Михаил Коллонтай Некоторые данные к биографии композитора и пианиста, изложенные им самим

2. Отрочество

Тогда мама повела меня в другую музыкальную школу. Я не помню её номер, но она располагалась на проспекте Мира напротив Грохольского переулка. Там я проучился два года у Людмилы Евгеньевны Еремеевой и по фортепиано считался способным. По сольфеджио сначала я получал двойки, потому что не понимал своей задачи, когда требовался диктант, но у нас был хороший педагог Игорь Александрович Зикс, который нашёл подход, как объяснить мне это. После того с сольфеджио проблем у меня никогда не было, правда, и педагоги были всегда хорошие.

Самостоятельные попытки сочинять и изучить музыку продолжались. Мама, видя это, обратилась вновь к Габунии, и я примерно в 1961 году получал у него уроки сочинения, которые продолжались с полгода. Первой партитурой, которую я увидел в жизни, был 1-й фортепианный концерт Чайковского. Однако писал я и у него, и дома только кусочки музыки для фортепиано. Одновременно с тем дома у меня появлялись новые пластинки (например, все концерты Рахманинова, 1 симфония Чайковского, 3-й скрипичный концерт Моцарта) и ноты (2-й том фортепианных сочинений Листа, 2-й том «Хорошо темперированного клавира» Баха под редакцией Бартока). Огромную роль сыграл «Краткий музыкальный словарь» Должанского. Изучив (почти выучив) его, я начал свои первые попытки для инструментов симфонического оркестра.

В 1961 году мама перевела меня из той школы в школу №22, которая впоследствии стала ДМШ им. Шапорина. Там я попал в класс Игоря Константиновича Шведова, которому обязан и профессиональной дорогой, на которую он меня поставил, и последующей длительной любовью, включавшей в себя профессиональную поддержку, которой я пользовался вплоть до кончины Шведова в 1986 году.

В школе была очень хорошая обстановка, хорошие люди, среди которых были педагоги по музыкальной литературе Татьяна Васильевна Смирнова и по сей день любимая мной - и, мне кажется, это было взаимно - Людмила Петровна Галактионова (позднее – Бардеева); педагоги по сольфеджио, особенно Тамара Алексеевна Трефилова (именно в её руках у меня обнаружился абсолютный слух, который после 45 лет начал «тускнеть»), по хору – Валентина ? Ярославцева, а потом Зинаида Михайловна Максимова. Позднее, около 1964 года, я стал учиться также на скрипке у Евгения Никитовича Аленовского. Тут было осознанное моё желание, поскольку я понимал, что дополнительный инструмент мне полезен как будущему композитору. Способствовал таким моим устремлениям также и Шведов.

В мои композиторские дела Шведов не вмешивался вплоть примерно до 1964 года, когда я, по его же просьбе, показал ему романсы на слова Пушкина («Навис покров угрюмой нощи», «Бесы», «Кавказ подо мною»). В первом из названных Шведов сделал поправки, которые были плохими, и Шведов сам это понял. Поэтому больше он в моё сочинение не вмешивался. Зато - так как я уже делал опыты писания музыки для оркестра - Шведов давал мне задания по части инструментовки, например, 2-ю часть 8-й фортепианной сонаты Бетховена, и вел разные беседы в таком направлении. Также он дал книгу М. Чулаки «Инструменты симфонического оркестра», что было очень вовремя. Уже в училищные времена Шведов меня представил своему дяде, Дмитрию Николаевичу Шведову, жившему в Тбилиси, он был известным композитором, как в своё время и отец Шведова Константин Николаевич. Дмитрий Николаевич меня весьма ободрял.

Из сочинений школьного времени я помню

• 
  4-хчастную сонату для виолончели и фортепиано (я имел возможность показать ее Дмитрию Борисовичу Кабалевскому – «глазами», поскольку исполнителей у меня не было, а играть свою музыку я никогда не пытался, писал же всегда за столом, не притрагиваясь к роялю или скрипке, да конкретное звучание написанной музыки или партитуры меня по-прежнему мало занимало),
  

• 
  один из незаконченных фортепианных концертов (в партитуре),
  
• 
  пьесы для скрипки и фортепиано (одну из них мы проигрывали с Аленовским в классе, и это был едва ли не первый опыт «живого», профессионального исполнения моей музыки),
  
• 
  пять или шесть фортепианных пьес, иногда довольно развернутых, названия которых я, кроме «Колыбельной», не помню,
  
• 
  3-частная фортепианная соната, в которой использовалась тема ирмосов Великого канона знаменного распева,
  
• 
  полная оркестровка фортепианных «Вариаций на тему Ригини» Бетховена,
  
• 
  фрагменты музыки к драме Эдмона Ростана «Шантеклер»,
  
• 
  уже названные романсы на стихи Пушкина,
  
• 
  вокальные сочинения на сатирические стихи Маяковского.
  

Из серьёзного репертуара в классе Шведова были пройдены

• 
  две прелюдии и фуги Баха (B-dur из 1 тома и Es-dur из 2 тома «Хорошо темперированного клавира»), а перед тем некоторое количество его инвенций и симфоний, а также первую часть Партиты ми минор, а также Французские сюиты си минор и Ми мажор,
  
• 
  соната Гайдна Ре мажор (№7 по изданию Ройзмана)
  
• 
  соната Моцарта №12 (Фа мажор),
  
• 
  одна-две сонаты Скарлатти и «Кукушка» Дакена,
  
• 
  немало прелюдий Скрябина из ор. 11,
  
• 
  две пьесы Рахманинова («Юмореска» и «Элегия»),
  
• 
  Три фантастических танца Шостаковича,
  
• 
  Токката Арама Хачатуряна,
  
• 
  «Медленный вальс» Дебюсси,
  
• 
  ряд пьес Грига, в частности, «Свадебный день в Трольхаугене»,
  
• 
  4 лендлера Шуберта,
  
• 
  «Рондо каприччиозо» Мендельсона,
  
• 
  несколько пьес Прокофьева: Гавот фа-диез минор, Прелюдию и Юмористическое скерцо из ор.12, №2 из «Сказок старой бабушки»,
  
• 
  многие этюды Черни и Мошковского.
  

Очень заметно было оживление музыкальной жизни в целом. Появился Рудольф Баршай с совершенно по тем годам новым отношением к классике. Появилась, еще в меццо-сопрановой виде, Зара Долуханова, Вместе они делела удивительные записи, как, например, 169-я кантата Баха, арии Генделя, арии А. Скарлатти. Немыслимые программы делал Александр Юрлов, который начал исполнять и старую церковную музыку, и «Свадебку» Стравинского (на однои из роялей играл Виктор Деревянко). Несколько позже приехали Герберт фон Караян и Карл Рихтер со «Страстями по Иоанну» Баха. Появилось и «Всенощное бдение» Рахманинова в блестящем исполнении Свешниковым (причём Д. Н. Шведов как выпускник Синодального училища по поводу исполнения поварчивал).

Были и совсем необычные музыкальные впечатления:

• 
  откуда-то в нашем доме появилось несколько дореволюционных пластинок с записями церковных хоров, а также великого архидиакона Константина Розова;
  

• 
  ввиду того, что моя мама в 1963-65 годах жила в Греции, оттуда прибыли несколько пластинок популярной греческой музыки и сборник новогреческих народных мелодий, а также пластинки оратории Микиса Теодоракиса «Аксион Эсти» с народным певцом, народными инструментами и замечательным чтецом,
  
• 
  за время моего летнего житья в Греции в 1965 году я слушал современное греческое церковное пение и чтение, в основном – по радио,
  
• 
  в те же месяцы мы с мамой много раз ходили в концерты под открытым небом в античный афинский театр «Ироду Аттику», где, кроме классики и современных сочинений, например, «Сельскохозяйственных машин» Дариуса Мийо и Скрипичного концерта Скалкоттаса, ставились и античные трагедии, с совершенно необычным чтением-пением не только солистов, но и унисонного хора, который к тому же работал пластически.