне». Касым-хан описал достоинства обоих коней. Султан Саид-хан взял себе одного. Этого коня звали Оглан- Торук. По признанию Мухаммада Хайдара Дуглата, ему также никогда не приходилось видеть подобного коня.

Для кочевого скотоводства характерно табунное содержание лошадей. Табунная лошадь называется жылкы, в отличие от ат — лошадь верховая, вьючная, и вообще лошадь. Гурт кобылиц (обычно числом 12-15) непремен­но с одним жеребцом составляет косяк (уйир). Жеребец служит в гурте ко­был вместо строгого пастуха и сгоняет их вместе. Если какая-либо кобыла отделится от него и поймется с другим жеребцом, то прежний уже больше не подпускает ее к своему косяку. Несколько косяков (обычно три, то есть три жеребца и 40—50 кобылиц) составляют конский табун. При перегоне из не­скольких (обычно трех) малых конских табунов формируется большой та­бун. Для каждых 40—50 лошадей - малый табун - выделяется один пастух. Судя по письменным источникам, пастуха коней называли по-разному: келебан, улакши, йамши; в современном казахском языке пастух при конском табуне называется жылкышы.

Значительное место в хозяйстве казахов занимало верблюдоводство: вер­блюды были незаменимы при перекочевках и перевозках грузов. По свиде­тельству Ибн Рузбихана, эти животные, равно как и быки, использовались казахами для перевозки домов-кибиток, поставленных на колеса. Кроме того, с верблюдов снимали шерсть, а калорийный и вкусный напиток из верблю­жьего молока (шубат) ценился наравне с кумысом. Казахи, как и все кочев­ники Дешт-и Кыпчака, разводили мохнатых двугорбых верблюдов.

Наряду с овцеводством, коневодством и верблюдоводством, казахи зани­мались также разведением крупного рогатого скота и коз. Но разведение этих животных имело наименьшее значение в хозяйстве казахов.

Скот был частносемейной собственностью. Зато право общинного пользования пастбищами (отлаг) принадлежало всем свободным членам кочевого общества. Однако общинное пользование территорией выпасов не нарушало обычаев потомственного владения пастбищами родов и племен, составляв­ших население улуса, и каждый улусный султан со своим народом пребывал в какой-либо местности, старинном йурте, располагаясь и занимая места на территории ханства. Перекочевывали только владельцы стад, а бедняки, у которых почти не было скота, отказывались от перекочевок и обычно оста­вались круглый год на берегах рек. Правила перекочевок, выработанные мно­говековым опытом, основывались на учете травяного покрова в том или ином районе в соответствии с сезонами года. Вся территория выпасов де­лилась на четыре типа сезонных пастбищ: зимние (кыстау), весенние (коктеу), летние (джайляу) и осенние (кузеу). Так что жители Кыпчакской сте­пи не были скитальцами, в течение круглого года пассивно следовавшими за своими табунами и стадами с одного поля на другое в поисках свежей травы и воды, как их представляли себе иные мужи науки. Тогдашние жители современных казахских степей, в сущности говоря, вели полу­кочевой образ жизни: они были скотоводами, которые, соблюдая выра­ботанную веками скотоводческую культуру, перекочевывали с извест­ной летовки на знакомую зимовку.

Места для зимовок чаще всего выбирались возле рек. Это объясняется преимущественно тем, что на берегах рек находились густые заросли камыша и кустарника, служившие в суровую зимнюю пору кормом для скота и хоро­шо защищавшие его от снежных метелей и пурги, к тому же поставлявшие кочевникам топливо. Чем богаче пастбищами было побережье реки, тем боль­шее число кочевников располагалось вдоль него и тем дольше они оставались на берегах реки. По сведениям Ибн Рузбихана, некоторые реки пользовались особенною привязанностью кочевников. Такой рекой у казахов была Сырдарья, особенно богатые зимними пастбищами были долины и степи ее средне­го и нижнего течения. Зимовки казахов в XVI в. располагались также в Кара- Кумах, на берегах оз. Балхаш, р. Яик и т.д.

Зимой казахи-кочевники размещались как можно более просторно, что­бы около каждой зимовки была достаточно обширная кормовая площадь для выпаса скота. Зимние стойбища кочевников Дешт-и Кыпчака - это обычно поставленные на небольшие углубления-ямы и занесенные снежными сугро­бами юрты и кибитки, в которых беспрерывно разводится огонь. Для скота заранее строились загоны, чаще всего из камыша, чия.

В декабре кочевники занимались согумом - забоем скота для снабжения себя продовольствием на зиму. Величина согума зависела от состояния, и человек хорошего достатка забивал на зиму десять лошадей и более, не счи­тая баранов. Дни согума были днями зимних игр и развлечений, пиров и вза­имных угощений. Но затем наступали самые трудные для хозяйства и самые тревожные для кочевников месяцы январь и февраль: скотина теряла в весе, ослабевала и требовала большего присмотра, а морозы усиливались и достигали апогея, начинался сезон бурана — степной метелицы. Зима была не только трудным для хозяйства кочевников временем года, но и самым опасным в военном отношении, насколько можно судить по сведениям источников, по­ходы против кочевников обычно предпринимались именно зимой, когда улу­сы размещались, по выражению Ибн Рузбихана, «вразброс» и расстояние между зимними стойбищами составляло, «должно быть, дней пятнадцать пути».

С наступлением весны, которую кочевники всегда встречали с радостью, казахи откочевывали на весенние пастбища. Здесь, в отличие от зимних стойбищ, юрты и кибитки размещались большей частью на сопках и возвышенно­стях; здесь весь световой день кочевники проводили вне жилых помещений, под открытым небом; здесь отощавший за зиму скот набирал вес, приносили приплод овцы, кобылицы и верблюдицы. Производилась весенняя стрижка овец, верблюдов, двух- и трехлетних кобылиц.

«В летние дни, когда наступает зной таммуза и время множества пожаров и сгорания, - пишет Ибн Рузбихан, - казахский народ занимает места по окраинам, по сторонам и рубежам степи». На летовках жили более сплочен­но, чем зимой, и жизнь на джайляу была самым привольным временем. Тут справлялись свадьбы, проводились игры, конные скачки на приз (байга), ус­траивались состязания борцов, певцов, музыкантов и сказителей.

С наступлением осени скотоводы уходили на осенние пастбища, которые в большинстве случаев совпадали с весенними. С осенних пастбищ кочевники обычно совершали дальние набеги на соседей. Осенью же проходили народ­ные собрания, на которых решались важные для страны дела.

Расстояния между зимовками и местами сезонной кочевки исчислялись сотнями километров и составляли путь длиною в несколько месяцев. Столь огромное расстояние определяло и некоторые особенности быта жителей Дешт-и Кыпчака, заключавшиеся, в частности, в том, что тогда кочевали целыми улусами, то есть одновременно по степи медленно двигались десятки и сотни тысяч людей и животных. Поскольку и народу было много, и живот­ных огромное число, приходилось двигаться широким фронтом, чтобы иду­щие впереди не уничтожили всю траву и кустарники, необходимые для тех, которые шли сзади. Промежуток между флангами «движущегося народа» составлял, по свидетельству И. Барбаро, по 120 миль (190 км и более).

Другая особенность быта кочевого населения Дешт-и Кыпчака заключа­лась в том, что их перекочевка - это было передвижение на колесах целыми домами. Вот что писал о способе передвижения казахов в XVI в. Ибн Рузби­хан: Так как на пути следования казахов к зимовкам иногда не бывает доста­точно воды для их огромных стад, они по необходимости пускаются в путь тогда, когда дороги покрываются снегом; «их жилища построены в форме арб и поставлены на колеса, а верблюды и лошади перевозят их от стоянки к стоянке, вытягиваясь наподобие каравана; если они идут непрерывно один за другим, то растягиваются на расстояние ста монгольских фарсахов, а проме­жуток между ними будет не более шага»⁵. Их арбы были вполне пригодны для передвижения по степям и даже для того, чтобы пройти по снежному насту, в противном случае казахам угрожала бы опасность погибнуть от жажды и безводья.

Он отправлялся в степь и сразу же искусным боль­шим пальцем делал жирного кулана мишенью своей охотничьей стрелы. Из жира и мяса его достойным образом приготовив дозволенную пищу для уго­щения гостя, он с обильной дичью возвращался домой». Там же говорится о пасущихся на степных просторах сталях джейранов, на которых охотились кочевники.

Существовало несколько видов охоты: с ловчими птицами, с борзыми со­баками, охота загоном и т.п. Из охотничьих птиц использовались ястребы беркуты, кречеты, соколы и др. Охота с ловчими птицами широко практико­валась в Казахстане вплоть до начала XX в.
Описание охоты казахов загоном на сайгаков мы находим у А. Левшина. На местах водопоя сайгаков охотники устраивали полукруглую изгородь из камыша, втыкая камышины так, что часть их была направлена острием внутрь изгороди. Охотники прятались в засаду. Как только сайгаки приходили на водопой, их пугали. Животные бро­сались в проход, оставленный в изгороди со стороны водопоя, и, пытаясь перескочить ограду, натыкались на заостренные камышины. Раненых сайга­ков добивал и ножами.

У кочевников Дешт-и Кыпчака охота не составляла, однако, самостоя­тельного занятия, а была лишь подспорьем скотоводству, хотя в натураль­ном хозяйстве степняков она имела, видимо, немалое значение. Вместе с тем охота подчас использовалась с целью военной подготовки юношества.

Казахи сохраняли традиции степной государственности и не отвергали установившиеся права потомков Чингиз-хана, вследствие которых каждый влиятельный султан претендовал на улус. В каждом известном улусе, описы­вал Ибн Рузбихан административно-политическое устройство казахов XVI в., есть свой полновластный султан, который со своим народом пребывает в какой-либо местности, «старинном йурте». Правление в улусах давало султанам как военно-политическую власть над улусными людьми, так и фактическое право распоряжения пастбищами, водными источниками и т.п.

Власть султанов имела, таким образом, определенное политическое и территориальное значение, но, согласно традиционным представлениям, власть каждого отдельного султана определялась единственно его принадлежностью к совместно правящему ханством царствующему роду, вне которого его власть не имела ни территориального, ни политического значения. Каждый улусный султан был прежде всего правителем улуса и командовал улусным войском, а не частным владельцем улусной территории на на­следственном праве. Верховным собственником всей земли, согласно тог­дашнему политическому мышлению, был царствующий род в целом, то есть земля составляла сословную собственность всех Чингизидов вместе взятых, но верховное управление в каждый данный момент осуществля­лось одним из них - главой царствующего рода, то есть ханом, которому, если он был достаточно силен, принадлежало и право распоряжения, и право ограничения территории улуса, и даже право отчуждения и переда­чи улуса другому султану.
Политическая значимость Чингизидов, обусловленная их генеалогией, необходимо порождала ряд возведенных в юридический принцип преиму­ществ для всех султанов перед другими членами общества, и эти особые преимущества обнаруживались, в частности, в том, что по существовавше­му в ханстве закону различно наказывались люди разных социальных сло­ев за одни и те же преступления, различно карались за нанесенные обиды и оскорбления. «Кто убьет султана или ходжу, — говорится в постановлени­ях «Жеты-Жаргы», - тот платит родственникам убитого кун за семь человек. Обида султана или ходжи словами наказывается пенею в 9 скотин; а за побои 27 скотин». Из этой неодинаковой в законе оценки ответственности различ­ных слоев общества вытекали неодинаковые их обязательства: султаны не несли никаких (кроме военных) повинностей. Все султаны казахских улусов имели один особенный уран, выражаемый словом «Аркар», которого уже простой народ (кара-суйек) не мог употреблять.

Привилегии султанов перед другими членами общества состояли также в том, что они были избавлены от телесного наказания и не подлежали суду биев. Творить суд над Чингизидами мог только султан или сам хан. Про­стые люди в обращении не имели права называть их по имени, но вместо имени должны были употреблять слово таксыр (господин). При встрече с султаном всякий простолюдин сходил с лошади и, становясь на одно коле­но, приветствовал его. Султан в ответ на приветствие клал ему на плечо свою руку. Таким же образом поступали и в юртах. Одним из внешних при­знаков султанского достоинства считалась белая кошма. В общих собраниях и во всех остальных торжественных случаях все представители белой кости садились только на белые кошмы. Если простой казах присваивал себе из тщеславия титул султана, то подвергался наказанию от 15 до 30 ударов нагайкою. Если же человек черной кости, выдавая себя за носителя султанской крови, женился на дочери или родственнице султана, его под­вергали наказанию, выражавшемуся в выплате полного куна, то есть опла­ты за убийство мужчины.

Для обозначения различных категорий простолюдинов, в отличие от сул­танов и ходжей, употреблялось несколько терминов: карачу (караджи), каракиши, кул-кутаны, шаруа, пукара (бухара).

Согласно сведениям источников, карачу — юридически свободное лицо, обладающее личными и имущественными правами. Лично свободный кочев­ник мог завещать по своему усмотрению имущество, давать свидетельские показания и т.д. Убийство рядового кочевника наказывалось, хотя закон и придавал неодинаковое юридическое значение правам лип, различавшихся социальным и общественным положением. Но защита свободы личности и имущественных прав свободных лиц обеспечивалась не государственным ап­паратом, а исключительно солидарностью членов рода; государство в лице бия только обеспечивало родственникам, например, убитого осуществление права кровомщения, ограбленного - права на баранту и т.д. Таким образом, отдельная личность имела значение только как часть рода, и только род был юридической единицей. Этот характерный для кочевого быта способ осуще­ствления прав приводил к тому, что человек, от которого отступился его род, оказывался абсолютно беззащитным, оставался как бы вне закона.

В отличие от аристократического сословия у представителей кара-суйек прочно сохранялось деление на отдельные роды и племена. Все казахские племена были объединены в три жуза: Улы жуз(Старший жуз), Орта жуз (Средний или Серединный жуз) и Киши жуз (Младший жуз). В дореволю­ционной исторической литературе вместо жуз употреблялся давно вошед­ший в русский язык термин орда.