Заканчивая срезать верхушку со второго яйца, я заметил, что отец
пристально смотрит на меня.
– Американцам никогда не научиться, – сказал я.
– Уверен, они делают это по-своему... – произнес отец.
Ступня, опустившаяся под столом на мою ногу, подсказала мне, что,
возможно, мне лучше не продолжать, на случай если отец что-то
заподозрил.
– Он не дурак, – сказал мне Оливер позже, собираясь ехать в Б.
– Хочешь, чтобы я поехал с тобой?
– Нет, лучше не привлекать внимания. Может, тебе поработать над
Гайдном сегодня? После.
– После.
Марция позвонила, когда он собирался уезжать. Он почти подмигнул
мне, когда передал трубку. В этом крылась не ирония, а напоминание, если
только я не ошибался – а я думаю, что нет – что между нами все абсолютно
прозрачно, как бывает только между друзьями.
Возможно, в первую очередь мы были друзьями, а уже потом –
влюбленными.
Но, может, это и означает быть влюбленными.
Вспоминая о наших последних десяти днях вместе, я представляю
плавание в ранние утренние часы, неспешные завтраки, поездку в город,
работу в саду, обеды, послеобеденный сон, снова работу во второй
половине дня, иногда теннис, вечера на пьяцетте, и каждую ночь – занятия
любовью, которые заставляли забыть о времени. Оглядываясь на эти дни, я
не могу вспомнить ни одной минуты, за исключением его получасовых
встреч с переводчицей или улученных мной пары часов с Марцией, когда
бы мы не были вместе.
– Когда ты узнал обо мне? – спросил я его однажды. Я рассчитывал,
что он скажет,
Достарыңызбен бөлісу: