Моя борьба

придавали движению серьезного значения. Это больше всего мешало нашему
успеху. В эту полосу наши собрания состояли только из шести, семи, максимум
восьми человек, и главная трудность заключалась в том, чтобы именно этому
небольшому кругу лиц внушить несокрушимую веру в великое будущее нашего
движения.
Подумайте только. На наших собраниях присутствуют шесть-семь бедняков,
людей без имени. И вот эти-то люди должны взять на себя задачу выковать великое
движение, которое должно суметь сделать то, что не удалось громадным массовым
партиям, а именно: воссоздать германское государство более могучее, более
прекрасное, чем оно было когда-либо в прошлом. Если бы в ту пору на нас
нападали, если бы нас даже только стали высмеивать, мы были бы уже счастливы,
ибо самое тяжелое для нас было то, что нас совершенно не замечали. От этого мы
страдали в ту пору больше всего, в особенности я лично.
Когда я вступил в этот небольшой кружок, конечно не могло быть еще и речи ни
о партии, ни о серьезном движении. Я уже описал выше первые свои впечатления от
первых встреч с этим кружком. В ближайшие недели я еще и еще раз убедился в
том, как печально положение этой так называемой партии. Картина была
действительно удручающая. Партия не имела в своем распоряжении ничего,
решительно ничего. И в то же время небольшая партия представляла собою
парламент в миниатюре, т. е. как раз тот самый институт, которому она объявила
борьбу. В этой нашей маленькой партии вопросы тоже решали большинством
голосов. И в то время как в настоящих парламентах люди до хрипоты в течение
целых месяцев спорили по поводу все же значительных проблем, в нашем
маленьком кружке бесконечно препирались по вопросу о том, как ответить на то
или другое несчастное письмишко.
Более широкие круги народа конечно совершенно не имели представления о
нашей тогдашней работе. Ни один человек в Мюнхене не знал нашу партию даже
только по имени, если не считать полудюжины ее сторонников и их немногих
знакомых.
Каждую среду в одном из небольших мюнхенских кафе собирался, так
называемый комитет. Раз в неделю происходили дискуссионные вечера. И так как
весь состав членов «партии» исчерпывался составом комитета, — то люди конечно
были одни и те же. Задача заключалась теперь в том, чтобы выйти за пределы
небольшого кружка, завоевать хоть некоторое количество новых сторонников. А
еще важнее было каким угодно способом вделать сколько-нибудь известным наше
движение в более широких кругах.
С этой целью мы прибегали к следующей технике. Раз в месяц, а затем и раз в
две недели мы пытались созывать «собрания». Приглашение на эти собрания мы
писали от руки, затем на пишущей машине, и вначале сами раздавали эти
приглашения. Каждый из нас обращался к своим личным знакомым и убеждал их
явиться на собрание.
Результаты были очень жалкие.
Я отлично помню, как я сам лично в эту пору раздал около 80 таких

приглашений и как вечером мы сидели в помещении собрания и с нетерпением
ждали прихода «масс».
Наступило время собрания. Мы прождали еще лишний час и — никого не
дождались. «Председателю» пришлось открыть «собрание» при тех же семи
посетителях.
Затем мы перешли к тому, что стали размножать свои приглашения в одной
конторе пишущих машин. Успех выразился в том, что на ближайшие собрания
стало приходить на несколько человек больше. Медленно и постепенно выросло
количество посетителей до 11, 13. затем 17, 23 и наконец 34 посетителей.
Собрав крохотные суммы в нашем небогатом кругу, мы наконец смогли дать
первое объявление о собрании в газете, а именно, в тогдашнем независимом органе
«Мюнхенский наблюдатель». Успех оказался поразительным. Мы назначили
собрание в погребе мюнхенской Придворной пивной (не смешивать с большим
залом этой пивной) — в небольшом помещении, вмещавшем не более 130 человек.
Мне лично это помещение казалось тогда большим залом, и каждый из нас боялся,
удастся ли в этот вечер заполнить посетителями такое «громадное» помещение.
В 7 часов вечера в помещении было 111 человек, и, мы открыли собрание.
Вводный доклад прочитал один мюнхенский профессор. Мне же предстояло
выступить вторым докладчиком — впервые на публичном собрании.
Тогдашний наш председатель партии, г. Харер, считал все это предприятие
очень рискованным. Этот в высокой степени порядочный господин был твердо
убежден в том, что я, Гитлер, обладаю очень разносторонними способностями, но
не обладаю только одной, а именно — не являюсь оратором. Разубедить его в этом
не было никакой возможности и впоследствии.
Тем не менее он оказался неправ.
На этом собрании мне было предоставлено слово на 20 минут. Я говорил
полчаса. И то, что я раньше только инстинктивно чувствовал, то было теперь
доказано на практике: говорить я умею! В конце моей получасовой речи слушатели
были совершенно наэлектризованы. Их энтузиазм для начала выразился в том, что
на мой призыв поддержать движение материально тут же на месте было собрано
300 марок. Это сняло у нас гору с плеч. Нищета нашей партии в эту пору была так
велика, что у нас не было средств, чтобы напечатать первые тезисы, не говоря уже о
том, чтобы печатать воззвания. Теперь был создан первый маленький фонд,
который давал возможность покрыть хотя бы самые необходимые расходы.
Но успех этого первого более крупного собрания имел значение еще в другом
отношении.
В ту пору я предпринял первые шаги, чтобы ввести в состав комитета некоторое
количество более свежих молодых сил. В течение военных лет я завязал
дружественные связи с большим количеством верных товарищей. И вот под моим
влиянием эти люди начали вступать в ряды нашего движения. Это были все
энергичные молодые люди, привыкшие к дисциплине и вынесшие из военной
службы то мнение, что невозможного на свете нет, стоит только как следует

захотеть.
Насколько такой приток свежей крови был нам действительно необходим, я смог
убедиться уже через несколько недель совместной работы.
Тогдашний первый председатель нашей партии, г. Харер был журналистом и для
журналиста обладал достаточно разносторонним образованием. Но у него был один
большой недостаток, крайне важный для партийного вождя: он не был массовым
оратором. Он работал очень прилежно и добросовестно, но у него не было большого
размаха; может быть, это тем и объяснялось, что он не был крупным оратором.
Господин Дрекслер, являвшийся тогда председателем местной мюнхенской группы,
был рабочий. Большого ораторского дарования у него тоже не было, кроме того, он
не был и солдатом. Он не служил на военной службе, не был мобилизован и во
время войны. Человек он был физически слабый и недостаточно решительный, и
ему не хватало как раз тех данных, которые необходимы для того, чтобы оказывать
закаляющее влияние на мягкие натуры. Таким образом оба председателя сделаны
были не из того материала, который нужен людям, чтобы внушать фанатическую
веру в победу движения, будить железную энергию и, если нужно, с грубой
решимостью устранять с дороги все препятствия, мешающие росту новой идеи. Для
этого нужны были люди соответствующих физических и идейных качеств, люди,
которые усвоили себе те военные добродетели, которые можно характеризовать так:
быстры и ловки как гончие, упруги и упорны как кожа, тверды и несгибаемы, как
крупповская сталь.
Я сам в ту пору больше всего еще был солдатом. В течение шести лет военной
службы во мне выработались привычки, которые как и сама тогдашняя внешность
моя должны были казаться довольно чуждыми этому кружку. Я тоже разучился
понимать смысл слов: «это невозможно», «это не удастся», «на это нельзя
рискнуть», «это еще слишком опасно» и т. п.
Конечно затеянное нами дело действительно было очень опасно. Во многих
местностях Германии в 1920 г. собрание национально настроенных людей, открыто
апеллирующих к широким массам, было, попросту говоря, еще невозможным.
Участников таких собраний просто избили бы и разогнали. Для этого не
требовалось больших усилий. В те времена даже большие массовые собрания
буржуазных партий разбегались при появлении дюжины коммунистов, как зайцы от
собак. Но господа красные сами превосходно знали, сколь безвредно и невинно
было большинство тогдашних собраний буржуазных партий, больше похожих на
скучные клубы развлечений. Преследовать такие безвредные собрания красные не
давали себе труда. Зато они особенно беспощадно обрушивались на такие собрания,
которые казались им опасными. Тут они прежде всего пускали в ход самое
надежное оружие — насилие и террор.
Самыми ненавистными для этих марксистских обманщиков неизбежно должны
были явиться те люди, которые поставили себе сознательной задачей вырвать
широкие массы народа из-под монополистического влияния марксистских
еврейско-биржевых партий и вернуть эти массы под знамена нации. Уже одно
название «немецкая рабочая партия» раздражало этих господ до последней степени.
Нетрудно было понять, что при первом же удобном случае нам придется

встретиться в серьезном бою с этими, тогда еще пьяными от победы марксистскими
шайками.
В узком кругу нашей тогдашней партии сильно побаивались этого столкновения.
Люди боялись, что нас побьют. Отсюда стремление поменьше выступать на
публичной арене. Люди опасались, что первое же наше собрание будет сорвано и
что это может привести к гибели все движение. Мне было нелегко убедить коллег,
что этого столкновения не следует избегать, что, напротив, надо идти навстречу ему
и запасаться тем оружием, которое одно только является защитой против
насильников. Террор можно сломить только террором, а не духовным оружием.
Исход первого же собрания усилил мою позицию. Теперь явилась уже решимость
созвать второе, более крупное собрание.
Около октября 1918 г. в пивной «Эберл» состоялось второе более крупное по
размерам собрание. Тема: Брест-Литовск и Версаль. Докладчиков было целых
четыре. Я лично говорил около часа и имел больший успех, нежели на предыдущем
собрании. Посетителей было несколько больше 130. Не обошлось без попытки
сорвать собрание, но мои коллеги раздавили эту попытку в зародыше. Скандалистов
спустили с лестницы, изрядно избив их.
Две недели спустя, в том же помещении состоялось следующее собрание. Число
посетителей было уже за 170, — для данного помещения достаточно большая
аудитория. Я выступал опять, и опять мой успех был больше предыдущего.
Я стал настаивать на том, что нужно устроить собрание в гораздо большем зале.
Наконец нам удалось найти такой зал в другом конце города. Это был ресторан
«Германская империя» на Дахауэрштрассе. На это первое собрание в новом
помещении народу пришло поменьше: около 140 человек. В комнате опять начались
колебания. Наши вечные пессимисты начали утверждать, что мы устраиваем
собрания «слишком» часто. В комитете здорово поспорили. Я защищал ту точку
зрения, что в таком большом городе как Мюнхен с его 700 тысяч жителей можно бы
устраивать и десять собраний в неделю. Я убеждал товарищей не поддаваться
упадку настроения после первой же маленькой неудачи, доказывал, что избранный
нами путь единственно правильный и что, если мы будем настойчивы, то успех
придет наверняка. Вообще вся зима 1919/20 г. сплошь была посвящена тому, чтобы
внушить товарищам веру в непобедимую силу нашего молодого движения и
поднять эту веру до той степени фанатизма, который двигает горами.
Ход и исход следующего собрания сразу же оправдали мою точку зрения. Число
посетителей опять поднялось до 200 с лишним, внешний успех ораторов был велик,
и в финансовом отношении мы также получили хорошие результаты.
Тотчас же я стал настаивать на устройстве следующего собрания. Оно
состоялось менее чем через две недели, и на него пришло уже 270 человек.
Спустя две недели мы уже в седьмой раз пригласили в то же помещение всех
наших друзей и сторонников. Пришло более 400 человек, и зал уже с трудом мог
вместить всех желающих.
В эту именно пору происходило внутреннее формирование нашего молодого
движения. В нашем небольшом кругу дело частенько доходило до крупных споров.

С разных сторон — как это, увы, бывает и в нынешние дни — нас критиковали за
то, что мы называем наше молодое движение «партией». Я в этом взгляде всегда
видел и вижу сейчас узость умственного кругозора и полную непрактичность тех,
кто так говорит. С этой критикой всегда выступали и выступают те, кто не умеет
отделить внешнее от внутренней сути и кому хотелось бы непременно навязать
нашему движению возможно более громко звучащее имя, заимствованное
непременно из очень древней эпохи.
Нелегко было мне тогда убедить людей в том, что всякое движение, какое бы
название оно себе ни присвоило, всегда будет являться только партией вплоть до
того момента, пока цели этого движения не воплотятся в жизнь.
Если тот или другой деятель привержен к определенной смелой идее,
осуществление которой он считает полезным для всего человечества, то он начнет с
того, что будет искать себе сторонников, которые были бы готовы вместе с ним
бороться за его идею. И если даже задача данного деятеля и представляемого им
движения предполагает уничтожение всяких партий и ликвидацию всякого
раздробления нации, — все равно начать приходится с образования новой партии,
которая будет существовать вплоть до того момента, когда провозглашенная ею
цель осуществится в жизни. И если наши старомодные народнические (фелькише)
теоретики, которые сильны только на словах, но никогда не умели достигать
практических успехов, пытались наделить партию очень пышными названиями, то
дело от этого ни капельки не менялось. Это только игра в словечки и
фокусничество.
Напротив!
Если что и противоречит народническому (фелькише) пониманию в лучшем
смысле этого слова, так это именно швыряние пышными названиями, к тому же
заимствованными из старогерманского периода нашей истории и совершенно
неподходящими к современности. Такие совершенно никчемные попытки к
сожалению имели место очень часто.
Вообще и в те времена и в более поздний период мне не раз приходилось
предостерегать друзей против этих народнических школяров, которые дать
движению ничего не могут, но зато обладают самомнением совершенно
невероятным. Молодому движению может очень сильно повредить приток в его
ряды таких людей, которые приносят ему только заверение в том, что они вот уже
30 или 40 лет защищают «ту же» идею. В конце концов, если люди 30 или 40 лет
боролись за, так называемую, идею и не имели при этом ни малейшего реального
успеха; если они не только не завоевали победу своей идее, но не сумели помешать
победе противоположной идеи, — то ведь это лучшее доказательство того, что эти
люди никуда не годятся. Самая большая опасность заключается в том, что такие
натуры не склонны стать просто рядовыми членами партии, а претендуют на роль
вождей. На эту роль по их мнению дает им полное право их давняя деятельность.
Но горе молодому движению, если оно попадает в такие руки. Если тот или другой
коммерсант в течение 40 лет подряд умел только систематически губить свое
предприятие, то ведь всякий поймет, что такому человеку не следует поручать
организовывать новое предприятие. То же самое приходится сказать о древних

народнических (фелькише) Мафусаилах, которые в течение нескольких десятилетий
умели только губить великую идею и приводить ее к окостенению.
Лишь немногие из этих людей приходили в ряды нашего нового движения,
чтобы действительно честно служить ему. Большинство же пробиралось в наши
ряды для того, чтобы продолжать тянуть свою собственную волынку и получить
возможность проповедовать свои прежние старинные идеи. Ну, а что это были за
идеи, это даже трудно пером описать.
Самым характерным для этих натур является то, что у них всегда на устах
примеры из эпохи старогерманского героизма, что они постоянно болтают о седой
старине, о мечах и панцирях, каменных топорах и т. п., а на деле являются самыми
отъявленными трусами, каких только можно себе представить. Размахивая в
воздухе зазубренными жестяными мечами, натягивая на себя страшную шкуру
медведя и напяливая на голову самый страшный головной убор, они для текущего
дня проповедуют борьбу посредством так называемого «духовного оружия» и
разбегаются как зайцы при появлении первой же группки коммунистов с
резиновыми палками в руках. Будущие поколения никак не смогут увековечить
образа этих людей в новом героическом эпосе.
Я слишком хорошо изучил этих господ, чтобы испытывать к их фокусничеству
что-либо другое, кроме чувства презрения. В народной массе они вызывали только
смех. Появление таких «вождей» было только на руку евреям. Для евреев это были
подходящие защитники идеи нового германского государства. К тому же претензии
этих господ совершенно чрезмерны. Они считают себя умнее всех, несмотря на то,
что все их прошлое красноречиво опровергает такую претензию. Наплыв подобных
людей становится настоящей карой божией для честных прямодушных борцов,
которые не любят болтать о героизме прошлых веков, а хотят в наш нынешний
грешный век на деле выказать хоть немножко собственного практического
героизма.
Довольно трудно бывает разобраться в том, кто же из этих господ выступает так
только по глупости и неспособности, а кто из них преследует определенные цели.
Что касается, так называемых, религиозных реформаторов старой германской
марки, то эти персонажи всегда внушают мне подозрение, что они подосланы теми
кругами, которые не хотят возрождения нашего народа. Ведь это же факт, что вся
деятельность этих персонажей на деле отвлекает наш народ от общей борьбы
против общего врага — еврея и распыляет наши силы во внутренней религиозной
распре.
Все это вместе взятое служит только лишним мотивом к тому, чтобы добиваться
создания действительно сильного и централизованного авторитетного руководства
нашего движения. Только при наличии такого руководства можно обезвредить эти
сомнительные элементы. Нет ничего удивительного в том, что именно из кругов
этих народнических (фелькише) Агасферов и вербуются наиболее озлобленные
противники централизованного сильного руководства нашего движения. Они
ненавидят эту силу именно за то, что она не дает им вредить движению.
Недаром же наше молодое движение сразу приняло определенную программу, в

которой термин «народничество» не употребляется ни разу. Этот термин не годится
именно в силу своей расплывчатости. Вот почему он и не смог стать базой нашего
движения и критерием принадлежности к нему. Чем «шире» это понятие, чем
больше толкований допускает оно, тем больше будет охотников использовать этот
псевдоним. Если бы мы приняли такой неопределенный и допускающий множество
толкований критерий, это привело бы только к тому, что вся наша политическая
борьба потеряла бы свое единство и цельность, ибо каждый стал бы вкладывать в
это понятие то, что ему заблагорассудится.
Разве не грустно видеть и теперь, как среди тех, кто на шляпе своей носит лозунг
«фелькиш» 
(«народник»), 
каждый 
толкует 
этот 
лозунг 
так, 
как 
ему
заблагорассудится. Известный баварский профессор, воюющий только при помощи
пресловутого «духовного оружия» и аккуратно пресмыкающийся перед Берлином,
толкует этот лозунг как преданность монархии. Эта ученая головушка забывает
конечно при этом, что как раз наши немецкие монархи последней эпохи имели
очень мало общего с «народом». Такой связи не сконструирует и сей ученый, ибо
трудно найти что-либо менее «народное», чем большинство наших монархий. Если
бы это было не так, то оные монархии не исчезли бы или исчезновение монархий
было 
бы 
тогда 
доказательством 
именно 
неправоты 
«народнического»
мировоззрения.
Так и получается, что в это понятие каждый вкладывает то что хочет. Но именно
поэтому оно никуда не годится как лозунг нашего политического движения.
Не буду дальше распространяться о полной непрактичности, о полном
непонимании народной души этими народническими святителями XX столетия.
Беспомощность их достаточно доказана тем, что в левом лагере над ними только
снисходительно смеются. Пусть болтают, говорят о них левые, пренебрежительно
маша на них рукой. Кто на этом свете не сумел даже добиться того, чтобы его
ненавидели враги, тот сам малого стоит. Дружба со стороны этаких людей не только
не имела цены для нашего молодого движения, но была прямо таки вредна. В этом и
заключалась одна из причин того, что мы, во-первых, выбрали термин «партия», а
во-вторых, назвали себя: 

жүктеу/скачать 3,18 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: