Моя борьба

перед чем. Обычно тогда — особенно вне Мюнхена — на наших собраниях и
господствовала такая пропорция: 10–15 национал-социалистов на 500–700
слушателей. И тем не менее ни одна провокация на наших собраниях не могла
оставаться безнаказанной. Посетители наших собраний твердо знали, что мы лучше
дадим убить себя, нежели капитулируем. И не раз действительно случалось на
наших собраниях, что маленькая горсточка наших товарищей геройски отбивалась
от громадной массы ревущих и готовых на все красных и тем не менее добивалась
своего.
Конечно если бы красные решились идти до конца, они могли бы расправиться с
нашей горсточкой; но господа красные знали, что раньше чем они перебьют наших
15–20 человек, мы наверняка раздробим черепа по крайней мере вдвое большему
количеству их сторонников. Ну, а такого риска красные не любили.
Приступая к широкой организации наших собраний, мы научились использовать
опыт и технику марксистских и буржуазных собраний.
У марксистов на собраниях издавна господствовала слепая дисциплина, так что
о попытках срыва их собраний по крайней мере со стороны буржуазных
противников не могло быть и речи. За то сами красные изощрялись в этих попытках
по отношению к своим противникам. Они достигли в этом отношении такой
виртуозности, что одно время в целом ряде областей Германии любая попытка
созвать немарксистское собрание уже рассматривалась как провокация по
отношению к рабочим. Особенно неистовствовали вожаки красных, если они
подозревали, что на каком-нибудь собрании заговорят об их собственных грехах и
разоблачат их собственную низость и ложь. Как только господа вожаки узнавали,
что предполагается созыв такого враждебного им собрания, вся красная печать
подымала неистовый вой. Затем эти принципиальные противники закона тотчас же
бежали к первому попавшемуся полицейскому и нахально заявляли, что пусть
лучше полиция сама не допустит до этой «провокации рабочих», иначе-де «будет
хуже». С каждым чиновником они говорили в соответственном стиле, учитывая,
насколько большим ослом является этот чиновник. Но если в виде исключения они
наталкивались на действительно честного немецкого администратора, а не на
жалкую тряпку, и если этот администратор не поддавался их шантажу, тогда
господа красные опять прибегали к своему испытанному средству: они заявляли,
что рабочие не потерпят «провокации пролетариев», и приглашали своих
сторонников в таком-то количестве собраться в таком-то часу, явиться на собрание
противников и «при помощи мускулистой руки рабочего положить конец этому
неслыханному позору». Надо было видеть, в какое смятение приходили трусливые
руководители буржуазных собраний, когда там появлялись господа красные. Чаще
всего одной угрозы красных бывало достаточно, чтобы устроители собрания
отказывались от самого собрания. Но если собрание не отменялось, то из трусости
его открывали по крайней мере на час позже — вместо 8 часов в 9 часов вечера. В
течение этого часа будущий председатель вступал в частные переговоры с
явившимися противниками; лебезя перед ними, он делал тридцать три комплимента
«господам из оппозиции», распространялся о том, как все устроители собрания
рады и счастливы, что оппозиция явилась на собрание (чистейшая ложь!), ибо они
уверены-де, что после обмена мнений (а свободу дискуссии он, таким образом, уже

заранее конечно гарантировал противникам), быть может, найдется общая почва и,
во всяком случае, точки зрения-де сблизятся и т. п. При этом храбрый председатель
конечно не переставал божиться, что в задачи устроителей собрания, боже упаси,
отнюдь не входит переубедить людей другой партии. Нет, пусть каждый свободно
остается при своем мнении и предоставит свободу мнений и другим. Все, о чем
председатель просит «господ из оппозиции», так это, чтобы они не прерывали
докладчика: к тому же и докладчик будет-де совсем короток, а после него сразу
начнутся прения. Неужели же уважаемые граждане хотят, чтобы и это наше
собрание явило картину братоубийственной войны в лагере немецкого народа!
В этом духе униженно изливался будущий председатель собрания. Бррр…
Господа друзья слева конечно очень мало трогались такими увещаниями. Как
только докладчик начинал свою речь, его тут же осыпали самыми бешенными
ругательствами. В конце концов докладчику приходилось собирать свои бумажки и
кончать. При этом часто получалось впечатление, что сам докладчик облегченно
вздыхал, довольный, что мучения его быстро кончились. При неистовых воплях
красных покидали эти буржуазные тореадоры арену собрания, а еще чаще просто
вылетали с собрания с разбитой головой.
Вот почему господам марксистам показалось чем-то совершенно новым то, с
чем им пришлось встретиться на наших национал-социалистических собраниях.
Сначала они приходили в помещения наших собраний в полной уверенности, что
им и здесь шутя удастся их обычная игра. «Сегодня мы кончаем с этими господами»
— так хвастливо говорили они друг другу при входе на наши собрания. И как же
удивлены бывали эти господа, что, не успев еще сделать второго цвишенруфа, они
уже вылетали из зала собрания, как перышки, и сами не понимали при этом, как они
очутились за дверями зала.
Во-первых, председатель собрания вел себя у нас совершенно по-иному.
Никогда наш председатель не унижался до того, чтобы просить противников дать
нам свободно говорить. Во-вторых, наш председатель ни в коем случае не обещал
заранее безграничной свободы дискуссий на нашем собрании, а только заявлял, что
хозяевами собраниями являемся мы, что поэтому все права на этом собрании
принадлежат нам и что каждый, кто посмеет сделать хотя бы один только
цвишенруф, сейчас же будет безжалостно удален из зала. Далее наш председатель
считал необходимым тут же заявить, что никакой ответственности за ту судьбу,
какая может постигнуть скандалистов, мы на себя не берем. Если останется время и
если мы будем считать это полезным, то мы откроем некоторую дискуссию, если же
нет, то не откроем. Затем председатель без дальних слов объявлял собрание
открытым, и наш докладчик тотчас же приступал к докладу. Уже одно это вызывало
изумление противников. Но далее в нашем распоряжении были еще, хотя и
малочисленные, но превосходно организованные отряды, имевшие задачей охрану
порядка на собраниях. Буржуазные партии обыкновенно вербовали распорядителей
собрания из числа старых почтенных людей, которым право на уважение и
авторитет давал их преклонный возраст. Но так как натравливаемая марксистами
толпа плевать хотела на преклонный возраст, то пользы от этих распорядителей на
буржуазных собраниях ровным счетом никакой не получалось.

Я в самом начале провел ту мысль, что отряды наших распорядителей на
собраниях должны принципиально состоять только из молодежи. Наши отряды
состояли частью из моих ближайших товарищей по фронту и по военной службе
вообще, частью же из молодых партийных товарищей, недавно вступивших в наше
движение. Я воспитывал этих товарищей в той мысли, что террор можно сломить
только террором, что успех на нашей земле сужден только тем, у кого будет
достаточно решимости и мужества, что мы ведем борьбу за такую великую идею, за
которую не грех отдать последнюю каплю крови. Это молодежь воспитана была
нами в той мысли, что если уж приходится дело решать силой, то наилучшей
тактикой будет всегда наступление. Вот почему уже в очень скором времени все
узнали ту истину, что наши отряды — это не члены дискуссионного клуба, а люди,
проникнутые воинским духом и всегда готовые бороться не на жизнь, а на смерть.
Как страстно жаждала эта превосходная молодежь именно боевого лозунга!
Как презирало это фронтовое поколение, как ненавидело оно буржуазную
слабохарактерность и трусость!
Эта превосходная молодежь теперь воочию убедилась, что ноябрьская
революция была результатом только слабости и трусости буржуазных
руководителей. Физической силы, чтобы защитить интересы немецкого народа,
хватило бы и в ноябре 1918 г. Для этого не хватило только стойкости и ума у
руководителей. Как радостно сияли, бывало, глаза этих молодых товарищей, когда я
все это им разъяснял и вновь и вновь доказывал им, что самые мудрые идеи ни к
чему не приведут, если у нас не хватит физической силы их защитить, что
милосердная богиня мира нисходит только к сильному и что действительно
прочный мир могут завоевать лишь те, кто опирается на реальные силы. Только
теперь эта молодежь действительно поняла идею всеобщей воинской повинности в
ее подлинно великом значении. Теперь она убедилась, сколь мертвенно было то
толкование, какое давали этой идее старые чиновничьи души. Теперь моя молодежь
поняла, что смысл этой идеи заключается в подлинно героической борьбе за
существование своего народа, а не в борьбе за мертвый авторитет мертвого
государства.
И как превосходно выполняла свою задачу эта наша прекрасная молодежь!
На каждого нарушителя порядка на наших собраниях наши отряды налетали как
стая хищных птиц. Они совершенно не считались с количеством противников.
Пусть врагов в зале было в десять раз больше, пусть их ранили, пусть убивали —
все равно, каждый из этих молодых людей знал, что он выполняет великую
священную миссию, что на нем лежит дело защиты нашего великого движения. Уже
к концу лета 1920 г. организация этих наших отрядов приняла определенные
формы. Весною 1921 г. мы стали формировать из них сотни, которые в свою
очередь подразделялись на более мелкие единицы.
Это стало совершенно необходимо, ибо тем временем собрания наши стали все
больше и больше разрастаться. Все чаще и чаще приходилось нам прибегать к
самым большим залам в Мюнхене. В течение осени и зимы 1920–1921 гг. в самых
больших помещениях в Мюнхене сплошь и рядом собиралась именно наша

аудитория. 

жүктеу/скачать 3,18 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: