Книга символическая, чем и отличается от «Дневника Мага»

повиноваться мне, как бы ни сложились обстоятельства. В пустыне неповиновение — это
гибель.
Раздался приглушенный гул голосов — это каждый обратился к своему богу. Сантьяго
поклялся именем Христа. Англичанин промолчал. Это продолжалось дольше, чем нужно для
клятвы — люди просили у небес защиты и покровительства.
Потом послышался протяжный звук рожка, и каждый сел в седло. Сантьяго и англичанин,
купившие себе по верблюду, не без труда взобрались на них. Юноша увидел, как тяжко
нагрузил его спутник своего верблюда чемоданами книг, и пожалел бедное животное.
— А между тем, никаких совпадений не существует, — словно продолжая давешний
разговор, сказал англичанин. — Меня привез сюда один мой друг. Он знал арабский язык и…
Но слова его потонули в шуме тронувшегося каравана. Однако Сантьяго отлично знал, что
имел в виду англичанин: существует таинственная цепь связанных друг с другом событий. Это
она заставила его пойти в пастухи, дважды увидеть один и тот же сон, оказаться неподалеку от
африканского побережья, встретить в этом городке царя, стать жертвой мошенника и наняться в
лавку, где продают хрусталь, и…
«Чем дальше пройдешь по Своей Стезе, тем сильней она будет определять твою жизнь», —
подумал юноша.
* * *
Караван двигался на запад. Выходили рано поутру, останавливались на привал, когда
солнце жгло нещадно, пережидали самый зной и потом снова трогались в путь. Сантьяго мало
разговаривал с англичанином — тот по большей части не отрывался от книги.
Юноша молча разглядывал спутников, вместе с ним пересекавших пустыню. Теперь они
были не похожи на тех, какими были перед началом пути — тогда царила суета: крики, детский
плач и ржание коней сливались с возбужденными голосами купцов и проводников.
А здесь, в пустыне, безмолвие нарушали лишь посвист вечного ветра да скрип песка под
ногами животных. Даже проводники хранили молчание.
— Я много раз пересекал эти пески, — сказал как-то ночью один погонщик другому. — Но
пустыня так велика и необозрима, что и сам поневоле почувствуешь себя песчинкой. А
песчинка нема и безгласна.
Сантьяго понял, о чем говорил погонщик, хотя попал в пустыню впервые. Он и сам, глядя
на море или в огонь, часами мог не произносить ни слова, ни о чем не думая и как бы
растворяясь в безмерной силе стихий.
«Я учился у овец, учился у хрусталя, — думал он. — Теперь меня будет учить пустыня. Она
кажется мне самой древней и самой мудрой из всего, что я видел прежде».
А ветер здесь не стихал ни на миг, и Сантьяго вспомнил, как ощутил его дуновение, стоя на
башне в Тарифе. Должно быть, тот же самый ветер слегка ерошил шерсть его овец, бродивших
по пастбищам Андалусии в поисках корма и воды.
«Теперь они уж больше не мои, — думал он без особенной грусти. — Забыли меня,
наверно, привыкли к новому пастуху. Ну и хорошо. Овцы, как и каждый, кто странствует с
места на место, знают, что разлуки неизбежны».
Тут ему вспомнилась дочка суконщика — должно быть, она уже вышла замуж. За кого?
Может, за продавца кукурузы? Или за пастуха, который тоже умеет читать и рассказывать
невероятные истории — Сантьяго не один такой. То, что он почему-то был в этом уверен,
произвело на юношу сильное впечатление: может, и он овладел Всеобщим Языком и знает

теперь настоящее и прошлое всех на свете? «Предчувствие» — так называла этот дар его мать.
Теперь он понимал, что это — быстрое погружение души во вселенский поток жизни, в котором
судьбы всех людей связаны между собой. Нам дано знать все, ибо все уже записано.
— Мактуб, — промолвил юноша, вспомнив Торговца Хрусталем.

жүктеу/скачать 0,59 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: