ИсторИя русской лИтературы XVIII века 1700–1750 е годы
жүктеу/скачать 2,89 Mb. Pdf көрінісі
|
Бухаркин П. Е. История русской литературы 18 века.
| Пумпянский Л. В.
Кантемир. С. 192. оказывается роман Ж. Лабрюйера «Характеры или нравы нашего века», 1687). Воздействие на Кантемировы сатиры нравоучительной продукции этого толка было едва ли меньшим, нежели влияние Н. Буало. Л. В. Пумпянский вообще полагал, «что соотносить сати- ры Кантемира надо в первую очередь с западной моралистической литературой 1710–1730-х гг., а не с Буало» 42 . В-третьих, очевидно значимыми были для сатирика и достижения русско-украинского торжественного красноречия: барочная церковная проповедь рубежа XVII–XVIII вв. не ограничивалась одними призывами к благочести- –XVIII вв. не ограничивалась одними призывами к благочести- XVIII вв. не ограничивалась одними призывами к благочести- вв. не ограничивалась одними призывами к благочести- вому житию или интерпретациями богословских проблем; немалое место в ней занимало (как и должно быть в проповеди) обличение грехов и неправедных поступков, причем они нередко олицетворялись в образах людей, ведущих небогоугодную жизнь. Едва ли не наи- большей выразительностью в данном отношении была отмечена ораторская проза Феофана Прокоповича — автора, столь важного для молодого Кантемира. ІІІ. Но, пожалуй, самым важным при разговоре о единообразии кантемировских сатир оказывается их структурно-композиционная однотипность, напрямую связанная с тем типом смысла, который эти сатиры несли. Как известно, большинство сатир Кантемира име- ет двойное название (второе название отсутствует лишь в сатирах VI и VIII: «О истинном блаженстве» и «На бесстыдную нахальчи- и VIII: «О истинном блаженстве» и «На бесстыдную нахальчи- VIII: «О истинном блаженстве» и «На бесстыдную нахальчи- : «О истинном блаженстве» и «На бесстыдную нахальчи- вость»). В «Сатире ІІ» и «Сатире V » второй заголовок указывает на участников диалога, в форме которого строится произведение («На зависть и гордость дворян злонравных. Филарет и Евгений» и «На человеческие злонравия вообще. Сатир и Периерг»), в остальных четырех — на адресата, реального или мнимого, к которому поэт обращает свои сетования о пороках человеческих и общества (в «Са- тире І. На хулящих учения. К уму своему», «Сатире ІІІ. О различие страстей человеческих. К архиепископу Новгородскому», «Сатире IV . О опасности сатирических сочинений. К музе своей» и «Сатире VII. О воспитании. К князю Никите Юрьевичу Трубецкому»). Ха- . О воспитании. К князю Никите Юрьевичу Трубецкому»). Ха- рактер первого (а в двух сатирах — и единственного) названия всю- ду остается неизменным: он указывает на тему произведения, кото- рая развивается посредством обличения пороков. Иногда в первом названии обозначаются сами пороки («На хулящих учение», «На зависть и гордость дворян злонравных», «На человеческое злонравие вообще», «На бесстыдную нахальчивость»), иногда указывается лишь тема («О различие страстей человеческих», «О опасности сатириче- 42 Там же. С. 196. 318 319 ских сочинений», «О истинном блаженстве», «О воспитании»). Это различение отражается в предложном управлении: в первом случае используется предлог на , во втором — о . Впрочем, подобные вариа- ции не влияют на развертывание сатирической темы: во всех случа- ях Кантемир пользуется одним и тем же приемом. Он создает целую галерею сатирических портретов, отражающую или указанные по- роки, или представляющие недолжное, ложное понимание важного для автора понятия (блаженство, воспитание и т. д.). Эти сатирические образы обладают отчетливой выразительностью, они пропитаны едкой иронией (в узком, риторическом понимании иронии — как тропа) и наделены огромной обличительной силой. Причем образы эти, несмотря на бытовую конкретность приданных им черт (это в первую очередь относится, как уже говорилось, к сатирам, написанным в России), имеют обобщенный характер: при их посредстве критикуются не только и не столько представители русского (а позднее европейского) общества конца 1730–1740-х гг., сколько «человеческое злонравие вообще». На это, в частности, ука- зывают те имена, которыми автор наделил отрицательных героев своих сатир. Они чисто условны, литературны (Медор, Критон, Силь- ван, Иркан, Зоил, Хрисипп), людей с такими именами Кантемир не мог встретить ни в Москве, ни в Петербурге, равно как в Лондоне или Париже. Иногда возникают более привычные прозвания (Лука, Варлаам, Фока), но общей картины они не меняют. При этом по- добная «общечеловечность» сатиры, ее некоторая абстрагированность от времени и места не препятствуют злободневности произведения: Кантемир пишет об общем, однако общее может проявляться и в частном — например, в тех людях, которых он ежедневно встречает, которые его окружают. Дело лишь в том, что в сатире они предстают не сами по себе, но как конкретные проявления общих пороков — этим они и интересны. В такой обязательной генерализации харак- теров проявляются принципы дедуктивного рационализма, регули- рующие функционирование риторической культуры (культуры «го- тового» слова), к которой сатиры Кантемира — как и вся словесность той эпохи — относились. Второе название в сатирах Кантемира указывает на другую ком- позиционную составляющую сатирического текста — второй за- головок обозначает адресата: ум автора, его музу, его друзей. Тем самым в сатиру вводится представление о единомышленниках по- эта, доверительные обращения к которым обрисовывают мировоз- зренческие позиции, становящиеся выразителями истины: созда- ется своего рода платформа, с которой и дóлжно рассуждать о мире. В отдельных сатирах — например, в VI («О истинном блаженстве») или VII («О воспитании») — рассуждения также местами лишены прямой обличительности и представляют собою скорее размышле- ния о тех или иных сторонах бытия, нежели осмеяние недостатков. Однако и в этих сатирах без едкой критики дело не обходится — и воплощается она в образах отрицательных героев. Тем более велик удельный вес подобных образов в других сатирах, где обличение заблуждений, глупости и пороков рода человеческого с очевидно- стью доминирует. При этом (что чрезвычайно важно) смеющиеся над глупцами и нравственными уродами автор и его собеседники сами злу не причастны, они остаются в поле истины. В результате происходит достаточно резкое и последовательно проведенное раз- граничение субъекта и объекта смеха: тот, кто смеется, смеется над явлениями, его жизни и характеру абсолютно и полностью чужды- ми, — смеется не над собой, а над жүктеу/скачать 2,89 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|