Книга Свет добра Свет братства Признание Учитель Пушкина а парус все белеет Народный поэт России

С солнцем в крови

Прежде всего, для людей важны и интересны произведения художника, то, что создано и оставлено человечеству, - непреходящая сила и красота его творений. Максим Горький занимает особое место среди всемирных писателей. Удивительны не только его произведения, но и жизнь. Выходец из самых низов народа, он сумел подняться на вершины художественного творчества. Какая для этого нужна была сила таланта, воля к жизни и творчеству.

В самые темные и унылые годы реакции Горький пропел гимн человеку-созидателю и свободе. В пору молодости Горького один поэт писал:
Мы устали преследовать цели,

На работу затрачивать силы,

Мы созрели

Для могилы.

В такой атмосфере, когда интеллигенция теряла веру в жизнь и в человека, когда трава перестала быть зеленой, а вода прозрачной, раздался молодой и сильный голос Максима Горького в защиту жизни и человека. Во славу радости были сказаны свежие, полные достоинства слова: «Человек – это звучит гордо!»

В душные и унылые годы, когда всякое проявление мужества казалось бессмысленным, художник пропел гимн человеческой отваге: «Безумство храбрых – вот мудрость жизни!»

В те годы, когда чаще всего раздавались в поэзии унылые замогильные голоса, Горький с наслаждением повторял солнечные слова ростановского Сирано де Бержерака: «Мы все под полуденным солнцем и с солнцем в крови рождены...»

Горький любил и понимал Кавказ. Он писал: «Я так горячо люблю эту прекрасную страну, олицетворение грандиозной красоты и силы, ее горы, окрыленные» снегами, долины и ущелья, полные веселого шума быстрых, певучих рек, и ее красивых гордых детей».

На Кавказе, который значит так много для русских поэтов, был напечатан и первый рассказ Горького. Благословенные земля и небо, горы и люди страны, где за свой беспримерный подвиг был прикован богами к скале титан Прометей, были дороги Горькому – Прометею новой культуры человечества. Он до конца жизни следил за ростом литератур кавказских народов, радовался успехам наших писателей, отмечал их в своих статьях и беседах. Я говорю об этом, чтобы подчеркнуть несокрушимое чувство интернационализма и братства, которыми так дорожил гениальный русский писатель. Об этом никогда не можем забыть мы, советские литераторы.

Мир знал немало великих романистов и рассказчиков и до Максима Горького. Но Горький занял особое место в пантеоне выдающихся мастеров, как первый великий художник трудящихся. Он сказал новое слово во всемирной литературе, в которую вместе с ним пришли совершенно новые герои. Он впервые так мощно и во весь рост изобразил пролетариев, стал первым великим певцом революции, несгибаемым борцом.

Одним из главных заветов Максима Горького мне представляется защита трудящегося и мыслящего человека от посягательств на его достоинство, свободу и жизнь со стороны угнетателей всех мастей и любителей грабительских войн. И ныне на земле достаточно врагов у горьковского Человека. Ведь силы зла сегодня угрожают не только человеку, но и самой Жизни. Но мы, советские люди, будем по-горьковски верить в светлый смысл жизни и в ее непобедимость.

Литературоведы и критики любят писать о влиянии одного писателя на другого. Опыт крупной творческой личности – всегда школа для других. И в данном случае Горький, как основоположник Советской литературы, ее первый классик занимает особое положение.

Пожалуй, не найдется литератора в нашей стране, какой бы национальности он ни был, который не учился бы у Алексея Максимовича и не испытал бы его благодатного влияния.

Горький считал писателя учителем жизни. И, прежде всего им был он сам. Таким он и остался в памяти тех, кому дороги литература и культура.

Мы верим в будущее человечества и бессмертие его труда и культуры, как верил в это Горький.

Пусть лучшим выражением нашей любви к великому писателю-гуманисту будет мужественная защита Жизни и Человека от всех посягательств. Пусть живет и побеждает на бессмертной земле горьковский человек-творец.

1968

Шолохова читает весь мир. Мне вспоминается, с каким благоговением известный английский писатель и ученый Чарльз Сноу во время встреч с нами называл советского романиста Великим писателем. Шолохова читают всюду у нас в стране. Его с большой любовью и восхищением читают в наших горах школьники и писатели, бригадиры и ученые, студенты и партийные работники. Он близок и дорог всем нам. Это мое скромное слово о Шолохове выражает любовь моих земляков к нему и мою собственную любовь.

Выдающиеся книги – большие корабли: им нипочем океаны с огромными просторами и яростными бурями. Но это сравнение верно лишь отчасти. Корабли редкостной мощи могут стать ветхими от времени. А такие книги, как «Тихий Дон», остается навеки. Они остается потому, что остается жизнь, потому что вечно будут жить люди с их борьбой и страстями, страданиями и победами, так верно и мощно выраженными могучим художником слова. Книги подобной силы останутся потому, что их авторы верны жизни. Это их первооснова, в этом их бессмертие.

Творчество Шолохова не нуждается ни в моих толкованиях, ни в моих похвалах. Думать иначе было бы наивно.

Но о том, какой свет он излучает, не говорить нельзя. Когда речь заходит о национальных романистах, многие литературоведы и критики часто пишут, что такой-то, мол, идет от Шолохова, а такой-то, мол, персонаж – вылитый дед Щукарь. Верно ли это, не берусь судить, но одно знаю, несомненно: хорошо, когда каждый писатель похож на самого себя; хорошо, когда каждый персонаж несет в себе только впервые открытые черты характера. Также верно и то, что выдающийся художник слова, живущий рядом с тобой, всегда является опорой и школой, в каком бы жанре ты ни работал. В трудный час ты как бы опираешься на его крепкое, испытанное плечо и твоя рука встречает его теплую ладонь. И опять-таки не для того, чтобы стать похожим на него, а чтобы почерпнуть у него уверенность большого мастера, оправиться от сомнения, всей грудью вдохнуть свежий воздух и идти дальше. Своей походкой.

Художников, совершенно свободных от всякого влияния или опыта предшественников и старших современников, не бывает и не может быть. На свете все преемственно – от умения строить простую хижину до тонкостей запуска корабля в космос. Жаль, что некоторые литературоведы часто примитивно толкуют сложнейший процесс учебы и преемственности творческого опыта. Какая это сложная и тонкая вещь, каждый честный писатель испытывает на себе. Ни один из писавших о моих скромных книгах, например, никогда не упоминал о влиянии Шолохова. Это лишь потому, что я писал стихи, а не романы. Однако хочу сегодня с благодарностью признаться, что я много и старательно учился у Михаила Александровича.

Читая книги Михаила Шолохова, я учился глубинным вещам, таким, как принципиальность творческой позиции, как народность в подлинном смысле этого слова. Слишком близкой и горькой музыкой звучала для меня вся мощная симфония «Тихого Дона». Мне очень понятны и духовно близки горячие натуры Григория Мелехова и Аксиньи Астаховой, их порывы, заблуждения и страдания. Меня поражают могучесть, широта и яркость поэтики несравненной шолоховской эпопеи.

С невероятной силой выразил Шолохов игру красок, разнообразие характеров, живое дыхание земли, ее ликование и стоны. Его пейзажи так подлинны, что осязаемо, чувствуешь каждую травинку, полдневный зной и свежесть рассвета. Физически ощущаешь задумчивый дождь или снегопад над хатами станицы, бурные ливни над широкими донскими степями. Все сверкает, переливается неповторимыми красками, пленяя и завораживая; все живое и сущее обретает свой точный облик. Каждый из огромного числа населяющих это произведение неповторим, ярко индивидуален.

В своей великой трагической поэме Шолохов не сделал ни малейшей уступки любителям сладенького в искусстве. Он показал жизнь и судьбы такими, какими знал их; изобразил честно и необычайно выпукло, как большой мастер.

Взрывы изобразительности у Шолохова ошеломляюще прекрасны. Потому и веет на нас со страниц шолоховских книг такой редкостной знойной силой. Вот чему, по-моему, должны учиться мы у Шолохова, в то же время, оставаясь похожими на самих себя. Трудно? Конечно. Но на свете ничто хорошее легко не дается. Думаю, что и самому Шолохову нелегко пишется. Любая река, независимо от ее размеров, несет свою нелегкую службу, как ей положено. В творчестве то же самое.

И прежде и в последнее время было немало споров и дискуссий о романе, дискуссий в международном масштабе. Спорили о том, что ново и не ново и может ли существовать роман в прежнем его понимании, выраженный нынешними средствами изображения, современными формами... Мне трудно вступать в спор со специалистами, но все эти теоретические баталии кажутся мне явно бесплодными. Сдается, что большое художественное творчество трудно укладывается в какие бы то ни было теоретические схемы. Оно рождается, как обвал, оно естественно, как летний ливень. У меня есть уверенность в том, что Шолохов создавал свои романы, не думая ни о каких теоретических схемах. А ведь книги его завоевали мир! Это было новое слово, порожденное подлинностью, верностью правде жизни.

Хлеб пекут извечно, но никому не приходит в голову сказать, что этот великий процесс устарел. Вновь испеченный хлеб свеж каждый раз. Сколько ни живи, сколько раз ни смотри на снегопад или на побеги весенней травы – в каждом случае это ново, каждый раз это – чудо.

То же самое море и скалы. Горцы говорят: когда тебе тяжело, прижмись щекой к земле – тогда станет легко, снова ты будешь сильным. Мне кажется, Михаил Шолохов так и поступает. О какой поэзии может идти речь, если человек не чувствует дыхания земли, не видит над головой облаков и звездного неба? О каком творчестве можно говорить, когда человек теряет уважение к хлебу и воде и перестает чувствовать их вкус? Без любви к земле, к нашему общему дому, без любви к человеку не может быть творчества. Не спасут никакие ухищрения по части стиля, не выручит никакое умение плести сюжет. Все будет мертворожденным.

Я люблю суровый реализм и могучую поэтическую крылатость Шолохова, неукротимую земную силу его творчества. Легче жить и работать, когда рядом с тобой живет такой большой художник слова.

1965