Критика и библиография
жүктеу/скачать 389,17 Kb. Pdf көрінісі
|
2 Стризое
- Бұл бет үшін навигация:
- КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ 174
разделение истории на эпистемологическую (объяснительно-фактологическую) и нарра- тивную (объяснительно-интерпретационную и репрезентационную), которое практикуют сторонники постмодерна в методологии (см., например: [8]), по нашему мнению, не имеет смысла. Для Анкерсмита данное раз- деление является поводом заявить: «Мы больше не имеем каких бы то ни было тек- стов, какого бы то ни было прошлого, но только их интерпретации» [1, с. 316]. Выте- кающая отсюда свобода интерпретаций оз- начает не только замену исторической ис- тины правдоподобием истолкований, но и отказ от обсуждения вопроса о специфике критериев этой истины. Но прежде, чем это было признано, состоялась еще одна мето- дологическая капитуляция: превращенный в художественное повествование, историчес- кий нарратив избавился от собственного специфического исторического содержания, от конвенций, его регламентирующих. Сто- ронники нарративной философии и методо- логии истории капитулировали перед силой риторических критериев оценки историчес- кого дискурса и исторического текста, ре- дуцировали к ним все его содержание и воз- можные критерии. Это содержание может быть описано лишь с учетом того, что историк, подобно представителям других наук о человеке и об- ществе, обратится к специфике объекта сво- КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ 174 А.Л. Стризое. Исторический текст как научный нарратив его исследования. Исследуя прошлое обще- ства, история запечатлевает в своих нарра- тивах единство уникального, особенного и общего в динамике различных качественных состояний общества в целом, отдельных его сфер и процессов, субъектов истории и ее ря- довых акторов, не претендующих на право вершить судьбы народов и государств. Устой- чивый интерес к исторической антропологии и исторической социологии, казалось бы, по- зволяет надеяться на успех в решении задач поиска инвариантов исторического описания прошлого. Однако и сегодня в этих отраслях знания наблюдается значительный дефицит концептов и моделей, раскрывающих конкрет- но-историческое своеобразие доиндустриаль- ных эпох и связанных с ними людей. И сегод- ня конструкты, описывающие историческое своеобразие обществ и человеческой повсед- невности Нового и Новейшего времени, явля- ются калькой с понятий современной теоре- тической социологии. Даже применительно к обществам Европы и Северной Америки это порождает споры о корректности использова- ния словаря социологии, например, терминов «элита», «социальная мобильность», «граждан- ское общество». Что же говорить об истории незападных обществ! Показательна здесь полемика вокруг книг Б.Н. Миронова «Социальная история России периода империи (XVIII – начало XX в.)» и «Благосостояние населения и рево- люция в имперской России». После выхода первой работы большинство историков в це- лом позитивно восприняли новаторское исполь- зование приемов социологии, демографии, ан- тропологии для описания динамики образа жизни, повседневных практик, а также мак- росоциальных изменений в России конца XVIII – начала ХХ в., хотя и выражали со- мнения о правомерности применения таких подходов к обществу XVIII века [3]. Вместе с тем те же приемы количественного анали- за, использованные автором во второй книге для создания идеологизированного нарратива, были подвергнуты достаточно жесткой и справедливой критике как односторонне и даже искаженно характеризующие реальное положение населения [4]. Рассмотрение про- шлого в антропологическом, социологическом, демографическом аспектах делает его изоб- ражение объемным и целостным, создавая в то же время риски модернизации прошлого, произвольного подбора и интерпретации ста- тистических данных в духе политической конъ- юнктуры. Попытка создать теоретический – в данном случае состоящий из данных трех наук – каркас исторического нарратива, да- вая приращение знания о прошлом, отнюдь не гарантирует его объективности и истинности. В то же время, если мы признаем, что прямая экстраполяция языка и смыслов со- временной социологии не может быть продук- тивна за пределами обществ модерна (инду- стриальных обществ), это не будет означать невозможность социологических (теоретичес- ких) концепций, отражающих реалии Средне- вековья, Древнего мира, обществ Востока, Африки или Латинской Америки в Новое и Новейшее время и служащих основой для по- строения исторических нарративов разного темпорального и пространственного масшта- ба. В методологическом плане подобные кон- цепции, использующие данные теорий сред- него уровня, вырастающих из непосредствен- ного обобщения и истолкования социальных фактов, будут исторически корректны и эври- стичны лишь при их опоре на общенаучные или специфические для социально-гуманитар- ных наук философско-методологические ос- нования. К таким основаниям можно отнести общенаучные принципы развития, детерминиз- ма, системности, конкретизированные к ма- териалу социально-гуманитарных наук. Рассмотрим, какие рамки построения теоретических инвариантов исторического нарратива задают эти принципы. Поскольку историческое описание развернуто во време- ни, то его содержание должно определяться требованиями принципа развития, конкретиза- цией которого является принцип историзма. Представляя собой характеристику сменяю- щих друг друга во времени состояний обще- ства, историческое описание выделяет в про- цессе изменений ряд хронологических этапов, каждый из которых приобретает впоследствии содержательно-смысловую наполненность. Важно иметь в виду, что темпоральный мас- штаб исторического повествования является оптимальным лишь в том случае, если он по- зволяет выделить не менее трех этапов и со- ответственно качественных состояний объек- |