Книга посвящается памяти Мерфа, Акса и Дэнни, Кристенсена, Шейна, Джеймса

Я сам не видел, как кто-то уходил, не видел даже, как уходил мой
сосед по комнате.
И я до сих пор не могу понять до конца, как это происходило.
Думаю, ребята просто достигали какой-то точки кипения, а может
быть, наоборот – они много дней страдали от неспособности
соответствовать ожиданиям. Но в SEAL ушел – значит, ушел. Я тогда
не до конца осознавал это, но я и мои 110 товарищей стали
свидетелями безжалостного процесса отсева в Вооруженных силах
США, которые не терпят неуверенности и сомнений.
Теперь инструктор Рено говорил почти торжественно. «Сейчас вы
на пути к первой фазе BUD/S, и я хочу, чтобы дальше вы как следует
постарались, чтобы я мог каждым из вас гордиться. Тем парням, кто
выдержит адскую неделю, все же предстоит пройти тест на
компетентность в бассейне – это во второй фазе, – а потом практику с
оружием на третьей. Но я хочу присутствовать на вашем выпуске. И
там я хочу пожать вам руки. Думать о вас как о воинах инструктора
Рено».
«Уя, инструктор Рено!» – выкрикнули мы и выбросили кулаки в
воздух так, что могли бы поднять ими крышу здания. Мы все до
единого любили его, потому что чувствовали: он для нас хотел только
лучшего. В этом человеке не было ни капли злости. Как и не было в
нем ни тени слабости.
Он повторял установки, которые твердил нам вот уже несколько
недель. «Не теряйте бдительности. Приходите вовремя. Отвечайте за
свои действия всегда, в форме вы или без нее. Помните, что ваша
репутация – это все, что у вас есть. А сейчас у вас есть шанс построить
эту репутацию, начать прямо здесь, в понедельник утром, ровно в пять
часов. Первая фаза.
Для тех, кто будет работать в командах – помните, что вы вступаете
в братство. Вы будете ближе этим парням, чем когда-либо были по
отношению к друзьям в школе или колледже. Вы с ними будете жить, а
в бою некоторые из вас, возможно, с ними умрут. Ваша семья всегда
должна быть на первом месте, но братство – это место
привилегированное. Я хочу, чтобы вы никогда этого не забывали».
С этими словами он покинул нас, вышел из поля зрения и
выскользнул через заднюю дверь, оставляя позади себя очень большое
наследие: ребят, которые горели желанием, которые были готовы

отдать что угодно, чтобы пройти грядущие испытания так, как Рено
того и хотел.
Вошел инструктор Шон Мюрк (его фамилия произносится больше
как Мюр-рок), бывший «морской котик» из 2-й роты, ветеран трех
зарубежных операций. Он родился в Огайо, и эту личность мы еще не
встречали во время Indoc. Он был помощником нашего нового
проктора и почти всегда выглядел очень веселым. Но мы услышали его
приближение раньше, чем увидели: его тихая команда «Упали,
отжались» прозвучала прежде, чем он зашел в кабинет.
В течение следующих нескольких минут он перечислил миллион
заданий, которые мы должны будем выполнить дополнительно на
первой фазе. Например, подготовка лодок и транспорта, проверка
правильности снабжения. Он сказал, что ожидает от нас отдачи на 100
процентов, потому что если мы не выложимся по полной, то заплатим
за это сполна.
Он проследил за тем, чтобы мы все переехали из казарм Indoc,
которые располагались за плацем, в казармы войск спецназначения
флота в паре сотен метров к северу от центра. Недвижимость класса
«люкс» на песчаном побережье твоя до тех пор, пока ты сможешь
оставаться в рядах BUD/S в классе 226 – эти цифры скоро будут
увековечены в кипенно-белом цвете на обеих сторонах наших новых
курсантских шлемов. Эти цифры остаются с каждым до конца службы
в SEAL. Три цифры, обозначающие мой класс, написанные белым на
шлеме, однажды станут самыми сладкими звуками, которые я когда-
либо слышал.
Инструктор Мюрк кивнул в знак одобрения и сказал, что он
прибудет к новым казармам в 10.00 в воскресенье, чтобы
удостовериться, что мы знаем, как готовить свои комнаты к досмотру.
Он дал нам последнее предупреждение: «Теперь вы официальный
класс. Вы принадлежите первой фазе».
Итак, в безоблачное утро понедельника, 18 июня, все курсанты
собрались рядом с казармами за два часа до рассвета. Было 5 часов
утра, температура воздуха едва ли доходила до 10 градусов. Новый
инструктор, еще незнакомый нам, молча стоял рядом. Лейтенант
Исмэй официально доложил: «Класс 226 на месте, сэр. Присутствует
девяносто восемь человек».

Дэвид Исмэй выполнил воинское приветствие. Старшина Стивен
Шульц выполнил ответное приветствие, без лишних «Доброе утро»
или «Как дела?». Вместо этого он отрезал: «Идите окунитесь, господа.
Все. Потом в учебный кабинет».
И все началось сначала. Класс 226 понесся из лагеря по пляжу в
океан. Мы нырнули в ледяную воду, вымокли до нитки, а потом
похлюпали обратно в кабинет, замерзшие и полные мрачных
предчувствий.
«Упали!» – приказал инструктор. А потом еще раз. И еще. Наконец
энсин Джо Бернс, угрюмый офицер SEAL, встал перед нами и
проинформировал, что он – наш офицер первой фазы. Некоторые из
курсантов вздрогнули. Репутация Бернса как очень строгого
инструктора опережала его. Позже он показал себя одним из самых
суровых мужчин, которых я когда-либо встречал в жизни.
– Я так понимаю, вы все хотите быть водолазами?
– Уя!
– Ну посмотрим, – сказал энсин Бернс. – Придется проверить,
насколько сильно вы этого хотите. Эта фаза – моя, а это моя команда
инструкторов.
Каждый из четырнадцати офицеров представился по имени. А
потом командир Шульц, вероятно, испугавшись, что мы расслабимся
после аж двух минут разговора, скомандовал: «Упали, отжались». И
потом еще подход. И еще.
Потом он приказал нам идти на плац на физическую подготовку.
«Вперед! Вперед!»
И, наконец, впервые в жизни мы встали в строй на самом печально
известном квадрате черного бетона во всех Вооруженных силах США.
Было 5.15. Наши места были отмечены маленькими лягушачьими
лапами, нарисованными на асфальте. Но мы едва встали в строй…
«Все в океан. Искупайтесь в море и в песке! – заорал Шульц. –
Быстро!» Адреналин ударил в мозг, кровь начала пульсировать в ногах,
руках, и даже сердце начало бешено колотиться. Все тело мое
тряслось, когда мы, обутые во все еще хлюпающие ботинки и одетые в
полную форму, рванули с черной поверхности плаца, вернулись на
пляж и забежали в прибой.
Господи, как же было холодно! Волны перекатывались через мою
голову, когда я пытался выбраться на мелководье, и когда мне все-таки

удалось выбраться на песок и подняться на ноги, я был похож на
песочного человека из сказки – с тем лишь исключением, что не
насылаю ни на кого сны. Я слышал, как остальные копошились вокруг
меня, но помнил последнее слово Шульца: «быстро». А еще я помнил,
чему учил меня Билли Шелтон: обращай внимание даже на
мельчайшие намеки. И я понесся обратно, словно спасая свою жизнь, и
прибежал обратно на плац в числе первых.
«Медленно! – взревел Шульц. – Слишком медленно! Упали!»
Инструкторы Шульца кричали на нас, ругали нас, орали как резаные,
морально изматывали, пока мы покрывались потом и старались
доделать отжимания: «Как чертовы педики!», «Возьмите себя в руки,
ради всего святого, хотя бы сделайте вид, что вы этого хотите!», «Ну
же, вперед! Давай! Давай!», «Ты все еще уверен, что здесь тебе место?
Не хочешь вылететь прямо сейчас?».
В следующие несколько минут я понял, в чем была разница между
«искупайся в море и песке» и обычным «искупайся». С одной стороны
от плаца стояли две надувные лодки, по самый планширь груженные
льдом с водой. «Окунуться» – значило нырнуть с носа лодки под воду,
проплыть под резиновыми распорками сидений и вынырнуть с другой
стороны. Пять секунд в темноте, под водой, во льду. Косатка, и та бы
просила пощады.
Но ведь я же уже промерз в долбаном Тихом океане, разве нет –
спросите вы? Но вода в этой маленькой лодочке заморозила бы даже
яйца снежного человека. Я вылез оттуда почти синий от холода, с
застрявшим в волосах льдом, и поковылял к своей отметке на плацу.
По крайней мере, я избавился от песка, так же как и все остальные.
Двое инструкторов прошлись по линии со шлангами, поливая всех с
головы до ног ледяной водой.
К 6 утра я уже насчитал около 450 выполненных отжиманий.
Дальше было еще больше, но сил считать у меня уже не было. Я также
сделал более пятидесяти приседаний. Нам приказали поменять
упражнение. Парней, которых посчитали недостаточно активными,
заставили выполнить подход «кроля».
В результате получился настоящий хаос. Некоторые не могли
подняться, другие делали отжимания, хотя им было сказано приседать
– ребята падали на землю ничком. В конце концов, половина ребят не
понимала, где они находятся или что им положено делать. А я просто

продолжал выполнять упражнения, стараясь изо всех сил, через боль,
несмотря на крики, ругань и летящие брызги от шлангов: отжимания,
приседания, сгибания, сокращения. Для меня теперь все было одно и
то же. Каждый мускул в теле просто адски горел, особенно на животе
и руках. И, наконец, Шульц предложил нам помилование в виде
перерыва и нескольких глотков воды. «Пьем!» – крикнул он с каким-то
необычным шармом Старого Света, который очень ему подходил, и мы
все достали фляги и стали жадно пить из них.
«Фляги опустить! – взревел Шульц с тонной огорченной ярости в
голосе. – А теперь отжимаемся!»
Ах, да. Я совсем забыл: у меня только что был девятисекундный
перерыв. И вновь мы упали на землю и принялись за работу, отдавая
последние остатки сил и отсчитывая отжимания. В этот раз мы
выполнили всего лишь двадцатку. У Шульца, наверное, случился
приступ жалости.
«Все в океан! – рявкнул он. – Живо!»
Мы побежали на пляж и почти упали в прибой. Нам сейчас было
так жарко, что холод океанской воды не имел значения. Почти. Когда
мы все выбрались на пляж, командир Шульц уже стоял рядом, крича и
подгоняя нас. Теперь мы встали в строй и пробежали полтора
километра до столовой.
«И поторапливайтесь, – добавил он. – У нас мало времени».
Когда мы прибежали в пункт своего назначения, я уже не
чувствовал ног от усталости. Я даже не думал, что у меня есть силы на
то, чтобы прожевать сваренное всмятку яйцо. Мы зашли в столовую,
словно армия Наполеона на пути из Москвы: мокрые, измазанные,
измученные, почти бездыханные, слишком голодные, чтобы жевать,
слишком измотанные, чтобы думать об этом.
Конечно, все это делалось специально. Это была не какая-то
сумасшедшая неразбериха, устроенная инструкторами. Это было
серьезное испытание, метод, использующийся для оценки наших сил.
Инструкторам необходимо было узнать самым тяжелым способом, кто
действительно хочет пройти все испытания, у кого хватит духу и кто
сможет справиться хотя бы со следующим месяцем, а потом и с
Адской неделей, когда дела действительно пойдут фигово.
Целью всего этого бедлама было заставить курсантов пересмотреть
взгляды на заинтересованность в этом деле. Действительно ли мы

могли справиться с таким наказанием? Девяносто восемь человек
построились на плацу двумя часами ранее. И только шестьдесят шесть
из них осталось после завтрака.
Мы все еще стояли, вымокшие до нитки, в ботинках, длинных
штанах и майках. Еще раз нас послали на пляж в сопровождении
инструктора, который появился просто из ниоткуда и бежал рядом с
нами, всю дорогу покрикивая, чтобы мы поторопились. Нам сказали,
что нас ждет. Шестикилометровая пробежка вдоль пляжа на юг: три
километра туда и три обратно. На секундомере стояло ограничение в
тридцать минут, и помоги Боже каждому, кто не сможет пробежать
километр по песку за пять минут.
Я очень боялся этого испытания, потому что знал: я не самый
быстрый бегун, так что и настроил я себя на максимум усилий.
Казалось, что я всю жизнь на это потратил. И когда мы прибыли на
пляж, я еще раз убедился, что мне этот настрой ох как понадобится.
Худшего времени для пробежки нельзя было и придумать: прилив был
почти полным, вода все еще прибывала, так что на берегу не было
широкой полосы влажного твердого песка. Это означало, что бежать
придется либо по мелководью, либо по сухому рыхлому песку, и оба
варианта были плохими.
Наш инструктор, старшина Кен Тэйлор, построил нас и мрачно
предупредил об ужасах, которые свалятся на наши головы, если кто-
нибудь задержится дольше, чем на положенные тридцать минут. А
потом выпустил нас на песок. Солнце уже всходило из-за вод Тихого
океана справа от нас. Я выбрал себе беговую линию – прямо вдоль
кромки прилива, где вода уйдет в первую очередь и оставит тонкую
полоску твердого песка. Это означало, что мне сначала придется
бежать по воде, раскидываясь брызгами, но только в самой мелкой
пене прибоя, а это было куда лучше, чем глубокий мягкий песок,
который лежал слева от меня.
Единственная проблема была в том, что теперь мне нельзя было
уходить с этой линии, потому что мои ботинки теперь постоянно будут
мокрыми, и если я вырулю на пляж, то у меня в каждом ботинке
моментально наберется по полкило песка. Я не надеялся, что смогу
сравняться с лидерами, но думал, что, по крайней мере, могу
держаться в группе сразу за ними. Так что я опустил голову,

внимательно глядя на линию прибоя, растянувшуюся впереди меня, и
тяжело двинулся вперед, наступая на самый твердый и влажный песок.
Первые три километра все было не так уж плохо. Я держался в
первой половине класса и чувствовал себя нормально. Однако на
обратном пути совсем выдохся. Я огляделся и заметил, что все
остальные тоже выглядели дико уставшими, и тогда решил
действовать. Я поддал газу и рванул вперед.
За первые двадцать минут начался отлив, и передо мной уже была
видна небольшая полоска мокрого песка, которую больше не омывал
океан. Каждый шаг я старался делать по ней и бежал изо всех своих
последних сил. Каждый раз, когда я нагонял кого-нибудь и проносился
мимо, в душе праздновал личную победу. Наконец я закончил забег и
пробежал дистанцию гораздо меньше, чем за тридцать минут. Это
было совсем неплохо. Например, для вьючной лошади.
Я уже забыл, кто тогда пришел первым – вероятно, какой-нибудь
крепкий мальчишка-фермер, но он был всего на пару минут быстрее,
чем я. В любом случае, тех, кто уложился во время, инструкторы
отправили отдыхать на мягкий песок для восстановления сил.
В тридцать минут не уложились только восемнадцать человек, и
одному за другим инструктор командовал: «Упал!» – и ребята тут же, у
финиша, начинали отжиматься. Большинство из них уже падали на
колени от усталости, и это в некотором роде позволяло им сократить
расстояние в очередном изматывающем броске прямиком в Тихий
океан, прямо в накатывающие на берег волны прибоя. Инструктор
Тэйлор заставлял курсантов заходить довольно глубоко, туда, где
ледяная вода доходила им до шеи.
Парни стояли там по двадцать минут. Теперь я понимаю, что время
это было очень точно отмерено, чтобы ни у кого не развилась
гипотермия. У Тэйлора и его ребят была очень точная таблица, которая
показывала, сколько времени человек может выдержать такую
температуру. Одному за другим им приказывали выйти из воды и
потом задавали жару упражнениями за то, что они не смогли
уложиться в тридцатиминутный отрезок времени.
Некоторые из курсантов, может, и сдались, другие же просто не
могли бежать быстрее. Но наши инструкторы точно знали, что
происходит, и в этот первый день подготовки BUD/S они были
безжалостны к парням.

Пока эти бедные ребята выходили из океана, остальные выполняли
привычные отжимания, и так как любопытство было моей второй
натурой, я хотел узнать судьбу самых медленных ребят и стал следить
за происходящим. Старшина Тэйлор – этот пляжный Чингисхан –
приказал полуживым, полуутонувшим и полузамерзшим курсантам
лечь на спины в прибой и погружать и вытаскивать голову и плечи из
воды в ритм с волнами. Он заставил их при этом делать «кроль».
Некоторые парни то и дело захлебывались, кашляли, у некоторых
начались судороги и бог знает что еще.
Тогда и только тогда старшина Тэйлор отпустил их. Я отчетливо
помню, как он кричал на этих парней, говорил, что мы – те, кто
отжимался и сох на пляже, были победителями, тогда как они, копуши,
были проигравшими! Потом он сказал, что пора бы относиться к курсу
серьезно, иначе они скоро вылетят. «Те, кто слишком просто все
воспринимает, уже заплатили свою цену, – выкрикнул он, – а вы – нет.
Вы провалились. А таким, как вы, придется заплатить цену
посерьезнее, поняли меня?»
Тэйлор знал, что это было шокирующе несправедливо, потому что
некоторые из курсантов на самом деле старались изо всех сил. Но он
должен был убедиться в этом. Кто верил, что сможет улучшить
результат? Кто был нацелен остаться, несмотря ни на что? А кто уже
почти сбежал?
Следующим заданием были упражнения с бревном, абсолютно
новые для всех нас. Одеты мы были в тренировочные брюки, майки и
мягкие кепки. Все встали в строй, сформировав сначала лодочные
экипажи по семь человек. Каждая команда встала рядом со своим
бревном, каждое из которых было в длину по два с половиной метра и
в диаметре где-то сантиметров тридцать. Точный вес я не помню, но
он был примерно равен весу человека средних размеров: 65—75
килограммов. Тяжело, скажете вы? Я как раз настраивался на режим
тяговой лошади, когда инструктор отдал приказ: «Идите искупайтесь в
море и в песке». Наша одежда только высохла на солнышке, а мы
снова устремились к волнам, сбегая с песчаных дюн вниз, к воде.
Потом, уже мокрые, мы поднялись обратно, на дюну, и скатились с нее
с противоположной стороны. Когда мы поднялись на ноги, то
выглядели, словно потерянная команда военно-морской роты песчаных
замков.

Потом старшина Тэйлор приказал искупать еще и наши бревна в
воде и песке. Мы подняли их на уровень талии, потащили вверх по
песчаному наносу, сбежали с противоположной стороны, засунули
чертовы бревна в океан, вытащили их, опять поднялись по песчаной
дюне и скатили вниз с обратной стороны.
Команда, бежавшая рядом с нами, как-то умудрилась уронить
бревно на склон дюны.
«Если вы еще хоть раз уроните одно из моих бревен, – прорычал
инструктор, – я даже не представляю, что с вами сотворю. Со всеми!»
Он говорил это жестоким и мстительным голосом, которым можно
было бы произнести фразу: «Если вы, ребята, еще раз изнасилуете
мою мать…» А ведь они всего лишь уронили это тупое бревно.
Потом мы стояли в строю, держа бревна на вытянутых руках над
головами. Обычно инструкторы стараются составить команды
соответственно росту, но я при своих почти двух метрах всегда буду
нести львиную долю поклажи.
Инструктор все больше и больше человек обвинял в том, что они
отлынивают, все больше и больше бойцов оказывалось на земле, делая
отжимания, в то время как я и парочка других парней покрупнее все
еще держали вес бревен на себе. Должно быть, мы выглядели, как три
столпа Коронадо, словно башни из известняка, держащие купол храма,
глядящие на песчаный пейзаж, полный странных, копошащихся
созданий, борющихся за последний вздох.
Сразу после этого нас научили всем упражнениям и движениям с
бревнами, которые мы будем выполнять на курсе: приседания,
подбрасывание бревна над головой и еще куча других. Потом, пока мы
еще стояли в строю, старшина приказал: «Поставьте бревна в строй» –
мы бросились выполнять задание.
«Медленно! Слишком медленно! Все в воду и в песок!»
Опять к прибою, в волны, в песок. К тому времени большинство из
нас просто валились с ног, и инструкторы это знали. На самом деле
они не хотели, чтобы кто-то сломался, но мы потратили много времени
на обучение основам работы в команде с бревном. К нашему великому
восторгу, к началу дня инструкторы завершили тренировку, сказав, что
мы неплохо потрудились, положили хорошее начало курсу и теперь
можем направиться перекусить.

Многие из нас посчитали этот жест вдохновляющим. Однако
семерых парней не слишком утешили слова офицеров, которым самое
место было в коннице Сарумана из «Властелина колец». Эти семеро
вернулись на плац, позвонили в колокол, висящий рядом со штабом
первой фазы, и положили свои шлемы в линию напротив двери нашего
командира. Так делается на первой фазе – это своеобразный ритуал
выбывания. Теперь здесь лежало уже с десяток шлемов,
обозначающих уход с курса, а мы ведь еще даже на обед в первый день
не сходили.
Большинство из нас считали, что эти ребята поступили слишком
опрометчиво. Дело в том, что вторая часть дня была выделена на
еженедельную проверку комнат. Почти все с курса потратили
воскресный день, убираясь в комнатах, мыли пол щетками и потом
тщательно его полировали. Я каким-то образом оказался в самом конце
списка на использование одной из двух электрических полировочных
машин.
Мне пришлось долго ждать своей очереди, и я провозился с этим
аж до двух часов ночи. Но я не терял времени. Я залатал постельное
белье, накрахмалил брюки, начистил до блеска ботинки и выглядел
теперь более чем прилично, а не как бомж, извалявшийся в песке, как я
выглядел большую часть курса. Потом пришли инструкторы. Я не
помню, кто из них зашел в мою комнату. Он оглядел эту картину
военного порядка и аккуратности, потом взглянул на меня самого с
выражением неприкрытого отвращения. Он осторожно открыл
стенной шкаф и разбросал мои вещи по комнате. Он поднял с кровати
матрас и отбросил его в сторону. Он вывалил все содержимое моего
стола в кучу и проинформировал меня, что он не привык видеть
новобранцев, которых устраивало проживание в мусорном контейнере.
На самом деле его слова были немного более эмоционально окрашены.
За пределами моей комнаты стоял сущий бедлам: вещи были
разбросаны повсюду, в каждой комнате. Я просто стоял и изумленно
смотрел, как целая казарма была разграблена нашими собственными
инструкторами. И тут я услышал, как в коридоре кто-то отчитывает
лейтенанта Дэвида Исмэя, старшину нашего курса. Мягкий, приятный
тон голоса командира Шульца спутать было невозможно ни с чем.
«Что за притон вы здесь держите, мистер Исмэй? Да я в жизни
таких комнат не видел. Ваша форма – это позор. Все в океан, живо!»

По моим подсчетам, в здании было около тридцати комнат. Только
три из них прошли осмотр. Но их владельцы не избежали нашего
первого послеобеденного купания в океане. В сияющих ботинках и
накрахмаленных брюках мы опять вернулись на пляж, оставив в
казармах картину тотального хаоса.
Весь класс 226 опять побежал в воду, прямо по волнам прибоя.
Потом мы развернулись и вышли обратно на пляж, выстроились в
шеренгу и вернулись обратно на плац BUD/S. Командир Тэйлор снова
подошел к нам бравой походкой, очевидно, готовясь к последнему
событию дня – мы пока не знали, к какому и где, на пляже или в море.
Весь день мы гадали, кто он такой, но все наши расспросы дали
только очень скудные плоды: командир был настоящим ветераном
спецгрупп и участвовал в боевых зарубежных операциях четыре раза,
включая войну в Персидском заливе. Это был мужчина среднего роста,
но очень мускулистый; он выглядел как Терминатор, словно может
пройти сквозь стену, даже не заметив. Было сразу видно, что у него
есть чувство юмора, и он не брезговал хвалить нас, если мы хорошо
справлялись. Очень мило с его стороны, скажете вы? Но половина
парней оставалась на курсе одним лишь усилием воли.
И теперь нам нужно было собрать всю силу воли в кулак, потому
что через несколько мгновений мы снова готовились опустить лодки
на воду. Я никогда не забуду эту борьбу с морем в первый же день,
потому что командир Тэйлор заставил нас грести в лодках задом
наперед, сидя лицом к корме. Даже когда мы возвращались через
волны прибоя на пляж, опять должны были сидеть лицом к корме –
только теперь мы гребли вперед.
В самый первый раз казалось, что, сидя лицом к пляжу и держа
весло настолько неуклюже, заплыть за волны просто невозможно, но в
итоге у нас стало получаться. И в итоге мы даже как-то справились с
заданием. Но сначала это был ад. Лодка опрокидывалась,
переворачивалась, нас относило назад, когда мы пытались нырнуть
носом в большую волну. Мы постоянно захлебывались и
отплевывались, особенно когда попытались завершить финальное
испытание командира Тэйлора, которое заключалось в том, чтобы
выпрыгнуть из лодки, привести ее в порядок, правильно уложить весла
и снасти, а затем плыть рядом с ней обратно через прибой на пляж.

Прежде чем уйти с пляжа, мы выполнили еще одно упражнение,
которое называлось «обзор прибоя». Суть в том, что команды по два
человека наблюдают за состоянием моря и делают доклад. Я обратил
особое внимание на это задание, что было кстати, так как с этого дня
каждое утро в 4.30 двое из класса спускались к кромке воды и
возвращались с докладом. Командир Тэйлор, как обычно, улыбаясь,
отпустил нас со словами: «И лучше вам не налажать с этим докладом.
Мне не нужны неточности по поводу состояния моря – платить за это
вам придется по полной».
В тот вечер мы снова убрали свои комнаты, а второй день начали с
обычного набора отжиманий, бега и купания в воде и песке. Наше
первое занятие в кабинете включало в себя знакомство с ведущим
инструктором – унтер-офицером, старшиной Бобом Нельсеном, еще
одним ветераном войны в Персидском заливе и участником нескольких
заокеанских операций. Он был высоким и довольно стройным для
«морского котика» и, по моему мнению, немного язвительным. Его
обращение к нам было презрительным, наполненным угрозой, но, тем
не менее, оптимистичным.
Он представился и рассказал, чего ожидает от нас. Будто мы не
знали: да всего! Ну или можно умереть в попытках выполнить все. Он
предоставил нам небольшую презентацию каждого аспекта первой
фазы. Прежде чем первая картинка исчезла с экрана, он посоветовал
нам забыть о попытках провести инструкторов.
«Парни, – сказал он уверенно, – мы через это уже сто раз
проходили. Вы, конечно, можете попытаться, если хотите, но ничего
хорошего из этого не выйдет. Мы все равно вас поймаем, и уж тогда
берегитесь!»
Я думаю, все в комнате сделали себе в мозгу заметку «не
пытаться». Класс внимательно слушал, а командир офицер Нельсен
быстро прошелся по расписанию первых четырех недель и рассказал о
том, чего нам следует ожидать – еще больше бега, физических
тренировок с бревнами, плавания, в общем, полной катастрофы. И
устраивалось это только ради того, чтобы понять, насколько мы
крепки.
«Закалка, – сказал он, – закалка и еще больше холодной воды.
Привыкайте. Следующий месяц представляет собой сильный тяжелый

удар под дых. Мы будем стараться изо всех сил вывести вас из строя».
У меня до сих пор хранятся записи этой речи Боба Нельсена.
«Если вы не будете отвечать этим стандартам, то вылетите.
Конечно, для большинства из вас дело этим и закончится. И
большинство из вас не вернется. Вы должны выполнять
шестикилометровый забег за полчаса и трехкилометровый заплыв за
полтора часа. Вы также пройдете сложный письменный тест. Кроме
того, есть стандарты физподготовки в плавании и работе под водой без
ласт и в них. Вы спрашиваете себя, на сколько вас хватит? Думаете,
что должны сделать, чтобы пройти все это? Жестокая правда такова:
две трети из сидящих здесь сегодня вылетят».
Я помню, как он стоял рядом с моей партой и говорил: «Здесь семь
рядов парт. В конце останется только два ряда». Казалось, он смотрел
прямо на меня, произнося: «Остальные уйдут, станут историей,
вернутся на флот. Так все и происходит. Так было всегда. Боритесь изо
всех сил, чтобы доказать, что я не прав».
Потом он сделал еще одно предупреждение: «Этот тренинг
подходит не каждому. Сюда приходит очень много хороших ребят,
которые в итоге решают, что это испытание не для них. Это их право.
Но они уйдут отсюда с честью, понимаете? Если мы увидим или
услышим, что кто-то из вас смеется или издевается над человеком,
который попросил исключения, мы будем карать за это безжалостно. И
очень долго. Вы не раз пожалеете об этом. Я советую вам забыть даже
подобные мысли».
Свою речь он завершил словами о том, что настоящая битва
выигрывается в голове. И выигрывается она теми ребятами, которые
понимают свои слабые стороны, которые раздумывают над этим,
стараются стать лучше, строят планы на будущее. Уделяют внимание
деталям. Работают над своими слабостями и преодолевают их. Потому
что могут это осуществить.
«Ваша репутация складывается здесь, на первой фазе. Вряд ли
будет хорошо, если ваши инструкторы решат, что вы исполняете лишь
минимум, чтобы пройти дальше. Ваша репутация будет в безопасности
лишь тогда, когда окружающие поймут, что вы всегда стараетесь изо
всех сил, стараетесь быть лучше, стать надежным товарищем и всегда
показывать свой лучший результат. Здесь именно так и ведутся дела.

И последнее: помните, в этой комнате есть только один человек,
который знает, получится у вас или нет. Этот человек – вы сами.
Вперед, джентльмены. Ставьте на себя все, что у вас есть».
Командир Нельсен ушел, и через пять минут мы поднялись для
доклада командиру части. В кабинет зашел капитан Военно-морского
флота, окруженный шестеркой инструкторов. Все мы знали его. Это
был капитан Джо Магуайр, легендарный бруклинский герой, почетный
выпускник класса 93 и бывший командир 2-й роты SEAL. Он также
будущий вице-адмирал Магуайр, командир войск специального
назначения и старший в SEAL. Он служил по всему миру и был всеми
любим в Коронадо. Этот великий человек никогда не забывал имен
своих собратьев-«котиков», неважно, насколько младше те были его по
званию.
Он спокойно с нами говорил. И дал нам два бесценных совета. Но
сначала капитан сказал, что обращается к парням, которые
действительно хотели подобной жизни и могли справиться с любыми
унижениями и несправедливостью, придуманной инструкторами.
«Прежде всего я не хочу, чтобы вы сдавались под напряжением
момента. Даже если вы испытываете нестерпимую боль, помните это.
Завершите сегодняшний день. Потом, если вы все еще чувствуете себя
плохо, взвесьте все «за» и «против», прежде чем решите выбыть.
Второе: воспринимайте за раз только один день, только одно задание
за раз. Не позволяйте вашим мыслям убегать вперед вместе с вами, не
принимайте решение выбыть из-за того, что вы беспокоитесь о
будущем, о том, сколько вы сможете терпеть. Не забегайте вперед
боли. Просто доживите до конца дня, и в итоге перед вами будет
лежать великолепная карьера».
Сейчас перед нами, сверкая значками орлов на белом воротнике,
стоял капитан Магуайр, человек, который однажды станет
заместителем начальника Тихоокеанского командования спецвойсками
США, или сокращенно COMPAC. Он заложил в нас понимание того,
что было по-настоящему важно в службе.
Я стоял, словно в ступоре, раздумывая над его словами… и потом
рухнул с небес на землю. Один из инструкторов поднялся на ноги.
«Упали!» – рявкнул он, срываясь на нас за ошибку одного человека.«Я
видел, как один из вас, черти, задремал прямо здесь, посреди речи

капитана. Как вы посмели! Как посмели вы уснуть в присутствии
человека такого калибра? Вы, ребята, за это заплатите. Отжимаемся!»
Он начал нас муштровать, приказал выполнить, по крайней мере,
сотню отжиманий и приседаний, заставил бегать туда-сюда по
песчаной дюне перед лагерем. Он ополчился на нас, потому что мы
показали ужасное время на полосе препятствий, в основном из-за того,
что были измождены еще до того, как до нее добрались.
Так продолжалось всю неделю. У нас прошел заплыв через всю
бухту, полтора километра с напарником, у которого примерно
одинаковые успехи в плавании. Мы выполняли упражнения в бассейне
в масках, в ластах и без них. Было одно ужасное упражнение: мы
должны были лежать на спине в масках, наполненных водой, но с
поднятой над водой головой, и в ластах делать «кроль». Это было
просто убийством. Каждый день мы делали упражнения с бревном и
забеги на шесть километров. Заплывы в лодках тоже были очень
выматывающими: провести лодки через прибой, покинуть лодки,
поправить лодки, закрепить весла, туда, сюда, тащим лодку, несем над
головами.
Казалось, что это никогда не кончится, и к концу первой недели мы
потеряли более двадцати человек. Один из курсантов ушел в слезах,
потому что просто не мог идти дальше. Его надежды, мечты, его
планы на жизнь были разбиты, расколоты на кусочки на пляже
Коронадо.
Уже прозвенело более шестидесяти ударов в большой колокол
рядом с дверью офиса. Каждый раз, когда мы слышали этот звук, точно
знали, что потеряли еще одного отличного парня. Не было плохих
ребят, прошедших через Indoc. Шло время, мы слышали этот звон
снова и снова, и для нас он стал очень грустным звуком.
Может быть, и я буду стоять там, рядом с дверями офиса, разбитый
в пух и прах, всего через пару дней? Это было вполне возможно,
потому что у многих из этих ребят не было и мысли об уходе всего за
несколько часов или даже минут до того, как они звонили в колокол.
Просто что-то сломалось в них, глубоко внутри. Парни просто не
могли продолжать двигаться, и сами не знали почему.
Не спрашивай, по ком звонит колокол, Маркус. Он может звонить и
по тебе. Или по кому-то из шестидесяти с небольшим ребят,
оставшихся после столкновения с жестокой реальностью первой

недели начальной фазы. Каждый раз, когда мы проходили по плацу,
видели наглядное ее свидетельство прямо перед глазами: в общей
сложности двадцать касок лежало в линию на земле рядом с
колоколом. Каждая из них принадлежала когда-то другу, знакомому
или даже сопернику, но всегда человеку, с которым мы бок о бок
страдали и боролись.
Этот строй одиноких касок – яркое напоминание не только о том,
что это место может сделать с человеком, но и о той личной гордости,
которую заслужат те, кто не сдался. Это подгоняло меня вперед.
Каждый раз, когда я смотрел на эти каски, я сжимал зубы покрепче и в
каждый свой шаг вкладывал еще больше сил. Я до сих пор чувствовал
то же, что и в самый первый день: я скорее умру, чем сдамся.
Третья неделя первой фазы ознаменовалась введением нового
аспекта тренинга BUD/S, который назывался «преодоление скал».
Задание это было опасное и сложное: мы должны были подплыть на
надувной лодке к каменной скале напротив известного во всем мире
отеля «Дель Коронадо» и там пристать к берегу. Я имею в виду не
просто причалить, а именно высадиться на сушу, поднять лодку на
сухую землю, пока вокруг тебя разбиваются волны прибоя, а пучина
океана старается засосать лодку вместе с экипажем обратно в бездну.
Я должен был активно участвовать в высадке из-за своей крупной
комплекции и исключительных способностей поднимать тяжести.
Никто в моей команде не был готов к этому отчаянному испытанию.
Мы должны были лишь научиться выполнять это задание. Поэтому
наш экипаж просто бросился на амбразуру: мы усиленно работали
веслами и пытались подплыть из открытого моря прямо к этим
огромным скалам через волны, которые разбивались вокруг нас о
камни.
Нос нашей лодки врезался в скалу, и носовой гребец – это был не я
– прыгнул вперед и повис на лодке, крепко перевязанный вокруг талии
веревкой. Его задача заключалась в том, чтобы добраться до
безопасного места и послужить своеобразным якорем, чтобы лодку не
затянуло обратно в океан. Парень был довольно проворен: он зажал
себя между парой больших валунов и крикнул: «Носовой на месте».
Мы повторили его крик, чтобы все были в курсе происходящего.
Но теперь лодка была зажата между камнями и направлена носом
вперед, в скалы. Она качалась не в ритм с волнами и была уязвима для

