Добровольцы
— на фронт!
Добровольцы
— в наиболее опасные патрули!
Добровольцы
— в разведчики!
Добровольцы
— на трудную телефонную службу!
Добровольцы
— в колонну для наводки мостов!
Добровольцы
— на подводные
лодки!
Добровольцы
— в авиацию!
Добровольцы
— в штурмовые батальоны! И т. д.
и т. д. Тысячи и тысячи раз в течение четырех с половиной лет войны раздавались
эти призывы по разным поводам. И всегда мы могли наблюдать одну и ту же
картину: на такие призывы откликались безусые юноши или зрелые люди из числа
только тех героически настроенных немцев, которые забыли все личные интересы и,
полные горячей любви к отечеству, в любую минуту готовы были отдать свою
жизнь. Десятками, сотнями тысяч гибли эти лучшие люди во время войны. Вот
почему эта лучшая человеческая прослойка неизбежно становилась все тоньше и
тоньше. Те, кто не погиб, были искалечены. Немногочисленный круг уцелевших не
мог уже удовлетворительно выполнять свою социальную функцию. Чего стоит один
тот факт, что в 1914 г. у нас вербовались целые армии из числа добровольцев? А
ведь большинство из них погибло и
не могло не погибнуть, так как благодаря
преступной бессовестности наших парламентских невежд эти люди не имели
достаточной довоенной подготовки и неизбежно стали поэтому простым пушечным
мясом. В тогдашних фландрских боях пало (или было искалечено) добрых 400
тысяч человек, и заменить этот лучший слой людей у нас некем было.
Потерю этих людей нельзя исчислять только арифметически. Их гибель уже
достаточно чувствительно нарушила равновесие. Полюс худших элементов нации
неизбежно стал перевешивать. Низость, трусость и подлость неизбежно стали брать
верх. К этому надо прибавить еще следующее. Дело было не только в том, что на
полях битв массами погибали лучшие люди. Беда заключалась еще и в том, что в
это же самое время в тылу самым старательным образом консервировались именно
самые худшие элементы. На
каждого героя добровольца, смело и бесстрашно
шедшего, навстречу патриотической смерти, приходилось по меньшей мере по
одному «герою» тыла, убегавшему от смерти и сохранявшему свою драгоценную
жизнь для «пользы» родины.
Вот почему к концу войны мы и получили следующую картину: середина
принесла свои очень большие жертвы кровью; полюс лучших людей дрался
образцово и
почти весь физически погиб; полюс худших элементов к сожалению
уцелел почти весь, использовав в своих интересах многие нелепости нашего
законодательства, а главное — то обстоятельство, что мы не пустили в ход военного
устава. И вот именно эта очень хорошо сохранившаяся человеческая накипь и
сделала ноябрьскую революцию. Лагерь этот мог сделать революцию только
потому, что ему теперь не противостоял уже полюс самых лучших людей. Эти
последние в своем большинстве погибли на фронтах.
Ввиду этого приходится сказать, что германскую революцию сделал отнюдь не
сам народ. Не народные массы Германии повинны в этих каиновых делах, а только
гнусная шайка дезертиров, сутенеров и прочей сволочи.
Рядовой фронтовик с радостью приветствовал окончание кровавой борьбы и был
счастлив, что может вернуться на родину повидать жену и детей. Настоящей
внутренней связи с революцией у него не было. Он не любил революцию и еще
меньше любил ее вождей и организаторов. В течение
четырех с половиной лет
пребывания на фронте он успел позабыть даже имена этих партийных гиен и вся их
внутренняя склока была ему совершенно чужда.
Только среди одной небольшой части немецкого народа революция была
действительно популярна. Я имею в виду тот сорт людей, который под
всевозможными предлогами старался улизнуть с фронта и спрятаться в тылу. Эти
персонажи любили революцию, но тоже не ради ее прекрасных глаз, а ради того,
что она избавляла от необходимости бороться за дело родины.
Однако из популярности у таких разложившихся элементов революция не могла
себе сшить шубу. Построить государственную власть на этаких элементах было
невозможно. А между тем молодой республике нужно
было во что бы то ни стало
создать сколько-нибудь прочную государственную власть; иначе она имела все
основания опасаться, что после первого замешательства остатки лучших элементов
нашей нации все-таки объединятся и одним ударом смахнут всю эту республику.
Вожди переворота в ту пору больше всего боялись, что водоворот внутренних
беспорядков увлечет их за собой и что тут-то внезапно подымется какой-нибудь
железный кулак, который всех их опрокинет наземь. Молодой республике нужно
было во что бы то ни стало консолидировать свои силы.
Обстановка сложилась так, что республике во что бы
то ни стало нужно было
быстро создать себе вооруженную силу, ибо опираться на одну только слабую
популярность было более чем опасно.
В декабре, январе, феврале 1918–1919 гг. матадоры революции сразу
почувствовали, что у них уходит почва из-под ног. И вот они стопи озираться
кругом, где бы найти таких людей, которые захотели и смогли бы подкрепить
вооруженной силой те слабые позиции, которые дарованы были им «народною
любовью». «Антимилитаристическая» республика нуждалась теперь в солдатах. А
так как популярностью эта республика пользовалась
только в кругах сутенеров,
воров,
взломщиков,
дезертиров,
героев
тыла
и
вообще
элементов,
охарактеризованных нами выше как полюс самых худших людей, то вербовать
среди этих слоев солдат, готовых умереть за новый идеал, было бы бесполезным
делом.
Достарыңызбен бөлісу: