Книга посвящается памяти Мерфа, Акса и Дэнни, Кристенсена, Шейна, Джеймса

Он всего на семь минут старше меня, мы примерно одной
комплекции (метр девяносто пять, вес около 100 кг). Но почему-то ко
мне всегда относились как к самому младшему в семье. Вам даже
никогда бы в голову не пришло, что семь минут могут так повлиять на
жизнь. Но так произошло у меня, и Морган всегда находился в
положении старшего мужчины.
Он тоже служит в SEAL, хоть и немного ниже меня по званию –
потому что я поступил на службу раньше. Но он до сих пор берет на
себя свободное командование, если мы делаем что-то вместе. А
случается это довольно часто, так как у нас общий дом в Колорадо,
рядом с казармами SEAL.
В любом случае, на нашем ранчо в Техасе два или три дома, и
главный – одноэтажный каменный домик, окруженный большим
деревенским огородом, состоящим из небольшой грядки с кукурузой и
еще пары рядов овощей. И вокруг него, насколько хватает глаз, лежат
широкие пастбища. Это тихое местечко, дом скромной религиозной
семьи.
С самого детства в нас с Морганом воспитывали веру во
Всевышнего. Однако родители не заставляли нас ходить в церковь,
ничего подобного. И по сей день наша семья – нечастый посетитель
Храма Божьего. Вообще, я – единственный, кто ходит в церковь на
регулярной основе. Каждое воскресное утро, если я дома, езжу в
католическую церковь, где люди меня уже знают. Я не был крещен
католиком, но эта вера мне подходит, ее основы и доктрины мне
просто принять и исполнять. Еще с малых лет я знал Двадцать третий
и еще несколько псалмов от начала до конца.
А еще я считаю, что последний папа Иоанн Павел был самым
святым человеком в мире, бескомпромиссным Римским Владыкой,
человеком, чьи моральные устои были непоколебимы. Строгий отец
Иоанн Павел. Может, слишком строгий для русских. Я всегда считал,
что, не будь он викарием, мог бы стать отличным спецназовцем.
Дома, в нашем тихом лесном уголочке, жизнь кажется довольно
беззаботной. Большая часть проблем там связана со змеями. Отец
научил нас, как с ними справляться, особенно с королевскими
аспидами и медноголовыми гадюками. Хотя водятся там и гремучие
змеи – восточные бриллиантовые гремучки, и большие королевские
змеи, которые едят остальных своих сородичей. В местных озерах

изредка можно встретить водяного щитомордника, и вот он – довольно
неприятное существо. Эти змеи любят гоняться за людьми, но я, хоть
их и не люблю, совсем их не боюсь. Морган иногда охотится на змей
из спортивного интереса – ему нравится гоняться за ними.
Где-то километра через полтора от нас, вверх по улице, находится
пастбище огромного гурта техасских лонгхорнов – особой породы
коров, выведенной на моей родине. За нашим домом стоит конюшня с
несколькими стойлами для лошадей моей мамы. Некоторые из них
принадлежат ей, некоторые – другим людям и просто находятся у нее
на постое.
Люди присылают ей лошадей ради ее волшебного дара оживлять
больных или слабых животных и приводить их в полную боевую
готовность. Никто не понимает, как она это делает. Она просто
лошадиная волшебница. Но у нее есть специальные способы
кормления. Например, для определенных видов больных скаковых
лошадей есть какое-то варево из водорослей, которое, как она
клянется, может сделать Секретариата из любого ковбойского пони.
Прости, мам. Я не хотел тебя обидеть. Это была просто шутка.
Серьезно, моя мать – замечательная наездница. Из измученных и
дохлых кляч она делает лоснящихся, здоровых скакунов. Я думаю,
поэтому лошадей постоянно к нам привозят. Мама может
одновременно справляться только с десятью, и каждое утро в пять
часов она уже приходит в амбар, чтобы ухаживать за своими
подопечными. Если набраться терпения, можно ясно увидеть тот
эффект, который она оказывает на лошадей, те очевидные результаты,
к которым она приходит благодаря своим знаниям и умениям.
Моя мама родом из Техаса, как и семь поколений семьи до нее, хотя
однажды она и переезжала в Нью-Йорк. В нашем краю это как переезд
в Шанхай, но мама всегда была довольно привлекательной
блондинкой, и она хотела сделать карьеру, пойти в стюардессы. Но
длилось это недолго. Мама очень быстро вернулась на обширные
земли Восточного Техаса, к своим лошадям. Как и все мы, она
чувствует, что Техас – это часть ее души. Как и моей души, души отца
и, определенно, как самая суть Моргана.
Никто из нас не смог бы жить в другом месте. Только там мы по-
настоящему дома, с людьми, которых мы знаем и которым доверяем
вот уже много лет. Никто не сравнится с техасцами по их

эмоциональности, оптимизму, крепости дружбы и благопристойности.
Я понимаю, что не все с этим согласятся, но для нашей семьи это так.
Вдалеке от дома мы чувствуем себя не в своей тарелке. Можно даже не
пытаться притворяться.
Это значит, что мы гораздо раньше других начинаем скучать по
дому. Но я вернусь туда сразу, как только закончится моя военная
служба. И я надеюсь в свое время умереть там. Не проходит и дня
вдали от дома, когда я не думаю о нашем маленьком ранчо и о моем
большом круге семьи и друзей, не вспоминаю, как мы пили пиво на
крыльце дома и как рассказывали друг другу длинные истории.
Некоторые из них были наполнены правдивыми фактами, какие-то
вымышлены, но абсолютно все наполнены весельем.
И раз уж я затронул эту тему, расскажу, как фермерский мальчишка
из Восточного Техаса превратился в унтер-офицера первого класса и
командира группы спецназа SEAL США. Если попробовать объяснить
коротко, вероятно, это произошло благодаря таланту, хотя не скажу, что
у меня его больше, чем у остальных. На самом деле мои природные
качества не такие уж выдающиеся. Я довольно крупный, потому что
это было дано мне просто от рождения. Я довольно сильный, потому
что очень многие люди приложили кучу усилий, чтобы меня
натренировать. Я невероятно целеустремленный, потому что, если у
тебя нет выдающихся талантов, как в моем случае, приходится
постоянно стремиться вперед, а как же иначе?
Я буду усиленно работать даже в одиночку. Я буду двигаться
дальше и дальше до тех пор, пока не уляжется пыль на дороге. К тому
моменту я часто остаюсь единственным из претендентов. Может, я не
самый лучший в спорте, пусть не самый быстрый, но можно сказать,
что я довольно ловкий. Я знаю лучшую позицию и хорошо
предугадываю исход событий. Думаю, что именно поэтому я был
довольно-таки сносным спортсменом.
Дайте мне мячик для гольфа, и я могу забросить его довольно
далеко. Только потому, что гольф – игра, которая требует постоянной и
непрерывной практики. Это мой стиль упорства. На это я однозначно
способен. Я могу играть с большим отрывом, хотя я и не был от
рождения Беном Хоганом (кто не знает – это довольно знаменитый
игрок в гольф). А Бен, кстати, тоже техасец. Мы родились на
расстоянии 150 километров друг от друга, а у меня на родине это,

считай, почти через дорогу. Бен знаменит тем, что тренировался
больше чем любой другой гольфист всех времен. Это уж должно что-
то значить.
Я родился в Хьюстоне, но рос недалеко от границы с Оклахомой. У
моих родителей – Дэвида и Холли Латтрелл – в те времена была
большая ферма, около 1200 акров земли. У нас было 125 голов
лошадей, в основном чистокровных верховых и квотерхорсов. Моя
мама управляла программой разведения, а папа был ответственным за
скачки и операции по продаже.
Мы с Морганом росли среди лошадей, кормили их, поили,
вычищали стойла и, естественно, ездили. Почти каждые выходные мы
садились в дилижанс и отправлялись на скачки. В то время мы были
еще маленькими, а родители были отменными наездниками, особенно
мама. Так мы и учились. Мы работали на ранчо, чинили изгороди,
вовсю размахивая молотками уже в девять лет. Мы с Морганом
таскали огромные тюки сена на чердак, работая, как взрослые, с
самого раннего детства. На этом настаивал отец. И долгие годы наши
дела шли отлично.
В то время и сам Техас переживал свои лучшие времена. В
Восточном Техасе, где одна за другой воздвигались буровые
установки, 
а 
все 
окружающие 
их 
люди 
становились
мультимиллионерами, цена нефти поднялась аж на 800 процентов в
промежутке между 1973 и 1981 годами. Я родился в 1975 году, когда
эта волна только начала набирать силу, и надо сказать, что семья
Латтрелл находилась в те времена достаточно близко к ее гребню.
Для моего отца ничего не стоило скрестить красивую кобылку и
жеребца за 5000 долларов, а потом продать их годовалого жеребенка за
40 000 долларов. Так он и делал. Моя мама была истинным гением в
вопросе лечения лошадей: она покупала их за бесценок, потом
посвящала долгие месяцы нежной и бережной заботе о них,
выкармливала и выращивала молодых скакунов, которые стоили, по
меньшей мере, в восемь раз больше, чем она заплатила изначально.
Разведение лошадей было отличным, стоящим делом. Скаковые
лошади стояли на одном уровне с «Ролексом», «Роллс-Ройсами»,
бизнес-классом, дворцами и очень крутыми яхтами. По всему штату
появлялись отличные офисные помещения, строились новые высотные
здания. Розничная торговля была на самом высоком уровне, как

никогда ранее. «Скаковые лошади – прекрасно. Пришлите мне шесть.
Шесть самых быстрых, мистер Латтрелл. Так я точно выиграю в
каких-нибудь скачках».
Эти пропитанные нефтью деньги тут же уходили на развлечения, и
люди делали состояния на всем, что носило оттенок роскоши, на всем,
что ублажало эгоистичные натуры нефтяных магнатов, которые
тратили и брали взаймы суммы, доселе невиданные.
Для банков ничего не стоило выдать заем более 100 миллионов
долларов геологоразведчикам и нефтедобытчикам. Какое-то время в
США насчитывалось около 4500 буровых установок, и большая часть
из них находилась в Техасе. Кредит? Это было просто. Не моргнув
глазом, банк выдавал кому угодно миллион баксов.
Когда я был совсем еще ребенком, моя семья пережила очень
тяжелый удар, и, конечно, я с тех пор тщательно изучал финансовые
вопросы. В некотором роде я рад, что это случилось. Я научился быть
более осторожным: не только зарабатывать деньги, но и вкладывать их,
обеспечивать свою финансовую безопасность.
Я стал очень осторожно относиться к удаче, когда она приходит, и
научился держать свою жизнь под контролем. Уже намного позже я
осознал, что эффект обвала рынка в Техасе увеличился в тысячи раз,
потому что деятели нефтяной индустрии искренне считали, что деньги
и удача никак не связаны. Они думали, что их достаток стал
результатом их выдающегося ума и смекалки.
Никто и не задумывался о том, что мировой нефтяной рынок
контролируется на Среднем Востоке мусульманами. Все, что
случилось, корнями уходило в Арабские страны, которым помогла
политика президента Картера в области энергетики.
Обвал рынка был вызван наложением эмбарго на нефть и
Исламской революцией в Иране, когда аятолла захватил власть шаха.
Предпосылки событий были геополитическими. А Техасу только и
оставалось безучастно и беспомощно наблюдать, как проявляло себя
изобилие нефти на рынке, как цена за баррель стала стремительно
снижаться, достигнув невероятно низкого уровня в $9 против
начальных $40.
Произошло это в 1986 году – мне тогда и 10 лет не было. В то же
время гигантский Первый национальный банк «Мидленд» штата Техас
обвалился, был признан неплатежеспособным государственными

финансовыми инспекторами. Это был просто огромный банк, и
последствия его обвала коснулись всего штата. Эра беспечных трат и
повального инвестирования закончилась. Парням, которые строили
себе дворцы, пришлось продавать их с большими убытками. Почти
невозможно было продать роскошную яхту, а дилеры «Роллс-Ройс»
почти что вышли из бизнеса.
Вместе с коммерческими гигантами, погубленными падением цен
на нефть, была уничтожена и лошадиная ферма Дэвида и Холли
Латтрелл. Быстрые жеребята и кобылы, которых отец оценивал в 35—
40 тысяч долларов, теперь стоили всего 5 тысяч – меньше, чем было
потрачено на их содержание. Моя семья потеряла все, включая и наш
дом.
Но мой отец – человек неунывающий, целеустремленный и
строгий. В ответ на неудачи он купил меньшее ранчо и занимался теми
же испытанными техниками разведения лошадей, которыми давно уже
жили они с мамой. Но дела опять пошли наперекосяк. Моей семье
теперь пришлось жить с дедушкой, места в доме на всех не хватало, и
Морган спал на полу.
Мой отец, который всегда старался держать связь с
нефтехимической промышленностью еще с тех пор, как вернулся из
Вьетнама, вернулся опять к работе и за очень короткий период
времени снова встал на ноги, заключив пару крупных сделок. Мы
съехали от дедушки в большой четырехэтажный дом, и нам казалось,
что вернулись хорошие времена.
Потом одна из самых крупных сделок сорвалась, и мы каким-то
образом опять все потеряли, снова переехали – теперь уже в район,
похожий на сельские трущобы. Понимаете, мой отец, хоть и был
рожден за границей Техаса – в Оклахоме, – всегда был техасцем в
душе. Он показал себя смелым, как лев, на службе во Вьетнаме, где
служил в артиллерии. А в Техасе настоящие мужчины не
отсиживаются на своих деньгах. Они каждый раз возвращаются в
дело, рискуют и, когда достигают отличных результатов, хотят их
только улучшить. А мой отец – настоящий мужчина.
О нем многое можно было сказать просто по тому, как он называл
свои фермы, большие и маленькие: ферма «Одинокая Звезда», ранчо
«Северная развилка», «Метеор». Он всегда говорил: «Я скорее буду

целиться в звезду и попаду в пень, чем стрелять в пень и
промахнуться».
Я даже описать не могу, насколько бедны мы были в то время,
когда мы с Морганом пытались учиться в колледже. Я устроился на
четыре работы, чтобы платить за обучение и комнату, да еще отдавать
кредит за грузовик для фермы. Я работал спасателем в бассейне
колледжа, подрабатывал с Морганом на стройке, мы были то
садовниками, то землекопами, то стригли газоны. По вечерам я
работал вышибалой в местном захудалом баре, полном лихих ковбоев
и драк. И все равно я голодал, пытаясь прокормить себя примерно на
двадцать долларов в неделю.
Когда нам было по двадцать одному году, Морган сломал ногу во
время скольжения на вторую базу, играя в бейсбол. Когда его привезли
в больницу, Морган оповестил врачей, что у нас нет денег. Каким-то
образом хирург согласился прооперировать его и загипсовать ногу,
оформив ему долгосрочный кредит. Но анестезиолог не согласился бы
оказывать свои услуги Моргану без оплаты.
Нет никого отважнее, чем мой брат. Он просто сказал: «Хорошо,
мне не нужна анестезия. Почините меня так. Я могу вытерпеть боль».
Хирург был поражен и сказал Моргану, что не может проводить
операцию подобного рода без анестезии. Но Морган упорно стоял на
своем: «Док, у меня просто нет денег. Просто вы справитесь с моей
ногой, а я справлюсь с болью».
Эта идея никому не нравилась, особенно хирургу. Но когда в
больнице появился Джейсон Миллер – приятель Моргана по колледжу
– и увидел, в какой агонии тот находился, он отдал ему все деньги до
последнего цента, чтобы оплатить анестезию.
Но я забегаю вперед. Когда мы были мальчишками и работали с
лошадьми, мой отец был очень, очень строг с нами. Он считал, что
хорошие оценки были самым главным для нас, а плохие были
абсолютно неприемлемы. Как-то мне поставили двойку за поведение,
и он выпорол меня подпругой от седла. Я знаю, что отец делал это
ради нашего же блага, пытаясь воспитать в своих сыновьях
дисциплину, которая в будущем сослужит им хорошую службу.
Но он управлял нашими жизнями железной рукой. Он часто
говорил: «Однажды меня не станет, и тогда вы останетесь одни. Я
хочу, чтобы вы понимали, насколько трудна и несправедлива жизнь в

этом мире. Я хочу, чтобы вы оба были готовы к любому аду, который
может встретиться вам на пути».
Он не давал нам ни малейшего послабления. Непослушание даже
не обсуждалось. Грубость каралась чуть ли не смертным приговором.
У нас не было свободы действий. Он настаивал на послушании и
тяжелой работе. И он не переставал этого требовать даже тогда, когда
мы были на мели. Наш отец был сыном дровосека из Арканзаса, еще
одного невероятно сурового человека, и он старался воспитывать в нас
эту стойкость к обстоятельствам и стремление прочно стоять на ногах
при малейшей возможности.
Мы постоянно работали в лесу, в глухих чащах Восточного Техаса
среди сосен, красных дубов и амбровых деревьев. Отец научил нас
хорошо стрелять в возрасте семи лет, купил нам ружье 22-го калибра
«Remington Nylon 66». Мы могли сбить летящую банку из-под пива на
расстоянии в 150 метров. Это все были развлечения обычных сельских
мальчишек. Деревенские дети в деревенской глуши учатся жизненно
необходимым для них навыкам.
И отец научил нас выживать. Он рассказывал, что можно есть, а
что нельзя. Он показал нам, как построить себе укрытие, научил
рыбачить. Он даже научил нас, как заарканить и убить дикого кабана:
закинуть пару длинных петель на его шею и дернуть, а потом молиться
всем святым, чтобы он не смог кинуться на тебя в ответ. Я все еще
помню, как его разделать и зажарить мясо.
Дома, на всех ранчо, где мы жили, папа показывал нам, как сажать
и выращивать кукурузу и картошку, овощи и морковь. Часто, когда мы
оставались без денег, мы этим и выживали. Оглядываясь назад, могу
сказать, что это был очень серьезный курс обучения для пары
мальчишек с фермы.
Что важнее всего – он научил нас плавать. Папа и сам был
исключительным пловцом, и для него это очень много значило. Он в
воде был превосходен, и именно благодаря ему я достиг таких успехов.
Но почти во всем Морган был лучше, чем я. Он очень одаренный
бегун, борец, снайпер и штурман, как на суше, так и на море. Он
всегда легко и успешно справлялся со всеми экзаменами, когда мне
приходилось ночами корпеть над книгами, зубрить, тренироваться и
тратить столько времени, сколько было мне доступно. Моргану это не
стоило никаких усилий.

Он был удостоен чести произносить речь по прохождению
Базового курса подводника SEAL, за что проголосовали его
сокурсники. А я знал, что так и будет, еще прежде, чем он поступил на
курс. Есть только одна вещь, в которой он не сможет меня победить:
я быстрее передвигаюсь под водой, в этом у меня преимущество. И он
это понимает, хотя, может, и не признает.
Рядом с местом, где мы жили в детстве, было большое озеро, и там
отец нас тренировал. Каждое долгое теплое техасское лето мы
проводили на берегу, плавали, соревновались друг с другом, ныряли и
тренировались. Мы в воде двигались как рыбы – такого результата и
добивался наш отец.
Он потратил много месяцев, обучая нас нырять – сначала просто, а
потом и со снаряжением для дайвинга. У нас хорошо получалось, и
люди даже платили нам за то, чтобы мы поискали и подняли со дна
потерянные ключи и другие ценности. Конечно, отец полагал, что это
может быть слишком легко, и ставил условие, что нам заплатят только
в том случае, если мы найдем конкретный правильный предмет.
У нас иногда случались стычки с проплывающими мимо
аллигаторами, но один из моих друзей-техасцев, Трей Бейкер, показал
нам, как с ними справиться. Я один раз боролся с аллигатором и был
чрезвычайно рад, когда этот малыш решил, что с него хватит, и уплыл
в более спокойные воды. Но и по сей день мой брат любит бороться с
этими машинами для убийства – просто ради забавы. Конечно, он
сумасшедший. Иногда мы берем старую лодку с плоским дном, чтобы
порыбачить на озере, и один из этих больших крокодилов подплывает
к борту.
Морган быстро оценивает противника: «Ноздри на расстоянии 20
—25 сантиметров от глаз, так что он в длину где-то от двух с
половиной до трех метров». Морган ныряет в воду прямо, входя в нее
под небольшим углом, и устраивается поверх аллигатора, руками
зажимая ему челюсти. Потом он вращает и поворачивает их,
забирается ему на спину и все это время держит крепко сомкнутыми
огромные челюсти, смеясь над охваченным паникой чудищем с глубин.
Через несколько минут им обоим это надоедает, и Морган
отпускает крокодила. Мне всегда кажется, что это – самая опасная

жүктеу/скачать 2,07 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: