98
99
Самарина прямо не относятся, однако их рассмотрение в контексте
литературного движения начала XVIII в. представляется и оправдан-
XVIII в. представляется и оправдан-
в. представляется и оправдан-
ным, и перспективным: трактовка Квашниным-Самариным любовной
темы приближает его песни к петровскому времени с его повышен-
ным интересом к словесному изображению любви. Недаром И. П. Ере-
мин видел в них важный эпизод из предыстории любовной лирики
первых десятилетий
XVIII
в.
13
Среди песен Квашина особое значе-
ние в интересующем нас сейчас аспекте имеет песня «Свет моя,
милоя-да рогая...», ставшая предметом глубокого анализа Н. С. Дем-
ковой, итоги которого сводятся в сокращенном виде к следующему.
Приведем вначале текст этой песни:
Свет моя, милоя-дарогая,
не дала мне на себе нагледетца,
на хорошой-прекрасной лик насмотретца.
Поиду ли я вчисто поле гуляти,
наиду ли я мастера-живописца,
я велю списать образ, ей, на бумаге,
хорошей-прекрасной ликъ на персоне.
Поставлю я во светлую светлицу.
Как взойдет на меня тоска и кручина,
поду ли я в
светлую
светлицу, —
Спасову образу помолюся,
на персуну мила друга насмотрюся.
убудет тоски моей и кручины,
и великое чежелое возрыданье
14
.
Квашнин-Самарин очень тонко имитирует устно-поэтический
текст: песня начинается народным тоническим стихом, часто встре-
чаются устойчивые словосочетания, характерные для песенного сти-
ля («чисто поле», «тоска и кручина»), тавтологии, оживляющие вну-
треннюю форму слова («Светлая светлица») и формулы-удвоения
(«хороший-прекрасный», «милоя-дарогая»). С фольклором связан и
один из важнейших лирических мотивов песни: лирический герой,
мучимый любовью, уходит в «чисто поля гуляти». Этот же мотив
связывает «Свет моя, милоя-дарогая...» с древнерусской повествова-
тельной традицией, сохранившей свою актуальность и в петровское
время: он служит одним из важнейших средств характеристики лю-
13
Еремин И. П
. Силлабическая поэзия // История русской литературы. Т. 2. Ч. 2. М.;
Л., 1948. С. 362.
14
Памятники литературы Древней Руси.
XVII
век. М., 1988. Кн. 1. С. 595.
бовного исступления героя и в «Повести о Савве Грудцыне»
15
, и в
«Гистории о храбром российском кавалере Александре...».
Тесные и многочисленные соприкосновения с устным народным
творчеством и мотивным репертуаром литературы
XVII
в. делают
песню Квашнина-Самарина выразительным примером массовой тра-
диционалистской словесности, позволяющим судить о сокрытых в
ней возможностях и ставят ее в один ряд с такими выдающимися
явлениями этого ряда, как «Повесть о Горе-Злосчастии» (данную
параллель проводил и И. П. Еремин) или «Житием» протопопа Ав-
вакума, художественная выразительность которых по существу ста-
ла ощущаться лишь в Новое время, едва ли не с середины XIX сто-
XIX сто-
сто-
летия. Однако в «Свет моя, милоя-дарогая...» обнаруживаются пере-
клички с высокой барочной литературной традицией, причем пере-
клички эти имеют существенный смысл. Возникающая благодаря им
причастность текста элитарной книжной культуре актуализируется
во второй половине песни: терзаемый грустью по возлюбленной
герой хочет утешиться, лицезрея ее портрет («хорошей-прекрасной
лик на персоне»), написанный «мастером-живописцем» по его за-
казу. Рассматривание «персуны мила друга» может быть понято как
главное дело лирического героя, позволяющее преодолеть тоску раз-
луки: портрет как бы замещает возлюбленную. Это и
позволяет ска-
зать, что «весь небольшой текст “песни”, ее лирический сюжет
полностью зиждется на барочной идее тождества объекта и знака»
16
.
При этом элементы барочной книжной культуры достаточно гармо-
нично соединяются с фольклорно-традиционалистским началом
«Свет моя, милоя-дарогая...».
Подобная диффузия вполне объяснима: социальное размежева-
ние литературной культуры, произошедшее в середине
XVII
в. и
продолжавшееся в Петровскую эпоху, не означало полного разры-
ва между ними и вытеснения массовой литературы в социальные
низы, где она соединилась бы с фольклором, постепенно становясь
особым его ответвлением. Это случится позднее, и случится в свя-
зи с активным действием тех механизмов взаимодействия массовой
и элитарной литератур, какие обозначились уже в начале
XVIII
в.
(в частности, и на примере рассмотренной песни Квашнина-Са-
марина).
15
Художественная выразительность данного мотива в «Повести о Савве Грудцыне»
была отмечена столь эстетически чутким наблюдателем, как А. В. Чичерин. См.:
Достарыңызбен бөлісу: