Михаил Коллонтай Некоторые данные к биографии композитора и пианиста, изложенные им самим

4. Консерватория

Встал вопрос, в чьи специальные классы стремиться.

Баташов безусловно направлял меня в класс его же профессора, Евгения Кирилловича Голубева. Руббах был против этого. Я тоже, потому что чувствовал, что жёсткая дисциплина, которая насаждалась Баташовым и была полезна какое-то время, стала нестерпимой, и в последнем сочинении привела к засыханию и застою. Руббах и его жена, Елена Викторовна Софронова, договорились о встрече с Тихоном Николаевичем Хренниковым, которому я и показал свои сочинения. Однако в результате он не взял меня в свой класс, а попал я к Альберту Семёновичу Леману, в тот самый год ставшему преподавать в Московской консерватории и одновременно принявшему заведование кафедрой.

Относительно же фортепианных дел Руббах предположил, что стоит попроситься к Эмилю Григорьевичу Гилельсу, и поговорил с ним. После некоторого размышления, не видя и не слыша меня, тот отказался - по словам Руббаха, Гилельсу не подошла моя фамилия. Вопрос повис в воздухе. Тогда уже у Соболева возникла идея о классе Веры Васильевны Горностаевой, которая слышала меня, поскольку была председателем государственной комиссии на нашем выпускном экзамене. Горностаева, в общем, согласилась.

На вступительных экзаменах я получил везде чистые пятёрки и поступил на оба факультета. Однако если я не протестовал против класса Лемана, потому что у меня не было других вариантов, то по фортепиано я был отправлен в класс Бориса Яковлевича Землянского, что вызвало мой протест. После небольшого скандала всё же я попал к Горностаевой.

За время обучения у Лемана и чуть позже мною были написаны такие сочинения:

• 
  Сонатина для скрипки и фортепиано (1971; игралась Александром Брусиловским и Анной Рахман; нот не существует, но осталась запись); основной темой финала была тема финала одного из детских фортепианных концертов, с «балканским» ритмом на 7/8, почерпнутым из сборника новогреческих народных мелодий (но не мелодия, а именно ритмическая закваска),
  
• 
  Квинтет в форме вариаций для флейты, гобоя, скрипки, альта и виолончели (1972; игрался, соответственно, Татьяной Тюриной, Лупачёвым, Брусиловским, Фирсановым и Мечетиным; я впервые публично дирижировал; также нет нот, но есть запись); ядро темы квинтета попало в квартет «Похвала» в качестве начала 13-й части, являясь воспоминанием о домашнем пении моей бабушки,
  
• 
  ранний Концерт для альта с оркестром (1972), который был оркестровым вариантом училищной Сонаты для альта и фортепиано; видимо, не исполнялся, хотя партитура и была отправлена в Петрозаводский оркестр, партитура не сохранилась,
  
• 
  «Деревенские хоры» для большого смешанного хора и 6 солистов, ор. 1 (1973), впервые исполненные на «Московской осени» в 1986 году хором студентов Московской консерватории под управлением Тевлина; солировали Людмила Белобрагина, Анна Никольская (?), Бурнашева, Нина Григорьева (позднее – Гапонова), Юрий Маркелов, Михаил Крутиков (теперь – Светлов); есть запись с этого концерта, но исполнение почти везде несоответствующее; цикл издан),
  
• 
  большой вокальный цикл на стихи Гейне для тенора и фортепиано (1974), не исполнен (был только авторский показ на экзамене) и уничтожен в 1974 году,
  
• 
  двухчастный квартет (1972), исполнявшийся квартетом в составе: Полина ? – первая скрипка, Франческо (?) Комесанья – 2 скрипка, Медведев – альт, Елена Харьковская – виолончель; записи не сохранилось, ноты утрачены, хотя у Башмета должен был сохраниться экземпляр партитуры; в случае обнаружения можно считать вторую часть, Andante, полноценным сочинением, проложившим дорогу «Восьми духовным симфониям» (первому номеру), причём я думаю, что оно было более сильным, чем эта «симфония»; первая же часть квартета уничтожена справедливо, хоть там и был использован, как мне кажется, стоющий детский материал, а именно «Птичий двор» из музыки к «Шантеклеру»,
  
• 
  4-хчастная, 50-минутная полная партитура Концертной симфонии для фортепиано с оркестром (1974), отнявшая у меня много времени и сил; там работали и куски музыки, взятые из совсем детских сочинений, например, из еще школьной фортепианной сонаты (в 3-й части), и из Квартетной сюиты, написанной на 1 курсе училища; кроме того, были найдены некоторые технические принципы, которые напомнили о себе только в 1990-е годы (в 2-й части); использовался также коллаж (фрагмент «Каменного гостя» Даргомыжского); не исполнялось (только, кажется, показывал сочинение на фортепиано на экзамене); партитура не существует,
  
• 
  Первая симфония (Шесть стихотворений для оркестра) ор. 2 (1974), не исполненная и не изданная,
  
• 
  «Восемь духовных симфоний» для 3 скрипок, 3 альтов и 3 виолончелей ор. 3 (1975), много раз исполнявшиеся, несколькими составами участников (впервые – студентами консерватории под управлением Игоря Ивановича Чалышева, а полностью – впервые – сборный состав под моим управлением) в России, а также в Армении, в Италии, в Финляндии; Шесть первых симфоний вышли на CD с лейблом “Russian Disc” в исполнении ансамбля «Северная корона» под руководством Игоря Зайденшнира, дирижировал записью Юрий Николаевский, что, к сожалению, не отражено на диске), №№7 и 8 записаны также, но на диск не поместились; партитура не издана,
  
• 
  «Четыре летние деревенские картинки» для фортепиано ор. 4 (1975), много раз исполненные (впервые – мной самим, также Александром Малкусом, Вениамином Коробовым и другими), изданные в СССР, Югославии и Германии (“Koeneman”), записанные мной на пластинку,
  
• 
  1-й квартет ор. 5 (1975), много раз исполненный и изданный, получивший какую-то студенческую премию на Всесоюзном конкурсе, кажется, 3-ю; первые исполнители – Михаил Мельник (1 скрипка), Мурад Альпиев (2 скрипка), Фирсанов (альт), Алексеева (виолончель); записей нет,
  
• 
  вокальный цикл на стихи трубадуров ор. 6 (1976), который много раз переделывался, обрёл покой в виде двух версий: более полной для тенора, органа и фортепиано (в таком виде сочинение исполнялось на «Московской осени» 1987 года Алексеем Мартыновым (тенор), Александром Фисейским (орган) и автором, существует живая запись) и краткой – для голоса и фортепиано, не исполнявшейся; первая, полная версия также не исполнялась; ни одна версия не издана,
  
• 
  Семь багателей на пять голосов на слова трубадуров ор. 6 bis (1977), частично исполнявшиеся студенческим хором Московском консерватории (дирижировали дипломники Илья Подкаминский и Тамара Шевченко) и частично изданные; записей нет
  
• 
  соната для альта соло (8 псалмов) ор. 7 (1977-78), исполнена Александром Яковлевым и издана,
  
• 
  несколько сонат-вокализов, отдельно для: сопрано, меццо-сопрано, тенора, баритона и баса (1977); все они в концертах не исполнялись и не существуют,
  
• 
  Соната для флейты соло (1977; также не исполнялась и не существует),
  
• 
  «Из песен русских революционных рабочих» для мужского хора ор. 12 (1977), исполнено хором студентов Московской консерватории под управлением Тевлина (солист – Анатолий Сафиулин) на «Московской осени» 1981 года, издано; премия, кажется, 2-я, на Всесоюзном студенческом конкурсе; не записано,
  
• 
  еще один квартет, также не существующий (1977),
  
• 
  «Семь каприччио на темы русских народных песен Среднего Поволжья» для флейты, гобоя, скрипки, виолончели и клавесина (1977; не исполнялось и не существует),
  
• 
  Фортепианный квартет, впоследствии переросший в незаконченную двухчастную симфонию «Ночные хороводы» (1978; не существует),
  
• 
  романс на слова древнекорейского поэта в переводе Ахматовой «И сегодня ночь настала» для сопрано и симфонического оркестра (1977; не исполнялось и не существует),
  
• 
  еще один фортепианный концерт (1977; была написана одна первая часть, но и она не существует),
  
• 
  «Диптих» на слова Евгения Баратынского для детского хора ор. 24 (1974); вторая часть многократно исполнялась и издана, первое исполнение – детский хор под управлением ? Селищевой (запись мне не известна); первая же часть, считавшаяся мной утерянной, найдена в 2001 году, не исполнялась и не издана,
  
• 
  Симфониетта ор. 23 (1975; не исполнялась и не издана),
  
• 
  Соната для скрипки соло ор. 14а (1978; многократно исполнялась, записана в исполнении Елены Денисовой, первый исполнитель – Потёмин, издана вторая, одночастная редакция: первоначальная же была четырёхчастной, из неё оставлена только 1-я часть, несколько переработанная; сонату играли также Валентина Герасимова и Ольга Янович),
  
• 
  Вторая симфония ор. 16 (1978), исполнялась в первой редакции под управлением Вероники Борисовны Дударовой, а во второй – Израилем Борисовичем Гусманом; 2-я редакция издана; записей не существует,
  
• 
  одноактный балет «День рождения Инфанты» по сказке Оскара Уальда на либретто Геннадия Абрамова (1979); немного не закончен и не поставлен, первые две картины существуют под названием «Испанские сцены и Пассакалия», музыка не исполнялась; существовала утерянная запись двухрояльного клавира 1-й картины (играли Анджапаридзе и я), ничто не издавалось,
  
• 
  «Из поэзии Древнего Египта» для сопрано и арфы ор. 18 (1979; вышло на пластинке в исполнении Галины Писаренко и Ольги Эрдели, издано; исполнялось Аблабердыевой, Давтян, Богдановой, Еленой Либеровой и другими певицами, как с арфой, так и с фортепиано, в том числе в моём исполнении),
  
• 
  Концерт для альта с оркестром ор. 8 (1980; несколько раз исполнялся Юрием Башметом, вышел на пластинке и на CD – в Швейцарии - под управлением Владимира Федосеева; премьерами же дирижировал Эдуард Серов; издан и виде партитуры, и в виде клавира; в 1981 году получил премию Союза композиторов РСФСР, которая впоследствии стала называться премией им. Шостаковича).
  

Мы учились на одном курсе с Андреем Головиным, Юрием Остапенко, Игорем Красильниковым, Олегом Гордиенко, Лилией Титаренко. Из названных более всего мы общались с Андреем и Юрой. Однако Юра довольно скоро затормозил творческую деятельность. С Андреем же мы долгие годы сохраняли связи, которые совсем ослабли примерно к 1992 году. Именно Андрей показывал мне ту музыку Буцко (Полифонический концерт), Малера, Лютославского, которая мне не была известна. Показывал Андрей и свои сочинения. Особо памятны Три пьесы для квартета в исполнении Александра Винницкого, Михаила Ваймана, Башмета и Иосифа Фейгельсона. (Этот же состав, тогда постоянный, неправдоподобно хорошо сыграл Квартет Красильникова на темы казачьих песен.) Особенно хороши были Дуэты Головина для альта и виолончели, для тех же Башмета и Фейгельсона. Для них же с оркестром Андрей написал и свою Первую симфонию (дипломную). Что же касается моей музыки, не могу сказать, что Андрей её особенно одобрял, хотя и интересовался.

В мою жизнь в 1974 году вошел Рябов, с которым мы были знакомы еще по классу Баташова, но общаться стали только теперь. Рябов восхищался моей Первой симфонией, что меня очень ободрило. Я же был особенно внимателен к его Первой симфонии (посвященной мне), которую и поныне считаю Володиным лучшим сочинением. Очень дороги были мне также «Три строгих стиха», Первая скрипичная соната, пять струнных квартетов и другие вещи, создаваемые Рябовым в те времена. Думаю, что вокальный и хоровой циклы на слова трубадуров написаны до некоторой степени под Володиным влиянием. Вплоть до 1982 года мы беспрерывно общались, став, по существу, педагогами друг для друга. Этому способствовало и то, что Володя подолгу жил в нашей квартире. Володя же свел меня ближе с Валерием Котовым, который очень скоро стал ленинградцем. С ним происходило то же самое: мы ездили друг к другу показывать свои сочинения, подолгу живя друг у друга. Что до Валериной музыки, тот все началось с огромного вокального цикла «Демон и Ангел», затем следовали другие сочинения, но особенно памятна длительная работа над монументальнейшей Второй симфонией, шедшая параллельно с моей работой над балетом. Я думаю, что если партитура моего балета оказала некоторое влияние в целом на оркестровый язык Рябова, то Вторая симфония Котова во многом «развязала» руки уже мне, в работе над «Инфантой», египетским циклом, Альтовым концертом, «Подорожником». Котов мне даже высказывал по этому поводу некоторые претензии. Именно Котов открыл мне глаза на Яначека (Симфониетта, Глаголическая месса), Айвза (4 симфония), Веберна, вновь Тищенко («Ярославна»). С последним Котов меня и познакомил: Тищенко посещал дом Котова наряду с Юрием Крамаровым, Виктором Кривулиным, Александром Мнацаканяном и многими другими.

Но в первую очередь Котов и Рябов связали меня с более молодыми ленинградцами Леонидом Десятниковым и Виктором Копытько. С Витей мы впоследствии не имели поводов много видеться, хотя невозможно забыть его вокальный цикл на слова Пушкина, а вот с Лёней играли друг другу постоянно, хотя и этих контактов хватило только до начала 90-х годов. Лёна писал много опер (не знаю, поставлено ли что-то, кроме «Бедной Лизы»), вокальных циклов: на слова Тао Юаньмина, на слова Тютчева, «Русские песни» на слова Рильке, позднее – «Любовь и жизнь поэта». Его влияние на меня также было сильным.

Были в Ленинграде контакты и с другими молодыми композиторами: Юрий Красавин, Михаил Малевич, Михаил Вайман, Александр Смелков. Кроме того, Рябов, учившийся там в аспирантуре, устроил мне встречи с Сергеем Михайловичем Слонимским и Борисом Александровичем Араповым, которым я показывал свою музыку.

В Москве я также много общался с Раскатовым, ставшим к тому времени композитором, учившимся, как и я, у Лемана. Мы и с Сашей много времени проводили вместе за взаимным рассматриванием партитур друг друга, а также открывая друг другу тех авторов, которых каждый лучше знал. Саша начал с превосходного цикла на слова Блока, затем были дипломная симфония, «Куртуазные песнопения». Однако после окончания консерватории мы с Сашей как-то взаимно потерялись, восстановив прежнюю дружбу в 2000 году и обнаружив, что, пройдя различные круги, к этому году оказались не так уж далеки друг от друга в творческом отношении.

Мы трое (Рябов, Котов и я) чувствовали некое родство нашего «направления». К нам в большой степени примыкал и Раскатов. Мне кажется, при самых близких контактах, другие ленинградцы всё же были чуть в стороне.

В 1979 году я вступил в Союз композиторов, и с этого времени появились новые контакты, о чём речь пойдёт впереди.

Время обучения у Горностаевой делилось на периоды. Сначала, с 1971 по 1973 год, наши отношения были в состоянии привыкания. В течение только одного учебного года (1972-73) ассистентом Горностаевой был Вадим Васильевич Сахаров, работа с которым была чрезвычайно полезной. года За это время в классе были выучены:

• 
  3-й концерт Бетховена,
  
• 
  «Лесные сцены» Шумана,
  
• 
  Партита Соль мажор и новые прелюдии и фуги Баха,
  
• 
  Вариации Бетховена Ми-бемоль мажор,
  
• 
  Сонаты Бетховена №№22, 28 и 29,
  
• 
  1-й концерт Брамса,
  
• 
  экспромты ор. 142 Шуберта,
  
• 
  несколько пьес из «Времён года» Чайковского.
  

Было принято решение готовить меня на международный конкурс им. Баха в Лейпциге. Для этого конкурса были выучены

• 
  2 том «Хорошо темперированного клавира» Баха,
  
• 
  Хроматическая фантазия и фуга Баха,
  
• 
  этюды Шопена №№ 6 и 23,
  
• 
  концерт Баха ре минор,
  
• 
  3-й концерт Прокофьева.
  

В подготовке меня к конкурсу участвовал также Руббах. Однако большую долю этих тягот несла сама Горностаева.

Я благополучно прошёл все отборы зимы 1975-76 года, быв на них лидером. Однако еще немного раньше оказалось, что я «невыездной». Дорлиак предприняла немало усилий, чтобы вызволить меня из этого затруднения, но это не удалось. Баховский конкурс подтвердил мой «статус»: на конкурс я не попал. Первую премию в Лейпциге получил Михаил Волчок, а, кажется, вторую – Лариса Дедова.

После этого Горностаева решила готовить меня на конкурс имени Бетховена в Вене. Для этого были выучены

• 
  сонаты №№1, 13 и 14
  
• 
  багатели ор. 126
  
• 
  все концерты
  

В до- и после-«бетховенский» период Горностаевой в её работе стали помогать Е. Рихтер (к ней я обращался не очень много) и Юрий Авенирович Смирнов. С ним мы провели много рабочих часов, и, как мне кажется, очень эффективно. Почти бросив заниматься, по инерции я ещё сыграл дипломный экзамен, получив на нём 5 с плюсом, вместе с рекомендацией в аспирантуру.

К рассказу о консерваторских лет следует добавить то, что я учился по инструментовке у Николая Петровича Ракова, по чтению партитур у Инны Алексеевны Барсовой (получил 5 с плюсом на завершающем экзамене), у Владислава Германовича Агафонникова по гармонии, у Баташова по полифонии, у Холопова и Девиля Амаяковича Арутюнова по анализу форм, по истории западной музыки у Георгия Вильгельмовича Крауклиса (ассистент Владимир Георгиевич Гамрет-Курек) и Израиля Владимировича Нестьева (ассистент Людмила Михайловна Кокорева), по истории русской и советской музыки у Елены Геннадиевны Сорокиной и Елены Борисовны Долинской. По камерному ансамблю я учился в классе Алексея Лукича Зыбцева (не помню, была ли пятёрка с плюсом на дипломе). У Анны Васильевны Рудневой я изучал народное творчество. - Должен честно указать, что на этом этапе контакты с преподавателями значили для меня не так уж много. Если они и были значимыми, то только в том случае, если переходили из академической сферы в более близкие отношения, будь то практически родственные, как с Шведовым, Горностаевой, Смирновым, то просто дружеские, как с Руббахом, то «неуставные», как с Леманом, Дорлиак или Юрием Александровичем Фортунатовым, у которого я не учился, но это не означало, что он не мог явиться к нам в час ночи без предупреждения ввиду острой жажды, и не только общения; или с Юрием Марковичем Буцко, у которого я тоже не учился, но общения тоже не избежал и не избегал. В этих случаях в рамки отношений со мной почти всегда включались и другие мои друзья и знакомые, такие, как Рябов, Котов, Десятников, Копытько, пианист Александр Беломестнов, композитор и пианист Михаил Цайгер, Горностаева и с мужем, и с дочерью, Шведов со всей семьёй, балетмейстер Гена Абрамов, с которым мы несколько лет работали над балетом, Аблабердыева с мужем, учеником Горностаевой Александром Ардаковым, соученики по классу Горностаевой: Панкова, органист Александр Фисейский, пианистка Дина Иоффе (и ее муж, скрипач Вайман), Этери Анджапаридзе (очень близкий мой друг на рубеже 70-80-х годов); неотделимы от этого общества были муж Горностаевой, художник Юрий Яковлевич Либхабер, дочь Горностаевой, пианистка Ксения Кнорре; также певица Бурнашева, с которой я много работал в 1977 – 1986 годах, мой близкий в те годы друг Потёмин, с которым мы сыграли немало музыки (1-я и 2-я Брамса, соната Франка, Фортепианное трио Сергея Павленко, моя Соната для скрипки соло, Диалогическая соната Лемана). Наконец, моя жена Ирина и моя мама. Этот живой ковёр отношений людей, немало вместе евших и пивших (часто – у нас дома), сыграл в моей жизни огромную воспитательную, педагогическую роль. Ведь практически всегда мы собирались во имя дела, играть, слушать, готовиться к телевизионным передачам. Приведённый список далеко не полон, о других сообществах речь пойдёт еще и ниже.

Были также люди, дистанция с которыми была большей, но о которых не упомянуть невозможно. Прежде всего это были другие ученики Горностаевой, поскольку мы много времени проводили в классе, вместе готовились к концертам и репетировали, вместе (и много) ездили в концертные поездки. В разное время в классе Горностаевой, кроме уже названных людей, учились Павел Егоров, Валентин Ермаченко, Константин Богино, Валерий Сигалевич, Зара Бабаева, Пётр Хмельницкий, Юрий Лисиченко; следующие были моложе и позже, когда я стал ассистентом, ходили на мои уроки, хотя ничем в общении не отличались от старших: Михаил Хохлов, Елена Овчинникова (Хохлова), Ардаков, Ирина Петрова (Чуковская), Евгения Горбунова, Артём Агажанов, Андрей Дроздов, Иво Погорелич, Ирина Иваницкая, Пятрас Генюшас, Ивари Илья, Елена Мижега, Елена Усачёва, Сергей Беляков (последний – так же, как и я, ученик Соболева, а до этого – Шведова). Были также люди моложе меня, но не ходившие (или почти не ходившие) по разным причинам на мои уроки: Андрей Никольский, Юрий Полубелов, Станислав Дяченко, Сергей Бабаян. Каждый из этих людей также представляет выдающийся интерес, и мне удалось познать многое в общении с ними.

Особенно близкие отношения сохранились у меня с «моим» курсом теоретиков по Мерзляковке. Ирина Степанова, Елена Имас, Кушниренко, Анатолий Лысенков, Павел Овсянников. В это общение уже в консерватории влились другие теоретики: Нина Гончарова, Елена Качкаева, Владимир Давыденко, Елена Михалченкова. Вот те теоретики, с которыми мне случалось пересекаться чаще других и которые также меня поддерживали. С пианистами же, помимо класса Горностаевой, мне почти не приходилось общаться, за исключением Рахман, отчасти ее мужа, Владимира Апекишева.

В 1972 году я ездил в фольклорную экспедицию в Спасский район Горьковской области (вместе с Лозовой, Степановой, Комаровым, Наталией Богдановой, позднее – Архангельской, и Аллой Шевченко, позднее – Цюрупой). Руководителем экспедиции был Александр Алексеевич Банин, но поскольку он не работал в консерватории, формальным руководителем сделали меня. После этого меня пригласили работать в Кабинет народной музыки при Московской консерватории в качестве лаборанта. При мне работали, кроме Рудневой, бывшей научным руководителем Кабинета, Клавдия Георгиевна Свитова (заведущая), Игорь Сергеевич Князев, Наталия Николаевна Терегулова (до и после того – Гилярова), Елена ? Булгакова, Ирина ? Шапошникова, Ирина Беднякова – и Андрей Сергеевич Кабанов, который общался со мной более тесно. Я проработал там примерно полтора года, после чего меня (в 1973 году) пригласили работать в Комиссию народного творчества при Союзе композиторов РСФСР. При этом я познакомился с Болеславом Исааковичем Рабиновичем, в тот момент уходившим с руководства Комиссией, с Александром Викторовичем Медведевым, руководившим его работой, научным руководителем Комиссии Евгением Владимировичем Гиппиусом, работником Союза Владиславом Игоревичем Казениным. Однако этого перехода не случилось, потому что Свешников был против. За время работы в Кабинете я съездил в Горьковскую область еще раз, летом 1973 года (уже самостоятельно), на этот раз – в её Воротынский район (в составе были Гончарова, Ирина Воинова, Ольга Лобанова и Олег Шонерт). В начале 1973 года я ездил в Волгоградскую область, в хопёрским казакам, в станицу Кумылженская и хутор Филин. Той экспедицией руководил Кабанов, а участниками ее были, кроме меня, Овсянников, Давыденко, Михалченкова, Ирина Иванова (позднее – Коробова), Раскатов, Игорь Гершберг (ныне Грег Херш), Ирина Охалова, Белла Давидова.

Все эти полевые работы имели важные последствия в виде необходимости отслушивать и нотировать материалы, делать творческие отчёты. Вообще вся лаборантская работа была не только формальностью, ведь мне приходилось много видеть и слышать. И думать. Это было очень важно.

Кроме этого, я не так уж мало времени отдал узнаванию древнерусского церковного пения. Памятна та «лекция», которую я прочитал, по поручению Сорокиной, студентам своего же курса в сентябре 1973 года. Думаю, что мои «изыскания» сыграло свою роль в выборе направления научной деятельности моей жены.

Особым занятием, связанным с дружеским общением, было музицирование. Очень много музыки читалось с листа, многие клавиры были спеты, а «Хованщина» и особенно «Каменный гость» были любимыми «концертными номерами».

Такого рода общение переходило в работу и дальше, в концертную деятельность. Постоянными ансамблистами были Потёмин и Бурнашева (за выступление с Наташей, а также с Эллой Кугушевой и Ириной Муратовой на конкурсе вокалистов им. Глинки в Таллине в 1979 году я получил почётный диплом), несколько раз меня приглашали выступить в качестве концертмейстера Писаренко и Евгений Евгеньевич Нестеренко (я был представлен ему для показа цикла на слова трубадуров в 1976 году, и до начала 90-х годов мы сохраняли знакомство по многим аспектам, например, я сотрудничал с учениками Нестеренко). Выступал и записывал я также с Наталией Герасимовой, Мартыновым, Любовью Богдановой, Александром Рудиным, Государственным квартетом им. Шостаковича, Араксией Давтян, Ольгой Седельниковой, Муратовой, Кугушевой, Петром Глубоким, Анатолием Сафиулиным, Павлом Черных. Позднее мы много выступали и записывали также с пианистом Беломестновым.

Надо сказать о моих контактах с радио и телевидением. Работа на радио началась с записи с Писаренко, вскоре после этого я начал записывать уже сам, и сделал не так уж мало фондовых записей, как соло, так и с певцами. Позднее записывались некоторые мои концерты. Записывались также мои сочинения. Весь список (того, что мне удалось вспомнить) я привожу отдельно. Мне приходилось пересекаться с многими радийными и не-радийными звукорежиссёрами: это Маргарита Всеволодовна Кожухова, Юрий Левонович Кокжаян, Любовь Александровна Доронина, Елена Самсоновна Днепровская, Георгий Николаевич Каретников, Майя ? Литвинова, Владимир Иванович Стрельцов, Борис Александрович Жорников, Михаил ? Пахтер, Эдуард ? Шахназарян, Пётр Кондрашин, Вадим Иванов, Мария Соболева, Хельмут Хануш. Кроме того, в 80-х годах, а также в начале 90-х, мы с редактором Мариной Леопольдовной Ельяновой сделали несколько больших радиопередач, а именно:

• 
  о Балакиреве,
  
• 
  15-часовой радиодень Глинки,
  
• 
  15-часовой радиодень Даргомыжского,
  
• 
  об Энеску,
  
• 
  о Танееве (среднего периода творчества),
  
• 
  об Алемдаре Караманове, Нектариосе Чаргейшвили и Буцко,
  
• 
  о Владимире Довгане,
  
• 
  о Гилельсе (с редактором Алексеем Георгиевичем Автандиловым),
  
• 
  передача к Страстной субботе, которую не выпустили в эфир, и на этом контакты с радио были закончены.
  

О работах, связанных с телевидением. Еще в детстве я участвовал в передаче, где играл Три фантастических танца Шостаковича. На первом курсе консерватории прозвучала моя скрипичная Сонатина. Горностаева во второй половине 70-х и в первой половине 80-х годов вела цикл «Музыкальный абонемент», и мне приходилось не раз принимать в ней участие. После этого меня приглашали также делать самостоятельные передачи: однажды позвали сделать сделать теле-день музыки Чайковского, затем – передачу, связанную с русской песней. Однако обе попытки были неудачны, мои наработки не удовлетворили редакцию, и передачи не были отсняты, несмотря на немалую проведённую работу, которая в случае с русской песней была доведена до пробного тракта. Но позже все же я еще снимался несколько раз.

За этот период и в последующее десятилетие также вышло несколько моих статей и интервью в разных журналах и газетах.

В 1977 году я поступил в фортепианную ассистентуру-стажировку. В те годы это обозначало полную безответственность, потому что экзаменов и лекций почти никаких не было. На рояле тоже можно было не заниматься. Так я и поступал. К тому же в 1978 году мне надо было заканчивать консерваторию как композитору, и я поэтому дел хватало. Одновременно с тем мне понемногу поручались ассистентские функции в классе Горностаевой, в обязанности ассистентов-стажёров входило также присутствие на академических вечерах и экзаменах. Немного подрабатывал я, играя на свадьбах в ЗАГСе в ансамбле с Ольгой Киселёвой (скрипка), Александром Петуховым (альт) и Иваном Присадиным (виолончель). Впрочем, это продолжалось недолго.