любого толчка воды о корму. В такой статичной позиции она не могла
спокойно качаться на волнах.
Крики капитана нашего экипажа – «Вода!» – мало помогали.
Волны прибоя разбивались прямо о корму и потом, толкая нас,
устремлялись к скалам. На всех были спасательные жилеты, но
ситуация была не из простых. Самому компактному члену команды
надо было теперь перепрыгнуть через носовую часть вместе с веслами
и перенести их на твердую землю.
Потом всем надо было высадиться и одному за другим взобраться
на скалу, пока бедный носовой цеплялся за жизнь, стоя враспор между
камнями вместе с лодкой, все еще привязанной к его торсу. К этому
моменту мы все держали веревку и пытались схватиться за ручки
лодки, но носовой должен был двигаться первым и идти на новую
верхнюю позицию, а мы должны были взять вес на себя.
Он пошел. «Носовой продвигается!» – Я со всей дури тянул
веревку посередине. Волна ударила в корму и почти опрокинула лодку,
но мы крепко застряли на месте.
«Носовой на месте!» – И мы стали тянуть изо всех сил, так как
знали, что нельзя допустить, чтобы член нашей команды полетел
обратно и врезался в нас. Каким-то образом мы обманули старуху с
косой: подняли лодку вперед и вверх, вытащили ее из океана,
передавая из рук в руки на камнях, на суше.
«Слишком медленно», – сказал наш инструктор. Потом он стал
вдаваться в детали того, что мы сделали не так. Во-первых, мы
слишком долго готовились, во-вторых, носовой слишком долго
взбирался на скалы, в-третьих, замешкались на начальных гребках –
слишком долго нас качало на волнах.
Он приказал нам покататься в песке вместе с лодкой, потом сделать
двадцатку отжиманий, а потом вернуться туда, откуда пришли. Опять
мы обогнули скалы, опустили лодку в воду, носовой снова обеспечивал
команде безопасность, пока мы опять чуть не утонули. Забирайся в
лодку, продолжай двигаться, заткнись и греби. Очень просто.
Этот первый месяц закончился почти так же, как и начался: мы
были такими же мокрыми, замерзшими, уставшими и изнуренными. В
конце четвертой недели инструкторы приняли несколько трудных
решений, исключив самых слабых ребят, тех, которые провалили один
или два теста. Офицеры жестко оценивали даже очень

целеустремленных молодых людей, которые скорее умрут, чем уйдут.
У некоторых просто не хватало физических сил или подготовки, чтобы
достаточно хорошо плавать, великолепно бегать, поднимать тяжести;
кому-то не хватало выносливости, уверенности под водой, ловкости
при работе в лодке.
Их было сложнее всего убрать из программы, потому что эти
ребята уже потратили все свои силы, чтобы дойти до этой точки, и
будут продолжать в том же духе. У курсантов просто не хватало
какого-то из Богом данных талантов, чтобы успешно выполнять работу
офицера ВМС SEAL США. Через несколько лет я уже хорошо знал
нескольких из инструкторов, и все они говорили мне одно и то же об
итогах четвертой недели первой фазы, об исключении ребят перед
адской неделей: «Мы все мучались над этим. Никто не хочет разбивать
молодым парням сердца».
С другой стороны, они не могли позволить слабым и безнадежно
отстающим двигаться вперед и проходить самые трудные в мире шесть
дней военной подготовки. Не только в свободном мире – во всем мире.
Пожалуй, только у британских SAS, парашютно-десантных частей
особого назначения, есть программа, сравнимая с этим.
По результатам четырехнедельной оценки нас осталось всего
пятьдесят четыре из девяноста восьми человек, поступивших на
первую фазу. И класс 226 начнет проходить свою адскую неделю в
воскресенье в полдень, как и все классы, доходившие до нее.
В ту пятницу мы собрались в кабинете, чтобы послушать еще одно
официальное обращение капитана Магуайра, пришедшего в
сопровождении нескольких инструкторов и классных офицеров.
– Все готовы к адской неделе? – спросил он веселым голосом.
– Уя!
– Отлично, – ответил он, – Потому что вас ждет очень тяжелое,
серьезное испытание. Каждый из вас выяснит, из чего сделан на самом
деле. На каждом шагу этого пути перед вами встанет выбор. Сдамся ли
я перед лицом боли и холода или буду продолжать двигаться? Ответ
всегда будет зависеть только от вас. Нет никаких норм и цифр. Не мы
решаем, кто пройдет дальше. Вы решаете. Я буду здесь в пятницу,
когда закончится адская неделя, и надеюсь, что пожму руку каждому
из вас.

Мы все стояли в каком-то благоговейном оцепенении после ухода
капитана Магуайра, олицетворения всех воинов Коронадо. Он понимал
гордость достижения высот на военной службе и точно знал, что было
по-настоящему важно для «морского котика», да и вообще для
человека в жизни. Это был мировой командир.
Нам дали список вещей, которые необходимо взять с собой в
воскресенье: наши рюкзаки, разгрузки, основную форму и
дополнительный комплект сухой одежды. Также надо было иметь
набор неформенной одежды, которую положат в бумажный пакет,
чтобы у ребят, успешно завершивших испытание, было что надеть. Те,
кто захочет уйти по собственному желанию, тоже будут иметь набор
сухой и чистой одежды, доступный в любой момент в эту неделю.
Наш инструктор дал указание хорошо питаться в эти выходные и
не беспокоиться о смене постельного белья, ведь в воскресенье днем
мы уже будем под заключением в учебном кабинете.
«Вы будете слишком взволнованы, чтобы спать, – добавил он
весело, – так что постарайтесь хоть немного расслабиться, посмотреть
фильмы и настроиться на позитивный лад».
На доске объявлений висел официальный догмат пятой недели
первой фазы курса для «морских котиков» США: «Курсанты будут
демонстрировать личные качества и положительные характеристики:
целеустремленность, отвагу, самоотверженность, склонность к
командной работе, лидерские качества и полную отдачу под влиянием
неблагоприятных условий, усталости и стресса в течение всей адской
недели».
Ну да, все правильно, так и должно быть, – скажете вы. Почти.
Адская неделя оказалась в сто раз хуже.
Мы потратили все выходные, чтобы настроиться и отдохнуть, и в
воскресенье, 18 июля, в полдень собрались в учебном кабинете. Здесь
же присутствовали человек двадцать пять инструкторов со всего
лагеря – этих парней мы раньше не видели. Такое количество
офицеров необходимо, чтобы провести в классе адскую неделю, плюс
медработники, техподдержка и ребята из отдела логистики. Конечно,
необходим полный набор персонала различных направлений, чтобы
провести жесточайшее физическое испытание военно-морской элиты.
Первую часть называют «изоляция адской недели». Никто не
уходил отсюда, мы просто сидели в кабинете весь день. Мы взяли с

собой вещмешки, а бумажные пакеты с сухой одеждой выложили в
линию, сверху черным маркером написали свои имена. Ближе к вечеру
нам раздали пиццу – целую кучу.
Снаружи было очень тихо – это буквально ощущалось кожей.
Никто не проходил мимо: ни караул, ни вольно гуляющие туда-сюда
курсанты. Все на базе знали, что вот-вот начнется адская неделя класса
номер 226. Тишина была почти что данью чести павшим – я думаю, вы
уже сейчас понимаете, что я имею в виду.
Я помню, как было жарко в кабинете, наверное, градусов тридцать
пять. Почти весь день мы валяли дурака, но знали: что-то должно
произойти, как только начнут надвигаться сумерки. В кабинете
включили какое-то кино.
Время шло. Атмосфера напряжения все нарастала. Мы все ждали
выстрела стартового пистолета. Адская неделя начинается с
внезапного действия, которое называют Прорыв. И когда все началось,
нам быстро стало ясно, что одним выстрелом этот старт не
ограничивается.
Я не помню точного времени, все произошло где-то между 20.30 и
21.00. Внезапно прогремел выстрел, и кто-то в прямом смысле слова
выбил боковую дверь – бам!
В комнату вошел человек с автоматом в руках, заряжая его и тут же
стреляя от бедра, за ним еще двое, тоже с оружием. Свет выключился,
и тут уже все трое открыли огонь, поливая комнату градом пуль (я
надеюсь, холостых).
Потом раздался оглушающий свист, кто-то выбил вторую дверь, и
через нее еще три человека вошли в кабинет. Единственное, что теперь
мы знали наверняка: когда прозвучали свистки, все курсанты упали на
пол и заняли оборонительную позицию лицом вниз, ноги скрещены,
уши прикрыты ладонями рук.
«Упасть на пол! Головы вниз! Наступление!»
Потом прозвучал другой голос, громкий и резкий. Было темно хоть
глаз выколи. Видно было только непрекращающиеся вспышки от
выстрелов, но этот голос звучал очень похоже на голос инструктора
Мюрка: «Добро пожаловать в ад, джентльмены».
В течение следующей пары минут не было слышно ничего, кроме
оглушающих выстрелов. Они определенно были холостыми – иначе
половина курсантов была бы уже мертва, но, поверьте, звучало все по-

настоящему. Это наши инструкторы SEAL стреляли из «M-43». Их
крики заглушал пронзительный свист, и все это тонуло в автоматной
очереди.
Комната была теперь наполнена запахом кордита, освещали ее
лишь вспышки от дульного пламени. Я держал голову внизу, на полу,
когда стрелки ходили между нами. Они внимательно следили, чтобы
горячие пустые магазины не попали нечаянно на открытые участки
наших распростертых тел.
Наступило короткое временное затишье. А потом раздался громкий
рев сирены, предназначавшийся всем присутствующим.
«Ну-ка, все наружу! Вперед, двигаемся, парни! Вперед! Пошли!
Пошли!»

Я с трудом поднялся на ноги и присоединился к охваченному
паникой стаду у двери. Мы выбежали на плац, где происходило
непонятно что. Здесь раздавалось еще больше выстрелов, бесконечных
криков, а потом снова послышался резкий свист, и снова все мы
оказались на земле в правильной позиции. По периметру плаца стояли
стволы – симуляторы артиллерийского огня, и они тоже палили не
переставая. Если бы капитан Магуайр был здесь, то наверняка решил
бы, что вернулся в зону боевых действий.
А потом инструкторы открыли по нам настоящий огонь – на этот
раз из шлангов, сильным напором воды, направленным прямо в нас,
сбивавшим с ног каждого, кто пытался подняться. Весь плац был залит
водой, мы ничего не видели и ничего не слышали, кроме водных
орудий малого калибра и артиллерийского огня.
Потом среди водяных вертушек высокого давления, среди
тотального хаоса, оглушающих взрывов и вопящих инструкторов
начался тренинг со свистком… «Ползем на свисток, парни! Ползем на
свисток! И не поднимать головы, мать вашу!»
Некоторые из курсантов совсем запутались и не понимали, что
происходит. Один просто поднялся и побежал со всех ног на пляж, а
потом и в океан. Я хорошо знал этого парня, он совсем потерялся.
Наши инструкторы воспроизвели реконструкцию одной из сцен
Нормандской операции, и она действительно вызывала приступ
паники, ведь никто из курсантов не знал, что происходит или что
нужно делать после того, как все упали на пол.
Инструкторы прекрасно это знали. Они понимали, что многие
ребята будут в растерянности. Но не я. Я всегда готов к подобному
повороту событий. В любом случае, я твердо знал, что на самом деле
нас не пытаются убить. Но инструкторы верно предполагали, что не
все будут так в этом уверены, поэтому они прохаживались между
нами, умоляя нас сойти с дистанции сейчас, пока еще есть время.
«Все, что от вас требуется, – всего лишь ударить в этот маленький
колокол, вот здесь».
Лежа в темноте и едва понимая, что происходит вокруг, боясь
поднять голову и дрожа от холода, я все же сказал одному из офицеров,
что он может засунуть этот колокольчик себе в задницу, и тут же
услышал громкий взрыв смеха. Больше я такого никогда не говорил и
ни разу не признался в содеянном. До этого момента. Понимаете: даже

в этом хаосе я не мог отказаться от удовольствия отпустить очередную
остроту.
К этому моменту мы были в состоянии полнейшей дезориентации,
но пытались держаться поближе друг к другу. Мантра о командной
работе пришла в действие. Я не хотел остаться один. Я хотел быть
здесь, с моими вымокшими товарищами, какой бы ад нам ни
предстояло пережить.
Потом я услышал, как кто-то говорит, что среди курсантов не
хватает одного человека. Затем раздался другой голос, резкий и
требовательный. Не знаю, кто это был, но прогремел он совсем рядом
со мной и звучал так же, как у Большого Босса – Джо Магуайра, очень
мощно и властно. «Что значит – не хватает одного? Пересчитать
сейчас же!»
Нам тут же приказали подняться на ноги, и мы рассчитались по
порядку, остановившись на цифре 53. Действительно, одного не
хватало. Вот дерьмо! Это плохо, это очень серьезно – даже я это
понимал. На пляж была направлена поисковая группа, где и нашли
недостающего курсанта, барахтающегося в волнах прибоя.
Тут же об этом доложили на плац. Я слышал, как наш инструктор
отрезал: «Всех в море. Мы решим проблему позже». И снова мы
побежали, нет – понеслись на пляж, подальше от автоматных очередей,
подальше от этого дурдома, в ледяной Тихий океан. На улице давно
стемнело, и нам казалось, что уже середина ночи. Как уже часто
бывало, мы слишком устали, чтобы беспокоиться, и слишком
замерзли, чтобы задумываться над этим.
Когда нам, наконец, приказали выйти из моря, снова стал
раздаваться резкий свист, и мы снова должны были ползти на звук, но
на этот раз не по гладкой поверхности плаца. На этот раз – по мягкому
песку.
Мы опустились вниз и теперь напоминали огромных жуков,
карабкающихся по дюнам. Свист продолжался – сначала один резкий
звук, потом два, а мы все продолжали ползти. Понемногу мои локти
начали болеть и зудеть, с коленями дела обстояли не лучше: казалось,
что кожа слезла со всех суставов, но я продолжал двигаться. Потом
офицеры отдали приказ возвращаться в море да зайти поглубже и
простоять там минут пятнадцать. Это максимальное время пребывания
в воде, температура которой колебалась примерно на отметке в

пятнадцать градусов. Мы взяли друг друга под руки и стояли в прибое
до тех пор, пока нам не отдали приказ опять ползти по песку.
Дальше мы легли на мелководье, чтобы выполнять «кроль»,
опустив головы под воду. Потом снова свисток, мы ползем, затем
обратно в воду, еще на пятнадцать минут. Рядом со мной все это время
находился один из лучших курсантов в классе, офицер флота, капитан
лодочного экипажа, отличный бегун и пловец. Он ушел. По
собственному желанию.
Меня это потрясло до глубины души. Другой курсант из его
экипажа побежал по пляжу следом, умоляя не уходить, убеждая
присутствующего инструктора, что он не это имел в виду. И
инструктор дал ему второй шанс, сказал, что еще не слишком поздно,
и если он хочет, то может вернуться обратно в воду.
Но парень уже все решил для себя и был глух ко всем уговорам. Он
продолжал идти в сторону плаца, так что офицер приказал ему сесть в
грузовик рядом с машиной «Скорой помощи». Потом инструктор
спросил у курсанта, умолявшего вернуть товарища, хочет ли он тоже
уйти, и весь класс услышал четкое «Никак нет» и увидел, как парень
несется по пляжу, будто испуганный краб, обратно в воду.
Пока мы бегали туда-сюда в ледяном прибое, казалось, что вокруг
становится все холоднее и холоднее. Наконец нам приказали выйти из
воды, и в который раз мы услышали звук свистка. В который раз все
снова упали вниз, на песок. Мы ползли, все тело болело, горело и
чесалось. Еще пять парней вышли на этом этапе и были направлены в
грузовик. Я не понимал, почему так происходит, мы ведь уже делали
эти задания раньше. Да, теперь все было ужасно, но не настолько же,
черт подери. Я думаю, что эти ребята просто слишком забегали вперед,
боялись грядущих пяти дней адской недели, хотя именно это капитан
Магуайр предупредил нас не делать.
Как бы то ни было, теперь нам отдали приказ взять лодки и
заплыть на них в прибой, что нам удалось без особых трудностей. Но
нас заставили проплыть сотню метров, тянуть, грести, поднимать и
тащить лодку, выпрыгивать из лодки, буксировать лодку, нести лодку,
бежать с лодкой, ползти, жить и умереть с ней. Мы были так измотаны,
что это было уже неважно. Мы едва понимали, где находимся, так что
просто ныряли в воду с разбитыми до крови коленями и локтями до
тех пор, пока нам не приказали выйти на песок.

Я думаю, что дело было где-то около полуночи, но казалось, что
уже скоро наступит утро. Мы закончили упражнения с лодкой и начали
упражнения с бревном. Ни одно деревянное изделие за всю историю,
кроме, вероятно, деревянного креста, который Иисус Христос тащил
на Голгофу, не было тяжелее, чем те деревянные полена, которые мы
тащили на руках в тихоокеанский прибой. После всех наших
злоключений это была чистой воды дьявольская работа. Выбыло еще
трое.
Потом инструкторы придумали нечто новое и современное. Нам
приказали нести лодки на руках через полосу препятствий. Выбыл еще
один. Нас осталось всего сорок шесть.
Затем следовало задание на «преодоление скал», мы понеслись к
морю, чтобы поставить лодки на воду. Экипажи уже почти
профессионально пробивались через легкие накатывающие волны и из
последних сил гребли к скалам напротив отеля «Дель Коронадо». Мой
напарник Мэтт Макгроу теперь командовал в нашей лодке, и мы
устремились вперед, направляясь прямо на скалу. Вот носовой
выпрыгнул на камни и крепко схватился за фалинь. Остальные с
помощью весел выровняли лодку, и я подумал, что дела идут не так уж
плохо.
Теперь было где-то два часа ночи. Внезапно инструктор, стоявший
на верху скалы, крикнул нашему командиру: «Эй, ты! Да, ты! Ты
только что убил весь отряд! Перестань бегать между лодкой и скалой!»
Мы вытащили лодку из воды и утащили ее за камни, на мягкий
песок. Инструктор приказал нам выполнить два набора отжиманий и
послал обратно – туда, откуда мы пришли. Еще два раза мы бросались
на скалы, действуя медленно и неуклюже, и я полагаю, инструктор так
и не прекращал кричать на нас и бранить на чем свет стоял. В конце
концов нам пришлось бежать с лодкой назад по пляжу, оставить ее на
песке, а потом вернуться в прибой и сделать несколько подходов
«кроля» с опущенными в воду головой и плечами и несколько
подходов отжиманий в прибое. Потом приседания. Еще двое выбыли.
Эти ребята стояли рядом со мной. Я отчетливо слышал, как
инструктор давал им еще шанс, спрашивал их, не хотят ли они
передумать. Если так, их просили вернуться в воду.
Один заколебался. Сказал, что, может быть, он продолжит, если
вместе с ним пойдет и другой парень. Но тот был непреклонен. «С

меня довольно этого дерьма, – сказал он, – я пошел отсюда».
Они выбыли вместе. Казалось, инструктору на них было глубоко
наплевать. Уже позже я узнал, что, когда человек уходит, ему всегда
дают второй шанс, и даже если он им воспользуется, то все равно так и
не доходит до конца. Все инструкторы это знают. Если даже мысль об
уходе закрадывается в голову курсанту, он уже никогда не станет
«морским котиком».
Я думаю, что эта тень сомнения навсегда загрязняет мысли. И,
отдуваясь, потея и бегая туда-сюда по этому пляжу в первую ночь
адской недели, я это ясно осознал.
Я понял это потому, что мысль об уходе никогда бы не появилась в
моей голове. До тех пор, пока солнце встает на востоке и заходит на
западе. Вся боль, перенесенная в Коронадо, не могла отравить этой
мыслью мой мозг. Я мог потерять сознание, перенести инфаркт или
поймать шальную пулю. Но я бы никогда не ушел.
После того как ушли эти парни, мы опять принялись за работу.
Подняли лодки над головами для пробежки к столовой – всего лишь
еще полтора километра. Когда я добежал, то был очень близок к тому,
чтобы упасть замертво, как никогда близок. Нас все равно заставили
отжиматься, поднимать и опускать лодку, – я думаю, чтобы нагулять
аппетит.
Наконец нас отпустили на завтрак. За девять часов, которые
прошли с момента начала адской недели, мы потеряли десять человек
– всего девять часов с той минуты, как кричащие во все горло
автоматчики вывели класс 226 из кабинета, девять часов с тех пор, как
мы спокойно сидели в сухой одежде в теплом помещении и более-
менее чувствовали себя людьми.
Эти девять часов кардинально изменили жизнь и восприятие тех,
кто больше не мог этого выдержать. Я сильно сомневаюсь, что и
остальные будут когда-нибудь прежними людьми.
В столовой некоторые курсанты сидели, словно контуженные. Они
даже не двигались, просто уставились на свои тарелки, будто не
способны были нормально функционировать. Но я не входил в их
число. Я чувствовал себя так, словно был на грани истощения, и
набросился на яйца, тосты и сосиски, которые нам подали,
наслаждаясь едой и свободой от криков и команд инструкторов.

Просто я наслаждался каждой секундой спокойствия. Через семь
минут после того, как я закончил свой завтрак, сюда подошла новая
смена инструкторов, и опять начались крики и шум.
«Ну все, детишки, – поднимаемся и выходим отсюда. Давайте
продолжим. На улицу! Сейчас же! Вперед! Вперед! Вперед! Давайте
начнем день правильно». Начнем день! Этот парень что, с ума сошел?
С нас все еще капала морская вода, мы были покрыты песком с ног до
головы и не спали всю ночь, вымотавшись до изнеможения.
И вот тогда я осознал: действительно, адская неделя была
беспощадной. Все, что мы о ней слышали, было правдой. «Ты
думаешь, ты силен, парень? Тогда вперед, докажи нам это».

жүктеу/скачать 2,07 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: