Н. У. Шаяхметов, тарих ғылымдарының докторы

2. Уәлиханов Ш. Кенесары туралы Мұса Шорманұлының әңгімесі // Жұлдыз. 1990. – № 8. -198-203 бб.

3. Маргулан А. О характере исторической обусловленности казахского эпоса // Известия КазФАН СССР. Серия историческая. – 1946.

4. Әлімбай Н. Дәстүрлі қазақ қоғамын зерттеудің ілкімді принциптері жөнінде қысқаша номадологиялық дискурс, немесе жалпытеориялық проекция / Евразийский ежегодник: Сб. науч. ст., посвященный памяти профессора К. А. Акишева. – Астана: Изд. ЕНУ им. Л.Н. Гумилева, 2005. – 484 с. – 163 б.

5. ҚР БҒМ ОҒК, Бума № 1611 – Қазақ рулары туралы / Жинауш. Ә. Ыбыраев (араб әрпі). – 1959.–20б.

А.Б. Анасова

Қостанай қ., Қазақстан

ҚАЗАҚ ЭПОСТАРЫ – ТАРИХИ ДЕРЕК РЕТІНДЕ
Әр халықтың батырлық жыры ең алдымен сол халықтың басынан кешірген сан қилы тарихи оқиғалармен тікелей байланысты. Бұлардың барлығы да ел тарихына, жер тарихына, ғасырлар бойы қазақ даласында қоныс тепкендердің рухани дүниесіне үңіліп, елінің, жерінің тарихынан хабардар болғысы келетіндер үшін ой саларлық жырлар.

Эпостық жырлардан біз қазақ халқының тағдыр - талайын, тарихи және көркем ойлау ерекшеліктерін, сонымен қатар рухани - интеллектуалдық деңгейін де байқаймыз.

Эпос-мәдени құбылыс. Бірақ оның арқауында нақты бір ру, тайпалардың этникалық тарихы жатады. Осы белгісі мәдениеттің де белгілі дәрежеде этникалық қызмет атқаратынын байқатады.

Батырлар жыры көбінесе Отанын сыртқы жаулардан қорғау, өз елін басқаларға тәуелді етпеу тілегін қамтиды, сол идеяны берік ұстайды.

Рухани ескерткіш «Қырымның қырық батыры» жырының мәтінімен танысқан кез-келген оқырман пікірімізге келісер еді. «Жыр» мәтіндері бастан-аяқ өзінің «Ноғайлы» деген елдің бір кездегі тарихына, өткеніне арнап шығарылғанын аңғартып тұрады. Эпос айтуышының алдына қойған басты мақсаты «Ноғайлының тұтас тарихын» оның кейінгі ұрпақтарының тарихи жадынан шығармау, ұмыттырмау екені сезілетін.

Шындығында, осынау сауал ХҮІІІ – ХІХ ғасырларда туып, ХХ ғасырдың басында жаңғырған болатын. Әсіресе «Ноғайлы жырларының» ел арасынан жазылып алынған түрлі нұсқалары ғылымда белгілі болғаннан-ақ жырлардың «иесі» (Кавказ, Қырымдағы ноғай әлде қазақ) даулы болды.

Алтын Орда ыдырағаннан кейін орнында пайда болған көшпелі мемлекеттің бірі Ноғай Ордасы туралы, оның басындағы үш қара түнек кезеңдер [3] ішкі қырқыстар, Ресей саясаты, кейінгі бөліну, Кіші жүз құрамындағы Ноғайлы тайпалары жазба деректемелермен қатар, отандық және шетелдік тарих ғылымының жетістіктері арқылы нақтыланып, ашылды. Жырда осы кезеңнің көрінісі тарихи шындықтан (ел билеушілер есімідері, халық жауы, осы тарихи сананы жаңғыртқан «қалмақ билігі», ноғай билеушілерінің таусылмайтын алауыздықтары т.б.) ауытқымаған.

Жырларда қазақ тархының дерек көзі деп бірден таныған, ол туралы алғашқы зерттеулерінің иесі С.Сейфуллин жазатын: «...Орыстың кейбір тарихшылары: «Қазақтың ертеден қалған өзінің әңгіме - жырлары жоқ. Ертедегі батырлар жырлары деп өзінікі қылып жүргендері Ноғайдікі...дейді» [4.298] деген кезеңдер болған.

«Едіге» жырындағы негізгі оқиғалар өрістейтін мекен - Алтын Орда мемлекетінің шегі. Негізгі кейіпкерлер өмірде жасаған, өз кезінде кеңінен танылған нақты адамдар, бұлардың жырға өзек болған іс-әрекеті араласқан оқиғалары - тарихи шындық ауқымында.

