Назови меня своим именем

ресторана.  Нет,  к  черту  мороженое,  поехали  пить  кофе.  Мы  расселись  по
машинам и направились вдоль набережной Тибра к Пантеону.
Я был счастлив. Однако, в машине я не переставал думать о базилике и
о  том,  как  это  перекликается  с  нашим  вечером,  когда  одно  влечет  за
собой  другое,  третье,  наконец,  что-то  совершенно  непредвиденное,  и  едва
ты  начинаешь  думать,  что  круг  замкнулся,  как  снова  происходит  что-то,
затем еще, пока ты не осознаешь, что оказался там, откуда начал, в центре
старого  Рима.  Всего  день  тому  назад  мы  плавали  при  свете  луны.  Теперь
мы  здесь.  Через  пару  дней  он  уедет.  Если  бы  только  он  вернулся  ровно
через  год.  Я  обвил  рукой  руку  Оливера  и  прислонился  к  Аде.  А  затем
уснул.
Минул уже час ночи, когда мы всей компанией прибыли в кафе «Сант-
Эустакьо»  и  заказали  кофе.  Кажется,  я  понял,  почему  все  расхваливали
тамошний  кофе;  или  же  только  решил,  что  понял.  Я  даже  не  был  уверен,
что он мне понравился. Возможно, он не нравился никому, но все считали
себя  обязанными  соглашаться  с  общим  мнением  и  заявляли,  что  они  тоже
не могут жить без него. В знаменитой римской кофейне было многолюдно,
посетители пили кофе сидя за столиками и стоя. Мне нравилось наблюдать
за  этими  людьми  в  легкой  одежде,  стоящими  так  близко  от  меня.  Всех
объединяло главное: любовь к этой ночи, к городу, его жителям, и горячее
стремление слиться в единое целое – не важно с кем. Любовь ко всему, что
удерживало  вместе  маленькие  группки  людей,  пришедших  сюда.  После
кофе  наша  компания  уже  собралась  расходиться,  но  кто-то  сказал:  «Нет,
нам  еще  рано  прощаться».  Кто-то  предложил  пойти  в  паб  неподалеку.
Лучшее  пиво  в  Риме.  Почему  нет?  Так  что  мы  устремились  по  длинной  и
узкой улице в сторону Кампо-де-Фиори. Лючия шла между мной и поэтом.
Оливер, разговаривавший с двумя сестрами, шел следом. Старик Фальстаф
сдружился со Straordinario-fantastico, и оба щебетали о «Святом Клименте».
«Поразительно  жизненная  метафора!»  –  сказала  Straordinario-fantastico.
«Ради  бога!  Не  стоит  перебарщивать, 
климентифицируя
  все  направо  и
налево.  Это  всего  лишь  фигура  речи,  знаете  ли»,  –  отозвался  Фальстаф,
которому, видимо, уже приелась слава его крестника. Заметив, что Ада идет
в одиночестве, я чуть замедлил шаг и взял ее за руку. Она была в белом, ее
загорелая кожа отливала глянцем, мне хотелось коснуться каждой поры ее
тела. Мы шли молча. Я слышал, как ее высокие каблуки стучат по тротуару.
В темноте она казалась привидением.
Я  не  хотел,  чтобы  эта  прогулка  заканчивалась.  Тихая  и  пустынная
аллея была погружена во тьму, и древние, выщербленные камни мостовой
блестели  от  влаги,  как  будто  разносчик  из  незапамятных  времен  пролил

маслянистое  содержимое  своей  амфоры  прежде  чем  исчезнуть  под  землей
древнего  города.  В  Риме  не  осталось  ни  души.  И  опустевший  город,
видевший стольких на своем веку, теперь принадлежал лишь нам одним и
поэту,  который  воссоздал  его  сообразно  своему  представлению,  пускай
только  на  одну  ночь.  Невзирая  на  духоту  мы  могли,  если  бы  захотели,
ходить кругами, и никто не понял бы и не стал бы возражать.
Пока  мы  медленно  брели  по  пустынному  лабиринту  тускло
освещенных  улиц,  я  принялся  размышлять  о  том,  как  разговор  о  «Святом
Клименте» соотносится с нами – как мы движемся сквозь время, как время
движется сквозь нас,  как мы меняемся  и, меняясь, возвращаемся  к тому, с
чего  начали.  Можно  прожить  всю  жизнь  и  не  научиться  ничему,  кроме
этого. Таков был урок поэта, я полагаю. Через месяц или около того, когда я
снова  вернусь  в  Рим,  наше  с  Оливером  пребывание  здесь  сегодня
покажется  абсолютно  нереальным,  как  если  бы  оно  произошло  с  кем-то
другим.  И  желание,  родившееся  здесь  три  года  назад,  когда  парень-
посыльный пригласил меня в дешевый кинотеатр, имевший определенную
славу,  покажется  мне  таким  же  неосуществимым  через  три  месяца,  как
казалось три года назад. Он возник. Он исчез. Ничего не изменилось. Я все
такой  же.  Мир  все  такой  же.  И  однако,  ничто  уже  не  будет  как  прежде.  В
остатке – только грезы и смутное воспоминание.
Когда мы пришли, бар уже закрывался.
– Мы закрываемся в два.
– Что ж, у нас еще есть время, чтобы выпить.
Оливер хотел мартини «по-американски». Отличная мысль, подхватил
поэт.  «Мне  тоже»,  –  вставил  кто-то  еще.  Из  большого  музыкального
автомата доносился все тот же летний хит, который мы слушали весь июль.
Услыхав  слово  «мартини»,  старик  Фальстаф  и  издатель  тоже  поддакнули.
«
Ehi!  Taverniere! 
Эй!  Трактирщик!»  –  крикнул  Фальстаф.  Официант
предложил нам на выбор только вино или пиво – бармен ушел пораньше в
тот вечер, поскольку  его мать слегла  и ее положили  в больницу. Путанное
объяснение  официанта  вызвало  сдержанные  усмешки  на  лицах.  Оливер
спросил,  почем  у  них  мартини.  Официант  прокричал  вопрос  девушке  за
кассой. Она назвала стоимость.
– Что если я займусь напитками, а вы запишете их на наш счет, раз уж
мы сами можем смешать их?
Официант и кассирша некоторое время колебались. Хозяин уже давно
ушел.
– Почему нет? – сказала девушка. – Если знаете, как их делать, 
faccia
pure
, валяйте.

Оливер, сопровождаемый бурными овациями, вальяжно направился за
барную  стойку  и  несколько  секунд  спустя,  добавив  в  джин  лед  и  каплю
вермута,  уже  энергично  тряс  коктейльный  шейкер.  В  крошечном
холодильнике  рядом  с  баром  оливок  не  оказалось.  Пришла  кассирша  и,
поискав,  достала  полную  миску.  «Оливки»,  –  произнесла  она,  глядя  на
Оливера  в  упор,  мол, 
Они  были  у  тебя  прямо  под  носом,  ты  вообще
смотрел? Ну, что еще?
– Может, соблазнишься выпить мартини с нами? – спросил он.
–  Этим  вечером  тут  полный  дурдом.  От  маленькой  порции  вряд  ли
станет хуже. Сделай одну.
– Хочешь, научу?
И  он  принялся  объяснять  тонкости  приготовления  сухого  мартини  в
чистом виде. Он с легкостью вжился в роль бармена.
– Где ты этому научился? – спросил я.
–  На  курсах  барменов.  В  Гарварде.  По  выходным  я  подрабатывал
барменом  в  течение  всех  лет  учебы.  Потом  стал  шеф-поваром,  потом
распорядителем. Плюс покер.
Его  университетские  годы,  стоило  ему  завести  о  них  речь,
приобретали  ослепительное  магическое  сияние,  как  будто  принадлежали
другой  жизни,  к  которой  у  меня  не  было  доступа,  поскольку  она  была

жүктеу/скачать 1,05 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: