Михаил лакербай

там, где надо».

Я не оговорился – ему действительно было сто сорок семь лет, а может быть, и больше, во всяком случае, не меньше. Но и в этом возрасте он сохранил здоровье, которому я однажды даже позавидовал.

Мы поднимались с ним на четвертый этаж сухумской гостиницы «Абхазия», ко мне в номер. На третьем пролете я почувствовал сильное сердцебиение и остановился, чтобы отдышаться. Старик с увлечением продолжал говорить как всегда о чем-то занимательном. Не прерывая разговора, он опередил меня на несколько ступенек, оглянулся и, бросив взгляд на мое, очевидно побледневшее лицо, спросил не без тревоги:

– Что с тобой? Ты ушиб ногу?

– Нет, нет, – ответил я, - проводя ладонью по груди. – Сердце.

По его удивленному лицу я заключил, что он не понял меня. Ему, видимо, за всю свою долгую жизнь никогда не приходилось задумываться над тем, где у него находится сердце…

Когда мы вошли в номер, старик опустился в кресло и, увидев на письменном столе груду небережно разбросанных книг, принялся их рассматривать.

– У тебя есть книги, написанные на нашем, абхазском языке? – спросил он с живым интересом.

– Ну, конечно же, – ответил я и разложил перед ним несколько книг абхазских писателей.

– Это очень хорошо! – одобрил он. Потом задумался и снова спросил: – Быть может, у тебя есть и первая абхазская книга? Та, которая была напечатана раньше всех других?

Я понял о какой книге он спрашивает и улыбнулся:

– Нет, дорогой Шхангерий, той редкостной книги у меня нет, мне даже никогда не пришлось и видеть ее.

– А я видел! – торжествующе произнес старик и протянул мне свои морщинистые руки. – И эти пальцы даже перелистывали ее!…

Я заволновался.

– Когда же это было, Шхангерий? Где? Расскажи!

Тогда-то в рассказе Шхангерия Бжаниа ожил достопамятный эпизод из прошлого нашего маленького, многострадального народа. Он невольно напомнил мне древнюю легенду о том, как некое государство, проигрывая войну, обратилось за помощью к соседнему дружественному государству. В ответ на эту просьбу вместо войск или хотя бы оружия соседи прислали на выручку какого-то хилого, невзрачного старичка. Посланца встретили недружелюбно, усмотрев в его появлении насмешку со стороны соседей. Но старичок не подал виду, что заметил это, и сразу же стал читать перед терпящим поражение войском стихи. Изумительные по яркости и силе убеждения, они влили в сердце слушателей чувство высокого патриотизма и волю к победе, и, вдохновленные волшебными стихами, отступавшие войска обрели смелость и отвагу, смяли и разбили вражеские полчища.

Легенда эта не имела прямого отношения к расскажу Шхангерия, но когда он замолк, она вспоминалась мне, быть может, именно потому, что поведано в ней о могуществе слова…

– Когда это было? – задумчиво повторил Шхангерий мой вопрос и, полузакрыв глаза, помолчал минуту, другую… – Думается мне, с тех пор прошло не меньше ста лет… – И, снова помолчав, продолжал, – Ты учился и, конечно, знаешь из книг о тех временах, когда наши князья обрекли свой народ на изгнание. Вот когда это было.

– Ты говоришь о махаджирах? – спросил я.

– Да… – Скорбь омрачила его лицо. – В числе махаджиров и я был обречен на изгнание в Турцию. И от этой беды нас спасла как раз та книга, о которой я спросил у тебя. Первая наша абхазская книга!.. Ведь в жизни часто бывает, когда неожиданный случай может изменить ход событий, твою судьбу…

С первых слов Шхангерия передо мной встали картины того страшного времени.

…Когда после трехсотлетнего владычества турки, наконец, были вынуждены оставить Абхазию, местные князья, сами и через подставных лиц, стали распространять лживые, нелепые слухи о том, будто порядки и законы русских еще ужаснее, чем турецкие, и убеждали абхазов переселиться в Турцию. Князьям это было нужно для того, чтобы нажиться на продаже крестьянских земель.

Но народ не желал оставлять родину добровольно и сопротивлялся, как только мог. Провоцируя «народные бунты», князья создавали банды наемников и, с одобрения царских властей, устраивали набеги на мирное население, разоряли его, поджигали дома, опустошали целые селения, вынуждая крестьян покидать родные места. Так оголились Гагра, Гумиста, Дал, в запустение пришла вся местность вдоль Военно-Сухумской дороги до самого Кавказского хребта. Махаджиры на турецких кораблях уплывали за море и гибли на чужбине…

Абхазский народ перенес тогда тяжелые испытания. Я навсегда запомнил встречу со старым Шхангерием Бжаниа. Вот его рассказ, рассказ очевидца и участника событий 60-80-х годов прошлого века, оставивших неизгладимые раны в сердце нашего народа. На этом материале я написал рассказ «Первая книга».

…Была сырая, промозглая осень. Пятый день беспрестанно моросил дождь. Казалось, сама природа плачет, расставаясь с изгнанниками.

В этот день настал черед абжуйцев – жителей южной Абхазии. На отлогом морском берегу, у устья горной речки Меркулы, высоко над дубом реяло пурпурное полотнище с золотым полумесяцем и кистями. Здесь было место сбора выселяющихся в Турцию крестьян. И люди сюда стекались отовсюду.

Вдали горели крестьянские апацхи. По непролазной грязи к морю двигались арбы с жалким скарбом, запряженные волами и буйволами.

А на качающихся неподалеку от берега фелюгах и баржах ветер надувал паруса и трепал одежду уже погрузившихся людей. Над суденышками вились стайки белокрылых чаек, и их несмолкаемые хриплые крики словно предупреждали махаджиров о предстоящих бедствиях…

Мутные от дождей воды Меркулы широко разлились. Людям стоило больших усилий перейти ее вброд и выбраться на поляну. Сотни людей скучились здесь. Многие были в лохмотьях, сквозь которые просвечивали исхудалые тела… С тоской вглядывались они в море, думая об одном: «Что нас ждет там, на чужбине?»

На поляне стояла зловещая тишина, прерываемая шумом набегавших морских волн и скрипом уключин в лодках перевозчиков.

– Великое горе всегда безмолвствует, дад, – сделал небольшое отступление Шхангерий. – Оно не разряжается слезами, ложась на сердце тяжелым грузом… – И продолжал: – Мой приятель Хиб Шоудыд из села Гуп, человек доверчивый и неугомонный, стал утешать горемык. «Крепитесь, люди! Собирите мужество и силы! – увещевал он. – Взгляните на эти фелюги! Их прислал нам сам падишах. Наш славный князь Алыбей ездил к нему в Турцию, просил приютить нас, и падишах обещал нам покой и мирный труд на своих землях. С Алыбеем был и Маф. Послушайте, что он говорит о махаджирах-гумистинцах!».

И, в самом деле, перед нами объявился Маф. Мы тогда не догадывались, что он давно продался хитроумному и коварному князю Алыбею.

– Хиб Шоудыд сказал вам правду, братья, – подтвердил Маф. – Клянусь вам, что гумистинцы живут на турецких землях, как в раю! Падишах принял их как братьев.

Только произнес Маф эти слова, как в круг вошел князь Алыбей, окруженный своими людьми. – Чего вы ждете? – строго обратился он к толпе. – Хотите, чтобы фелюги падишаха уплыли без вас?

Хиб Шоудыд сделал к Алыбею решительный шаг.

– Выслушай нас, Алыбей, – начал он, глядя ему прямо в глаза. – Ты видишь, как все мы измучены. Лучшие сыны Апсны сложили свои головы в неравной борьбе. Селения наши сожгли дотла и гонят нас из родной страны. И кто делает все это? Наши же князья! Хотя и сам ты – князь, но тебя вскормили и воспитали мы, и ты не должен забывать об этом. Мы хотим верить тебе. Так ответь же по аламысу: правда ли, что падишах зовет нас к себе, как братьев – мусульман! И можно ли ему верить? Что ждет нас вдалеке от родной Апсны?

Вновь воцарилась тяжелая, тревожная тишина.

Негромко и вкрадчиво зазвучал голос Алыбея:

– Мои родные, несчастные сородичи! – заговорил он. – Если бы только вы могли понять, как тяжело мне видеть вашу скорбь, слезы ваших жен, матерей, детей!.. Я не могу больше так жить! Я предвижу, что скоро высохшие от горя и нищеты груди матерей не смогут больше давать детям молока. Поймите, я хорошо знаю урусов, их отношение к нам, абхазам, их жестокие законы. Вы все погибнете здесь! А там, на берегах Турции, под покровительством великого падишаха вы найдете новую родину! Я хочу вам только счастья. Спешите же, пока не поздно! Ни одного дня больше вы не должны оставаться здесь. Ведь и я буду там вместе с вами. Порукой в этом мое княжеское слово!

Хиб Шоудыд обернулся и прочел в глазах людей, что их сомнения начали рассеиваться…

– Мы верим тебе, Алыбей, – сказал он, стал собирать пожитки и звать за собой своих родных.

Зашевелились и остальные, следуя его примеру. Но вдруг откуда-то издалека раздался зычный голос:

– Остановитесь, люди! Куда вы? На позорное скитание в Турцию? К чужеземцам? Давно их не видели? Соскучились? Хотите оставить Апсны на произвол судьбы?

Все повернули головы в сторону возвышавшегося на краю поляны бугорка и увидели там Тейба. Крестьяне знали его: Тейб был одним из тех, кто смело обличал князей и не раз обращал в бегство их наемников.

Голос Тейба зазвучал еще сильнее: – Не надейтесь найти мирного приюта на чужбине! И помните: нет для вас земли и неба прекраснее, чем земля и небо Апсны! Алыбей обманывает вас. Он – не белая ворона среди черных, а такой же князь, как и другие, и он погубит вас!

– Не то говоришь, Тейб! – взвизгнул Маф. – Пойми, оставаться здесь бессмысленно! Иди и ты с нами! Знай, иначе тебе несдобровать…

– Кто не боится смерти, тому не страшны угрозы, – ответил Тейб.

Люди снова замерли в нерешительности. Кто же прав? Тейб или Маф с Алыбеем? Обманщик или избавитель князь Алыбей?

– Маф! Адгур! Дамей! –вдруг позвал своих подручных князь. – Где моя старая мать? Где мои дети? Приведите их сюда!

И когда князя обступила его семья во главе с седой княгиней, князь взял на руки детей и поднял их высоко над головой.

– Вы не верите мне? – воскликнул он. – Так пусть же моя мать и дети мои первыми укажут вам путь на новую родину!

И он передал детей своих людям, а те на глазах у всех понесли их к лодкам. Туда же, опираясь на палку, направилась и старая княгиня.

Этот неожиданный поступок князя сломил колебания махаджиров, и они снова стали собирать свои пожитки.

Но когда люди подошли к морю, внезапно над толпой прозвучал пронзительный детский голосок, услышанный всеми:

– Не пойду! Пусти меня! Не хочу я! Не пойду!

И все увидели мальчугана лет одиннадцати-двенадцати с котомкой за плечами. Его изо всех сил тянул за собой дряхлый старик, а мальчик, отчаянно упираясь, продолжал вопить: Пусти! Не хочу я к туркам.

– Почему не хочешь? – быстро приблизившись к мальчику, спросил Хиб Шоудыд и обратился к старику: – Это твой внук?

– Нет, – сказал старик. – Этого непослушного мальчишку поручил моим заботам его отец перед тем, как умер. Совесть не позволяет мне оставить его здесь, а он ни за что не хочет плыть со мной в Турцию.

– А как звали его отца?

– Арыш Камлат из села Ткуарчал.

– Почему ты не хочешь ехать туда, куда все едут, а маленький? – спросил Хиб Шоудыд.

– Не поеду! – упрямо ответил тот. – Я хочу учиться в школе урусов.

– Ты помешался, не иначе, – набросился на него старый опекун. – Ведь твою школу сожгли. Где же ты будешь учиться?

– В Сухуме! – ответил мальчик. – Мне сказали, что урусы открыли там новую большую школу.

– Весь мир перевернулся вверх дном, наступил конец мира, а он хочет учиться! – рассмеялся старик злым отрывистым смехом. – Это совсем как в пословице: «Войска воевали, а Азамат землю пахал…».

– Пусть он пахал, – хмуро уставившись в землю, пробурчал мальчик. – А я буду учиться!..

– В гроб меня вгонит этот несносный мальчишка! – вскричал старик и схватил маленького упрямца за плечо. – В последний раз говорю тебе, Шарах: на фелюгу! Без разговоров!

– Не дам! Не трогай! – Шарах отчаянно вцепился в свою котомку.

К спорящим приблизились Шоудыд и Тейб.

– Перестань, малыш, – ласково сказал Тейб. – Ну, кому нужно твое добро? Подумаешь, богатство!

– Хо! Богатство! – усмехнулся старик. – Одна чоха в прорехах, дырявые чусты да книга!

– Книга? – переспросил Шоудыд. – Зачем она ему?

– А ты у него спроси! Этот упрямец только тем и занят, что от восхода и до захода солнца, уткнувшись в книгу, бормочет разные слова.

На языке урусов? – живо спросил Тейб.

– Да нет же, на нашем, абхазском…

– На абхазском? – удивился Шоудыд. – Разве есть на свете книги на нашем языке?

– Есть. Она у него здесь, в котомке.

Тейб заволновался:

– Что же ты молчишь, Шарах? Покажи нам эту книгу!

Мальчик исподлобья недоверчиво взглянул на Шоудыда, но не издал ни звука.

– Послушай, дружок, – сказал Тейб, все более волнуясь. – Ручаюсь своим словом, никто не посмеет отнять у тебя твое сокровище. И разве ты не слышал? Я тоже не хочу в Турцию. Поверь, я, как и ты, не прочь учиться и сам с радостью пошел бы в школу урусов. Дай нам поглядеть на твою книгу!

Почувствовав, что слова Тейба идут от сердца, мальчик стал развязывать котомку. Столпившиеся вокруг них люди с интересом наблюдали, как Шарах, вынув книгу, протянул ее Тейбу. Это была небольшая книжка с красивым рисунком на переплете.

Тейб осторожно взял ее, осмотрел с обеих сторон, раскрыл, бережно полистал, закрыл и снова открыл.

– Дай и мне посмотреть, Тейб! – воскликнул Шоудыд, и книга перешла к нему в руки.

… Шхангерий Бжаниа прервал свой рассказ и с минуту пристально смотрел в пространство, словно вглядываясь в далекое прошлое.

– И вот тогда-то, – произнес он наконец, – эта первая абхазская книга побывала и в моих руках.

И с увлечением продолжил:

– Никогда, никогда мне не забыть этого! Сам посуди: я был тогда моложе, чем ты сейчас, и о многом хотел узнать, многое понять… Тебе-то хорошо, ты родился в другое время и уже в молодые годы смог стать ученым. А мы тогда жили в потемках и тянулись к свету, как рыбаки в ненастную ночь к огням маяка. Но его закрывали от нас наши хозяева-князья. На нашей земле жили и турки, и персы, и греки, и армяне, и грузины, и урусы. Некоторые из них умели писать на своем родном языке и читать свои книги. А у нас не было ни письма, ни книг, ни единого грамотного человека. Подумай об этом, и ты лучше поймешь волнение несчастных махаджиров, когда они увидели первую книгу на их родном языке. Они все теснее обступали Шараха, толпа прибывала, и отовсюду слышались просьбы показать книгу, дать хотя бы прикоснуться к ней. Она переходила из рук в руки, а Тейб и Шоудыд, обращаясь к каждому, кто брал ее, предостерегали:

– Только осторожней, друзья!..

– Не помните ни одного листочка!..

– Не запачкайте!..

– Не уроните!..

Из толпы раздался возглас:

– Красивая книга! Хорошо бы узнать, что в ней написано!

– И мы хотим узнать! И мы! – закричали другие. – Что рассказано в этой книге?

Тейб обратился к Шараху: –Ты можешь прочитать нам хоть несколько слов?

– Могу! – задорно ответил мальчик.

– Прочитай, дада!

– Да, да! Хоть несколько слов!

Мальчик приосанился. Гордясь тем, что приобрел значение в глазах взрослых мужчин и стариков, он с важностью повторил: – Могу! Всю книгу могу прочесть! Дайте ее мне!

Гул одобрения пронесся в толпе. Еще бы! Никто из этих людей, окружавших мальчугана, не умел ни читать, ни писать. И только он один среди них был грамотным, только он – Шарах – сын убитого Арыша Камлата.

– Верните ему книгу! – крикнул кто-то.

– Он прочтет нам напечатанные слова!

– На нашем языке!

И книга на ладонях людей поплыла к нему обратно. Шоудыд подхватил мальчика и поставил на пень, чтобы он был виден всем.

– Ап - суа ан - бан – абхазский букварь…, – громко и внятно вначале прочел по слогам Шарах.

– Дальше, дальше читай! – послышались голоса.

– Раскрой книгу и читай дальше!

И Шарах, листая букварь, прочел, букву за буквой, всю абхазскую азбуку, а затем перешел к словам. Его слушали в напряженной тишине: давно знакомые, родные слова сейчас зазвучали по-новому, словно завораживая людей.

Когда он остановился, какой-то старик взволнованно воскликнул:

– Правду говорят: «Чего только не увидели бы на земле люди, если б не умирали!.. – И, протиснувшись сквозь толпу к мальчику, спросил: – Кто написал эту книгу? Ты знаешь, дад?

– Знаю, – сказал мальчик. – Один урус. Он генерал.

– Урус? Генерал? – удивился Шоудыд.

– Сказки рассказываешь, дад! – недоверчиво крикнул пожилой крестьянин.

– Не сказки! – загорячился мальчик. – Я сам видел этого генерала!

- Ты? Своими глазами?

– Да, да!

– Где?

–Генерал? Урус?

–Говорю вам – урус! – И мальчик, боясь, что снова перебьют, затараторил скороговоркой: – Он долго разговаривал с нами на нашем языке, как самый настоящий абхаз, он все знает, он воевал с турками, чтобы прогнать их с нашей земли и построить для детей школы. Вот он какой!

– Подумать только, урус! – восклицали изумленные люди. – Значит, он настоящий афырхаца. Удивительно!

Здесь Шхангерий Бжаниа снова прервал свой рассказ, и раскурив трубку, спросил меня:

– Ты, наверно, много знаешь об этом русском генерале?

Но я должен был разочаровать его. К сожалению, я слишком мало знал о человеке, к которому должен питать великую благодарность каждый абхаз. Знал только, что в народе он известен под именем генерала Бартоломея. Он был участником одной из русско-турецких войн, представителем русской военной прогрессивной интеллигенции, близким, очевидно, по своему образу мыслей к декабристам. Несомненно, это был одаренный лингвист, подлинный ученый-энтузиаст.

– Немного же ты знаешь об этом русском генерале, – усмехнулся Шхангерий Бжаниа. – Мальчик Шарах знал больше.

В его тоне прозвучала смутившая меня укоризна.

Старик наблюдал за мной.

– Ну, а что ты знаешь о «последнем убыхе»?

Этот вопрос вновь озадачил меня. Я знал, что убыхи – одно из абхазских племен, говорившие на особом наречии, зачастую непонятном другим родственным племенам. Мне было также известно, что в XIX веке убыхи были поголовно выселены в Турцию и вымирали в жесткой нужде на чужбине. Но я решительно ничего не знал о «последнем убыхе».

– Так с него-то и началось самое важное в тот памятный день! – воскликнул Шхангерий. – После того, как мы услышали о генерале-урусе, всем не терпелось узнать, о чем же он разговаривал с детьми в школе. На маленького Шараха, как из мешка, посыпались вопросы взбудораженных людей, и он, как умел, рассказал то, что запомнил. Оказывается, этот генерал, составляя для нас букварь, побывал среди всех наших племен, в селах, подолгу разговаривал с жителями и что-то записывал на бумаге. Но он не мог найти ни одной живой души из племени убыхов. Не в Турцию же ему было ехать за ними! И вот он случайно узнал, что где-то в горах доживает свои дни один-единственный убых. Это был уже немолодой, больной человек изрешеченный пулями в схватках с княжескими насильниками, достойный сын Апсны. К тому же природа наделила его мудростью и даром красивой речи. Когда генерал разыскал его и спросил, почему из всего племени он один решил остаться в Абхазии, убых ответил ему стихами. А генерал записал эти стихи, напечатал в букваре на отдельном, самом последнем листке…

– Так прочти нам эти стихи! – пристал к мальчику Тейб.

– Да, да! Что ответил генералу этот достойный убых? – заволновался и Шоудыд.

– Читай! Читай же! – неслось отовсюду. – Почему не читаешь?

– Потому, что вы все время перебиваете меня, – ответил мальчик.

– Не упрямься! Слушайся взрослых – прикрикнул на него старый опекун.

И в тишине снова зазвучал звонкий детский голос.

– Я не помню сейчас всех этих стихов, хотя они были короткими, – продолжил Шхангерий Бжаниа. – Но всем нам показалось, что мальчик не говорит, а поет… «Апсны! Апсны! – прочувствованно читал он. – Не выдумаешь сказки прекраснее, чем ты наяву. Родная моя страна! Никто никогда не заставит меня расстаться с тобою! Лучше гибель на твоей душистой, благодатной земле, но только не позорное изгнание. Чужбина – страшнее смерти!..».

Помнится, Шараха прервали рыдания одной из женщин. Вслед за ней разразились слезами многие другие женщины, захныкали дети. А затем… затем я увидел то, чего не видел за всю мою долгую жизнь и, знаю, что не увижу никогда больше: глаза увлажнились у мужчин… И у Тейба, и у Шоудыда, и у старого опекуна Шараха… Можешь ли ты этому поверить?! Слезы на глазах у абхаза!..

В это время к толпе подошел князь Алыбей.

– Ну, чего вы замешкались?! – Он едва сдерживал злость. – До каких пор вас будут ожидать фелюги? Что там лопочет этот мальчишка?

– Он читает нам книгу на нашем родном языке, – ответил Адлей Шьааб из села Члоу.

– Хм! – усмехнулся князь. – Нашли время! Он дочитает ее вам в Турции.

– Пусть дочитает здесь! – проговорил Шьааб.

– Нет, нет! – скривился князь. – Сейчас не до забав! Торопитесь! Время не ждет.

– Подождет –твердо сказал Шьааб и добавил: – Ты сказал «забава», князь? Первая абхазская книга? А для нас она – великая радость. Почему же ты не хочешь разделить с нами эту радость? Разве ты не абхаз?

– Как ты смеешь?! – вспыхнул Алыбей. – Послушай, Адлей Шьааб, я всегда принимал тебя за достойного, умного человека. Подай же пример неразумным, ступай к фелюгам, и тогда все последуют за тобой.

Но Шьааб не двинулся с места:

– Пусть сначала мальчик прочитает нам все до конца!

– Не позволю! – прогремел князь и шагнул к Шараху, чтобы вырвать книгу у него из рук. Но тотчас Тейб, Шоудыд и другие мужчины заслонили мальчика, и князь увидел перед собой грозные лица.

– Так и быть, – процедил он сквозь зубы. – Уж если вы так этого хотите, пусть читает. Только поживей, щенок! – прикрикнул он на Шараха.

И тот снова принялся читать гордый ответ «последнего убыха». Но князь напугал его, теперь звонкий голосок мальчика дрожал, и от этого стихи волновали еще сильнее. Повторяю, они были краткими, но слова их – красивые, благородные, смелые звали к любви, к борьбе, вливали в наши сердца надежду. Они ударили в наши головы, как вино, прояснили мысли, сделали нас отважней. Они заканчивались теми же словами, какими начинались, и, когда Шарах повторил: «Чужбина страшнее смерти!» – воздух огласился восторженными криками:

– Молодец, дад!

– Дад, спасибо тебе!

Князь вдруг преобразился. Лицо его стало багровым, он стал истошно кричать:

На фелюги! На фелюги! –Отдышавшись, Алыбей угрожающе произнес: – Если останетесь, урусы перестреляют вас, как собак, вместе с мальчишкой! И я не стану им мешать!

И тогда выступил вперед седой Адзин Есхак из села Джгерда. Тотчас водворилась тишина. Адзин Есхак славился по всей Абхазии мудростью, справедливостью и добротой, народ уважал и любил его.

– Неправда, князь, – он с величавым спокойствием, – урусы не перестреляют нас…

– И ты?! – срывающимся голосом вскричал князь. – Ты, Адзин Есхак, перечишь своему князю?! Что же ты молчал раньше? Я всегда верил твоей мудрости и сам слышал, что ты не противишься переселению на турецкие земли. Разве это не так?

– Так, – сказал старик, глядя в глаза князю, – не противился. …Это правда. – Он помолчал и вдруг, приложив руку к сердцу, склонил перед застывшей толпой свою седую голову. – Я очень виноват перед вами, друзья мои…

Слова гордого старца удивили людей. Послышались возгласы:

– Нет, нет, Адзин Есхак!

– Ты не можешь быть виновным перед нами!

– Ни в чем и никогда!

– Виновен! – повторил Адзин и выпрямился во весь свой рост. – Моя совесть кровоточит, абхазы! Видно, несчастья трусливы – они никогда не приходят в одиночку. Они обрушились на нас одно за другим, притупили мой разум, обессилили сердце… Я почувствовал, что нет у нас больше сил бороться, и покорился судьбе: что свершится, то свершится… А покорность, когда в сердце не остается ни одного желания, – первый вестник обреченности. Так случилось и со мной. Но сегодня этот славный мальчик, книга, которую он показал, слова отважного убыха влили в меня новые силы, и моя кровь забурлила. И я говорю вам: оставайтесь дома! Чужбина страшнее смерти!

Гул одобрительных возгласов пронесся над поляной.

– Замолчи, старик! – прокричал князь. – Не слушайте его, абхазы! Или вы не знаете, что к старости люди глупеют, как малые дети!

• 
  Это верно, князь, – сказал Адзин Есхак. – Бывает, что старики превращаются в детей. Но верно и то, что часто устами детей говорит правда. И эту правду принес нам сегодня маленький Шарах Камлат!
  

– Вот эта великая правда! – сказал он, высоко поднимая книгу. – Она пробилась к нам, как луч солнца пробивается сквозь черные тучи. Повторяю, князь: урусы не будут в нас стрелять. Если они хотят нас уничтожить, то зачем тогда им печатать книги на нашем языке и строить школы для наших детей? Горская школа в Сухуме – первый огонек. Ведь зажигает только то, что само горит, и она зажжет другие огоньки… Мы должны беречь эту школу как зеницу ока. Не то ее сожгут князья вместе с турками, как сожгли окумскую школу. Кто же сохранит ее, если мы покинем Родину? Ты, князь, сулишь нам рай на землях твоего падишаха, говоришь, что там будешь с нами. Как же ты позволил туркам насильничать, торговать простыми людьми, как скотом, угонять наших дочерей в гаремы Трапезунда, Самсуна, Стамбула?! Что принесли нам османы, кроме позора и бед? Что же будет с нами на их землях? Нищета и недостойная смерть. Нет, нет, держитесь урусов, абхазы! Крепко держитесь! Он смолк, чтобы перевести дыхание, и Тейб, воспользовавшись минутой общего молчания, вскочил на пень.

– Правду сказал вам Адзин Есхак! – воскликнул он. – В Абхазии есть люди, которые дрались на войне вместе с солдатами- урусами против турок. По их словам, урусы храбры, добры и великодушны. Есть у урусов и ученые, которые желают добра нашему народу. Это один из них составил первую абхазскую книгу. Прости, что я перебил тебя, Адзин Есхак…

– Это ничего, – сказал Есхак, – ведь ты сказал правду. И мне нечего больше прибавить. Я остаюсь с урусами!

– Тогда останусь и я ! – вскричал старый опекун Шараха.

– И мы тоже! И мы! – закричали в толпе, и люди двинулись со своим скарбом прочь от берега.

Маленький Шарах потянул своего опекуна за полы черкески.

– Пойдем, скорей пойдем! – заторопил он, озираясь на взбешенного князя.

– Не бойся, малыш, – ласково сказал ему Адзин Есхак. – Я сам отведу тебя в горскую школу.

Мальчик просиял и стал бережно засовывать свою книгу в котомку.

…Лицо Шхангерия озарила улыбка, и, взволнованный воспоминаниями, он замолчал.

Старик поднялся с кресла и в задумчивости снова стал перебирать книги на столе. Потом поднял взгляд на меня и сказал:

–Теперь ты должен постараться, чтобы все люди узнали, почему жители селения Тамыш, Кутол, Джгерда, Гуп, Тхина и Члоу не стали махаджирами вслед за цебельдинцами и гумистинцами и не погибли на чужбине жестокой, бесславной смертью. Нас спасла первая абхазская книга…

Когда почтенный друг ушел от меня, я все еще продолжал думать о книге, составленной русским генералом-ученым, о стихах «последнего убыха». Мне снова припомнилась древняя легенда о поэте, своими стихами остановившем дрогнувших воинов и воодушевившем их на победу, и я мысленно преклонился перед могуществом вдохновенного, правдивого слова.

Рассказчик как бы мимоходом, но достаточно образно рисует картину запустения целых районов Абхазии в период махаджирства. В Турцию переселилось население из таких мест, как Гагра, Бзыбь, Гума, Дал, Цабал и др. Глядя на них, в Турцию собрались переселиться также и абжуйцы. «Со всем своим скарбом двигались жители Маркулы, Мыку, Кутола, Тамыша, Джгярды, Гупа, Тхины, Члоу и других мест. Шли они в одиночку, на арбах, верхом, пешком с вещами и провиантом. Женщины с детьми на руках, больных вели под руки. Собак, которые увязывались за людьми, то и дело отгоняли. Женщины не переставали плакать, немало было и среди мужчин таких, что не могли удержаться от рыданий. Не может быть горя страшнее, чем насильственное переселение на чужбину.

Были люди, которые пытались утешить: «Перестаньте плакать! Крепитесь, не на погибель же идем!». Но шли они, конечно, на погибель! Остановить переселение, уговорить народ не покидать родные места пытались Адзынба Джегем, Адлейба Астана. Но они оказались бессильными предотвратить беду. И все же появилась великая сила, остановившая народ. Этой силой оказалась абхазская книга, которую составил генерал И. Бартоломей.

Книга остановила, задержала всех, кто уже решил уплыть за море… Устами рассказчика говорит сам автор: «Слово всемогуще, оно может все».

В духовном объединении народа письменность имеет большое значение. Если бы у нас в XIX веке была своя письменность, с безоблачного неба на наши головы громом не свалилось бы махаджирство. В вышеприведенной новелле подчеркивается именно этот момент.

В новелле «Почему у него такая тяжелая рука» описана горькая участь несчастных махаджиров. Новелла заканчивается так: «Отца положили на арбу и повезли на какое-то кладбище. У меня спросили имя и фамилию моего отца. Во время похорон заметили, что у покойника висел маленький мешочек. Спросил, что это может быть, но я ничего об этом не знал. И когда ножом открыли мешочек, выяснилось, что там была завернута земля.

Это была горсть родной абхазской земли, которую он хотел унести в могилу. Эту землю я насыпал ему на грудь. Тяжелое, горькое испытание перенес абхазский народ… Но никто из тех, кто погиб и кто остался в живых, не повернулся спиной к Апсны».

Много новелл М. Лакербай посвящены махаджирству, и герои этих произведений навсегда останутся в абхазской литературе. Но надо отметить, что М. Лакербай, так же, как и многие другие абхазские писатели, по разному объясняли причины махаджирства. В одном месте он утверждает: «Доведенный до крайности абхазский народ был вынужден оставить родину и бежать на чужбину» (Новелла «Горе»). В других рассказах говорит, что любопытство заставило абхазов устремиться в незнакомую страну, беря пример друг у друга, они оставляли родину и… разорились. С такими вот противоречиями встречаемся мы в произведениях М. Лакербай, написанных на тему о махаджирах.

История Абхазии нашла свое отражение, как в драматических произведениях, так и в новеллах писателя М. Лакербай. Значительные события сегодняшнего дня из жизни народа завтра уже могут стать историей, остаться навечно на ее страницах. Один из таких исторических фактов лег в основу новеллы «Авторитет». Краткое содержание новеллы таково. Из Петербурга на Кавказ приехал для проверки попечитель школ Кавказа Славинский. Посетил он и Горскую школу в Сухуме. По случаю его приезда детей приодели, улучшили питание, дабы не получить со стороны попечителя нареканий. Однако группа учащихся написала жалобу, в которой было обрисовано истинное положение дел в школе. Попечитель обнаружил письмо в своем кармане, когда находился в Сочи. Он вернулся обратно в Сухум.

На этот раз все было не так как в его предыдущий приезд. Славинский побеседовал с учащимися, посоветовал им больше налегать на учебу и меньше думать о животе.

Учащиеся, авторы жалобы, боялись, что их накажут, но обошлось. Улучшилось их питание, одежда, постель. Попечитель выругал директора и предупредил руководство школы, что, если в дальнейшем будут жалобы, он вынужден будет виновных уволить со службы. Учащиеся узнали об этом позже.

Этот рассказ многое может сказать нашим педагогам и методистам. Преподаватели литературы должны воспитывать учеников на примерах художественной литературы. Я считаю, что эту новеллу следует ввести в школьную хрестоматию по абхазской литературе. С одной стороны, она рассказывает об одном из эпизодов из истории Горской школы, с другой – поучительна для учителей и учащихся, указывает на то, какими должны быть взаимоотношения между ними.

Здесь в лице попечителя выведен мыслящий русский педагог. Иначе он не стал бы возвращаться обратно из Сочи в Сухум из-за жалобы школьников. А кто мог бы его остановить, если бы он разорвал эту жалобу?! Но это был человек, преданный своему делу и честный.

В рассказе «Флаг самурзаканцев» описано интересное событие, которое имело место в действительности. Свидетельницу этих событий застал в живых автор. Это видно по началу рассказа. Сюжет рассказа таков. Во время русско-турецкой войны по инициативе самурзаканцев был организован отряд из двухсот добровольцев. Командование русских войск одобрительно отнеслось к инициативе самурзаканцев. Отряду было выдано оружие, обмундирование, провиант, назвали его «Самурзаканский отряд»и передали ему отрядный флаг.

Очень хорошо сражался этот отряд, так что о нем заговорили в штабе русской армии. В одном из сражений турки победили, но флаг отряда был спасен, его спрятала шестнадцатилетняя девочка – Кесария Эмхаа. Государь наградил девушку за героический поступок золотой медалью, к медали она получила соответствующее удостоверение. Медаль и бумаги переходили как ценные реликвии из поколения в поколение в роду Эмхаа.

Героизм, мужество абхазских женщин еще шире раскрыты автором в новеллах, посвященных Отечественной войне.

На мой взгляд, наша критика не уделяла должного внимания новеллам М. Лакербай на тему Великой Отечественной войны 1941 – 1945 гг. А между тем среди произведений абхазской литературы трудно найти на эту тему более достойные.

О них лишь мимоходом упоминается в нашей литературе, а о том, что М. Лакербай был участником Великой Отечественной войны, иногда вообще умалчивается.

Такие новеллы, как «Лучшая роль», «Аицыркуакуа», «Хыхьча», «Девушка из Отхары», «Аматанеира», «Бамат и Саат», «Эстадита», «Спор» и др. посвящены военной теме и у каждой из них свои достоинства. Они высвечивают отдельные страницы беспримерной героической борьбы нашего народа с фашистскими захватчиками. И что очень важно – созданы непосредственным участником войны, писателем, с оружием в руках защищавшим родину.

Мне хочется поговорить о каждой из названных новелл. Возьмем, например, новеллу «Лучшая роль». Всего полторы страницы. Их писателю хватило, чтобы создать образ подлинного героя, абхазского воина-офицера. Его зовут Чичико. До войны Чичико был актером. Свою профессию он ловко использовал на войне. Облачившись в женскую одежду, он познакомился с немецким офицером, напоил допьяна, затем уложил пьяного в мешок, притащил в свою воинскую часть и сказал: «Да, нелегкую роль сыграл этой ночью я, но это – моя лучшая роль».

Новелла «Аицыркуакуа» написана в комедийном ключе, с юмором. Лирический герой новеллы знакомится с семьей близкого ему человека – Мшагу и его четырнадцатью детьми. На людей тяжелой ношей легла война, дети голодают, но веселое настроение не покидает их. Когда стемнело, Мшагу, не разобравшись в темноте, вместо своего ребенка привел домой соседского и накормил его аицыркуакуой (мамалыга со свежим или кислым молоком), которая предназначалась для его четырнадцатого ребенка.

Слова матери: «Чем же я накормлю своего голодного младшего? У меня на сегодня нет ни куска мамалыги», – говорят о тяжелой жизни военного времени…

Героиня новеллы «Девушка из Отхары» – Щасиа повторила подвиг Ивана Сусанина. Двенадцатилетняя девочка изъявила желание пойти на войну, но ей возразили: «У нас есть кому воевать, и немало нас. Ты не волнуйся, враг не придет сюда, есть кому его задержать. Ты учись хорошо, большого подвига во имя Родины от тебя не требуется».

И вот однажды, когда она шла с едой для отца, который в горах пас скот, ей повстречались три молодых парня в красноармейской форме. Они приказали вести их туда, где отец ее пасет стадо. Девочке эти красноармейцы показались подозрительными. Но она не подала виду, согласилась вести их. И вывела прямо к людям, в село. Хотя ее и ранили, однако троих переодетых фашистов она сдала нашим властям. Не испугавшись, она совершила подвиг во имя защиты Родины.

История Абхазии помнит многих женщин, чьи светлые образы отражены в народных абхазских сказаниях и преданиях. Достаточно вспомнить Баалоу-пха Мадину, Александру Назадзе, Мери Авидзба, ушедших в Великую Отечественную войну добровольцами.

В новелле автобиографического характера «Аматанеира», автор раскрывает зверскую расправу гитлеровцев с евреями. Когда речь заходит о произведениях, написанных на тему войны, не могут не прийти на память публицистические статьи Ильи Эренбурга, о которых маршал И. Баграмян сказал: «Перо Эренбурга разило сильнее автомата».

Эрнебург писал о Гитлере: «Если этот чистолюбивый психопат будет способен когда-нибудь задуматься над тем, что он натворил, он должен испугаться возмездия; он разбудил силу, которая его погребет».

В памяти у читателей не может не запечатлеться новелла «Бамат и Саит». Начинается новелла так: «Кое-кто из тех, кто в годы махаджирства не переправился на противоположный берег моря, переселился на Северный Кавказ. И сегодня там во многих местах встречаются абхазские села. Вот и были жителями одного из таких сел закадычные друзья Бамат и Саит. Везде и всюду их видели вместе».

В Великую Отечественную войну одно из таких сел заняли немцы. Налетели на него, как стая черных воронов. Бесчинствовали – не спрашивая хозяев, резали скот, птицу, всякую другую живность. Девушки прятались от них, боясь попасться им на глаза. А попадись они немцам, – над ними глумились или же насильно отправляли эшелонами в Германию.

Рассказывая о зверствах фашистов, писатель довольно подробно остановился на одном из самых кощунственных поступков.

Однажды вечером, идя по селу, Бамат услышал женский крик. «Абаапсы»¹, неужели не услышит меня ни один абхаз! Прошу, избавь меня от этого поганого немца, спаси меня!» Хотя это было небезопасно для жизни, Бамат, услышав крик, ворвался в дом, где кричала женщина. Он убил немца и спас ее от насилия. Женщина укрылась на селе. Бамат ушел в горы.

Фашисты согнали все село. Комендант объявил: «С этого момента ждем до 12 часов завтрашнего дня, где хотите найдите убийцу офицера. Не приведете убийцу – всех перестреляем!». Чтобы не пострадали односельчане, Бамат вернулся в село. Вот диалог между Баматом и фашистским офицером:

– Село и народ тут ни при чем. Офицера вашего убил я, делай со мной что хочешь. А ни в чем не повинных людей не трожь!

– Свяжите его сейчас же! – приказал комендант солдатам.

Бамату связали руки и приступили к допросу:

– Как зовут?

– Бамат.

– Капба.

– Семнадцатый пошел.

– Почему убил офицера?

– Издевался, глумился над женщиной. Услышал ее крик и не мог пройти мимо. Противно аламысу абхаза было его поведение.

– Аламыс! Аламыс! – прикрикнул на Бамата комендант. – Я тебе покажу, что велит наш аламыс! Увидите его, арестуйте.

В это время из толпы вышел Саит и сказал, что офицера убил он, а Бамат не убивал его. И потребовал, чтобы Бамата отпустили. «Это была, – говорит писатель, – удивительная сцена. Бамат и Саит спорили – один был готов умереть за другого. Народ был потрясен этой сценой. Женщины плакали, старики тяжело вздыхали! Даже фашистский комендант был удивлен поступком Саита».

В конце-концов комендант принял решение: «Если даже этот парень и не убил нашего офицера, то его поступок говорит о том, и в этом можно не сомневаться, что будь он на месте Бамата, не моргнув глазам расправился бы с немецким офицером. А поэтому приказываю повесить их обоих», – и приказ был приведен в исполнение. Итак, несовершеннолетие друзья Бамат и Саит, беспредельно любящие свой народ, идут на смерть. Этим, преданным аламысу, чистым, как горный родник, юношам, была ненавистна отвратительная мораль фашистов.

«Бамат и Саит» – одна из лучших новелл на тему войны. Замечательна она как с идейной, так и с композиционной точки зрения.

Тема войны – в новеллах «Эстафета», «Спор», «Сказали, постарел», в которых автор художественно достоверно изображает несгибаемых героев, которые, защищая свою честь и достоинство прославляют собственный народ и родину. Михаил Лакербай и здесь мастерски использует традиционную структуру новеллы, правдиво и точно излагает на бумаге испытанное и увиденное собственными глазами.

В абхазской литературе почетное место занимают произведения, посвященные установлению Советской власти в Абхазии. Эта тема встречается у Д. Гулиа, С. Чанба, Л. Квициниа, К. Агумаа, Л. Лабахуа, А. Ласуриа, Б. Шинкуба, Ч. Джонуа, А. Джонуа, К. Ломиа, Г. Гулиа и др.

В них выпукло и колоритно созданы образы борцов за счастье – Е.Эшба, Н.Лакоба, Н. Акиртава и др.

М. Лакербай достаточно часто обращался к личности Н. Лакоба, его человеческим качествам: уму, проницательности, великодушию, доброте. «Образ пламенного революционера Н. Лакоба навечно запечатлен в наших сердцах, в наших художественных творениях», – писали на страницах газеты «Советская Абхазия» (30 декабря 1936 г.) Д. Гулиа, С. Чанба, М. Хашба. Эти слова были правдивыми и искренними. Славный сын Абхазии вечно будет жить в сердцах своего народа, в его песнях и устном народном творчестве.

Посвященные Н. Лакоба новеллы М. Лакербай остросюжетны, построены на биографических фактах. К тому же М. Лакербай лично хорошо был знаком с Н. Лакоба. Между нами были дружеские отношения.

В новелле «Чнагу» события происходят в период, когда в Абхазии временно господствовали грузинские меньшевики. Рассказывается о том, как Н. Лакоба по поручению нелегально действующего Абхазского ревкома посещает на Северном Кавказе Кирова и Орджоникидзе. Надо было вооружить созданную им революционно-крестьянскую дружину «Киараз». Нестор пробирался, переодевшись и загримировавшись под старика, но все же его схватили, заподозрили в нем лазутчика и решили расстрелять. Он в ответ на это говорит: «Что же, убейте, расстреляйте меня сейчас же здесь, на месте, вы – царская свора».

–Как, как ты сказал? – вскакивает, словно очнувшись ото сна, Федя.

Оказывается, его схватили красноармейцы. Чнагу повезло: его не только не убили, ему удалось еще и выполнить задание».

Новелла «Малакрыфа» («Дармоед») знакомит нас с событиями, происходившими в то время, когда Н. Лакоба находился в Батуме, а затем период коллективизации в Абхазии.

На первый взгляд кажется, что автор отошел от художественных примеров, что это скорее публицистика – биографический очерк. Но это только на первый взгляд.

В новелле видим Нестора Лакоба в период учебы в Батуме (в рассказе захвачен немножко и до батумский период). С ним учится Азамат Барцыц. Но доброта Нестора и скупость Азамата не уживаются. Автор очень ярко, образно, убедительно описывает их конфликт. Нестор блестяще заканчивает учебу в Батуме. Его посылают в Тбилискую семинарию (Азамат еще раньше закончил и уехал к себе в Блабурхву). Пока он учился в семинарии, в России совершилась Февральская революция – свергли царя.

Затем Чнагу (т. е. Лакоба) уже коммунист, по заданию партии вместе с революционерами Кавказа ведет работу в Абхазии, на Северном Кавказе, в Батуме. В эти горы он работает с Орджоникидзе и Кировым. В Абхазии он формировал партизанские отряды «Киараза».

Обо всем этом рассказывается в новелле; тем самым заполняются пробелы в биографии Н.Лакоба. Но писатель идет дальше, показывая его роль в становлении Советской власти в Абхазии. Во главе Правительства Абхазии давно встал Н. Лакоба - Чнагу. И здесь мы снова встречаемся с Азаматом Барцыц. В сцене встречи бывших соучеников автор показал незаурядный ум Н. Лакоба, его дальновидность, его близость к народу. Основная цель автора заключалась не только в том, чтобы рассказать о примирении Азамата с главой абхазского правительства. Тут наше внимание привлекает и та забота, с которой относился Н. Лакоба к организации колхозов и его умение подбирать людей и сплачивать их вокруг себя (хотя с некоторыми из них у него и не было духовной близости).

Для Нестора Лакоба было важно знать, что человек способен помочь делу. Такого он приближал к себе, выдвигал, давал ему возможность проявить себя.

Когда Азамату Барцыц сообщили, что его вызывает Н. Лакоба, тот поспешил уехать за пределы Абхазии, так как был уверен, что глава абхазского правительства решил припомнить ему ссору школьных лет и расправиться с ним. Но каково же было его удивление, когда Н. Лакоба назначил его председателем колхоза в своем родном селе.

В этой новелле выведены образы многих замечательных стариков. Нестор назвал их своими родными. Он внимательно прислушивался к ним, задумывался над их советами.

Хотя некоторые находят слабой новеллу «Дача Федорова», но на мой взгляд, новелла очень интересна. Она, вероятно посвящена (хотя об этом не говорится явно) Орджоникидзе, Лакоба и Федорову. В основе ее лежат реальные события. Тому подтверждением служит переписка между Шамилем Авидзба и Михаилом Лакербай.

В комиссию по литературному наследию М. Лакербай обратился Шамиль Авидзба со следующим письмом:

«Уважаемые товарищи!

Посылаю вам письмо, которое мне написал в свое время М. Лакербай. Мне будет очень приятно, если оно вам поможет узнать что-то новое в ваших поисках материалов о жизни и деятельности писателя. Если понадобится, я могу выслать несколько книг с автографами, лично подаренных мне. Надеюсь, что письмо писателя, которое я вам высылаю, после ознакомления с ним будет выслано мне обратно.

Вот текст письма.

«Роясь в долголетних пожелтевших рукописных бумагах, случайно наткнулся на запись, которую я сделал в 30-годах. Это рассказ Нестора Лакоба о профессоре Федорове и Серго. Когда заболел Серго, стало необходимым оперировать почки. Стали искать крупных хирургов, известных в Европе. После долгих поисков операцию провели в Берлине. После всех консилиумов был приглашен врач, который провел успешную операцию. А самое удивительное и главное в том, что в известной клинике Баранта сделал операцию Серго русский советский врач – Сергей Петрович Федоров – житель Ленинграда! Об этом рассказывал сам Нестор Лакоба, интересно, сочно расцвечивая свою речь пословицами, Чалмазу, Инал-ипа и мне в номере гостиницы «Москва», где он отдыхал.

Наверно, мало кто знает, что Нестор Лакоба в свободное время всегда читал художественные произведения. Много раз мне вручал список хороших книг с заданием достать их. Он всегда старался не отстать от известного книголюба С. Ашхацава. У Нестора Лакоба память была феноменальной.

Как меня волнуют эти листки, пожелтевшие мои рукописи, особенно запись рассказа Нестора Лакоба.

Вот они у меня в руках. Мне кажется, будто не так давно я слышал и записывал этот рассказ. Как быстро летит время!!!

…Я написал не очерк, написал новеллу. Поэтому я не назвал по имени ни Серго, ни Нестора. Так было лучше.

А сама тема новеллы имеет глубокий смысл.

Теперь хватит, слишком длинно я написал. Не в моем характере писать длинные письма, но от того, что я тебя очень люблю и уважаю, растянул его.

Приеду в апреле в Сухум, в наш прекрасный Сухум, повторяю, обязательно приеду. Жму руки.

Михаил Лакербай.

Москва, 1963 г., II-21».

В новелле «Дача Федорова» как раз и описаны события, о которых речь идет в этом письме. В новелле они переданы в художественной форме, но исторические факты не искажены. Хотя имена подлинных героев автор не называет, но из заключительных фраз новеллы можно догадаться, о ком идет речь: «… Человек, которого он вылечил, неделю находился в клинике, и он скоро вернулся на ответственную работу в Москву».

Правительство Абхазии профессору Федорову подарило одно из дачных строений в Гагре, построенных во время принца Ольденбургского: и сегодня еще этот дом называют «Дачей Федорова».

В прекрасной новелле «Чанагу в тюрьме» автор возвращает нас к событиям 1918 г., когда в Абхазии впервые победила Советская власть. Однако новая власть просуществовала только 42 дня, ее задушили грузинские меньшевики с помощью местных феодалов и иностранных интервентов.

Этот исторический период дан через эпизод из революционной борьбы Н. Лакоба. Здесь рассказывается о следующих исторических фактах: о захвате Абхазии грузинскими меньшевиками и объявлении правителем Абхазии Арзакана Эмхаа; об аресте большевиков; о декрете, по которому от России отсоединились Польша, Финляндия, Грузия, о предложении этим странам разрешить большевикам перейти на легальное положение, освободить их из тюрем и т. п.

Бесстрашие Н. Лакоба подтверждает его диалог с князем Арзаканом Эмхаа:

– Скажи, по правде, Чанагу, ты не смог бы быть таким великодушным, как я, не выпустил бы меня из тюрьмы? Интересно, как бы ты поступил, когда бы там был на моем месте, когда бы власть была твоя?

– Я бы тебя расстрелял! – ответил Чанагу.

М. Лакербай очень большое значение придавал защите и пропаганде памятников духовной культуры народа, знакомству людей с этими памятниками, их сохранению для будущих поклонений. Также интересны новеллы М. Лакербай, направленные против вредных традиций (поминки, многолюдные и помпезные свадьбы и др.). В новелле «Ачеиджика» («Гостеприимство») автор разъясняет, что гостеприимство – это похвальное качество, но плохо, когда оно продиктовано корыстолюбием.

Главный герой новеллы Силован живет в селе недалеко от Сухума. У него хорошее хозяйство. В его селе начали строить санатории. Начальником строительства назначили некого Давида. Ожил Силован. Все время устраивает пиршества и приглашает строителей, а на уме у него – кража строительных материалов. Он сумел подружиться с начальником строительства Давидом. Однажды, воспользовавшись моментом, бросил ему как бы невзначай: «Теперь главное перенести незаметно строительные материалы, – и признался Давиду: – Это для нас привычное дело… Так я построил тот дом, в котором ты так часто бываешь гостем». Наконец-то понял Давид, что задумал Силован. «Ты хочешь, чтобы я украл государственное имущество? Вот так гостеприимство! С сегодняшнего дня чтобы я не видел тебя! Убирайся, если еще явишься знай, я заставлю арестовать тебя! А сейчас вон отсюда!». Здесь автор создает два противоположных образа. С одной стороны – гостеприимство, которое прославило абхазский народ во всем мире. Оно и сегодня считается хорошим качеством у нас. А с другой стороны, показана отрицательная сторона гостеприимства, когда она замешана на корысти, с целью ограбить государство и народ.