«Едіге» батыр жыры туралы кең де кемел пікір айтушылардың бірі күрескер ақын, әрі қоғам қайраткері С.Сейфуллин болатын. Алдымен жырдың қандай тарихи дәуір туындысы екеніне жауап айтылған: «Қоспа ертектерін жапсырма «кереметтерін» былай тастағанда қазақтың ескі ел әдебиетіндегі бұл Едіге батыр әңгімесінің Алтын Орда іріп-шіріп бастаған кездегі заманның оқиғаларына бірсыпыра меңзейтін жәйттері көрінеді», - дейді [5.185] ол.

С.Сейфуллин Тоқтамыс пен Едігенің дау-таласында елдің Едігенің тілеулісі болуының себебін де тарихи оқиғалармен дәлелдейді. Зерттеушінің пайымдауынша, ноғайлардың бір бөлігі хандар зорлығының салдарынан Қырымнан жер ауып, Еділ мен Жайыққа босқаны, сол үшін үстем билеушілерге кекті болуы себепті олар Едігенің күресін барынша қолдаған.

Едіге тұлғасы халықтың жадында «Едіге деген ер еді, елдің қамын жер еді» деген ұғыммен қалыптасып қалған. Жыр мәтініндегі басқа анторпонимдер Нұраддин, Мұса, Орақ, Мамай, Смағұл, Ормамбет, Қарасай, Қази, Шора, Алшағыр, Көкше т.б. нақты өмірде болған жандар екені, олардың Ноғай Ордасының билері мен мырзалары атанып, жүргізген іс-әрекеттері В.М.Жирмунскй, В.В.Трепавлов еңбектерінде зерттелді. Эпоста бәрі дерлік дербес жырдың тақырыбына айналған. [6]

Ал, «Қобыланды батыр» жырындағы оқиғалар қыпшақтар мен қызылбастар, қалмақтар арасында болды. Келтірілген эпостағы жер аттары, қыпшақ елі, бәрі де тарихи деректер. Демек, бұл жағынан жыр мен тарих арасында еш қайшылық жоқ. Бұл жырда аталған кез, ондағы оқиғалар шындыққа сәйкес келеді.

Олай деуімізге бірнеше дәлел келтірейік: «Қобыланды батыр» жырының Марабай, Мергенбай, Біржан, Досжан жырлаған нұсқалары қыпшақтар мен қызылбастардың арасында көп заманға созылған қарым-қатынастарды, алыс-тартыстарды көрсетеді. Қыпшақтардың Қобыланды бастаған батырларының шетелдік жау қызылбастарға қарсы жүргізген ерлік күресі суреттеледі. Сонда қыпшақ еліне бірінші болып ұрынатын қызылбастың Қазан ханы болады. Мысалы, жырдың Мергенбай айтуындағы нұсқасында:

Бұл келтірілген үзіндіде аталған Қазан қызылбастардың ханы Қазан болуы мүмкін. Жырдағы Қазан ұрыншақ, көрші елдерге шабуыл жасап, оларды өзіне бағындырып алу үшін күреседі. Оның бұл әрекеттері көрші елдердің жерін, малын олжалап алуы және олардың «бағынбаған» адамын қырып-жойып жіберуін тарихи факті деуге болады. Бұған қарап жырдағы Қазан қызылбастарының жаулық әрекетін көрсетуге болады.

Қазан хан ноғайлы қазақтың Қырлы қала, Сырлы қала дейтін екі шаһарын оп-оңай басып алды.

Бүл хабар елден-елге тарап кетті. Қазанның қарақшылығын естігенде қырық мың қияттың батыры Сейілұлы Қараман өзінің қарауындағы қырық мың әскер қол жинап, күндік жердей айналысы ат шаптырым айтақырға шатырын тікті. Сол кекті қайтармақшы болып Қараман, Аққозы, Қарақазы, Қосдәулет аттанды. [8.177]

Қаланың бекіністерінің қандай екенін біліп, Қараман, Қарлыға, Қобыланды, Орақ төрт батыр бас қосып, шабуыл салады, елді жаудан босатып, Қараспан тауына қайта қондырады.

«Қобыланды батыр» жырына арналған сын мақаласында Ә. Бөкейханов оны Тоқтамыстың тоғыз батырының бірі ретінде атап, XIV ғасырда өмір сүрген деп мөлшерлеген. Эпостық жырдың арқауында ежелгі ру - тайпалар тарихы жатады деген ойды М. Әуезов еңбектерінен де аңғарамыз. Эпос ноғайлы, қыпшақ, қырғыздар бір ел болып жүрген кездері туған деген ғалым халықтық топонимияға сүйеніп, Қобыландыны тарихта болған адам деп біледі. Жалпы қазақ эпосындағы батырлар тұлғасына келгенде М.Әуезов олардың бәрі «Ертеде туғандары да, кейінірек шығарылғандары да - анық тарихи оқиғаларға негізделген ал басты -басты кейіпкерлері тарихта болған адамдар». [9.426]

«Алпамыс» жырының ерекшелігі - ондағы тайпалар ірі этникалық бірлестікке де бірікпейді, кіші субэтностық тармақтарға да жіктелмейді. Бұл белгі қоңырат елінің эпикалық жауы - қалмақтарға да қатысты.

Ер Тарғын - халқымыздың қанатты қиялынан туған ертегі қаһарманы емес, қазақтың қара құласын қақ жарып шыққан төл тумасы. Ел тарихының төрінен өз орнын алған, өмірде шынайы болған тұғыры биік тұлға.

Қазақ эпосында өмір шындығының елесі-тарихи есімдер, жазба деректерге түспеген мәліметтер, сан-алуан ономастикалық деректер, ел естелігі мен эпос арасындағы байланыс, тарихи құбылыстардың халықтық бағасы, тайпа атаулары мен этникалық үрдіс көріністері сақталған. Оның бәрі қазақ тарихына қатысты мәліметтер.

Қазақ эпосының құнды белгілерінің бірі - әлеуметтік сана. Оның қызметі аға буын тәжірибесін кейінгі ұрпаққа жеткізуінде. Эпостық жырлардың бізге этникалық болмысында жетуі осы әлеуметтік естелік жемісі. Ол кейінгі қоғамдық өзгерістерді әп-сәтте қабылдай қоймайтын. Өзінің алғашқы болмысына берік құбылыс.

Сонымен, қорытындылай келе батырлар жыры тек әдебиеттік мұра емес, қазақ халқының өткендегі тұрмысынан, экономикасынан, қоғамдық-тарихтық болмысынан бағалы деректер бере алатын құнды материал. Әрине, тарихи мәліметтерге ел - қиялы қосқан қоспа жайларда араласады. Шындық өмір елесімен қатар ертегілік әсерлеу де басым болады. Соған қарамастан, қазақ тарихының кейбір мәселелері жайлы құнды деректер алуға болады.

Бүгінгі күннің талабы халқымыздың осы мол мұрасын өткен тарихымызды зерттеуде дерек ретінде пайдалануға бола ма, болса қалай пайдаланамыз деген мәселелерді алдымызға қоюда. Бұған біз дерек ретінде пайдалануға толық болады деп айтар едік. Бұл деректердің артықшылығы бар: оларды халықтың өзі қалдырғандығында.

Бұл реттен белгілі эпостанушы Ш.Ыбраевтың: «Эпостың негізі - тарихи шындық. Әсіресе, ол эпосты тудырған ортаға, халықтың жер - су атауларына тікелей қатысы бар» - деген пікірінің маңызы зор.

Қазақ эпостары - қазақ тарихының келелі кезеңдері оқиғаларынан хабар, дерек бере алатын рухани қазына. Тарихтың аты-тарих. Оны бір арнайы жазылған жұмыста және осындағы ой-түрткіні жеткізіп беруге мүмкін емес.

Сондықтан бұл мақалада қазақ эпостарындағы қазақ тарихының кейбір мәселелерін қарастырып , оны тарихи дерек, тарихи шындық екенін дәлелдеуге тырыстық.

2. Хошниязов Ж.Ш. Историко-фольклорная характеристика каракалпакской версии эпоса «Алпамыш» Т. 1978.

5. Сейфуллин С. Шығармалары. Қазақ әдебиеті. Алматы: Қазақ көркем әдебиет баспасы, 1964. Т.6. 456 б.

6.Трепавлов В.В. История Ногайской Орды. М. Восточная литература РАН, 2002. 752 с.

7. Сейфуллин С. Қазақ әдебиеті. Алматы. 1932. 185 бет.

13.Сарбас Ақтаев, Ақас Тажутов.Ер Тарғын-қаһарлы Иванның жекжаты // Ақиқат. №10. 2011

Современные задачи исторической науки требуют от исследователей самого серьезного отношения к шежире, как базовому и ключевому источнику по истории казахского народа. Задачи которые ставил перед собой еще тысячу лет назад Махмуд Кашгари (Х1 в.) еще не потеряли свою актуальность перед исследователями истории тюркских народов: «Для написания этой книги я использовал мудрые слова, шежире ( в тексте перевода : сежілер Ж.А.), пословицы и поговорки, стихи и поэмы, реже (эпические поэмы – Ж.А.) и художественную прозу» (Кашгари, т.1, с.31). Вовлечение в научный оборот материалов казахского шежире требует серьезной теоретико-методологической работы и должно опираться на имеющийся опыт изучения устной традиции в исторической науке.

В европейской науке попытки анализа устной исторической традиции и использование ее в качестве исторического источника по отношению к истории бесписьменных народов, начались еще в начале XX века. В целом, эти попытки появились не на пустом месте, все предшествующее развитие истории, как особой отрасли знания, основывалось на усиленной эксплуатации исторических преданий, эпических или же лирических поэм прошлого, мифов и различных легенд. Чтобы убедиться в этом, достаточно пролистать «Историю в девяти книгах» Геродота или же сочинения любого другого историка эпохи античности. Подобная традиция не ограничивается границами античного мира и прилегающих регионов. Ранняя историография Востока также строилась на материалах устных исторических традиций. Однако, со временем письменных материалов стало больше и западные историки поставили под сомнение вопрос об объективности научного исследования, не опирающегося на письменные источники. Такие взгляды выражены и в высказываниях английского ученого Хью Тревора-Ропера по отношению к африканской истории: «Возможно, в будущем появиться какая-то африканская история… Сейчас же она не существует: есть лишь история европейцев в Африке. Все прочее – темнота…, а темнота не является предметом истории» (Хью Тревор-Ропер, с.67).

Второй аргумент критиков – отсутствие в традиционных обществах, в западном и восточном понимании, профессиональной группы историков. Как правило, занятие историей опять же ассоциируется с летописаниями, ведением записей событий и фактов, династийных хроник. Следует подчеркнуть, что чувство истории – осознанное и сакральное отношение к истории, характерное для многих безписьменных народов, и для кочевников в большинстве случаев, противниками устной традиции не берется в расчет. Здесь не место для критики современных историков Казахстана или же анализа их трудов (эта тема заслуживает специального рассмотрения), но нельзя не заметить того, что сторонников обоих аргументов у нас немало.

Устная традиция фактически игнорирует тот принцип, на котором строится современная историография: прикованность к событиям, гегемония эмпиризма и переписывание переписанного. Событие и факт – основные кирпичики, из чего строятся здания истории в последние несколько сот лет. Однако, европейская наука, сама же пытается освободиться из своих традиционных пут: «Вопрос уже не в том, - пишет М.Блок, - чтобы установить, был ли Иисус распят, а затем воскрес. Нам важно понять, как это получается, что столько людей вокруг нас верят в распятие и воскресение» (Блок М, с. 21-22).

Серьезное обращение европейских ученых к устной традиции, как подчеркнул М.Блок, начинается после Второй мировой войны. Еще в 1948 году в Америке профессор Колумбийского университета Алан Невинс организовывает «Проект устной истории», посвященный пионерам сейсмологических и морских геодезийских работ. Возможность использования методов устной истории для реконструкции социальных и личностных отношений связана с природой устно-исторического подхода. Общество – это совокупность людей, а любая жизнь представляет интерес, таковы основные принципы этого подхода. Как отметил один из основоположников современной устной истории Пол Томпсон «отношения между историей и обществом не должны быть односторонними в любом направлении, это должна быть серия обменов, диалектическое взаимодействие между информацией и интерпретацией, между преподавателями и аудиторией» (Томпсон, с. 6.).

Таким образом, устная история – это история, построенная вокруг людей. По призванию она должна наполнять историю настоящей реальной жизнью, т.е. она позволяет найти героев не только среди вождей, но и среди безвестного большинства народа. Такая вот демократическая форма истории заложена в выражении «устная история». Но на наш взгляд исследователям следует четко разграничить это понятие от «устной традиции», которая на первый взгляд служит как бы источником устной истории, но, в самом деле, имеет самостоятельное значение. Дело в том, что устная традиция служила основой традиционной истории на протяжении многих веков и тысячелетий. Она была первой разновидностью истории. Как пишет правильно П.Томпсон «лишь совсем недавно умение обращаться с устными источниками перестало считаться качеством, присущим великому историку» (Томпсон, с. 7).

Нам кажется, что понимание значения термина «устная традиция» у Ян Вансина сильно отличается от того, что под термином «устная история» понимает П.Томпсон и другие англо-американские историки, подразумевающие под ним, прежде всего демократизм (доступность и т.д.), тогда как Я.Вансина в это понятие включал несколько сложных категорий, требующих определенных навыков и профессионализма от исследователя. Во-первых, это формулы, заучивание ритуальных формул, лозунгов и титулов. Во-вторых, географические названия и имена. В-третьих – историческая, религиозная или личная поэзия. Четвертая категория – рассказы – исторические, дидактические, художественные или личные. И, наконец, пятая – юридические и иные комментарии (Вансина, p. 112-114.). Все это в полном наборе и составляет суть казахского шежире, которое мы отождествляем с понятием «устная традиция».

Таким образом, в европейской науке совершается серьезный поворот к устным традициям в реконструкции прошлого. На сегодняшний день, наиболее сложные разработки связаны со следующей группой вопросов: а) насколько устная историческая традиция отражает те или иные идеологические, а также официальные, проблемы общества, б) как совместить обычную цикличность, замкнутость во времени устных исторических традиций с общепринятыми сейчас линейными летоисчислениями, в) легендарная (мифопоэтическая) интерпретация, характерная для устной исторической традиции иногда основывающейся на исторических реалиях седой древности требует дополнительных аргументов, где их добыть, если по ним единственным источником является легенда? Впрочем, подобные вопросы ставит и письменная традиция историописания. Одним словом основные проблемы письменной и устной традиции весьма схожие, что четко отмечено одним из выдающихся специалистов по устной традиции Я.Вансина: «В устной традиции мы видим всегда совокупность направленных и ограниченных знаний – это так же справедливо для источников письменных».

В казахской интеллектуальной среде письменное изложение отдельных образцов шежире осуществляется в конце XIX - нач. XXвв. Появились труды Курбангали Халида, Шакарима Кудайбердыулы, Нуржана Наушабаева, Мухамеджана Тынышпаева и др. Им принадлежит большая заслуга в письменной фиксации и интерпретации историко-генеалогических знаний казахского народа. Благодаря их усилиям мы сегодня с полным правом можем заявить о том, что шежире представляет собой бесценный комплекс историко-этнографической информации. Выражаясь словами Ч.Ч. Валиханова: «нет ни одного достопамятного события, ни одного замечательного человека со времени самобытной жизни этого народа, воспоминания о котором не осталось бы в народной памяти» (Валиханов, с. 157).

Не только Ч.Ч.Валиханов, но также такие русские ученые, как Н.Аристов, придавали казахскому шежире значение источника. Н.Аристов пишет, что «... предания и народные обычаи (родовые деления) составляют у не имевших литературу кочевников почти все, что они сохранили в качестве памятников своего прошлого. Отсюда понятна важность изучения родовых делений для истории и этнографии» (Аристов,с.3). Вслед за А.И.Левшиным дореволюционные исследователи истории Казахстана в большом количестве использовали материалы казахского шежире, но, к сожалению, из за отсутствия специальных работ, а также научной интерпретации в этом направлении вся работа в это время выглядела фрагментарной и поверхностной.

Наиболее подробно казахское шежире нашло отражение в собраниях М.Ж.Копеева, изучение его рукописного наследия, известного в казахской среде как «Мес», позволяет нам больше узнать о жизни и деяниях таких легендарных правителей Великой степи, как Алаша-хан, Огуз-хан (Уыз-хан), Жошы-хан, Аз Жанибек-хан и др. Мес -в казахском быту представляет собой сосуд для хранения кумыса. В отличие от торсык или саба, также применяющихся в качестве посуды в казахском быту для хранения и перевозки кумыса, мес – готовят из цельной козьей шкуры, который при наполнении воспроизводит первоначальный облик этого животного. Собирая по крупицам фрагменты прошлой истории своего народа, М.Ж.Копеев в каждом случае создавал отдельный этюд и закладывал их в свой мес и таким образом воссоздал максимально объективную, приближенную к оригиналу историю степи.

Основную панораму исторической эпохи в Шежире занимает деятельная историческая личность, таким образом механизмом формирования Шежире служит персонификация истории и исторических событий. Категория исторического времени отодвигается на третье место, и на второй план выдвинута категории исторического пространства(жұрт). Подсчет исторического времени соответственно осуществляется согласно таксономическим уровням родства т.е. в расчет берутся агнатные генеалогические поколения и знаменательные события истории, так как это обусловлено патриархальными (ел-жұрт), и космогоническими представлениями (мүшел), которые, в свою очередь, обусловили двенадцатигодичное цикличное летоисчисление.

Концептуально шежире формируется, во-первых, из действительной генеалогии (действующей в связке с казахским понятием «жеты ата») и, во-вторых, ирреальной, которая является в основном структурообразующей вымышленной генеалогией ( в границах родовых и племенных сообществ), в-третьих, из исторической мифологии – глас древности, «кария соз», «ескы соз», а также из исторических преданий, эпических сказаний – батырлар жыры, толгау. В этом третьем цикле, который является как бы вершиной айсберга устной традиции казахов представлены наиболее важные с точки зрения профессиональной истории материалы по истории Великой степи. В этот комплекс безусловно входят как генеалогии построенные по принципам кровного родства, а также ирреальные схемы. Последняя является лишь структурообразующей вымышленной генеалогией, поэтому требует объяснения и доказательств. Вот так появляется очень интересный пласт исторических рассказов о происхождении крупных родов и племен. При глубоком анализе и интерпретации подобные сюжеты представляют выдающуюся ценность для историка в качестве источника по древней и средневековой истории Великой степи

Переходим к толкованию вышеизложенного исторического предания. В плане же интерпретации это историческое предание предоставляет нам ценнейшие замечания и характеристики, столь необходимые для понимания нюансов истории Великой степи. Интерпретация – это выбор между несколькими возможными гипотезами, и хороший историк тот, кто выбирает из них гипотезу, более похожую на правду. Она на практике никогда не может быть ничем, кроме подобия истины, поскольку прошлое исчезло раз и навсегда и возможность непосредственного наблюдения событий прошлого решительно исключается. Безусловно, «Топот тулпара» одна из древних легенд содержащая интересные сведения о раннем периоде истории Центральной Азии. Возможно, основное содержание этой легенды появилось в связи с историческими событиями сопровождавших ранние миграции коневодческих народов из Великой степи (хетты и другие народы). В ней также можно проследить некоторые процессы характерные для скифо-сакского периода, и их наследников, относящихся к союзу канглы (в китайской транскрипции-кангюй, у современных саха-хангалас и т.д.).

В казахской исторической и лингвистической литературе происхождение базового этнонима «канглы» как аксиома воспринимается от гидронимики. То же самое говорят и исследователи по Центральной Азии. О.Т.Молчанова в книге «Топонимический словарь Горного Алтая» пишет «Анализ элементов, составляющих сложные фомы, а также соотношение имени и характера реалий приводят к выводу о гидронимическом значении форманта «кан» в именах. Это межет быть река, водный поток, цвет воды», которые определяются прилагательными ак , кара...» (Молчанова О.Т.,с.49). Однако она же сама признается в том, что «гидрономическое значение кан незнакомо местному населению и не приводится в алтайских словарях. Сопоставление с другими сибирскими тюркскими языками оказываются тщетными». Следовательно, надо продолжать поиски значения этого термина. На мой взгляд, существуют определенная путаница среди языковедов из за незнания базовых значений некоторых слов, обычно этим делом занимаются люди без предварительной подготовки, а то и без знания местных языков, а словари которыми они руководствуются также создаются людьми без учета исторического контекста. Так на наш взгляд все что связано с рекой, водным потоком и т.д. четко обозначается словом «кем» и соверменнное тюркское население не забыло его. Незнаю как у других, но у казахов до сих пор активно применятся термин «кеме» т.е. большая лодка, «кемер» уровень наполнения водой, «кемеш» емкий, вместительный и т.д. Ошибка произошла из за того что исследователи вместо того чтобы искать значение қаң, который является корневым во всех этнонимах, искали значения кан. «Каң» изначально указывает на степной ландшафт, большие просторы. Обратите внимание на следующие слова из казахского языка: «қаңсу»-рассыхаться, высыхать; «қаңтару»-оставлять голодным, привязать повод лошади к луке седла; «қаңғу»-бродить, скитаться, «қаңбақ»-перекати поле, «қаңғалақ» непоседа, бездельник и т.д.

Свой базовый концепт необходимый для анализа вышеизложенного исторического предания мы строим на том, что один из главных действующих лиц предания Толыбай сыншы, является родоначальником племени канжыгалы. Шежире в самом начале как бы направляя слушателя в нужное русло и специально подчеркивает, что «ставший ураном канжыгалинцев их предок Толыбай – был знатоком лошадей» т.е. речь идет о древнейшем герое. Мы исходим из того что история казахского племени канжыгалы не только восходит к одному из мощных субстратов населения Великой степи- кангюйскому союзу, но и является его структурообразующим элементом. Толыбай сыншы – первопредок рода канжыгалы, один из ярких легендарных героев древности. Свое прозвище «Канжыгалы» Толыбай получил из-за прикрепленного к головному убору султана (жыға), что свидетельствует о том, что Толыбай был носителем высшей власти. Следовательно само понятие «канжыгалы» сформировалось в ту далекую от нас эпоху для обозначения тех групп степного кочевого населения, которые имели какие то властные полномочия.

Хотя название Кангюй (Кангха) известно с древнейших времен (середина II тысячелетия до н.э.), более или менее достоверные сведения появляются во II в. до н.э. В это время китайский путешественник Чжан Цянь говорит о зависимости земель Кангюя от юечжей и гуннов. После раскола гуннской державы Кангюй поддерживает северо-гуннского шаньюя Чжи-Чжи (Шоже) в борьбе с усунями, союзником которых выступал Китай. В I в. н.э. Кангюй становится сильным государством на территории от Восточного Туркестана до Приаралья. На территории, занимаемой государством Кангюй (Хорезм, Приаралье, Ташкентский оазис), господствовало орошаемое земледелие. Уже в I в. н.э. по рекам Сырдарья и Чирчик строились магистральные каналы. Следы каналов, остатки плотин прослежены при изучении местности и при дешифровке аэрофотоснимков памятников и их окрестностей. На всех раскопанных поселениях и городских центрах Кангюя были обнаружены остатки зерновых, косточки бахчевых и фруктовых культур. На первый взгляд, таким образом, государство, созданное кангюями в Центральной Азии является как бы полуоседлым, почти что переходящим к полной оседлости, но это очень превратное мнение. На наш взгляд, в государстве Кангюй господствовало комплексное хозяйство, но с преобладанием оседлости на юге, и кочевого скотоводства в степных районах, к тому же кочевники Великой степи передвигались как это было принято и в поздние времена в меридиональных направлениях т.е. зимовали на юге и летовали на севере.

Составленная в I в. н.э. хроника «Ранней династии Хань» («Цянь Ханьшу») свидетельствует не только об усилении вышеназванных государств, но и наличии у них летних и зимних ставок: «Кангюский владетель пребывание имеет в стране Лоюени, в городе Битьян…От Лоюени семь ней пути до летнего владетелева местопребывания… Народонаселение имеет 120000 семейств, 600000 душ, строевого войска 120000 человек. Обыкновения одинаковые с юечжи. Кангюй на востоке подчинен хуннам. Яньцай имеет до 100000 войска и в обыкновениях совершенно сходствует с Кангюй.

Основные мотивы легенды «Топот тулпара» перекликаются с событиями, вошедшими в ранние пласты эпоса «Короглы», повествующие о переселении хеттов и других предшественников тюрков-сельджуков в Малую Азию. В отдельных рассказах из цикла Шежире мы находим сведения о прославленных воителях огузов и т.д. То что образ Толыбай сыншы восходит к более раннему пласту истории, обнаруживается при анализе преемственности приемов и традиции треннинга лошадей в Великой степи и на территории Передней Азии. Царь хеттов Хатта-сали пишет письмо правителю Вавилона и не забывает о лошадях: «В стране моего брата лошадей больше, чем соломы. Один из известных памятников хеттской культуры «Трактат о коневодстве» составленный главным конюшним при хеттских царях Киккули (ХІУ в. до.н.э.) является яркой иллюстрацией и продолжением степных традиции коневодства (См.: Ковалевская В.Б.Конь и всадник. М.,1977; История Древнего Востока. М.,1979).

«Топот тулпара» связан с эпосом «Короглы» и составляет его древний пласт, к сожалению не изученный специалистами, малозаметный и малопонятный для западных тюрков, но достаточно информативный в контексте изучения истории Центральной Азии. «Топот тулпара» представляет собой небольшой фрагмент значительной эпической поэмы, повествовавшей о жизни и коневодческом хозяйстве насельников степных районов Казахстана. Отдельные фрагменты этой эпической поэмы вошли в «Короглы», а то что осталось сохранилось в виде разрозненных преданий и эпических рассказов, таких как «Топот тулпара». Древность казахской легенды подтверждается также параллельным существованием ее вариантов в фольклорном наследии алтайских тюрков (Октябрьская И.В., с.254). Уместо также в этой связи вспомнить мнение выдающегося исследователя С.П.Толстова «без учета роли среднеазиатских племен вряд ли может быть до конца решен вопрос о происхождении яфетических народов Передней Азии и созданных ими государств» (Толстов С.П., с.138).

Как свидетельствуют материалы, в конце III – начале II тысячелетия до н.э. в обширных регионах Великой степи в результате аридизации возник ряд противоречий. Перед дальнейшим ростом производства и населения преградой встало ухудшение природной среды. Уже в конце ІІІ тысячелетия до н.э. перенаселенность и в этой связи возникший избыток населения налегли на производительные силы, что заставило ряд групп из числа степных коневодческих племен предпринять миграции на запад и юг. Вероятно, следует говорить о начале нового витка миграционной активности (одновременно экспансии) народов Великого степного пояса. В земледельческих оазисах Востока первыми оказались народы шумерского круга. С ними связано начало становления древнейших цивилизаций (Шумер, Египет, Мохенджо-Даро); некоторые материалы позволяют говорить о сильном влиянии первой волны на становление Китайской цивилизации. Вторая волна миграции связана с распадом индоевропейской общности в III тысячелетьи до н.э. Индоевропейцы распространяются на юго-запад Европы (греки, фракийцы), на юг, т.е. в Малую Азию (хетты и др.), на запад Европы (кельты и др.), более поздними считаются движения племен в Западную Европу (германские племена), а также в леса Прибалтики (литовцы и латыши).

Таким образом, миграции конца ІІІ-начала II тысячелетия до н.э. как бы составляют третью волну. Характер движения степных племен, направления маршрутов, особенности быта, и как результат – симбиоз, появившийся в ходе завоеваний оседлых регионов, свидетельствуют о существовании определенной закономерности. Историки, рассматривая различные факторы миграции, особо подчеркивают социоэкономические и демографические. На наш взгляд, на активность степных народов оказывают сильное воздействие системные коллапсы аборигенных культур Востока. Причины часто повторяющихся этнополитических кризисов в тех регионах, которые граничат с миром степных народов, объяснить трудно, но образовывающиеся при этом вакуумы очень притягательны. Причины перманентных вторжений степных племен связаны с вызовами по большей части извне, со стороны их оседлых соседей. Проникновение хеттов в Переднюю Азию, индоарийцев и индоиранцев в Индию и Иран, этруссков и дорийцев в Еврпопу происходило постепенно и медленно, взаимодействие их с местным населением проходило невсегда безболезненно. Но, в то же время, результаты этого движения для местных культур были революционными.

Упоминающиеся в «Топоте тулпара» Уйсуны (Усунь) – общее название племен Старшего жуза. В XVIII-XIX вв. племена входящие в данный союз обитали в основном по левому берегу Или и в предгорьях Зайлийского Алатау, а также по правому берегу р. Таласа (И.Г. Андреев Описание Средней орды киргиз-кайсаков // Библиотека казахской этнографии, т.26, Павлодар, 2006). Усуни считались одним из значительных этнополитических объединений после гуннов. Их этническая история тесно связана с автохтонными кочевыми этносами Центральной Азии времен саков, впоследствии они вошли в державу, созданную под эгидой гуннов. Впоследствии, вступив в союзнические отношения с Китаем, они стали причиной гибели державы. В эту эпоху участились контакты усуней со своим восточным соседом, в результате чего империя Хань часто корректировала проблемы престолонаследия. Руководитель непокорных гуннов Чжи-чжи расчитывая, что он своими силами не в состоянии утвердить спокойствие во владениях гуннов, подался далее на запад к усуню-отмечает китайская летопись, и, «желая соединиться с ним, отправил посланника к одному из правителей Усуней- малому Гуньмо Уцзюту. Однако он зная, что Китай поддерживает Хуханье-шаньюя, а Чжи-чжи близок к погибели, в угождение китайскому Двору, решил напасть на него, почему убил посланника Шаньюя и отправил голову его в местопребывания наместника (Китая), а для встречи Чжи-чжи-шаньюя выслал 8000 конницы. Чжи-чжи, видя, что усуньского войска много, а его посланник еще не возвратился, выступил и, ударив на усуньцев, разбил их, отселе поворотив на север, ударил на Угие. Угие покорился, и Чжи-чжи при помощи войск его разбил на западе Ганьгунь, на севере покорил Динлин. Покорив три царства, он часто посылал войска на Усунь, и всегда одерживал верх. Здесь (Ганьгунь) Чжи-чжи утвердил свое местопребывание».

В тексте исторического предания также упоминаются племена составляющие основу гуннского ядра, они известны в казахском шежире как- Куандык и Суюндык. Усиление восточных гуннов в III-II вв. до н.э. привело к формированию новой империи степных народов. Вероятно, этот факт говорит о перемещении центра активности в эту эпоху и в дальнейшем на восточные окраины Великого степного пояса Евразии. Раньше эпицентром взрывов и миграции служили степи Центрального и Западного Казахстана. Объяснить это явление, не имея достаточных аргументов чрезвычайно сложно. Гипотетически можно предположить два варианта развития активности восточных регионов. Возможно, в постскифское время многочисленные группировки степных племен Евразии обрели этнополитическую стабильность. Они, вероятно, определились с системой посезонного распределения пастбищ и водных источников (см. нашу интерпретацию поэмы «Козы-Корпеш – Баян-Сулу») и состоялись как общество, как этносоциальный организм со всем комплексом необходимых коммуникации и форм связей (народ Огуз-хана, или в данном контексте союз канглы (кангьюй, кангха, кангаласы). В этом отношении казахская степь расположенная в центре старого континента служила многие века и тысячелетия в качестве ядра. Не зря выдающийся якутский ученый Г.В.Ксенофонтов в 1929 году пишет: «Бык, телега, кузнечное искусство, конь, седло, стремя, конструкция лука и стрел, копий, мечей, кинжалов, шитов-вот основные материально-технические факторы, обуславливающие народные переселения и этнические смешения, а также той однонородности и общности, которая наблюдается в мифологических сказаниях, в астрономических понятиях, в народном фольклоре, в правах и обычаях на просторах Старого света. При этом, само собой разумеется, необходимо учитывать выгодное центральное расположение обширных травянистых степей, служивших как бы общим резервуаром, откуда радиусами расходились лучи общей и единой культуры. Кочевой быт если где и процветал, то, конечно не на верхушке одного Памира, а в обширных степях, где возможно прокормить скот. Узкие горные ущелья яфетического Кавказа тоже мало заслуживают звания прародины скотоводческой культуры. Горы лишь потому привлекают внимание ученых, что в них легко застревают давным давно пройденные этапы культуры, создавая иллюзию, что там началась общечеловеческая культура» (Ксенофонтов Г.В.,с.268).

В это время на восточных окраинах Великой степи, особенно в богатой горно-лесными ландшафтами Южной Сибири, Алтае и Монголии, в зоне номадизации обитали охотничьи племена. Переход их к кочевничеству сопровождался сложными территориальными процессами; усугубляли ситуацию повышение плотности населения в степном регионе. Другой источник, вероятно, заключается в близком соседстве одного из древних центров оседлости – Китая. Расцвет этой великой цивилизации падает как раз на II-I тысячелетья до н.э. В результате столкновения с усиливающейся цивилизацией Востока, степные племена Центральной Азии создают ряд буферных политических образований, интеграция которых привело к образванию Гуннской империи.. Как бы то ни было, так называемое Великое переселение народов, новый своеобразный виток миграции жителей степи свое начало берет с восточных горных долин Евразии.

Безусловно, это движение не миновало степей Центрального Казахстана и Западной Сибири. В результате происходит смешение этнических групп входящих в конфедерацию кангьюй (канглы, канжыгалы, кангаласы и т.д.) с гуннскими племенами, о чем свидетельствуют казахские исторические предания.